Цивилисты
Николай, так звали нового знакомого Киры, был из столичной области. В преддверии месячного расставания на время ожидавшегося отпуска он как-то беззаботно, скорее желая порисоваться, неожиданно сам для себя пригласил Киру в гости.
– Слушай, Кира, а чем ты будешь занята в августе? – беззаботно болтая спросил он.
– Еще не решила.
– Куда-нибудь поедешь отдыхать или останешься здесь? – продолжал интересоваться Николай.
– Я же еще и работаю. Отпуск мне должны дать летом: я учусь. Пока я его не брала: в июне была экзаменационная сессия. В августе, думаю, пойду в отпуск, – вслух рассуждала Кира.
– Так приезжай ко мне в гости. Я живу в Московской области, километрах в двадцати пяти от Москвы. Покажу тебе столицу. Ты в Москве-то когда-нибудь была? – все словословил Николай.
– Когда-нибудь была. Но ты совершенно напрасно так легко меня приглашаешь: я ведь очень легка на подъем, могу запросто и приехать.
– Вот и приезжай, – обратного пути у Николая уже не было: слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Надо было держать марку и он ее держал.
– А твоя семья, родители не будут возражать против моего приезда? – интересовалась Кира.
– Да что ты! Мои родители – гостеприимные люди. Да и ты им не можешь не понравиться. Не беспокойся на этот счет, – не сдавался Николай.
– Ладно. Приглашение принимается. О приезде сообщу. Жди.
Долго уговаривать Киру не нужно было. Она действительно была легка на подъем и быстра при приеме решений. Что тут было думать? Конечно, она прилетит на несколько дней в Москву, тем более что конкретных планов на время отпуска у нее не было.
Шел август – время, когда в Подмосковье уже практически не жарко, но солнце греет ласковым теплом, а случающийся ветерок уже несет осеннюю прохладу. Уже начинают отступать пыль и зной, сдают позиции и комары-кровососы. Среди густых зеленых листьев на деревьях уже нет-нет и проглянут желтенькие и красноватые, намекая на скорый приход сюда осени. Погода в Подмосковье в августе мало чем отличалась от погоды в это время в ее городе.
Получив от Киры телеграмму о дне и времени прилета, Николай встретил ее в одном из аэропортов Москвы на легковом авто приятеля и с достоинством доставил гостью домой. Жил Николай в доме родителей в большом селе что-нибудь в двух десятках километров от Москвы – практически рядом со столицей огромной, занимавшей, как учили в школе, шестую часть земной суши страны, которая называлась Советский Союз.
Дом этот стоял на трассе, делившей село вдоль на две части и ведущей из Москвы в один из четырех аэропортов столицы. Дом был небольшим, двухэтажным, построенным из силикатного кирпича руками отца Николая, который не был профессиональным строителем, но был трудолюбив и мог руками своими сделать все, за что брался. Земельный участок к дому в двадцать пять соток кормил семью, поскольку на нем выращивалось все: от картошки-морковки и всевозможных трав до томатов-перцев, груш и яблок. Все засаливалось-консервировалось членами семьи на зиму, излишки продавались мчавшимся на дачи и с дач москвичам, прикупавшим на пропитание у живших тут селян по сходной цене свежие овощи, зелень, куриные яйца, козье молоко… Главное – все свеженькое, свое. А хозяевам лишняя копеечка не помешает: самих хозяев двое и детей подрастало в каждом дворе по несколько.
Приезд в августе неожиданной гостьи – в самый период сбора урожая и работ по его сохранению в виде заготовок на зиму – был явно некстати, но как истинно русские люди родители, братья и сестра Николая приняли Киру приветливо. Николаю была даже выделена пара дней для поездки в столицу, чтобы показать Москву гостье. Так Кира познакомилась с семьей своего приятеля, погостила несколько дней да и возвратилась домой.
Новый учебный год начинался первого октября. По возвращении в школу милиции дружеские отношения между Николаем и Кирой только крепли и закончились свадьбой, состоявшейся в первых числах марта.
Роза Васильевна – мать Николая, что называется, костьми ложилась, чтобы свадьба не состоялась, имея о дальнейшей семейной жизни старшего своего сына другое представление. Не сумев противостоять его воле, пообещала Кире практически в день свадьбы, что разведет ту с Николаем уже через год.
