Я Вам не Вы, или Выцыганить услугу «Любовь»

Школа и коллектив против

Везде будет похвала за усидчивость, кропотливость, выносливость и ответственность, особенно за любимым делом. Но увы, оно не принесёт никакой пользы ни для сверстного общества ни для одной основной задачи, возложенной на данный жизненный этап. «Твою бы энергию да в нужное русло…»

Часами карпеть над почти рутинной ручной работой, решать задачи по точным наукам лишь на знание элементарной их теории, не требующее включать мозги, учить и пересказывать слово в слово любую понятную всякой бестолочи информацию, объясняемую двумя-тремя словами, будет не только легко, но иногда сочтётся и удовольствием.

В знак благодарности школа безоговорочно ставит 5 баллов, а за пределами ждёт разная другая похвала. Но лишь едва эта же информация в каждых текстах по любому предмету усложнится, наполнив себя непростыми словами, множеством действий и заблуждений, а задачи по техническим примут свою истинную непростую форму, требующую реального включения головы, вырастет спрос и планка требований – в этой же школе и везде всему хорошему приходит конец, в силу вступает ненависть, всякие выражения, разные чёрные прогнозы.

Банальными будут: «Потому что ты раздолбай!»; «А потому что у тя бл**ь мозгов нет, всё через ж**у на**й!»; «Не всё, отыгрался ты в компьютер/приставку».

Кроме нареканий за учёбу со стороны отца, редко бабушки, проводящей большее время за проверкой уроков, и очень редко матери лишь «за компанию», более угрожающим и отвратительным фактором будет отрицательное небезразличие от дворовых сверстников и одноклассников за неподобие их жизни и интересам.

Глядя на необычное поведение и изречение, сопровождаемое несправлением с текущими обязанностями, им неравнодушно хочется вбить до конца или отковырять этот плохо торчащий гвоздь.

В (покинутом) лагере, в школе и во дворе живётся совсем не другом, а больше прячущимся врагом народа или преступником, скрывающимся словно от самосуда, отшельником (с виду) и изгоем по собственной воле, волком-одиночкой, решившим быть не таким как все, и на том счесть себя особенным, гордясь этим больше чем обижаясь, не счесть это серьёзной проблемой и не пытаться её решить, а двигаться по своему-параллельному другим пути, жить и всё делать по своему, и вечно на что-то и кого-то надеяться, а не всесильно искать способа добиться того самому.

Главным же возглавителем негатива становится родной отец, находящийся на стороне школьнодворовых гопников, за дело по его мнению убивающих эго сына: «Как себя поставишь в коллективе – такое и будет к тебе отношение», параллельно наезжающий за плохую учёбу вешаньем разного рода несостоявшихся (по факту) угроз и крайне неудачных мотиваций её улучшить. Контролирует гуманитарные предметы.

Проверяющая математику и все технические бабушка-бывший инженер электро- радио оборудования с сороколетним стажем работы и высоким на ней почётом, сама когда-то имела по ней только «хорошо» и «отлично» в школе и даже в техническом институте. В возникающих сложностях где затрудняется сама, повторяет: «Вот когда захочет – вмиг всё решит, но когда заупрямится…»

– «Я не понимаю»

– «А ты и не хочешь понимать и думать!»

