Посланник

Легенда о перстне

В давние времена в славном городе Константинополе жил некий ювелир. История не сохранила имени его, но известно, что равных этому мастеру не было во всей Византии. Самые прекрасные женщины почитали за честь носить украшения, изготовленные этим ювелиром, и сам император не раз обращался к нему, заказывая то одну безделушку, то другую.

Деньги рекой текли в карман к ювелиру, и всего у него было в достатке. Не было одного – семьи. Жил мастер затворником, а годы шли и шли, и молодость уходила.

Но однажды в его мастерскую пришла молодая девушка, желавшая заказать себе скромное украшение. Спокойно выслушал мастер ее просьбу, но когда девушка сняла покрывало, чтобы рассмотреть образцы, – какое ангельское личико предстало его потрясенному взору! Гостья была прелестна, обворожительна, безупречная гармония сияла во всей ее фигуре, в каждом движении, а голубые глаза искрились, как сапфиры, и локоны блестели, как расплавленное золото. Ей нельзя было дать более пятнадцати лет.

Улыбкой неизъяснимой прелести пленила она ювелира, и тот запылал страстью, как безрассудный юнец. И – о чудо! – она ответила ему столь же пылкими чувствами.

Ничего не зная о своей избраннице, ювелир поспешил со свадьбой, ибо препятствий к ней не было. Только после того как Господь соединил их навеки, несчастному мастеру раскрылся характер его супруги. Под ангельской оболочкой скрывался дьявольский нрав, но ювелир продолжал любить свою жену. Он терпел и прощал все ее злобные выходки, решив со смирением нести свой крест и на зло отвечать добром.

Время шло, ювелир проводил дни в трудах и заботах, а его молодая жена, предоставленная самой себе, – в блаженной праздности. Святые обеты были нарушены ею с первого дня брака – не стала она опорой и помощью своему супругу, но ежечасно отравляла ему жизнь.

Лишь одним смогла она порадовать мужа – вестью о своей беременности. Ювелир, будучи уже человеком преклонных лет, не смел и надеяться на такое счастье, поэтому был сам не свой от радости. Кроме того, он полагал, что рождение ребенка смягчит нрав его супруги.

В положенный срок жена разрешилась чудесной девочкой, и семейная жизнь нашего героя стала понемногу входить в спокойное русло. Конечно, жена ювелира не стала образцом добродетели, но присутствие невинного младенца удерживало ее от злобных выходок.

Как-то раз жена попросила ювелира отпустить ее погостить у родителей. Добрый муж, который ни в чем не препятствовал своей супруге, с радостью согласился. С той поры такие поездки вошли в обычай. Каждый год жена уезжала на несколько дней и возвращалась такой довольной, что даже с мужем обращалась почти ласково.

Одно огорчало доброго ювелира – ни разу жена не взяла с собой дочь. Однако она указала ему причины такого поведения: отец ее, говорила она, не может смириться с тем, что на свет появилась девочка, а не мальчик, наследник, и потому не хочет видеть внучку.

Ювелир слепо верил всем словам супруги, и невдомек было ему, что не к родителям ездит его обожаемая женушка. Увы! Она погубила свою бессмертную душу, связавшись с врагом рода человеческого, и каждый год отлучалась из дома, чтобы присутствовать на богопротивных черных мессах.

Дочь подросла и стала такой же красивой, как мать, и доброй, как отец. Душа ее была чиста и невинна, как у настоящего ангела, сошедшего с небес на грешную землю.

Всякий раз, когда мать готовилась к отъезду, дочь просила взять ее с собой. И однажды мать согласилась…

На этот раз поездка затянулась немного дольше, чем обычно. Через месяц к ювелиру вернулась жена и, проливая притворные слезы, сказала ему, что их единственная дочь скончалась у родственников от лихорадки.

Ювелир был безутешен, но ни на минуту не усомнился в правдивости слов жены, только лишь изъявил желание как можно скорее посетить могилу дочери. Жена не сопротивлялась открыто, но каждый раз находила все новые поводы для того, чтобы отложить поездку.

Наконец ювелир заподозрил неладное и, не сказав жене ни слова, уехал к ее родителям один. Каково же было его недоумение, когда он обнаружил, что родители жены скончались несколько лет назад. Сначала он не поверил этому, но сам посетил кладбище и нашел их могилы. Могилы же дочери ему найти так и не удалось.