Прошла скромная, но веселая свадьба, родители Николая уехали домой, Николай на неделю возвратился в казармы школы. Супруги жили у Киры и ее деда Матвея полтора дня – с середины субботы до раннего утра понедельника: Николай был курсантом очного курса, находился на казарменном положении и возвратиться в учебное заведение должен был не позднее восьми утра понедельника.
Как-то уже летом, в июне, Николай приехал к жене, которая ждала его свежеприготовленными густыми щами с мясом. Съев пару ложек щей, он с явным неудовольствием отодвинул тарелку.
– Капуста переварена – щи есть невозможно! – сказал он.
Конечно, когда мужчина умеет готовить и делает это хорошо, угодить ему непросто. Николай готовил неплохо, переняв это умение от отца. Кира вновь попробовала щи. Да все хорошо! В чем дело? Она обычно готовила их именно такими, раньше он ей никогда претензии не предъявлял. Что теперь-то не так?
– Невозможно? – изумившись, спросила она.
– Невозможно, – нахмурив лоб, настаивал Николай.
Убили не сами претензии, а тон, которым он их предъявлял. Если бы он просто сделал замечание и попросил бы в будущем что-то учесть в приготовлении, посмеялись бы, поели бы, на том бы и порешили… А тут сам тон, выражение лица, совершенно отвратительная мимика… Он был похож на придиравшуюся к любой малости свекруху в самом отрицательном смысле этого слова. Кира заторможенно соображала, но понять ничего не могла: что это было?
– Так есть нельзя? – подытоживала она, видя, что Николай браться за еду не собирается.
– Нельзя, – настаивал он.
– Ну ладно, – приходила она в себя, – раз нельзя, значит, щи выливаются в помойное ведро, – приняла решение Кира и тут же из тарелок вылила щи в кастрюлю, а из нее – в помойное ведро.
Есть больше было нечего: Кира все мясо использовала в щи, полагая, что такие наваристые да с мясом они заменят первое и второе. От такого поворота Николай надулся, молодые первый раз поссорились…
Не сразу, а через пару недель ситуация повторилась. Приехав на побывку к жене субботним вечером, Николай ужинал тушеным мясом с картошкой.
– Картошка перетушена, – сказал он, отодвигая тарелку и всем видом выражая неудовольствие, получаемое им от еды.
Кира перепроверила себя, съев кусок мяса с картофелем: она уже была беременна, могла и пересолить. Нет, все было в порядке. Картофель мягкий, но не расползается, посолен в меру, мясо мягкое, вкусное.
Все повторилось, ровно так же, как и со щами: тот же уничтожающий тон, то же пренебрежительное выражение лица. Это несмотря на то, что Николай питался в выходные дни на средства жены и деда Матвея, поскольку все время обучения курсант состоял на полном государственном довольствии, а его курсантской стипендии хватало разве что на сигареты да на еще какую-нибудь мелочь.
– Я такое есть не буду, – продолжал он, отодвигая тарелку.
– Что, есть невозможно? – предвкушая последствия разговора, с легким ехидством спросила Кира.
– Да, невозможно.
Памятуя двухнедельный опыт со щами, не желая остаться голодной, Кира смела содержимое тарелки мужа в помойное ведро, свое жаркое оставив только для личного употребления. Когда содержимое его тарелки было в помойке, Николай подскочил, но исправить уже ничего не было возможно: его часть ужина была уничтожена.
– Ты дура! – с негодованием, почти криком выпалил он жене.
– Пусть я дура, – согласилась Кира. – Но запомни: и впредь в подобных случаях так будет всегда. Если есть невозможно, зачем держать такую еду? Ее следует просто выбросить. Извини, но сегодня на ужин я тебе ничего другого предложить не могу, – подытожила она и стала не без удовольствия есть со своей тарелки предусмотрительно оставленное ею тушеное мясо с картошкой.
