Мой любимый глюк
Я всегда после таких походов готовила себе ванну с огромной шапкой пены, а потом, вся разнеженная и разрумяненная, любовалась чудесными вещицами и с удовольствием надевала, ощущая себя королевной, не меньше.
От предвкушения у меня чуть голова не закружилась. Я развернулась, и пошла направо, к торговому.
Два часа пролетели незаметно. Девочки-продавщицы, уже давно меня знали и радостно улыбались, как только видели.
Еще бы!
Ведь я была одной из их самых любимых клиенток. Дневной план сделать помогала, ага.
Так что время за примерками одного за другим воздушного чуда пролетело незаметно.
И в итоге я стала владелицей даже не одного, а целых двух чудесных комплектов. Один – с кружевами цвета топленого молока, с трусиками-шортиками и лифчиком-нулевкой, с поролоновыми вставочками.
А другой… Вот другой для повседневной носки не годился совершенно. Он был почти прозрачный, полностью кружевной, цвета созревшей вишни. Как раз подходящий для определенного рода встреч.
Хотя о каких встречах я говорю…
Последняя была уже год назад как, и оставила о себе не совсем приятный осадок. Так, встретились-разбежались наутро. Даже вспоминать не хочется.
Да уж лучше совсем ничего, совсем не встречаться, чем так.
Вспомнить, и то нечего.
Я вздохнула, глядя на невесомое чудо, которое тем не менее прельщало взор и будто вопияло – купи!
Ну, меня долго уговаривать не надо. Купила.
Правда, теперь дней десять буду сидеть на больничной еде. Да мне не привыкать, ага.
Однако день сегодня явно был не мой. Вы, конечно, догадались, почему.
Ну конечно! Запиликал мобильный. Одно радовало – звонок был не из больницы.
Хотя радость эта была та еще. Звонила Танька.
Не хотела я брать трубку. Может, сплю на законных основаниях, и все тут, после дежурства.
Однако дурацкая ответственность, доставшаяся от родной матери, заставила нажать на “прием”.
Нехотя я ответила:
– Ты чего, Тань?
– Ой, Зойка! – затараторила она, – у нас тут такое творится! Такое!
– Представь, мужик тот, ну, которого скорая привезла. Без сознания был, потом стал метаться, и помер.
Меня как громом поразило. Я, как только вошла в торговый центр, и думать про него забыла. Как такое возможно?! Ведь это же мой, мой глюк заснул там, на больничной койке, как младенец.
Именно как младенец. А вовсе не вечным сном.
– К-как помер? – помертвевшими губами прошептала я. – Он просто заснул, я же помню.
– Ну, не знаю, как, Зоя. А только после твоего вмешательства он больше не проснулся, – сказала Танька язвительно.
Я остановилась. Вся радостная энергия, до сих пор бурлившая во всем теле, вдруг замерла, будто к чему-то прислушиваясь. Руки у меня опустились, и пакетик с чудесным нижним бельем выскользнул из них, упав на вымытую до блеска светло-коричневую плитку.
Клариэль.
–– Этого еще не хватало, – подумал я, открыв глаза.
Мне было холодно. Так холодно, как никогда в жизни. Все тело заледенело, и напоминало упавшее с большой высоты бревно, которое унесло в бурным потоком холодного горного ручья в замерзающее озеро. В озеро, в котором оно и осталось, вмерзнув в лед. Единственное, что я мог сделать – это открыть глаза. Даже это, простейшее движение, которое не требовало напряжения, далось с невероятным трудом.
Неожиданно я встретил взгляд других глаз – серых, усталых, которые смотрели на меня через непонятные приспособления, с удивлением и жалостью.
Жалостью…
Вот жалость я не переносил совершенно. Это чувство было мне до сель не ведомо. Правда, я, как прямой потомок древних эльфов, испытывал нечто подобное к тем несчастным, кровь которых была разбавлена слишком. У них практически полностью отсутствовала родовая память, и всему, буквально всему таким новорожденным приходилось учиться.
Мне же, как прямому потомку, если не все, то многое давалось легко. Я будто вспоминал, и необходимый навык приходил сам собой. Безусловно, не сразу. Безусловно, требовались тренировки и отточки. Но это же совсем другое дело!
Вот и сейчас я зажмурился, потом попытался расслабить мышцы тела, которые ощущались им как полностью атрофированные. Однако я не привык сдаваться, и медленно погрузился в такую глубину сознания, не их и вовсе не существовало.