Вернувшись домой, ювелир не сказал жене ни слова о том, где он был и что обнаружил. Та, испугавшись сначала, постепенно успокоилась и пришла к выводу, что ее супруг ездил по каким-то своим делам.

Но с того дня ей больше не удавалось обмануть бдительность мужа. Куда бы она ни шла, что бы ни делала, за ней следили его глаза. Когда же она в очередной раз собралась «погостить у родителей», ювелир сказался больным. Жена с легким сердцем уехала одна, а он тайно отправился за ней, стремясь разгадать зловещую тайну.

Как тень следовал он за вероломной женой и увидел тот адский притон, где служили мессу, увидел окровавленный алтарь, и волосы зашевелились у него на голове: он понял, что дочь его была принесена в жертву сатане.

Но в этот раз нечистый не получил своей добычи. Черная месса была прервана в самом разгаре – ювелир собрал многих вооруженных людей и священников. Все участники дьявольской секты были преданы пытке и смерти, а жена ювелира была признана одержимой бесом.

В уединенном монастыре были произведены предписанные обряды. Несколько суток подряд над одержимой читались молитвы, пока демон не покинул ее тело. Несчастная успела покаяться и причаститься, после чего с миром скончалась.

Отпускать злого духа бродить по земле было бы весьма неосмотрительно, но погубить его было невозможно. Потому монахи решили заточить демона, чтобы не мог он вредить людям. Для этого ювелир изготовил кольцо – простой серебряный перстень с черным опалом. В него-то стараниями монахов и был загнан демон.

Но могущество духа тьмы было столь велико, что и из недр камня мог он строить свои козни. Монахи, опасаясь грядущих бед, наложили на него несколько заклятий и отчасти приуменьшили его силу.

Результат был таков: демон, заключенный в перстне, будет помогать своему хозяину (а именно ювелиру, всем его родственникам и потомкам), пока хозяин его не совершит три преступления. После этого чары заклятья рухнут, и дух тьмы волен будет расправиться с владельцем перстня, и ничто не сможет ему помешать.

Для того чтобы попасть под губительную власть демона, владельцу перстня достаточно было совершить следующие преступления: стать виновником смерти женщины, содеять грех лжесвидетельствования и заставить голодать ребенка.

Монахи не думали, что перстень окажется в руках мирского человека, ибо мастер, потеряв свою семью, остался в монастыре и в скором времени постригся в монахи. Кольцо он всегда носил на среднем пальце правой руки как вечное напоминание о собственной неосмотрительности и проистекшем от нее несчастье. Он завещал похоронить зловещее кольцо вместе с ним, чтобы тем самым навсегда избавить людей от напасти. Но судьба распорядилась иначе…

Глава 1

Татьяна проснулась со смутным чувством страха и усталости. Она лежала, уставившись в высокий потолок, и слушала колокольный звон, доносившийся со стороны Успенского собора и оповещавший о начале дня. Женщина с тревогой вспомнила свой сон, который повторялся уже несколько дней подряд.

Она шла по темному лесу в одной исподнице и вдруг заметила стаю волков, притаившихся за кустами. В страхе она прижалась к дереву, которое во сне показалось ей спасением. Под раскидистыми ветвями и густой листвой она нашла убежище, но смутная тревога и опасность не принесли успокоения даже под этим деревом-исполином.

Она опустилась на землю и заметила светящиеся в темноте глаза волков, приближающихся к ней. Отвела взгляд, и прямо на нее с самой нижней ветки с шипением стала надвигаться змея. В ужасе и холодном поту она проснулась.

«Господи, – думала Татьяна, – когда же это кончится? Не к добру сей сон, не к добру. Надо бы за советом к Авдотье-Пичуге сходить».

А в то же время на окраине села Волуйки разгадывала свой сон Авдотья-Пичуга. Никогда ее мысли не путались так, как сегодня.

«Старею, – думала Авдотья, – вот и чудится мне всякое».

В избенку вошел ее сын Фома – здоровенный мужик лет пятидесяти, не имевший ни семьи, ни детей. Как вернулся с чужих земель, так окромя медовухи не было у него собеседника. Вот и сейчас заметила Авдотья, что сынок опять во хмелю.

– Ох, тяжко, тяжко! – запричитала Авдотья. – Отойди, окаянный! – закричала она на Фому, который хотел ее поддержать.

– Ты что, мать? Никак дурное с тобой сделалось? Как же я тебя брошу? Чудная! – Фома подхватил сухонькую старушку и отнес на топчан.