Кира решительно не понимала, что происходит. Свой брак она рассматривала как союз двух равноправных, заботящихся друг о друге и как минимум уважающих друг друга и готовых все делить поровну на двоих людей. Зачем этот спектакль? «Все браки удачны. Трудности появляются только тогда, когда начинается совместная жизнь», – сказала Франсуаза Саган. Подобное больше в их совместной с Николаем жизни никогда не повторилось, но она никогда этого и не забывала. Лишь через много лет, пропустив через себя немалый опыт человеческих взаимоотношений, она поняла, что это только она искренне считала себя и мужа в браке равноправными партнерами, а Николай уже тогда начинал отвоевывать в их семье главенствующее положение. Пусть пока в такой форме.
Было лето, они были еще достаточно молоды, но недостаточно опытны в житейских делах. Течение их семейной жизни было как летняя прибалтийская погода, которая отличалась изменчивостью, сильным ветром и резким чередованием сухого и влажного воздуха, частыми дождями и сопровождающими их грозами.
Острых конфликтов молодые супруги старались больше не допускать, но произошедшее, понятно, заставило их посмотреть друг на друга под несколько иным углом. Они открывали друг в друге все новые и новые черты.
Закончив учебу в школе милиции, молодые в августе семьдесят седьмого уехали из Литвы. И хотя свекровь Киры женитьбу сына на неизвестно откуда взявшейся девице не одобряла, она все-таки приняла в своем доме молодую семью, ожидавшую вскоре пополнения.
До этого времени Николай и Кира были знакомы немногим больше года. При этом Николай жил на казарменном положении и тем самым был поставлен в нетипичные для себя обстоятельства: были установлены жесткие условия поведения, исполнение которых строго контролировалось руководством школы. Неповиновение грозило исключением из числа курсантов и возвращением домой.
Понятно, что не нужно было торопиться регистрировать отношения: выбирать нужно сердцем, но нельзя забывать про здравый смысл. Кира, конечно, выбирала в данном случае, руководствуясь больше здравым смыслом. Но если здравый смысл – это некий способ отбора знаний, основанный на приобретенном жизненном опыте, то какой уж такой серьезный жизненный опыту двадцатипятилетней девушки? Может быть, поэтому совершенно неверно она оценила присущие Николаю личностные качества, приняв исполнительность за обязательность, безразличие – за спокойствие, хитрость – за доброжелательность и заботливость, льстивость – за искренность. А вот возвратившись домой в привычные для себя условия жизни, Николай становился самим собой. Здесь Кира постепенно и начала открывать для самой себя своего избранника. При этом она понимала: не следует идеализировать человека, приписывая ему желаемые, но не свойственные ему качества. Нужно попытаться любить и ценить его таким, каков он есть, признавая за ним право на все его плюсы и минусы.
С течением времени от раза к разу Кира все явственнее понимала, что у нее «голые лопатки» – отсутствует та мужская опора, на которую она рассчитывала, выходя замуж. То, что в ее случае это именно так, Кира начала понимать, уже родив первенца – Георгия. Малышу едва исполнилось полгода, как Николай сорвал Киру с ребенком из дома во временное жилье к отсутствовавшему летом сослуживцу, оттуда – во временно пустовавшую детскую комнату милиции. Он рассчитывал получить от управления внутренних дел квартиру на свою семью, однако не учел, что прописан с женой и ребенком был в частном доме родителей, где существовали излишки жилой площади, то есть жильем был по принятым в то время нормам обеспечен. Ну кто даст ему эту квартиру? Уговорил Киру написать на свое руководство жалобу в ЦК КПСС. Опять промах. Предложение руководства управления перейти на службу участковым, которому на обслуживаемой территории предоставлялось служебное жилье и была реальная возможность решить жилищный вопрос, отклонил, прекрасно понимая, что это за работа: ни дня отдыха от населения, причем довольно проблемного. Тем не менее не упустил возможность устроить жену, имевшую равное с ним образование, на работу в домоуправление дворником. Эта должность дала ей возможность получить на семью такую же, как и полагавшуюся участковому, служебную квартиру: живешь в ней, пока работаешь. Вот уж воистину: «Выйти замуж – не напасть, как бы замужем не пропасть!».
Глава 4
На родину Кира, пусть ненадолго, летала регулярно. Расстояние между Москвой и Каунасом составляло около девятисот километров и быстрее всего преодолевалось на самолетах. На турбовинтовом пассажирском АН-24 или на среднемагистральном трехдвигательном пассажирском ЯК-42 можно было долететь туда за полтора-два часа в зависимости от крейсерской скорости летательного аппарата.