В волшебное, единое Нечто, которое одновременно являлось Всем. Ум мой блуждал в неведомых глубинах, получая необходимые знания. И наконец я почувствовал, что что-то начинает меняться.
Меня стал бить озноб.
Умные клеточки тела использовали древнюю магию рода, дабы вернуть носителю подвижность и помочь прийти в себя.
Поручение, с которым я отправился в этот совершенно ординарный, полностью не магический мир, должно быть выполнено.
И выполнено, похоже, любой ценой.
Наконец меня затрясло с такой силой, и бросило в жар настолько, что я почувствовал, что сознание меня выбрасывает на совершенно другой уровень.
На этом уровне в бой со сверхсознанием вступало все темное, что еще сохранилось в подсознании.
Грубо говоря, у меня начался бред.
Бред это плохо. Особенно плохо в таком вот мире. Потому что тело, исцеляя себя, использовало почти все ресурсы, собственные.
А вот здешние магические потоки, если они и имелись, то были чрезвычайно слабы.
Поэтому в результате мог наступить полный коллапс, и тело, которому бы в нормальном случае хватило пары-тройки часов для приведения себя в норму, здесь могло не прийти и вовсе.
Меня так трясло и мотало, что я не сразу заметил, как вокруг что-то изменилось. Будто потеплело, и появилось ровное, неяркое сияние, к которому меня потянуло со страшной силой.
Однако последствия неудачного перехода давали себя знать, и единственное, что я смог сделать, это открыться сиянию, которое могло принадлежать только потомку древнего рода, которых и на Талии осталось немного.
Открыться максимально, и получить так необходимую сейчас помощь и поддержку, глубоко зашитую в генную структуру матрицы. Говорят, в таких случаях энергетические каналы сливаются воедино, всего на какой-то миг.
Но мига этого достаточно, чтобы получить необходимую энергию для восстановления.
Однако я не почувствовал никакой ответной реакции. Никакой. Это было странно. Это было невероятно.
И тут я понял. Понял со всей определенностью, что все это не более, чем мой бред.
Бред, в который я погрузился куда глубже, чем мне казалось.
Конечно.
Ничем другим, чем бредом, это и быть не могло.
Откуда здесь, в этом заштатном мире, такой мощный отголосок древней магии?
И вот тут до меня дошло.
Как откуда?!
Неужели я нашел ее, ту, за которой и был отправлен во искупление моей прежней оплошности?
От осознания такой возможности регенерация, которая едва теплилась, исчерпав чуть не до предела возможности тела, замерла, будто натолкнувшись на преграду.
Я почувствовал, как защитный механизм, не позволяющий телу исчерпать свой ресурс до конца, включился.
А когда он включается, то сознание покидает тело, и все его функции замирают.
Последней моей мыслью, даже не мыслью, а чувством, был страх.
Да, страх.
Ведь в этом мире, отсталом с точки зрения знания о теле и его возможностях, такие состояния считались необратимыми.
О да. Я хорошо подготовился к путешествию сюда.
И, чувствуя, что сознание уплывает, как утопающий за соломинку ухватился за неистовую мольбу, жаркую просьбу:
–– Основатели, помогите!
Удивительно, как тяжело было этой мольбе пробраться-таки в мой затихающий разум.
До чего же странно, что я, эльф, живущий до полутора тысяч лет, оказывается, в глубине души был просто ребенок.
Ребенок, который в минуту отчаяния обращается к старшим.
А кто у нас старшие, как не отцы-основатели?
А я ведь, похоже, опять оплошал.
Глава 7
Беги, Зоя, беги
–– Девушка, девушка, вам плохо?– девчонки, из магазинчика которых я только что вышла, кинулись ко мне.
Я же дышать не могла, вот совсем. Будто камнем придавило меня.
–– Да вы бледная вся, господи! Может, скорую вызвать?
При этих словах я почувствовала, что вздохнуть могу, и хрипло сказала:
–– Не надо скорую. Я сама медик. Все, сейчас отойду.
После этих своих слов я и правда стала чувствовать себя значительно лучше.
А раз так, то взяла от протянутый пакетик, который уронила, и чуть не бегом отправилась опять туда, откуда не так давно ушла в полной уверенности, что два свободных дня – мои!