– Сядь! – приказала внезапно Авдотья сыну – она уже не чувствовала дурноты. – Сядь подле и сказывай, какой грех сотворил, ирод? Пошто обиду нанес людям, коли мне теперь за тебя перед силами небесными ответ держать велено?

– Ты что, маманя, в своем уме?! Аль повредилась им ненароком? – хмель еще бесом сидел в голове Фомы.

– Не перечь! – вдруг закричала Авдотья. – Мать уже у одра смертного, а он перечить удумал! Сказывай, говорю!

Татьяна не в первый раз подумывала о святом заговоре, творимом колдуньей Авдотьей-Пичугой. Она все надеялась, что образумится ее Антон, как она звала своего иноземного мужа Антуана. Уж который год пристрастился граф к зелью хмельному, и спасу нет от беды такой.

Даже красавица жена и малолетка сын, боготворимые Антуаном в начале его семейной жизни, отошли на второй план. Частенько задумывалась Татьяна: а стоило ли выходить замуж за него, когда к ней, богатой, молодой и рано потерявшей единственного родного человека – отца, стали свататься князья и министры? Но прошлого не воротишь, как ни мучайся от дум тяжких.

Ее горестные размышления прервал влетевший в спальню сын Никита.

– Мама! Мама, – закричал он, взбираясь на высокую кровать четы Преонских-Кюри, – а батеньку опять будочник домой под руки ведет! Гляди! – Никита тащил Татьяну с постели к окну.

Татьяна, сдерживая внезапно нахлынувшие слезы, поднялась и подошла к окну, в очередной раз наблюдая за мужем, когда-то одним из самых уважаемых людей в русской столице. Ее муж, Антуан де Кюри, был потомком древнейшего французского рода. Антуана пригласил в Россию сам царь Петр во время Великого посольства, когда набирал в странах Западной Европы специалистов для помощи во всяческих нововведениях.

Освоившись в России, Антуан приобрел доверие среди приближенных Петра и служил советником по всем вопросам, касающимся одежды, причесок и всех других новшеств, которые царь-реформатор считал нужным ввести в быт своих подданных. Русские люди в привычках, обыкновениях и даже в одежде имели много сходства с азиатами. Золотые кафтаны, дорогие шубы, меховые шапки и длинные бороды делали их очень похожими на турок и татар, разделяя их резкой чертой с европейцами.

От уничтожения этой черты зависело многое.

Антуан с радостью взялся за новое дело. Быть рядом с царем, давать тому советы и вместе нести груз радостей и печалей, постигающих великую державу, – все это для Антуана было не так важно, как быть рядом с любимой женщиной, которую он встретил на своем первом балу и сразу влюбился.

Встретились Татьяна и Антуан в Москве, в доме богатой боярыни Анастасии Быстровой, которая содействовала их союзу.

Семья Преонских – отец Кузьма Петрович и дочь Татьяна – была в Москве одной из самых уважаемых.

Кузьма Петрович в свое время состоял в должности главного тайного советника при царе Алексее Михайловиче. Он много сделал для державы, и его уважал и горячо любил царь. После смерти Алексея Михайловича положение Кузьмы Петровича осталось прежним. Он всегда был человеком серьезным и рассудительным. К нему часто обращались за советами, еще будучи недоростками, те люди, которые в дальнейшем сыграли большую роль в жизни России.

Однажды, возвращаясь с очередного учения по стрельбе, к которому Кузьма Петрович был охоч, он вместе с капитаном регулярного отряда Гордеевым и несколькими солдатами наткнулись на бесчинство, творимое двумя злодеями над бедной женщиной, которая тщетно пыталась от них избавиться.

Если бы не Кузьма Петрович с Гордеевым и полудюжиной солдат, натерпелась бы несчастная всяких подлостей от пьяных бродяг.

При виде солдат эти двое дали деру, бросив бедную женщину.

– Спасибо вам, добрые люди! Спасли от греха и смерти! – плакалась она, стоя на коленях перед Кузьмой Петровичем.

– Ну что ты, что ты заладила, – говорил Кузьма Петрович, пытаясь поднять ее с колен.

Наконец она встала и, утерев слезы, впервые улыбнулась. Улыбка осветила лицо незнакомки, и Кузьма Петрович вдруг почувствовал необычайную нежность к ней.