Изучая новую тему и решая первые самые лёгкие по ней задачи, ни у меня ни у кого проблем не возникает. Но едва в силу вступают ситуации, тормозящие самих отличников, вызывая этим активную работу на уроке и делая его погоду, истинные, не подлежащие контролю лентяи просто забивают на всё, а у реальных жертв тёмного им леса и ответственности за него, начинается коллапс. Дома его не улаживает самый подкованный человек, изредка подключая технически образованного сына, тоже не всегда смекающего решение. Что следует дальше – думаю понятно. Иногда с поставленной задачей не справляется «всем миром», но и это не отменяет лёт палок в сторону её создателя: «А потому что он всё прослушал. Они наверняка это в классе разбирали, а он бл**ь сидел и ушами хлопал»; «А потому что вот чем он на уроках занимается, а не слушает» (показывая рисунок сцены из приставочной игры); «А потому что на уроках надо слушать, а не вот этой бл**ь х***ёй заниматься». Одна из самых негативных пилок мозгов по дороге из школы домой забравшей бабушкой в обеденное время за двойку по контрольной по проверяемому ей предмету, без того вбирающему огромное время и силы, зная что дома это продолжится гневом отца просто за оценку и лишением компьютера и приставок до завтра, запомнится как и позволение себе часа свободного времени во вторник на знакомство с одной их видеоигрой, обернувшееся после в среду сразу тремя отложенными на неё контролируемыми на исполнение несделанными предметами и жестокой расплатой за час тот, не отдыхая который можно было бы выполнить хотя бы один из них чтобы сегодня труда было меньше (10 лет, 5-й класс (4-й год обучения, осень)): а нужно ли всё это было? Что больше из того дня трудностей и удовольствий пойдёт на пользу, запомнится и возьмётся с собой в дальнейшую жизнь…? Кем кроме этих родителей завтра на занятиях всё это именно так до мелочей и без пощады спросится, и разве будет за неисполнение этого такое наказание какое будет за всякое неисполнение в будущей работе во взрослости? Почему говоря что сейчас ты не справляешься с учёбой – тебе не ставят удовлетворительные оценки, а потом не будешь справляться на работе – тебе не будут платить зарплату, никто не увидит и не скажет что сейчас ты не справляешься только со сложной и не каждому посильной частью учёбы, а потом также не будешь справляться с не каждому посильной сложной работой, найдёшь посильную с меньшей-хватающей на меньшее зарплатой, а не без зарплаты вообще, и по возможности и личным способностям будешь стремиться к большему? Почему те, кто на это забьёт и будет дома отдыхать зная, что не отдыхая, а делая, всё равно ничего не выйдет и родители ругать их за это не будут, окажутся вместе с ними (их не наказывающими родителями) не хуже и не глупее, не усложняя себе жизнь раньше времени, выйдут сухими, а не мокрыми (как я) из той воды? Спустя полтора года, гнев матери с работы по телефону, вызванный бабушкиной жалобой, так и не исправит ситуацию с несколькими нерешёнными уравнениями – данное положение кажись как обычно не отпустит, но в этот раз на удивление отпустит – отстав дома, так и не доделав задание, а в школе так и не проверит, и не оценит его на следующий день (11 лет, 6-й класс (5-й год обучения, весна)). Можно же было бы так делать всегда, давно поняв бесполезность траты сил и времени обоих сторон на то что изначально, слишком уж постоянно и беспробудно не нравится, да и не получается в общем; не меньше поняв что усваиваемое долго и трудно, и дальше не будет усваиваться легче и быстрее, а только сложнее и дольше, а значит и будет не нравиться и не получаться дальше-тем более на высшей стадии, и выбрав дальнейшую жизнь лишь с тем что сразу пошло и идёт с успехом, пусть тяжело, но привлекает с первых же секунд, вызывая дикое желание и стремление к себе, на месте отсеяв лишнее-неинтересное, продолжая его делать лишь как получится-для минимальной отчётности и положенного разностороннего развития, пробуя всевозможными для себя способами, а после подвинуть в сторону с чистой совестью, чувствуя и зная что простится оно и всё равно проставится для галочки в аттестате? Во что только время незабываемое-первое в жизни угрохается…? Кому пригодится и сколько принесёт пользы так спрашиваемое вдобавок содержание внеклассного чтения…?

Похвала за историю пойдёт не дальше изучения первобытного строя в самом начале её преподавания, далее на пару мгновений всплывёт заученными-после забытыми пересказами параграфов о всем известной культуре и социальной жизни античного и средневекового периодов, и одного параграфа про восстание Спартака в конце первого года её изучения. 10 лет 5-й класс (4-й год обучения). В тетради за задание нарисовать древнегреческого воина стоит «5» даже при всей неудачности и ясельной примитивности изображения, за ответы же на тестовые вопросы по политике и жизни того времени, на той же странице тем же подчерком стоит «2». Один учитель ведёт русский язык и литературу. За самостоятельное упражнение в классе на грамматику, может быть слабая тройка, иногда два балла и публичное у доски нарекание. Но стоìит по звонку сменить учебники и рассказать наизусть стих/отрывок с выражением, как тем же учителем произносится восхищение, в журнал заносится максимальная оценка, а в дневник добавляется похвала: «Нет слов! 5». На одном из занятий я становлюсь единственным, выполнившим задание написать и пересказать текст о Наполеоновском сражении и его преддверии (не без сражения дома соответственно). В дневнике появляется запись: «Прекрасно!!! 6».