Мои, да.
Собственно, никто на них и не покушался. Антонина Ивановна не звонила, не вызывала. Но Танькины слова не шли у меня из головы. Даже не эти, язвительные “после твоего вмешательства”. Да какое там вмешательство!
Именно, никакого вмешательства не получилось.
Но…
Но ведь это мой, мой собственный глюк лежал там. Неужели действительно сердце остановилось? Недаром же Олежек три раза делал электрошок.
Нет. Если звонила, то все.
Ушел. Ушел мой глюк…
Однако что-то, чему я и названия дать не могу, гнало и гнало меня вперед.
Как будто только от меня все зависело.
–– Что все-то, Зоя? Ведь ты ж медик, сама знаешь, сколько бывает случаев, когда реально не удается помочь. Ничего от тебя уже не зависит, – уговаривала я себя. – Иди-ка ты лучше домой, и выбрось того глюка из головы. Вот это лучшее, что ты можешь сделать.
Но никакие уговоры не помогали, и я уже бодрой антилопой гну проскакала мимо поворота к своему дому, и через семь минут ворвалась в больницу.
Кругом стояла тишина. И даже дядя Федя не маячил при входе.
–– Неужели Танька наврала?! – прокралась в мое сознание простая в своей гениальности мысль. – Но зачем?
Нет, я знала за ней склонность к преувеличению и любовь, страстную, к пересудам.
Однако вот так, просто, звонить и говорить такие страшные вещи она не стала бы.
Или стала бы? Может быть, я слишком плохо ее знаю.
Впрочем, сейчас все станет ясно.
И если это действительно так…то…то я не знаю, что с ней сделаю.
Я быстро прошла к кабинету старшей, и аккуратно постучала. Стучу я всегда. И сама прошу, чтобы ко мне стучали. Мало ли. Не люблю, когда дверь с ноги открывают и входят, когда я, может, пью чай или просто смотрю в окно.
Да, я на работе.
Но личное время, пусть даже десять минут, мне лично необходимы, чтобы расслабиться.
Антонина Ивановна ответила:
–– Входите.
Я вошла и тут уже не удержалась, кинулась к ней:
–– Антонинванна, что, что с ним?!
Пожилая женщина грустно покачала головой, и сказала:
–– Так не спасли мы его, выходит, Зоенька. Вроде заснул, как ты ушла. А через полтора часа обход – и вот, лежит, не дышит. Белый весь. Мы уж опять срочно Олежку с дефибриллятором вызвали.
Но…
Она развела руками.
Я почувствовала, как руки мои сжимаются в кулаки.
–– Нет!!! – вдруг закричала не своим голосом, никоим образом не ожидая от себя такого взрыва эмоций.
–– Нет! Он не мог!! Вы не понимаете! Не мог он умереть! – я рыдала и топала ногами, совершенно не понимая, что со мной происходит.
Старшая ойкнула, и скорее к полке в медикаментами.
–– Нет… – уже спокойнее сказала я. – Только не нашатырь. Все, Антонинванна. Я пришла в норму.
Вот только… Мне надо к нему, понимаете?!
Антонина Ивановна вздохнула, и будто к чему-то прислушалась.
А потом сказала:
–– Зоенька… Не могу сказать, что понимаю, но… чувствую, что ты права. Тебе надо. Вот и мама твоя, – тут она запнулась, а я уже и не слушала.
–– Где он? Куда его положили? Неужели в мертвецкой? – с дрожью в голосе сказала я.
–– Да нет еще. Не успели. Там и лежит, – с сочувствием и волнением глядя на меня сказала старшая. – Иди. Иди скорее. Пока санитары не пришли.
Я же, не чувствуя ног своих, не глядя по сторонам, едва сдерживаясь, чтобы не кинуться бегом к мужчине моей мечты, быстрым шагом пошла к палате.
Вошла, и закрыла дверь на ключ.
Санитары, говорите? Подождут.
Повернулась, и бросилась к единственной кровати, на которой он так и лежал. Слава богу, три другие были пусты. Повезло.
Рывком скинула одеяло, и, не долго думая, повинуясь чему-то очень и очень странному, но единственно правильному, полностью отключив голову и доверившись одной только интуиции, о существовании которой раньше могла только догадываться, опустила обе руки ему на грудь.