В тот момент Кузьма Петрович был уже немолод, но не женат. Многочисленные знакомые все пытались засватать ему одну из самых красивых и знатных московских невест. Но не лежала душа у Преонского ни к одной из них, да и дела важные никак не способствовали тихой семейной жизни.

И вот сейчас, именно в тот момент, когда взглянула незнакомка своими бездонными карими глазами на Кузьму Петровича, защемило у него сердце.

– Ну, сказывай, милая, кто ты и откуда взялась? – спросил Гордеев, когда Преонский от смущения не мог и слова вымолвить.

– Нездешняя я, осталась сиротой и приехала к дяде родному, так никак не доеду до него, – голос ее уже не дрожал.

«Молодцом держится девка и красива необычайно», – думал Кузьма Петрович, поглядывая на нее, и ему все больше хотелось стоять вот так рядом, слушать ее приятный сердцу голос и смотреть в огромные карие глаза.

– А звать-то тебя как? – не узнав своего голоса, спросил Преонский.

– Катерина. Катерина Агеева, – скромно опустив глаза, ответила красавица.

Катерина сказала адрес дяди, и Кузьма Петрович, к удивлению своих спутников, вызвался проводить ее.

– Дядя мой служит в стрельцах, – рассказывала дорогой девушка Кузьме Петровичу. – Родители мои померли, а я сюда приехала, – она испуганно оглядывалась по сторонам, кутаясь в меховую шаль.

– Значит, теперь здесь жить будешь? – спросил Преонский.

– Если Бог даст! – тяжко вздохнула Катерина.

Они, как показалось Кузьме Петровичу, слишком быстро дошли до нужного дома. Перед тем как войти в дом дяди, девушка достала из кармана колечко.

– Прими от меня, добрый человек. Хоть и имени твоего не знаю, но молиться за тебя буду святому Николаю-Угоднику! – Катерина быстро сунула Кузьме Петровичу кольцо и исчезла за калиткой.

– Стой! – закричал он, пытаясь достать колечко и путаясь в многочисленных карманах. – Стой, подожди! Ну и девка, как оборотень, была и нет! – рассуждал Преонский, стоя перед калиткой.

Он внимательно посмотрел на колечко. С виду ничего особенного. Недорогое, но сделано со вкусом. Оно казалось маловатым даже для мизинца, но Кузьма все же надел его на средний палец левой руки. Он так и не понял – то ли палец уменьшился, то ли кольцо увеличилось, а может, с головой что случилось, ежели не распознал сразу, что кольцо как раз впору оказалось.

«Да, дела!» – подумал уставший Кузьма и направился домой.

С тех пор он часто стал ходить возле дома Прокопа Агеева, чтобы полюбоваться на Катерину хотя бы издали. Сам порой не замечал, как оказывался у дверей агеевских, но зайти не смел. Сам себя корил: «Эх, старый пенек, года-то уж не те, а все туда же норовишь! К бабе под юбку».

Но возраст тут был ни при чем. Любовь нужна была Кузьме, ласка и забота женская. И вот однажды шел он, раздумывая о житье-бытье своем, а в тот момент закончилась вечерняя служба в церкви и народ спешно возвращался домой, прячась от надвигающейся грозы.

Громыхнул гром, и люд, стоявший под крышей сапожника Диванова, перекрестился, а дитя малое на руках молодки зашлось плачем на всю улицу. Решил и Кузьма непогоду переждать у Диванова. Торопиться-то особо некуда. Только стал он под навес, слышит тихий голос:

– Неужель и тебя, боярин, гроза испужала?

Кузьма от неожиданности резко обернулся.

Недалече от молодки стояла, кутаясь в знакомую шаль, Катерина.

– Доброго здравия, Катерина, – еле слышно прошептал Кузьма. Она, дабы соблюсти нравы послушные, лишь поклон отвесила и отвернулась.

«Эх, хитра девица!» – подумал Кузьма. Но решился в тот момент не упускать ее из виду. Дождь все лил, и приятно было стоять Кузьме вот так, когда за спиной зазноба твоя, и тоже смотрит на тебя участливо. Кузьма оглядел люд честной. Но так никого и не запомнил, одна Катерина перед глазами стоит.

Наконец начали все расходиться. Остались под крышей только они одни.

– Ну, сказывай, как поживаешь? – спросил Кузьма.

– Да как сказать. Я толком и не знаю, что творится, – она смотрела на Кузьму.

– Ты это о чем?

