– Ты тоже говорящая что ли?!
– Что значит «тоже»?! – пробасила рогатая. – Уж не глупее козла.
– Я бы попросил… – донеслось с улицы.
– Помолчи, патлатый! – она снова повернула голову ко мне, взглянула исподлобья. – Чего встала? Будем болтать или дело делать?
– Ага, – растерянно ответила я и уселась лицом напротив коровьего вымени. Погрела руки друг о друга и снова потянулась.
– Ну… Долго будешь гладить?
– Да не глажу я… Прицеливаюсь…
– Быстрее целься. А-то кефир один останется.
– Да всё уже. Всё…
Взяла одной рукой, немного надавила, потянула вниз.
– Что ты боишься его?! Как будто не вымя трогаешь, а гнездо осиное.
– Да уж лучше б гнездо, – буркнула я себе под нос и сильнее сжала кулак.
– Нежнее! Ну!
– Прости… Вот так?
– Так слишком нежно. Сейчас вместо молока сладкий кисель польётся. Нормально возьмись.
Я, наконец, схватилась за соски, решительно потянула их вниз и визгнула от громогласного «Мууууу!».
– Вот ведь криворукая! Тебя бы так подёргали! Ты хоть понимаешь, что у меня на нервной почве молоко и вовсе пропасть может?! Ты что ль, тощая, потом всех кормить будешь?!
– Так! Всё! – не выдержав упреков, я вскочила на ноги. – Тогда сама себя дои, раз такая умная.
Шумно хлопнув дверью коровника, вышла на улицу. Козёл смотрел на меня участливо, с беспокойством. Я ткнула пальцем в сторону двери.
– Как?! Как, скажите, можно доить того, кто находится со мной на одной интеллектуальной ступени?!
– Я бы не была в этом так уверена, – донеслось гнусаво из коровника.
– Она ещё и хамит! Ты слышал?!
В стороне, в тени у сарая кто-то закряхтел. Хряк повернулся с боку на живот, поднялся на все четыре копыта и, чуть встряхнувшись, помотал пятачком и прошёл мимо меня к коровнику.
– Нет в вас дипломатической жилки. Разойдись…
Пинком он открыл дверь, скрылся за ней и появился через пару минут в дверях, довольный, с порозовевшими щеками.
– Леди обещала впредь вести себя сдержанно. Прошу, – и Борька махнул ушами, приглашая меня войти.
Я нерешительно вошла. Заняла прежнее место у вымени и, снова согрев руки, прикоснулась к этой чувствительной части тела Лады. Сжала сперва некрепко. Потом чуть сильнее и, вспоминая, как делала это Ульяна, принялась добывать молоко из коровы.
– Так нормально? – на всякий случай уточнила у ворчуньи.
– Сойдёт.
Закончив, я вышла во двор с ощущением, что заходила не в коровник доить корову, а разгуливала с красной тряпкой на арене рядом с разъярённым быком.
– Вот так пощекотала нервишки.
К вечеру Дар?на загадочно поманила меня в одну из комнат родительского дома. Замерев в нетерпении, указала рукой на кровать с разложенным на ней сиреневым платьем.
– Это тебе, – сказала она, а глаза её искрились радостью. – Нравится?
– Очень, – честно ответила я, опешив. – Но Даш, я не могу…
– Не хочу ничего слышать! Надевай сейчас же!
– Ты ведь уже подарила мне одно…
– Да, но на праздник оно не подходит. Надень. Мне это совсем не сложно. Я люблю шить. А отец всё время привозит для меня новые ткани.
Я бы поспорила ещё, если бы это незамысловатое одеяние не сразило меня так сильно. Простого кроя платье в пол, без рукава. Лиф, лаконично украшенный кружевом по верхнему краю. Чуть присборено на талии. Самый обыкновенный хлопок. Но смотрелось всё в целом фантастически.
– Спасибо, – ответила я шёпотом, ощущая подушечками пальцев мягкую ткань.
Даша надела схожего цвета наряд, чуть отличающийся по крою. «Фэмили лук», как сказала бы Юлька.
Платья в сиреневых тонах были не достаточным атрибутом праздника. Дар?на изрядно потрудилась, чтобы вплести нам обеим в волосы фиолетовые флоксы. В конце концов, мы с ней выглядели, как две лесные феи цветов. Не хватало только крылышек.
Ещё не дойдя до главной площади деревни, сквозь гул толпы легко различалась музыка, создаваемая местными музыкантами. Гудящие звуки домры подхватывались переливами свирели, крякающим соло жалейки и трескотнёй деревянных трещоток. Всё это вместе создавало весёлую композицию и заводило толпу. Подойдя ближе, я увидела и другие инструменты. У одного из жителей в руках было что-то похожее на волынку, с большим кожаным мешком и несколькими трубочками. Второй держал в руках нечто, напоминающее не то гитару, не то скрипку, но с изогнутым, дугообразным смычком, напоминающим лук. Громкий, низкий тембр, извлекаемый музыкантом из этого чуда, ловко встраивался в общий оркестр, дополняя мелодию. Дети бегали повсюду с бубенцами в руках и глиняными свистульками в форме птиц.
На краю площади стояла плетёная клеть с двумя серыми кукушками внутри. Обе они, насупившись, сидели на перекладинке и с пренебрежением смотрели на происходящее вокруг.
Музыка сменилась на ещё более заводную. Кто-то из стоявших рядом людей ухватил меня за руку, я цапнула Дар?ну, она ещё кого-то, и танцующая вереница увлекла нас в мир веселья и ритуальных плясок. Сперва я не понимала, как можно танцевать под эту музыку. Потом же начала различать акценты, и вместе с остальными попадала в такт. Топала, хлопала, подпрыгивала, пока ручеёк из людей не начинал вновь своё движение.
Впереди всех шёл человек в серой одежде, в плаще, напоминающем крылья. Лицо его закрывала маска в виде головы птицы, в чью честь устраивался праздник.
Как «змейка» из телефонной игры, человек собирал новых и новых людей, делая «хвост» длиннее, пока вся эта толпа могла передвигаться. Когда же размеры площади не позволили больше это делать, танцы прекратились. Музыка стала более мелодичной, даже романтичной, или мечтательной. Взгляды жителей устремились на клеть с птицами. Тот человек, в маске, и ещё один в таком же костюме, подняли птичий домик и медленно вынесли его в центр, заставив людей отступить, образуя круг.
– Что сейчас будет? – спросила я Дар?ну.
– Сейчас будет самая главная часть праздника, – шепнула девушка. – Каждый житель деревни выйдет к птицам и шепнёт самое заветное желание. В конце птиц отпустят. Они будут лететь, рассказывать о наших желаниях ветру, дождю, Солнцу, Луне, и тогда они непременно сбудутся.
– И вы всерьёз в это верите?!
– Я верю. И все верят. Так что подумай, что хочешь загадать.