Опустила, и закрыла глаза, полностью отдавшись ощущениям и тому странному, что вело меня, не давая и усомниться в правильности своих действий.
Сначала я ничего не почувствовала. Вру. Я почувствовала. Почувствовала то, чего чувствовать не желала. Темнота. Скованность. Холод.
Неужели это действительно смерть?
Нет! Я не хочу! Я не допущу, чтобы мой личный глюк вот так, ни за что ни про что, пропал. Такой мужчина не зря являлся в моих снах- не снах. Да за такого красавца можно и душу продать.
Тут я неожиданно почувствовала, что темнота и холод, скованность и бесчувствие будто озарились светом.
Это не был яркий жаркий свет, о нет. Теплое, светлое слабое сияние замерцало в районе сердца, и потихоньку стало распространяться на все тело.
Не знаю, сколько прошло времени, но когда я открыла глаза, повинуясь неясному ощущению постороннего взгляда, мой взор встретился с его глазами.
Зеленые, нет, изумрудные. Чуть кривоватая улыбка раздвинула его губы. Такие жесткие и властные. Воспоминание затопило меня целиком, и я почувствовала, как краска заливает мое лицо.
Его губы приглашающе приоткрылись, и я, как самая последняя дурочка, потянулась к ним, ни о чем другом не думая.
Но тут дверь дернули. Раз, другой.
–– Санитары! – осенило меня.
Я выпрямилась, и строго посмотрела на своего глюка.
Он же встретил мой взор, не отводя глаз.
–– Сиятельная… – прошептал он. – Наконец-то я вас нашел.
Зеркало мне, зеркало!
Вот здесь я и опять чуть не отключилась, несмотря на то, что запертая дверь сотрясалась от рывков. Но повезло.
Санитары, чертыхаясь в голос, наконец оставили ее в покое.
– Опять напутала Олька, – услышала я. – Тут заперто. Давай на второй, Николай.
Услышав, что они бодро удалились, я не позволила себе свалиться в позорный обморок.
Только не перед глюком, нет!
Почему же нет, спросите вы? Ведь мужчины предпочитают женщин слабых, перед которыми даже самый заурядный из них выглядит героем.
Не знаю. Но перед своим глюком выглядеть слабой я никак не хотела.
Совсем. Совсем не…хоте-ла-а… И тут я почувствовала, что подаю.
Очнулась я быстро.
И быстро поняла, что лежу. Опять лежу в этой постели, госспадиж ты божемой…
С нетерпением, но в тоже время с осторожностью открыла глаза и увидела, что на этот раз никто меня не обнимает.
Никто меня не прижимает.
Да и вообще рядом нет никого.
Да что же такое-то!
Ну почему мне так не везет? Где он?!
Я даже рассердилась, и рывком села в постели.
И тут увидела мужчину своей мечты.
Глюк же отреагировал очень странно. Не долго думая, он бухнулся на колени и повторил еще раз, ну прямо как тогда, в моем видении:
– Сиятельная…, – и глаза его были преисполнены такой радости, что я прямо заподозрила неладное.
Похоже, интуиция, так долго во мне спавшая, проснулась окончательно.
Самое неприятное было в том, что мужчина смотрел на меня вовсе не так, как во сне.
Совершенно не было похоже, что у него вообще есть то самое желание.
Зарыться пальцами в мои волосы.
Притянуть к себе и накрыть мои губы своими, жесткими и требовательными.
Я почувствовала, что меня заносит куда-то не туда. В область снов и фантазий, впрочем, вполне естественных для одинокой девушки.
Однако было до жути обидно, что этот красавчик, который так и стоял на коленях, не делал никакой попытки совершить нечто подобное.
Гадкие сны!
Я вздохнула и выпрямилась. А потом, внимательно посмотрев на мужчину своей ночной мечты, едва удержалась от смеха.
Красавец стоял, завернутый по пояс в простыню, коей был покрыт, и выглядел бы до жути эротично, если бы не был так серьезен.
Читая романтические книжки, ну да, люблю, я всегда представляла себе, что именно в такой позе принц или там дракон какой делает предложение руки и сердца своей избраннице.
Избранница при этом трепещет, полыхает жарким румянцем, и тихо лепечет его имя.
Так вот.
В моем случае ничем подобным и не пахло.
И я, уже несколько успокоившись, рискнула спросить:
– Как вы меня назвали?