– О тебе, боярин.

Кузьму как обухом по голове огрели. В смущении не знал, куда деть глаза. Руками кафтан расшитый стал теребить. Катерина остановила его. Взялась своей маленькой ручкой за его и тихо произнесла:

– Видела я тебя у дома своего. Ходишь, словно недоросток, а чтоб зайти в дом к холопке простой и думу свою сказывать, нет помыслов? – обида была в ее глазах.

– Что ты, – Кузьма подошел ближе, – неужель не видишь седин моих? Думаешь, легко мне вот так старому зайти в дом к молодой девице? Да еще осмеют! Да и Прокоп, дядька твой, наверняка нашел тебе жениха подходящего. А мне куда! Только и могу, что смотреть на тебя издали и судьбу благодар…

Катерина перебила его:

– Душа моя не только благодарностью к тебе полна. Вот и разумей теперь сам. А про Прокопа и заботу его забудь! – она отвела взгляд.

– Неужто обижать тебя посмел? – Кузьма провел рукой по нежной щеке Катерины. – Ежели есть у тебя обида на него, скажи, я его враз угомоню!

– Нет, нет, что ты! Хорош дядька, да только не отец ведь он мне и не брат кровный.

Проводил Кузьма в тот вечер Катерину и через месяц сватов прислал. И в тот же 1671 год, в день Святых Апостолов Петра и Павла – 29 июня, когда Кузьме Петровичу исполнилось ни много ни мало 40 лет, в Успенском соборе он обвенчался с Катериной Агеевой.

Свадьба удалась на славу. Веселая, пышная, с ряжеными и скоморохами дворцовыми. Рядились даже придворные. В день свадьбы Кузьмы и Катерины и придворные, и челядь были одинаковы: все в масках и веселы. Поздравил молодую чету и сам царь Алексей Михайлович, и думный дворянин его Артамон Матвеев.

Глава 2

Больше десяти лет прожили Преонские без детей. И в день, когда умер царь Федор, у четы Преонских родилась дочь Татьяна. Шел 1682 год.

Вскоре наступили смутные, неспокойные времена в государстве Русском. В мае стрельцы подняли бунт, во главе которого, как потом оказалось, стояла сама царевна Софья – по ее приказу были казнены бояре Матвеев и Нарышкины, которые обвинялись в смерти Иоанна. Напрасно больной и слабый царевич сам выходил к ним и уверял, что никто не думал лишать его жизни: безумцы уже успели убить добродетельного боярина Матвеева, доктора фон Гадена и начальника Стрелецкого приказа князя Долгорукова. Хотя вид живого царевича Иоанна их и остановил на несколько минут, но потом, как будто пожалев о потерянном времени, злодеи бросились доканчивать свои убийства.

Главными жертвами после первых трех были братья царицы – Афанасий и Иван Нарышкины, князья Ромодановские и Черкасский, бояре Языков и Салтыков, всего 67 человек.

Смутным и тяжелым оказалось то время, но и оно не могло омрачить радость Кузьмы из-за рождения дочери. Однако счастье его продлилось не долго – вскоре после появления на свет Татьяны ее мать Катерина скончалась, так и не оправившись после трудных родов.

Потерю Катерины Кузьма Петрович переживал тяжело и даже к новорожденной дочери не сразу привык.

Года два исполнилось Татьяне, когда он впервые взял ее на руки. А когда она вошла в свою шестнадцатую весну, он рассказал ей вот что: «Этот перстень – подарок мне от твоей матери. Я тебе наказываю хранить его после моей смерти. Носи его, никому не продавай, не дари и не избавляйся от него. Это единственная память о матери твоей Катерине. Родовое оно. Наказывала она мне беречь его и тебе передать».

Кузьме Петровичу было около семидесяти, когда он покинул Россию и вместе с послами отправился в союзную Польшу. Поездка обещала быть скорой. Но, увы…

Отец Татьяны пропал. О нем ничего не было слышно почти год, в течение которого Татьяна нигде не появлялась. А затем случайно встретилась с Антуаном де Кюри в доме своей дальней родственницы.

Татьяна тогда впервые вышла в свет после исчезновения отца. И каково же было ее состояние, когда она увидела хорошо знакомый ей отцовский перстень на пальце молодого графа де Кюри. Ей сделалось дурно при виде перстня, так что подружки ее, не на шутку перепугавшись, побежали за Быстровой, которая была занята разговором с другими гостями.