После распада СССР просто так попасть в ставшую уже заграницей Литву не получалось: необходима была въездная виза по приглашению кого-то из там проживавших. Такое приглашение Кире для получения визы в Москве всегда присылала сестра Ольга, у которой она постоянно и останавливалась: сестры общались и радовались не таким уж и частым их встречам. Материально Кира никогда не садилась на шею сестре: все расходы в полном размере, а часто и сверх их, всегда компенсировала. В этот раз Ольга приглашение никак не присылала, ссылаясь на самые разные причины и тем самым постоянно откладывая приезд Киры, на работе у которой был жесткий график отпусков и поэтому приехать она могла в строго определенные временные периоды. Кира в конце концов прислать приглашение попросить мать, что та с радостным чувством незамедлительно и сделала. Дане лишний раз хотелось не только пообщаться с дочерью, но и еще и еще раз удостовериться, что дочь простила ее навсегда. Прилетела Кира вместе с Николаем, и в этот раз они остановились у приславшей им приглашение Даны, с которой у Николая сложились теплые отношения.
На праздничный обед в честь приезда старшей дочери Дана собрала у себя всех своих дочерей. Прибыли и Ольга, и Римма с детьми. Ольга была со своей повзрослевшей дочерью, красавицей Бетой, ставшей очень похожей на американскую актрису Сандру Буллок: их внешняя схожесть просто поражала. Обе, Ольга и Вета, были вызывающе красивы и несколько напряжены.
Главным в обеденном меню были, конечно, цепеллины – национальное блюдо литовской кухни, название свое получившее от схожести с одним из типов дирижабля. Во время войны и оккупации Литвы Германией над литовскими землями иногда пролетали немецкие цепеллины, по форме похожие на любимые литовцами картофельные зразы. Отсюда, говорят, и пошло название этого национального блюда.
Отобедали, поболтали, поделились новостями, и, собираясь восвояси, Ольга обратилась к Кире с Николаем.
– Ну, собирайтесь, остановитесь, как всегда, у меня, – сказала она как о чем-то само собой разумеющемся.
Дана испугалась: а вдруг Кира действительно остановится у Ольги? Значит, как приглашение прислать – так она, а как остановиться – так у Ольги. Но Кира делать этого не собиралась: пригласила мать, значит, у нее и остановятся. Обижать ее она не собиралась.
– Вообще-то нас пригласила мать. Мы уже расположились у нее, у нее и останемся, а к тебе, если хочешь, завтра придем в гости, – без раздумий ответила Кира.
– Хорошо, ждем к обеду, – согласилась Ольга, изобразив на лице недовольство отказом Киры.
Выспавшись и побродив по окрестностям родного города, Кира с Николаем собрались к Ольге. Кира позвонила ей из квартиры Даны по городскому телефону, согласовывая с сестрой время предстоящего визита.
– Да, мы с Арвидасом ждем вас к двум. Слушай, Кир, мне не совсем удобно просить, но не могла бы ты одолжить мне немного денег, а то не на что даже хлеба купить к столу, не говоря уже о чем-то еще. У меня к обеду только курица и овощи, больше ничего нет. Я тебе при первой же возможности верну, ты же меня знаешь, – была, как всегда, в своем репертуаре Ольга.
– Ладно, а сколько нужно? – Кира никогда не отказывала сестре.
Стоявшие рядом с Кирой и слышавшие разговор Дана и Николай как по команде замахали руками: «Не давай».
– Не давай, – прикрыв трубку телефона, горячо убеждала Киру Дана, – ты же знаешь ее – не отдаст никогда!
Кира терзалась сомнениями: ей не было жалко дать денег сестре, но всегда получалось как-то так, что всю жизнь давала Ольге их именно она, а Ольга всегда была как бы несчастной или кем-то обиженной и постоянно материально нуждалась.
– Не давай! – хором настойчиво повторяли Дана и Николай.
– Ладно, сейчас придем, – ответила Кира сестре.
Перед уходом к Ольге Дана посвящала Киру в подробности жизни своей средней дочери.
