Из ада в рай – Божий промысел. Книга 2

Моё послевоенное детство в Донбассе

27 сентября 2014 года у нас была вечеринка по поводу моего дня рождения. 76 лет. На этот раз мы пригласили русскую женщину Тамару из Прибалтики с семьёй, а из церкви Софию – родственную душу – и Маргарит с её сыном Ричардом. Объединяющий момент – все читатели моей книги «Любовь и слёзы». Превосходная компания. Англичане обычно любят порассуждать, до меня смысл не доходит, мне ужасно скучно. Иногда я даже могу запеть бодренький марш «Нам песня строить и жить помогает». Так однажды было. На этот раз без всякого ожидания конца беседы сразу к делу.

Во время трапезы я попросила включить магнитофонную запись моего друга со студенческих лет и до сего времени Володи. Он всех бодрых ещё взбодрил и настроил на лирический лад. После закуски я показала альбом со своими последними работами пастелью. Я рисую портреты и по памяти, и по воображению. Все были впечатлены. На волне любопытства и признания моей способности реально изображать людей самое время начинать музыкальную часть. Иришенька хорошо играет на гитаре и пианино. Мы поём вместе русские, украинские и английские песни. Ирина раздаёт слова, и у нас звучит настоящий хор. На этот раз я осмелилась «прорекламировать» себя украинской песней «Гандзя». Я понимаю, что здесь нужен профессионально сильный голос и тонкий юмор. На этот раз, казалось, даже стены резонировали, я сама себе удивилась. Подумала: «Вот бы так в 17 лет». Так звёздный час самоощущения пришёл в 76. Тамара после прочтения моей книги посоветовала мне написать книгу о моей судьбе и сейчас вместе с другими пожеланиями эту просьбу выдвинула на первое место. Для этого подарила толстую в кожаном переплёте тетрадь для заметок и на удачу трёх замечательных слоников.

Я начала писать о моём послевоенном детстве. Мама поправилась после менингита, и мы стали собираться в школу. Сейчас современным детям и родителям даже представить невозможно как нас в послевоенные годы собирали в школу. Теперь это всеобщее семейное торжество: букеты цветов, новая форма, ранец наполнен всем необходимым для 1 класса. А в 45-м мне мама сшила полотняную сумку через плечо, вышила на ней красными нитками большими буквами «Аня». В сумке две тетрадки, чернильница в мешочке и ручка. Вместо пальто из фуфайки сшила руками что-то такое трудно слово подобрать, на ноги – резиновые ботики. Вот так я и отправилась в Златополе через базарную площадь в школу. Рядом стояли две школы №1 и №2. От двухэтажной №1 остались только руины, и я часто бродила по этим руинам, даже не заходя в класс. Слишком чудной у меня был вид. Я бы в классе с удовольствием слушала учительницу, будь у меня шапка-невидимка.

Но учиться мне в этом году не пришлось. Жизнь была очень тяжёлой, даже топить было нечем. Мама ходила корчевать пни. Это очень тяжёлая работа: приволочёт домой, а потом ещё разрубить его надо. Прослышав, что несколько семей завербовались на Донбасс искать счастья, мама присоединилась к ним. Семей шесть собрали в товарный вагон. Детей не было, были юноши, девушки, тёти, дяди. Запомнился особенно бравый парень лет 17-18 Вася. На остановках он бегал с чайником, приносил кипятку и даже пирожки с картошкой или капустой. Ехали с надеждой на удачу «з українськими піснями». А как же без этого? Як затянуть: «Посіяла огірочки, близько над водою, Сама буду поливати дрібною росою.» або «Їхав козак на війноньку, казав прощай дівчино-онька. Прощай миленька чорнобривенька їду в чужу сторононьку». Ехали весело, не заметили, как приехали в Енакиево. Здесь нас встречали представители разных организаций и всех распределили кого куда.