Татьяне пришлось все объяснить Анастасии Быстровой. Та пообещала вскорости разузнать про француза и колечко.

Татьяна не могла дождаться дня, когда была назначена встреча с Быстровой.

Встревоженная, сидела Татьяна утром за вышиванием. Даже ее нянька Дуня заметила неспокойное состояние госпожи.

– Ну чаво ты, детонька, опечалилась? Али кто обидел тебя? – вопрошала она Татьяну.

Татьяна только покачала головой и принялась заново за шитье, которое обронила, вглядываясь в незнакомую карету, проезжавшую по улице.

– Ох, жалость-то, что батеньки рядом нету! Не случилось бы с тобой, милая, хандры-то! – тяжко вздыхая, проговорила Дуня.

Татьяна в сотый раз за сегодняшний день вздрогнула. Снился ей отец. Просил жалостливо о чем-то. Но не могла разобрать Татьяна, о чем ее молит отец. Только руки запомнились. Тянет, тянет их. Руки отцовы видела чистыми и здоровыми, токмо без пальца одного, без того, на котором колечко было.

Рассказала она сон своей няньке, та лишь плечами пожала и разгадать не смогла. Это показалось странным. Обычно на все сны, которые поверяла ей юная хозяйка, у Дуни всегда находился верный и дельный ответ.

Наконец Татьяна решила немного передохнуть. Она встала и прошла в залу, где Дуня приказала накрывать на стол к обеду.

Уже сели за стол, как к крыльцу с шумом подъехала карета.

Татьяна вскочила, обронив нож, и опрометью бросилась к окну.

С козел кареты соскочил мужчина и, приводя себя в порядок, посмотрел в окно. Увидав Татьяну, он махнул шляпой в знак приветствия. На лице мужчины играла ослепительная улыбка, но Татьяне почему-то стало неспокойно.

– Никак к нам гости пожаловали? – спросила Дуня, выглядывая из-за спины Татьяны.

Татьяна сразу же узнала Антуана. Именно он был обладателем кольца, которое принадлежало их семейству.

«Зачем он-то пожаловал? – думала Татьяна. – Неужели Быстрова ему сказала о кольце? А может, он что зазорное подумал про меня?»

Тысячи мыслей пронеслись в разгоряченном мозгу девушки, пока Дуня встречала Антуана.

Он вошел в дом, и Татьяна вспомнила свои обязанности гостеприимной хозяйки.

– Добрый вам день, Татьяна Кузьминична! – поприветствовал Татьяну Антуан. В тот момент уже никого в комнате не осталось, кроме них да Дуни.

– Здравствуйте, – ответила Татьяна. Она немного сердилась, что визитер, не предупредив, явился в дом молодой девушки.

– Вы простите меня любезно! – Антуан приложил руку к сердцу. – Я знаю о правилах, но не смог более медлить, как только узнал о вашем интересе к моей скромной персоне. К тому ж и Анастасия Павловна, поручительница ваша, захворала и не могла выехать со мной.

Дуня придвинулась ближе к Татьяне и внимательно слушала, мало понимая, о чем говорит этот незнакомый молодой человек.

Он стоял и ждал какого-нибудь словечка от Татьяны. Но та лишь завороженно следила за его руками, вернее, за одной, на которой было кольцо ее отца.

– О-откуда? – спросила Татьяна дрожащим голосом, показывая на кольцо.

Он посмотрел на колечко, потом на Татьяну и начал снимать его с пальца.

– Вот за этим мы и встретились здесь! – сказал Антуан, протягивая девушке кольцо. – Мне рассказала обо всем боярыня Анастасия Павловна Быстрова, и я сразу поспешил к вам. И если правда, что этот перстень принадлежал вашему родителю и имеет для вас значение, я буду счастлив отдать его вам! – он протянул ей колечко на ладони.

Татьяна с трепетом коснулась руки Антуана и взяла перстень. Он манил ее, словно просился в ручку Татьяны.

Антуан склонил голову и смотрел на зачарованную девушку, любуясь ее красотой и тем, как она приняла это колечко. Антуану показалось, что у девушки даже слезы выступили на глазах.

– Господи Боже! – перекрестилась Дуня. – Так это ж хозяево кольцо! Откудова оно у тебя, мил человек? – спросила Дуня и, схватив его за рукав, запричитала: – Не томи! Расскажи, али не видишь дочерню тоску?