И всё это не из-за лени, а из-за реального непонимания при всём старании понять. Противостоять безвыходности приходится самыми простыми способами: зная, что всё равно этот трудный и непонятый параграф по истории не выучится, не поймётся и не ответится атакующему с ним отцу, специально для вида сидится с учебником до девяти вечера, а после спать, и ни разу не услышится: «Ты у меня с*ка спать не ляжешь пока мне не расскажешь», и не будет того чтобы это реально непонятное и непосильное всё же понялось и сделалось, «сдалось на проверку», а после (при попытках устроить последующий положенный «неспящий» отдых) услышалось: «А вот теперь идешь спать. Ты шустрый я ещё шустрее». На утро перед школой, после одного из таких вечеров, дома будет очередное нападение с «чёрными прогнозами», включившее слова: «Я тебя прихлопну как паука», и как здоìвово будет вспоминать тот момент, пришедший на май – за неделю до конца учебного года. Также не будет ни разу чтобы это-по непосильности несделанное спросилось на уроке, поставилась соответствующая оценка, или свои же дома заставили всё же выучить и пересказать следующим вечером «просто так» – во благо их прихоти, не говоря и о том, что ничего из выученного всё же-зазубренного не вспомнится уже через пять минут после «сдачи», и не пригодится в дальнейшем ходе событий… Ещё вариантом, чувствуя дома спрос заданной сложной и непонятной литературой повести или очередной темы по истории, специально делается всё остальное с тормозами чтобы оттянуть время – и спрашивающий забыл об этом, медленно пишутся другие предметы на чистовик, медленно и специально чертятся поля в тетрадях, ставятся лишние точки и выводятся линии под номером задачи или названием темы, долго просиживается в туалете и ванной, и в общем всё помогает!

Рисование на соответствующем уроке и на любом другом где оно было нужно, признаётся передовым среди всех, особенно послушав описание сделанного, забыв о главном смысле и нужности того с чем от души свершено перестарание. На свободную тему, помимо сцен из игровых уровней, зелёных электричек и разносинего метро с акцентом на выступающие рёбра жёсткости, в 9-10 лет активно изображаются логотипы «Whiskas», «Friskies», «Frolic», «Pedigree» и гранулы (кусочки) этих кормов. Больше понравятся те что на упаковках «Friskies» и тв рекламе этой фирмы в 1999 году (где ими заполняется силуэт рыжей кошки на зелёном фоне, а сверху в ряд появляется каждая гранула). Опустевшие консервные банки, дойпаки, коробки и даже огромный пустой мешок от пятикилограммового собачьего корма «Pedigree» незамедлительно кочуют из рук списавших плохой товар знакомых продавцов рынка и магазина ко мне в комнату в полной коллекции. Разного цвета нижние части всех видов упаковок в зависимости от вкусов, но под одним и тем же по цвету и размеру логотипом и на таком же одинаковом фоне – разве не прикольно…? Летом после 3-го класса школы (9-10 лет) в мусорные контейнеры неподалёку от дома Нахабинской родни изо дня в день как ни в какие Химкинские помойки поступает всё это добро что не попадётся дальше в обиду мусоровозу – за нравящееся до безумия своё дизайнерское оформление (конкретно 1999 – 2000-й года). Данное занятие не останется незамеченным родителями и не скроется его творителем перед одноклассниками и учителями в школе, вызывая соответствующие реакции. Осенью заведётся своя кошка и коллекция расширится, а летом 2000-го обнаружив в кухонном шкафу килограммовый мешок развесного корма вместо ожидаемой упаковки, негатива будет немерено, но ненадолго…

Самый большой и постоянно живущий с рождения интерес ворвётся ко власти резко и на полную летом 1998 года в девятилетнем возрасте: начнёт свою «карьеру» наряду с процветавшими ещё, но скоро изжитыми удовольствиями лазить по чужим подъездам с целью катания на лифтах, застопоривая их с раскрытыми дверями на этаже – чтоб полюбоваться этим необычным зрелищем, собирать любимые пустые банки и коробки конкретных марок из под чипсов и кормов для животных, мечтать о большем количестве «кэпс», «бит» и деталей «LEGO», актуальных и для многих других в то время, рубиться в не менее актуальные и величаемые тв передачами приставки «SEGA» и «Dendy», а также в первые трёхмерные игры на первом компьютере, узнавать и получать новые из них; займёт главное место в темах для разговоров, пронзит все дальнейшие события, изобразится всеми средствами. Он переживёт все временные увлечения раннего детства, отрочества, юности и молодости, успешно пойдёт дальше, будет стихать ненадолго – силами лишь крайне нелёгких трудов и временных проблем. Сейчас я немного расскажу о нём, а после вернусь к дальнейшей неотделимой от него жизни.