Связь между земляками была потеряна. У каждого свои хлопоты. Маму взяли вагонетчицей на шахту. Поселились мы недалеко от шахты на руднике у одной многодетной семьи. И тут стало ясно: всё познаётся в сравнении. Если в Златополе можно было картошку купить, фасоль, то здесь ничего кроме хлебной карточки не было. На взрослого – полкило чёрного как земля хлеба, на ребёнка 200г и всё. Я не помню сколько было ребятишек у хозяйки – 4 или 5. Были и постарше, и младше меня. Мы все вместе бегали в столовую, которая находилась недалеко от шахты. Если удавалось собрать картофельные шкурки, мы их мыли, бросали на раскалённую плиту и ели. Был ещё вариант: кипятком заливали куски хлеба и туда же бросали поджаренные на плите шкурки и с удовольствием хлебали это тёплое пойло. Мне казалось, я никогда не наемся. Всё время хотелось есть. Часто из пайка хлеба варили суп, казалось, процесс еды растягивался. Но мирно жилось недолго. Мама получила зарплату, а через день она испарилась. Можно себе представить, в какое положение мы попали без денег, без запасов в чужом городе. Маму вдруг осенило пойти в комнату хозяев и поискать в тумбочке, заглянула в шкаф и что-то словно дёрнуло заглянуть под подушку, и там нашлась пропажа. Тут вошла хозяйка Катерина Семёновна.

– Что ты забыла в моей комнате?!

– А вот что – несчастные копейки, и те забрали. Как нам жить дальше?

Тут завязались настоящие баталии. Я, помня эти женские спектакли с Асей, забилась в уголок в ожидании, что вот-вот вцепятся друг другу в волосы. Но мама была обессилена и ушла в нашу комнату. Утром она рано меня разбудила.

– Одевайся, пойдёшь со мной на работу.

– Мама, мама возьми меня в шахту. Мне очень интересно, как там под землёй.

– Будешь умницей, я попрошу, если разрешат – спустишься со мной.

Прогудел гудок, сотни шахтёров устремились в шахту и сотни шахтёров с черными как смоль лицами выходили из шахты. На лицах у них выделялись только белки глаз и зубы. Дважды побывав в этом чёрном подземном царстве, невозможно его забыть. Мы пристроились в очередь шахтёров, которые спускаются в шахту. Вначале все толпятся в ламповой. Там шахтёрам беспрерывно наполняют стеклянные лампочки маслом и вставляют их в предохранительные проволочные футляры, закреплённые на шахтёрских шапках. В этой комнате мне удалось как-то прошмыгнуть. А вот в следующей, где табельщик проверяет каждого шахтёра – нет ли у него спичек, папирос и каждого отмечает в журнале, мне проскользнуть не удалось. Табельщик удивился такому пополнению. Но то было время, когда в забое работали даже женщины. Только в 1961 году Хрущёв издал приказ о выводе женщин из подземных работ. Поэтому появление ребёнка в шахте – это не было что-то из ряда вон выходящее. Одна платформа, гружённая вагонетками, выскакивает из-под земли. В один миг рабочие сталкивают вагонетку на рельсы и влекут на шахтёрский двор. Пустая платформа тотчас же наполняется людьми и по звонку с грохотом опускается в подземное царство. В галерее кипучая суета смены. Мама направляется в одну из лав. Два забойщика отбойными молотками, всем телом налегая на них, дробят чёрный с блеском антрацит, мама помогает нагружать вагонетку и выкатывает её из лавы и через галерею по рельсам катит к платформе.

Из шахты я вылезла как маленький чертёнок. При шахте был душ, мы помылись. Мама пошла к начальству проситься, чтобы её перевели на гора работать в медпункт. А то приходится с собой брать и это чудо. Начальник, очевидно, очень любил детей, он меня спросил, как мне понравилось в шахте. Я ему рассказала о черном царстве, о богатырях, которые добывают в нём земное солнце. Он как все любопытные взрослые спросил, знаю ли я какой-либо стишок или песенку, и тут я вспомнила сибирские частушки и песенки. Он был удивлён и растроган. Пообещал при первой возможности перевести маму в медпункт. Мы ушли с надеждой, что скоро всё устроится и зашли в шахтёрскую столовую. День был явно удачный. По карточкам здесь выдавали хлеб. Мама заняла две очереди – одну за хлебом по карточкам, а меня поставила в очередь за комплексным шахтёрским обедом. Мы подошли к столику, за которым сидели Василий Петрович и Толик – шахтёры, с которыми работала мама.