Мой глюк моргнул и откинул ниспадавшие на лицо роскошные белокурые волосы.
На секунду глаза его подернулись дымкой, а потом он утвердительно кивнул.
– Сиятельная, конечно. Как же еще я могу вас называть? – удивленно спросил он.
Заметьте, спросил у меня. Ну, здравствуйте, Зоя, приехали.
Судя по всему, мужчина был уверен в том, что я прекрасно осведомлена, что этот, не побоюсь сего слова, титул, знаком мне с пеленок.
Ну, раз сиятельной назвал.
– Вы позволите подняться, сиятельная? – спросил он. – Колено, знаете ли, – и мужчина развел руками.
– Да конечно, – оторопело сказала я.
– Благодарю вас, – удовлетворенно произнес мой глюк и с некоторым трудом поднялся на ноги. При этом, как я заметила, он внимательно следил за тем, чтобы простыня, коей он был обвязан, не дай бог не развязалась.
Передо мной как наяву пронеслось чудное виденье, нынче скрытое от любопытных глаз. Тут я почувствовала, что краснею.
Да что же такое! Глюк, не глюк, а пациент. Живой, слава богу!
– Зоя, соберись, – строго сказала я себе. – А раз живой, то вот пусть и объяснит, какая такая я вся из себя сиятельная.
Обращение было странным, но не скажу, чтобы мне не понравилось.
– И я жду объяснений, милорд, – вдруг, само собой вырвалось у меня.
– Ну, Зоя, ты даешь, – ошалело подумала я.
А вот мой глюк при этих словах аж просиял:
– Конечно, сиятельная! – радостно сказал он, но тут тень раздумья упала на высокий лоб. Он с некоторым сомнением посмотрел на меня, и спросил:
– Вы позволите взять вас за руку?
– Ну, наконец хоть что-то, – подумала я и покраснела еще сильнее.
Мужчина же, очевидно, не совсем верно понял мои эмоции, столь ярко выраженные.
Или же понял очень хорошо, но…
Во всяком случае, он быстро взял себя в руки и даже с некоторым испугом произнес:
– Это совершенно необходимо, сиятельная. Боюсь, иначе мои объяснения покажутся вам просто бредом.
– Да конечно, берите, – вздохнула я, совершенно не понимая, что же движет моим глюком. Не понимая, но вот чувствуя, что, пожалуй, так действительно будет правильно.
И стоило только ему взять меня за руку, которая чуть-чуть все-таки дрожала, я будто замерла.
Замерла, а сердце мое затрепетало. Затрепетало, как птичка, пойманная в клетку.
А мой глюк неожиданно вздрогнул, и чуть сильнее, чем это было необходимо, сжал мою руку.
Это продолжалось всего одно мгновенье. Потому что неожиданно мужчина, явно преодолевая сопротивление, высвободил свою руку и хрипло сглотнул.
Но я.. Я как раз в это-то самое мгновение и почувствовала, что глюк, мой глюк, совершенно не так холоден и равнодушен, как желал это показать.
И еще… За то время, когда наши руки были переплетены, я успела многое узнать. Будто смотрела кино, которое разворачивалось перед глазами. И в этом кинофильме передо мной пронеслась целая жизнь, нет, жизни людей.
Людей, которые людьми вовсе не были.
А были.. вот вы не поверите, эльфами.
И самое странное и самое необычное было то, что и я, Зоя Савельева, имела к ним самое непосредственное отношение.
Правда, эльфов я представляла несколько другими.
Тут я внимательно еще раз взглянула на глюка. Да. У него были довольно остренькие уши, но вовсе не такие длинные, которые должны быть у эльфов-то. Уж это я знала. Слава богу, и книжки читала, и рисунки видела, и кино смотрела.
Неожиданно я подскочила, и, не обращая внимания на дернувшегося от моего резкого движения красавца, кинулась к зеркалу.
Глава 8
Взгляд со стороны Клариэля.
Второй раз я пришел в себя значительно быстрее. Впрочем, когда находишься в состоянии куколки, время значения не имеет. Нет его там, времени. Только пустота и темнота. И ты, полностью растворенный в этом безвременьи.
Однако основатели были ко мне милосердны. Потому что я начал ощущать, сначала только точечно, потом все телом, которое еще было совершенно неподвижно и напоминало труп, слабые, но все учащающиеся всплески энергии.
И наконец я смог почувствовать редкие толчки.