1989 – год знакомства. Москва. Станция метро «Речной вокзал» Замоскворецкой линии. Автобусы подъезжают прямо за пятьдесят метров к южному крытому входу. Едва приблизившись к его шатающимся в разные стороны дверям, уже во всю вдыхается запах столичной подземки. А пройдя через серые мигающие турникеты, кинув в них зелёный прозрачный жетон, слышимый шум и грохот так и зовут к себе вниз. Там нас во всю встречают с рёвом и стуком колёс на большой скорости приезжающие и уезжающие разных сине-голубых тонов поезда. Их стихия – небывалая наверху быстрота и громкость, превышающие всё громкое и быстрое. Их лицо – кабина с «треугольным» (2х2х2) расположением фар, несущая за собой поразительно длинную конструкцию, высшую в длине и размерах всего длинного и большого в мире на поверхности. Белые «кресты» и «галочки» на дверях вагонов, соединяющая их горизонтальная выступающая рифлёная белая полоска огибающая весь кузов (называемая «подоконным поясом»), и выступающие почти остроконечной формой ниже и выше неё гофры («рёбра жёсткости»), заставляют забыть всё и смотреть только на это, имеющее заводское название 81-714/717 «Номерной». Дальше открывается интерьер: пластик в салоне яркогрязнобирюзового цвета, как и другой вариант – рыже-коричневый, имитирующий дерево. Но больше всего здесь цепляет и безоговорочно выделяет перед наземной жизнью движение, ритм и масштабность – всё что только открывается по преодолению пропускных пунктов, резкая смена яркой и светлой станции чернотой за окном, необычное и тонкое «мычание» при стоянке, и смена его тона при объявлении станции (у 81-714/717 «Номерной»).

Важный и главный атрибут подземки, не оставлявший равнодушным с первых её посещений – здешняя симметричность: поезда одинаковых размеров движутся по рельсам одинаковой ширины с одинаковой скоростью и шумом. Одинаковое расстояние от края платформы до путевой стены на обоих путях. На каждой станции одинаковый вид из окна в обоих направлениях. Неописуемо здоìрово сидеть спиной к «своей» путевой стене – лицом к платформе

и «обратной» стене, смотреть на мелькающие справа налево провода и тоннельные сооружения, проходящие обратные поезда и платформы станций.

В рабочие дни ездится редко по случаю. Фишка здесь – прислониться к не открывающимся на этом пути дверям: стоя смотреть на уходящие слева направо тонкие провода.

«Ну чё тут хорошего? Как селёдка в бочке едем»

– «И что? А мне нравится на провода смотреть».

В выходные же дни подземный мир полупустует, радуя своими просторными размерами станций и подвижного состава. Подумать только: основной транспорт от дома до ясель и детского сада, рынка и магазина – какие-то там одноярусные и двухъярусные, вечно битком забитые автобусы, ездящие по всего лишь какой-то там серой жирной полоске – дороге, с машинами ещё меньшими размером, но боìльшим удобством в плане внутреннего комфорта и свободы передвижения. А тут метро: именно к нему все эти автобусы съезжаются со всех районов. Долго, собирая светофоры и кучу народу. И все в одну точку. Это уже о чём-то говорит? Они просто молятся на него! Оно не поддаётся ни пробкам, ни погоде, ни какому-то другому наземному фактору. Оно вечно независимо и максимально комфортно для всех и для каждого. Над ним меняется всё что угодно: жизнь, политика, техника, социум, интерьеры ближайших домов, построятся новые, появляются и совершенствуются наземные маршрутки и те автобусы, но здесь не меняется ничего – жизнь и политика своя, над собой оживляет своим появлением всё некогда еле живое. Рядом с ним вчера были палатки и рынки, а сегодня крупные торговые центры и ещё больше народу. Но всё это вокруг него и ради него. Оно – большаìя сила! Оно растёт быстро и медленно – по достатку и вкладу в него города, но растёт и стремится расшириться. Она влияет на стоимость всякой земли и недвижимости рядом с ним, а недвижимость та и земля резко обретают свою ценность и «крутизну» именно от его появления. Каждый будучи новый его кусок ещё с зачатия своего радует местных жителей: «Стройка на время, метро навсегда!»; «Метро растёт!»; «От Реутово до центра – без пробок!» «Поезд от станции «Нижняя Масловка» отправится в 4-м квартале этого года!»; «Жители района «Жулебино» смогут добраться на работу на сорок минут быстрее!». Оно просто больше и красивей, надёжней и удобней. Оно не имеет себе равных – оно лучше всех. Оно – наше метро.