– Ну как, ангелочек, понравилось тебе подземное царство? – спросил Василий Петрович.

– Я думаю, что там прячется Змей Горыныч, но вы такие сильные, не выпустите его.

– Зачем Вы её в шахту берёте, ведь она и так вся светится как одуванчик?

Мама рассказала нашу историю.

– Нам теперь жить негде. Возвращаться на квартиру, где тебя обворовали, страшно, нужно искать новое жильё.

Василий Петрович почесал затылок, помолчал немного.

– Я что-нибудь придумаю. А ты спой мне, красавица, что-нибудь.

Я вспомнила, как дедушка Дмитрий Иванович учил меня Гимну Советского Союза, встала по стойке смирно и слабеньким голосочком запела: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…» Когда я пела «Захватчиков подлых с дороги сметём», перед глазами проходили наши полки и драпали фашисты. Василий Петрович и Толя заулыбались и тоже встали по стойке смирно. Василий Петрович поднял меня, поцеловал.

– Ах ты, пушиночка, а какой патриотик! Я попрошу сестру, у неё частный дом, может она вас пустит. Приходи ещё раз к нам в подземное царство, буду рад тебя видеть и скажу результат.

Через день мамина смена. Василий Петрович ждал нас с хорошей новостью и кулёчком конфет для меня. Он провёл нас через проходную. Я снова спустилась в подземное царство. А после смены он повёл нас на новою квартиру. Анна Петровна, новая хозяйка, встретила нас приветливо.

– Здравствуй, тёзка Аннушка. Проходите в комнату, располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Мы прошли в небольшую комнату. У нас был чемодан и узел с вещами. Вот и все пожитки. В комнате стоял стол, два стула и платяной шкаф. Кровати не было. Анна Петровна сказала, что на первых порах у неё есть матрас соломой набитый, в сарае лежит. Мама пошла, принесла матрас, и мы были рады всему. Анна Петровна отличалась от всех людей, с которыми мне приходилось встречаться до сих пор. Долгое время у меня хранилась фотография её с сынишкой Серёженькой может 5 или 6 месяцев. Благородное аристократическое лицо, полное достоинства и смирения. Говорила она тихо и старалась нас не беспокоить. И мы не докучали ей, решали свои проблемы самостоятельно.

Маму перевели в медпункт при шахте. Она иногда брала меня с собой на работу. Однажды ранней весной, когда ещё и снег полностью не растаял, мы увидели облокотившегося на стену столовой юношу. Лицо смертельно бледное, но очень знакомое. Как-то странно он выглядел: словно стеклянные глаза на выкат, изо рта пена. Мы подошли поближе. Я узнала – это был молодой человек лет 18, который ехал с нами из Златополя. Я позвала его: «Вася, Вася!» Но он не шелохнулся. Я и мама осторожно потрогали его, но он был холодный. Он был мёртв. Мама побежала в дежурку, заявила и его увезли. Вот как обернулись поиски лучшей жизни.

Мама устроилась медсестрой на шахте. Всех остальных отправили на другой участок. Мы какое-то время пытались найти своих попутчиков. Но потом – свои проблемы. И вот в середине марта такая встреча. После смены мама пошла узнать, куда отправили покойника. Но ей ответили: родственников не нашли, и его увезли в морг, а там -братская могила. Таких эпизодов было немало. Я и сама была больше похожа на покойника, чем на живого ребёнка. Цвет лица, рук, ног и особенно пятки были землисто-жёлтого оттенка. Возможно, это следствие перенесённой малярии.

Мне долгое время снились стеклянные глаза Васи. Я какое-то время боялась оставаться одна дома. Теперь мама иногда покупала на базаре молоко и картошку. Молоко было синего цвета, т.е. это скорее забелённая молоком вода. Но в конце лета случилась беда, и нас чуть не постигла судьба Васи. Пропали хлебные карточки. То ли потеряли, то ли кто-то украл. Эта тайна покрыта мраком. Как жить дальше трудно было придумать. Мы собирали лебеду и варили суп. Мама работала на шахте посменно, сутками. В выходные вставали очень рано и шли далеко за 15км собирать колоски. Однажды разбудила меня мама ночью. Трудно сказать во сколько в час или два. Но я встала без капризов. В полусонном состоянии оделась, обулась – что-то навыворот или не на ту ногу… В конце концов собрались и вышли на улицу. Прохладный воздух быстро взбодрил, и я вприпрыжку поскакала по дороге. Было совсем темно, а путь – длинный предлинный. Ножки устали, и я даже отстала. Мама прикрикнула.