– Бизнес у Ольги прогорел. Они с Арвидасом сейчас нигде не работают, мотаются за тряпками в Польшу, продают их здесь, на это и живут. Оба молодые, здоровые, но постоянно плачутся. Она постоянно у меня занимает деньги и никогда долг не возвращает. Не одалживай ей ничего. Если хочешь, купи хлеба, спиртного к столу и принеси их, но не более, – уговаривала Дана выходящих из дома гостей.
Кира с Николаем так и сделали: зашли в продуктовый магазин и купили все необходимое к праздничному обеду, учитывая наличие к нему курицы с овощами.
– Арвидас, сбегай за пивком, – открывая дверь, уже распоряжалась прибывшей наличностью Ольга.
– Не нужно никуда бежать, мы все принесли с собой. Ну а тебе не нужно будет мне ничего возвращать, – остудила ее пыл Кира.
Ольга, не ожидавшая такого развития событий от никогда ни в чем не отказывавшей ей сестры, несколько помедлив, как бы осмысливая происходящее, пригласила гостей к столу. Пообедали, пообщались. За столом царило легкое напряжение. Кира была как будто прежней, всегда все понимающей и безотказной, однако теперь взгляд ее время от времени становился настолько пристальным, что казалось, она заглядывает Ольге прямо в душу. Кира не всегда, как раньше, спешила с ответом, как будто тщательно его обдумывая и что-то взвешивая. Ольга узнавала и не узнавала сестру.
Пообедав и пообщавшись, они расстались, как потом оказалось, не на один десяток лет.
Глава 5
Рабочий день продолжался. Возвратившись в свой кабинет из зала судебного заседания после оглашения решения, Кира изучала документы.
Вдруг в проеме двери, ведущей в ее кабинет из зала судебных заседаний, появилась фигура мужчины. Для того чтобы зайти в ее кабинет, он быстро пересек пустой зал по проходу, образовавшемуся между ровными рядами скамеек, расположенных в зоне для сторон по делам и публики и процессуальной зоной с возвышавшимся судейским столом. Мужчина был настолько высокого роста и плотного телосложения, что заполнял собой практически весь дверной проем. Кира узнала в нем Маркина – ответчика по рассматриваемому сегодня утром делу. Дело было отложено из-за неявки истца и отсутствия доказательств, подтверждавших получение им уведомления о месте и времени рассмотрения заявленного к Маркину иска. Процесс был проведен, Маркин, присутствовавший на нем, знал о причине отложения дела и времени назначения следующего заседания суда. Что-то еще?
Неожиданно появившийся в проеме двери Маркин, ничего не говоря, стремительно направился прямо к сидевшей за рабочим столом Кире. Она, мгновенно уловив исходившую от него агрессию, быстро вышла из-за стола, чтобы выпроводить его из кабинета и изнутри закрыть за ним дверь, но тут же получила прямо в лицо сильный удар, умело нанесенный натренированной рукой Маркина. Он явно не торопился закончить начатое. До нанесения следующего удара Кира успела громко крикнуть секретарю в открытую настежь дверь кабинета:
– Ксения, срочно вызови конвой!
Конвой располагался этажом ниже, в полуподвальном помещении, где содержались доставляемые в суд подсудимые. Чтобы предотвратить вызов милиции, Маркин вынужден был оставить Киру и метнуться в расположенный отдельно, за стеной, кабинет секретаря судебного заседания. В этот момент Кира успела вставить в дверной замок ключ и повернуть его, изнутри закрывшись в кабинете. Влетев в кабинет Ксении, он нанес удар уже державшей в руках телефонную трубку девушке. От удара та спиной откинулась на стену кабинета и, не удержавшись на ногах, осела на пол. Кира, находясь в безопасности за закрытой дверью кабинета, уже сама звонила и нарочито громко, чтобы привлечь внимание Маркина и вынудить его оставить Ксению, вызывала дежуривший в конвойном помещении наряд милиции. Услышав это, Маркин выбежал из кабинета, а затем из зала заседаний и из здания суда.
Женщины в окно наблюдали стремительно удалявшуюся спортивную фигуру убегавшего мужчины, только что так лихо орудовавшего кулаками. Конвой появился уже после того, как Маркин покинул здание суда. В окно было видно, как двое сильно располневших мужчин в милицейской форме трусцой побежали по улице в том направлении, где только что скрылся Маркин. Было совершенно очевидно, что они его не догонят.