– Это же сердце, – все еще отстраненно подумал я. – Надо же. Кто-то здесь, в этом мире, лишенном магии, смог его запустить.
И опять меня как молнией озарило понимание, кто же это мог быть.
Но понимание пониманием, но для каких-то действий тело было еще не готово.
Однако я почувствовал, как блаженная улыбка сама собой просится растянуть мои губы.
Основатели! Как же хорошо быть живым. Однако возвращаться из той темноты и холода, которые хоть и помогали сохраниться что сознанию, что телу, было болезненно.
Да, пришлось пройти через боль. Дело, конечно, привычное, но весьма неприятное.
“Куколка”, режим сохранения сознания и его телесного вместилища, разработанный основателями, переходил наконец в завершающую фазу.
– Как же мне повезло!– расслабленно думал я. – Ведь режим-режимом, но в этом мире меня запросто приняли бы за покойника, и покончили бы с телом. Не сказать, чтобы я так уж боялся смерти. Сколько раз она была так близко, что я мог просто взять и погрузиться в ничто.
Для эльфов, живущих полторы тысячи лет, честно говоря, смерть была даже в некотором роде избавлением.
Стыдно сказать, от скуки.
Но мне еще было далеко до такого почтенного возраста, да и скучать я не умел.
Ведь любимый меч всегда со мной. Я пошарил рукой по постели. Однако рядом его не было. Моя прелесть?!
Я лихорадочно пошарил еще раз, и тут наконец до меня дошло, что я тут. А он – дома. Уфф…
При этой мысли я и открыл глаза.
Открыл, и увидел ее. Девушку, которая нависла надо мной, упорно вглядываясь в мое лицо.
Увидев, что я открыл глаза, она облегченно вздохнула и убрала руки с моей груди.
Основатели! Как она была прекрасна…
Я сразу понял, что это она. Только она. Кто же еще? Кто другой мог вывести высокородного эльфа из куколки?
Только тот, в ком течет та же кровь.
Впрочем, чего еще ожидать от внучки Владетельного?
Правда, отцом-то ее был мой сбежавший от бремени власти Линолиэль.
И вот тут могли быть сюрпризы.
Ее глаза, сияющие как два драгоценных изумруда чистейшей пробы, вонзились прямо в мое сердце.
И такая радость затопила все мое существо, что первое, что я мог сказать, было:
– Сиятельная… Наконец-то я вас нашел.
Зря я это сказал.
Потому что девушка вдруг прямо на глазах моих стала терять сознание. Я едва смог ее подхватить, уложив на постель, с которой тотчас же вскочил.
Стоило мне только ее коснуться, как будто молния пронзила область сердца.
– Ну нет, Клариэль! – чуть не закричал я вслух. – Ты это мне брось!
Основатели, я ведь сразу понял, что это за молния и что это за чувство. Да, я влюбчив, как все эльфы.
Но эмоцию такой глубины и интенсивности я почувствовал впервые.
Впервые за все свои пятьсот пятьдесят.
Это чувство было сродни тому, что я испытывал к своему мечу. Но только сродни. Потому что, как ни стыдно сейчас самому себе признаться, но те слова, что я в порыве страсти шептал многим своим пассиям, были только словами.
Словами, которые эти чувства и заменяли. Грешен, признаюсь.
Но что самое интересное, понял я это только сейчас. Только сейчас, когда успел подхватить и осторожно укладывал эту девушку. Она совершенно не походила на полукровку, которой, по сути, являлась.
Ее кожа была так нежна и мягка. И сияла. Сияла как только может сиять жемчуг.
На Талии жемчуга давно не осталось. Разве что в сокровищнице Владетельного.
Я не мог, просто не мог себя заставить убрать руки от ее волос, которые рассыпались по подушке. Ее губы, розовые и припухшие, были чуть приоткрыты. Я сглотнул.
Цвет ее волос, правда, меня поразил. У натуральных эльфов таких не бывает в принципе.
Мы все светлые.
А ее волосы сияли темным жемчугом с красноватым оттенком. Это было необычно и возбуждающе.
Однако вскоре ресницы девушки затрепетали, и я, предчувствуя ее пробуждение, встал, как и положено высокородному эльфу моего ранга на колени перед внучкой Владетельного, и повторил то, что и положено:
– Сиятельная… Наконец-то я вас нашел.