– Мы должны успеть к рассвету, чтобы не нарваться на объездчика.

Соседка тётя Валя 3 дня тому назад ходила за колосками. Она рассказала маме как идти и предупредила, что надо быть всё время начеку, чтобы не попасть на глаза объездчику, а то можно и в тюрьму попасть. Лучше начать собирать как только взойдёт солнце. Я мало понимала, за что можно попасть в тюрьму.

– Мамочка, отдохнём немножко, и я опять побегу.

– Не отставай, отдыхать нет времени.

Понять меня может только тот, кому приходилось преодолевать такой путь. Зардел восток. Стало светать, облака порозовели. К счастью, дорога нас вела на Восток. Я не раз наблюдала восход солнца. И всегда восхищалась этому моменту.

– Мама, скоро появится солнышко! Солнышко, солнышко, появись! Дай мне силушки побежать скорее!

И я снова запрыгала. Словно проснулось второе дыхание. И вот за поворотом серовато-жёлтое колхозное поле. Пшеницу собрали, повязали в снопы и сложили в копны.

– Мама, давай побыстрее собирать колоски, пока объездчика нет.

Мы ползали по стерне и собирали в мешочки колоски. Солнце поднималось над горизонтом, и было радостно на душе. Но вдруг мама на горизонте заметила всадника.

– Прячься, доченька, за копну и сиди тихо, не шевелись.

– А то что будет? Мы ведь собираем колоски на земле. Там чёрные вороны тоже собирают колоски, и их никто не гоняет.

– Тише, если нас поймают, то посадят в тюрьму.

Мне стало страшно. Я вся дрожала, когда объездчик подъехал совсем близко. Но вот он повернул обратно, к счастью, не заметив нас. Подождав, пока он скроется за горизонтом, мы поползли к дороге, по пути собирая между стерней колоски.

– Теперь, Аннушка, пойдём домой, пока не нарвались на беду. Сколько собрали, столько и собрали, на первое время хватит. С перепуга, да и после дальней дороги я совсем ослабела. Прошла немного и в лесополосе свалилась под деревом и словно погрузилась в небытие. Мама не стала меня тревожить.

– Пусть поспит немного. Такая длинная дорога. Как она дойдёт?

Вдали показалась подвода.

– Пойду-ка я попрошусь, может смилуются над нами и подвезут хоть немного.

– Мил человек, ради Господа Бога, смилуйся над нами. Подвези сколько можешь. Видишь, дитё совсем умаялось. Мы утром сюда пришли из Енакиево, а обратно ну никак.

Старенький дедусь остановил повозку, да и спросил:

– Какая нужда вас сюда привела?

– Беда великая, хоть помирай. Потерялась у нас хлебная карточка. Есть совсем нечего. Вот и пришли в такую даль колоски собирать. Да тут объездчик напугал до смерти.

– Ну веди свою горемычную. Мама взяла меня на руки и посадила на подводу.

– О, да на ней кровиночки нет. Где-то у меня краюшка хлеба да молоко. На, поешь.

Я разделила кусок ржаного хлеба с мамой, и мы с настоящим коровьим молоком хорошо подкрепились.

– Спасибо большое, дедушка, очень вкусно.

Не доезжая километра 3, дедушка свернул в сторону. А мы пошли своей дорогой. Дома мама намолотила из колосков пшеницы горсть зерна, замочила её водой, а утром сварила кашу. Иногда варили суп, добавляли лебеды или крапивы и были счастливы.