В приемном покое городской больницы Кира и Ксения зафиксировали полученные повреждения: они должны были служить доказательствами нападения на них и причинения им телесных повреждений. Вызванные ими работники милиции, узнав, что нападавший уже скрылся и задержать его на месте происшествия не получится, прибыть в суд не торопились. Появившимся часа через два сотрудникам милиции был сообщен адрес Маркина, и Кира не сомневалась, что он сегодня же будет задержан.
Однако не тут-то было. Задерживать Маркина почему-то не торопились, что позволило ему назавтра вновь явиться в суд. Но на этот раз он пришел не к Кире, а к ее коллеге, Валерии Ивановне Собакиной, работавшей этажом выше. Кабинет ее располагался как раз над кабинетом Киры.
Валерия Ивановна после окончания средней школы здесь же, в Подмосковье, поступила на юридический факультет МГУ. Благополучно его закончила и была направлена в энский районный суд на годичную стажировку, после прохождения которой и была избрана народным судьей.
Был небольшой перерыв между слушаниями дел, и Валерия Ивановна вела беседу с находившимся у нее экспертом, сидя за столом своего кабинета. Маркин также, как и вчера, быстро миновал зал судебных заседаний, стремительно шагнул в кабинет судьи и быстро выплеснул ей в лицо заранее подготовленную и принесенную им во флаконе порцию авиационного бензина. Он целился Валерии в глаза, но она успела прикрыть их руками. Пока Валерия судорожно, подручными средствами, вытирала с лица попавшую на него жидкость, Маркин пытался высечь огонь, чиркая спичкой о припасенный им для этой цели коробок. От волнения державшие спички пальцы дрожали, тонкие палочки ломались и завершить начатое у него никак не получалось.
Пришел в себя сначала ничего не понявший и просто ошалевший от неожиданного развития событий мужчина-эксперт. Находясь рядом с Маркиным, он выбил из его рук спички и рывком заломил руку Маркина ему за спину. Тут уж подоспели и вызванные секретарем судебного заседания конвойные, принявшие Маркина под свою опеку.
Конечно, этого бы не произошло, если бы еще вчера, после нападения Маркина на Киру и Ксению, он был задержан: из материалов дела был известен адрес его проживания, так что сделать это было совсем несложно. Но сделано не было. Если бы судья в кабинете была одна, он, вполне вероятно, завершил бы начатое: зажег спичку и бросил бы ее в облитую бензином женщину. Последствия очевидны…
Пазл собрался чуть позже, когда были сведены воедино все его составляющие. Маркин служил в органах внутренних дел, был офицером милиции, серьезно занимался спортом, имел разряд по самбо. Затем уволился или был уволен. За ним перед управлением, в котором он ранее состоял, значился долг за несданное при увольнении обмундирование. Гражданский иск о взыскании стоимости этого долга и находился на рассмотрении у Киры. Ее коллега, Валерия Собакина, пару лет назад рассматривала дело о разводе Маркина и разделе их с супругой имущества. Развела супругов, затем разделила между ними их имущество и квартиру, давно забыв об их существовании: подобных дел в год рассматривается в суде сотни.
После задержания Маркина, возбуждения уголовного дела по факту нападения на народных судей и секретаря в рамках проведения следственных действий была проведена судебно-психиатрическая экспертиза. Комиссией, образованной из психиатров института имени Сербского, было установлено, что Маркин тяжело болен: специалисты диагностировали у него серьезное расстройство психики – кататоническую шизофрению. Вероятнее всего, наличие у Маркина такой болезни и явилось причиной развода и увольнения его со службы.
Кира поднялась в кабинет к Валерии, находившийся этажом выше.
– Слушай, ну хорошо, он болен. Но ведь рано или поздно может выйти из больницы. И что тогда? – задавалась вопросом Кира.
– Тогда, боюсь, нам мало не покажется. Он может нам мстить, поскольку понимает, что именно из-за нас был задержан, – развивала мысли вслух криминалист Валерия, рассматривавшая уголовные дела. – А у нас семьи, у нас дети, мужья наконец. Как нам тогда обезопасить свою и их жизнь? Так и будем жить и бояться, что Маркин появится из-за угла?