В переполненном туда и обратно автобусе, со слов-воспоминаний матери я чувствовал себя некомфортно с самых пелёнок. Остановить эмоции было невозможно. Но выбравшись наконец из этой несчастной тесной коробки, спустившись вниз под землю, вдохнув тот запах и войдя в невероятно огромную, технически красивую и просторную ярко-бирюзовую внутри и разносинюю снаружи махину-восьмивагонный состав, всё плохое сразу пропадало, начиналась радость и удивление каждому мгновению. Каждому звуку. Всему. И эта радость была недолгой, часто заканчивалась на станции «Войковская» – где мы покидали этот отделённый ото всего могущественный мир чтобы перейти в другой-часто его собрат – железную дорогу.

А этот – сильно подобный покинутому вид транспорта привлечёт и осознается таким несколько позже: из-за кажущихся меньше скорости и расстояния между остановками, частой переполненности попутчиками в оба конца в соответствующее время, изначального необращения внимания на красоту его электрификации (что будет только с 10 лет).

Две пары рельс – туда и обратно, одинаковые размеры подвижных составов – как и у чада его подземного расписанного выше, место обзора – сидя вплотную к окну, против хода, с видом на обратный путь и самое главное – уходящую электрификацию над ним. Эти железобетонные опоры с консолями держат целые системы тросов (проводов). Реже и более красиво – металлические опоры решетчатой формы. Низ покрашен в чёрный/не покрашен вообще (до середины двухтысячных годов). Один столб не похож на другой своими консолями и количеством изоляторов, а на путевых развитиях (где много пар рельс) аналогичные железобетонные столбы соединены горизонтальными сетчатыми мостиками – ригелями (жёсткими поперечинами), либо те же металлические решетчатые (вертикальные) опоры зелёного цвета становятся боìльших размеров, высокие и такие же – по форме ромбовой сетки, сужающейся к верху, часто без консолей (гибкая поперечина между двумя такими опорами по обе стороны полотна). В отличии от метро, всё это здесь несколько не симметрично, но это только красит. Эта электрификация выглядит много мощнее и богаче электрификации предыдущего наземного транспорта – троллейбуса, трамвая. Каждая её единица неумолимо ведёт к Москве/от неё, и это выглядит красиво, но лишь на большой скорости и с нужного места обзора. Всё это круче и масштабней подобного, но более скромного автобуса, находясь на одной с ним поверхности под одним небом, имея одну черту – продольность в форме кузова и многовместимость.

И транспорт этот как и предыдущий-любимый выделен перед транспортом другим огромными размерами и низкой загруженностью в выходные – дни первого личного посещения. Высокая скорость, максимальная надёжность, максимально комфортные и просторные условия, независимость от запредельных факторов, и главное – зрелищность, нет пробок. По словам матери, первым отзывом о метро было: «Как это так – под землёй поезда?» А что говорить про наземную-ему подобную электричку? Вместо всего лишь серой дорожной плоскости аж две и больше пары рельс, и усыпанные гравием шпалы. По обоим сторонам от них и между ними одна провододержащая конструкция не похожа на другую. Всё обвешано изоляторами и разными крепежами. Более крупно (чем у автобусов) выглядят остановочные пункты – платформы. Огромные двенадцативагонные темно-зелёные поезда с жёлтой горизонтальной полоской (подоконным поясом) и выступающими на кузове гофрами (всё как в метро), стоящие на этих рельсах зацепленные чёрными ромбовыми пантографами за нижние (контактные) провода. Но всё это в удовольствие только при быстром движении, глядя в окно со специального-«зрелищного» места.

Окружающая инфраструктура – важная отличительная деталь. Под землёй практически одинаковые перегоны, но совсем разные по оформлению станции, за окном слегка меняются (на форму) тоннели, расположение, количество и толщиìны проводов, сверху город, в большинстве того же архитектурного решения что и подземные его «причалы»: ближе к центру – красивый, дальше от него – простой и одинаковый. Всё где метро – уже Москва. Цивильная и комфортная. Продление только этого вида транспорта (а никакого другого) в соседний город присоединяет его к столице. Покинув метро и пройдя на платформу «Ленинградская», уже на ней создавалось ощущение деревни/загорода/домиков-избушек в округе: ведь эта длинная зелёная напичканная махина (электричка) и эти протяжённые рельсы с бессчётным количеством над ними разных столбов с проводами, и предназначены связать город с областью и наоборот. Железная дорога Рижского направления отсюда до Нахабино и обратно, казалась уже «принадлежностью» второй бабушки (по матери), дядей и двоюродного брата, живущих там – в Павловской Слободе. Всех их от неё отделял ещё автобус (позже маршрутка), но сами знаете – это уже/ещё «не моё» время…