Осенью 1946 года я опять пошла в первый класс. Перед школой мне купили настоящую школьную форму и пальтишко. Всё та же полотняная сумка, в ней 2 тетрадки, ручка, чернильница в мешочке на верёвочке. Мы имели один букварь на 2-3 человека, одну тетрадь в клеточку, одну в косую линейку, куда мы записывали только особые классные работы. Всё остальное писали на простой бумаге. Пишу эти воспоминания, когда мне уже идёт 77 год. Часто забываются обычные слова и русские, и английские. Это пугает. Не могу вспомнить лекарство, которое принимала годами от гипертонии, хотя сама врач. Но вот сидишь день, второй и постепенно начинают открываться тайники памяти. И так явно вижу лица, как будто расстались только вчера. Если дух моей первой учительницы вечный и способен почувствовать, что кто-то её помнит… Вот это фантазия! Когда я читала «Агни Йога», я погружалась в мир иной как в продолжение существования души в форме пластического тела, способного чувствовать, обонять, видеть необычайные красоты. Для всех перспектива попасть в мир иной неотвратима. Хочется верить, что то, что описано в этих мудрейших книгах, именно так и будет. Мы многого не знаем. Всё открывается постепенно. Научно-технический прогресс так стремителен в последнее время. Многое, что написано в «Агни Йога», мы воспринимали как фантастику. Но уже дожили до времени, когда фантастические предсказания стали абсолютно реальны. Вот и представим, что кто-то земной мысленно сосредоточится на парящей во вселенной высокой душе. Эта душа почувствует и возрадуется. Меня помнят! Валентина Сергеевна, я Вас помню, очень ясно вижу: среднего роста, худенькая. В то время патологией избыточного веса не страдали. Белокурая, правильные черты лица, строгие и в то же время добрые серые глаза. Я не помню истерических криков учительницы, да и ученики не отличались особой резвостью. При всех материальных недостатках, с чувством постоянного голода, занятия проходили серьёзно. Научить красивому правописанию было трудно, так как тетрадки в косую линейку у нас были в дефиците. Возможно, и программу она составляла сама. В первом классе мы выучили таблицу умножения, и это мне очень помогло в дальнейшем. Часто она учила нас каким-то внепрограммным интересным стихотворениям. Я очень любила декламировать с выражением и всегда с желанием шла в школу.

Жили мы от школы далеко, меня поднимали в 6 часов и где-то в полседьмого я выходила. На Донбассе чернозём очень вязкий, ноги застревают. Один раз помню, ботики остались в грязи. Я с трудом вытащила ботики из грязи и босяком пришла в класс со значительным опозданием. Валентина Сергеевна уж очень сокрушалась, помогла мне отмыть грязь и включиться в работу. Валентина Сергеевна в конце года решила, что я отличница. Для меня это было полной неожиданностью. В течении учебного года она ко всем относилась ровно. Не знаю, были ли четвертные оценки или нет, но мама точно на родительские собрания не ходила, а я часто имела повод от мамы получить плёточку. А тут в конце года собрали родителей и при всех мне вручили табель со всеми пятёрками. «Похвальных листов» тогда не было. И полный сюрприз был для всех, когда Валентина Сергеевна сказала: «Аня Степанова, сейчас подъедет автобус, и ты поедешь во Дворец Шахтёров на праздник». Всё это было в высшей степени спонтанно, даже предварительно никто со мной не репетировал и не предполагал, что я там буду выступать. Очевидно, распоряжение пришло неожиданно и для Валентины Сергеевны.

Много учеников толпилось перед большим зданием Дома Шахтёров. Через задний ход нас направили прямо за кулисы. Вызывали по одному. Услышав свою фамилию, я вышла на большую сцену. Передо мной было море людей. Не умея плавать, я всё-таки не утонула. Ласковая тётя в белой кофточке и чёрной юбке похвалила меня «Молодец, Анечка, хорошо училась. А может ты нам расскажешь стихотворение?»  Я бодро, как будто бы только и ждала этого, продекламировала какое-то стихотворение. Зал бурно аплодировал, и ведущая на свой страх и риск попросила меня что-нибудь спеть. Я вспомнила сибирские частушки и спела, пританцовывая. Мне вручили путёвку в пионерский лагерь.

Лагерь располагался в лесу, возле озера. Красота – не налюбоваться! Я часто вставала на рассвете и шла к озеру. Уже тогда меня пленяло потрясающее зрелище, когда горит восток и отражается в зеркале озера. Иногда я вставала и не знала, куда себя деть. Простынка была мокрая. Опять насмешки ребят, упрёки вожатых. Трудно даже передать, как тяжело было мне переносить это. Мне хотелось уединиться, куда-нибудь скрыться. Но после первой недели всё прекратилось. Заработал звоночек в моём мозгу, и я навсегда избавилась от энуреза. Здесь было нормальное трёхразовое питание, я поправилась. Наконец я приобрела формы нормального ребёнка.

Возвращение в Златополь в 1947 году

В 1947 году отменили карточную систему, и мы из Донбасса вернулись в Златополь. Мы получили однокомнатную квартирку по улице Русская. После войны во дворе было много окопов. Я была довольно резвой, легко лазила по деревьям, прыгала с зонтиком с крыши сарая, мечтала быть лётчицей. В компании мальчиков с Витей, Женей, Костей часто играли в догонялки, в прятки.

Мама работала патронажной медсестрой в тубдиспансере. В её обязанности входило посещать туберкулёзных больных всего района на дому. Район большой, транспорта тогда не было. Она ходила за 20-15 км пешком туда и обратно. Я часто ночевала одна. Рано приучилась готовить на примусе или керогазе. Сейчас мало кто имеет представление, что это такое. А тогда дети управлялись с этим капризным, да и небезопасным устройством для приготовления пищи. Я и воды из колодца наношу вначале бидончиком, а потом и ведром, и всё остальное по хозяйству было на мне.

Для меня это был счастливейший период моей жизни: я была сыта и чувствовала себя здоровой, ловкой, быстрой. Осенью пошла во второй класс. В школе было много детдомовцев. Я со всеми дружила. Славные были ребята. Это было послевоенное время. В детдомах были дети погибших родителей, в большинстве своём переростки по возрасту. Очень добрые. Многих и теперь я помню по фамилии. Нина Приходько – высокая блондинка, роскошные вьющиеся золотистые волосы, большие голубые глаза – Принцесса! Но ей трудно было ходить – стопы отморожены, пальцы стоп ампутированы. Нина Федорченко – небольшого росточка хохотушка; по воскресным дням я приглашала её к себе. Я помню и мальчиков из нашего класса. Два близнеца Вася и Миша похожи как две капли воды, вполне могли подменять друг друга на уроках. Учителя никак не могли их различить. Володя Головченко очень хорошо учился, но после контузии у него было недержание мочи. Конфуз мог случиться даже на уроках. Ох как это для здоровенного парня! В Анапе в 41 году я попала под бомбёжку, меня откопали, и такая проблема была. Только в пионер лагере на Донбассе я от неё избавилась. Я хорошо понимала его. В третьем классе его уже не было – его перевели куда-то, не знаю куда. В детдоме было неплохое обеспечение. Они всегда меня угощали. Учебников всех у меня не было, они часто давали мне домой. Училась я легко, и второй класс закончила с похвальной грамотой.

Однако, долго благополучно жить не получалось, обязательно что-нибудь сверхъестественное стрясётся. Я пошла в третий класс и проучилась до 25 сентября. 26 – моё день рождения. Своё десятилетие я отметила на всю жизнь. 25 сентября вечером мы, как всегда, бегали в догонялки. Я никак не могла убежать, спрятаться, все меня догоняли и приговаривали: «На дорожку хлеба крошку, чтоб тебе сломало ножку». Такая присказка была. А на самом деле я сломала голову.

У нас ночевала мамина подруга Варвара. В 6 утра она говорит маме: «Моя Валя всегда рано встаёт, а Ваша – 10 лет, уже большая, а до сих пор спит». Я услышала и вышла в коридор, чтобы достать дров с чердака. По дверям, как это делала обычно, полезла на чердак. В полусонном состоянии, может, продолжая видеть какой-то сон, я начала сбрасывать сухие подсолнухи. Как-то незаметно я положила поперёк чердачного отверстия ствол подсолнуха и без всякой задней мысли обеими руками взялась за него и упала головой вниз. Безусловно, это был смертельный номер. Именно так погибают ныряльщики, получив перелом шейных позвонков. Но я как-то умудрилась при падении оттолкнуться ногами от двери и изменить траекторию приземления, ударилась затылком. Тут можно только удивляться и верить в судьбу, которая подарила мне долгую и интересную жизнь.