По ту сторону фортуны. Книга 1. Галопом по Европам
– Как думаешь, о чём они? Ничего не могу разобрать, – сказала Света, напряжённо пытаясь уловить обрывки польской речи.
– Не знаю!.. Я вообще уже ничего не знаю!
Офицеры негромко переговаривались, поглядывая на разложенное имущество. Со стороны это выглядело великолепно! Справа от нас гора железок и причиндалов для путешествий, слева, на асфальте, всякая-всячина для мелкой уличной торговли. Всё вместе напоминало барахолку в воскресный день, если ещё наши тряпки развесить – один в один блошиный рынок.
Молодой таможенник ушёл, а пан майор придвинулся ближе. Я решительно открыла свой чемодан, но поляк ловко прихлопнул крышку и подчёркнуто вежливо сказал:
– Не нужно, пани.
Непонятно было, то ли он нас потихоньку ненавидел, то ли боялся очередной выходки. Наверняка, офицер представил, как две русские пани трясут тряпками у него под носом. Шоу с одеждой мы могли растянуть часа на два, а значит, ещё некоторое время оставаться на свободе, но какой мужик это вытерпит?
Я покорно закрыла чемодан, изображая облегчение. В груди всё клокотало – вот сейчас он обнаружит сервиз и нам конец! Хоть караул кричи, и, правда, что делать-то с этой посудой? Чёрт побери!.. Что делать?
Таможенник указал брелоком в большую белую коробку, запечатанную скотчем: Эту!
Пятнистая, как пантера, Света рванула ручку своего ярко жёлтого чемодана и со словами «Побачьте мои вещи, пан майор!», ринулась грудью на амбразуру. Господи Исусе, при чём здесь «побачьте», мы же не на Украине? До смерти перепуганная Света от усердия попутала языки и страны.
– Не нужно, пани! – повторился поляк и вновь приосанился.
Он пригладил волосы на затылке и мягко отодвинул Светкину руку. И тут случилось что-то невероятное – подруга отлетела вместе с чемоданом! Она упала, ударившись о скамью, и замерла.
Я подскочила к ней и запричитала:
– Света!.. Светочка, что с тобой?.. Открой глазки!
Пан майор приземлился рядом. Его лицо посерело, глаза вылезли из орбит, дышал он тяжело и глухо, как старый паровоз.
– Убивец! – брякнула я, неизвестно откуда выдернув слово на старорусском языке.
Схватила шляпу и вручила таможеннику, жестом велев махать. Он затряс ею перед носом у обездвиженной Светы, а я брызгала ей в лицо аква спреем и повторяла:
– Светка!.. Светочка!..
Она, определённо, переигрывала. Я могла поклясться, что офицер ничего плохого ей не сделал – не врезал, не толкнул, Светик отлетела сама, как ракета на Байконуре. Но она лежала, не шевелясь, а под ногами валялся раздавленный огурец. Молниеносно пронеслась догадка: она наступила на него, когда с перепуга вцепилась в чемодан и на нём же поскользнулась! Тут я ужаснулась и заревела!
– Светка!.. Светочка, не пугай меня!.. Открой глазки, ну…, пожалуйста!
Меня трясло от захлестнувшей паники. Что с ней? Хлопала её по щекам, пыталась поднять за плечи отяжелевшее тело, но оно снова грузно оседало.
Пан майор сообразил что-то, отшвырнул шляпу на землю, включил рацию и быстро заговорил по-польски. Через несколько минут примчался белый автомобиль со знаком «AMBULANS». Двое мужчин в медицинской одежде выскочили из него и бросились к Свете, бесцеремонно отпихнув и меня и офицера. Они ощупывали её, осматривали зрачки, а потом достали носилки и осторожно положили на них потерпевшую. Затуманенным взглядом я проводила Свету, исчезающую в глубине фургона, сирена взвыла и неотложка умчалась. Я заревела ещё громче.
Неизвестно откуда взялись два молодых таможенника на легковом автомобиле с надписью «GRANICA», один из них приходил раньше. Они о чём-то поговорили с паном майором, затем белобрысый подошел ко мне и спросил:
– Пани может ехачь?
– К-куда?.. В тюрьму?
Я совсем ополоумела и готова была сдаться польским властям, как если бы сама убила подругу. Благо, парень недостаточно хорошо владел русским языком и про места не столь отдалённые ничего не понял.
– Пани будет ехачь в хоспитал до своей дивчины?
– Д-да, я б-буду ехать!.. К-конечно, я буду ехать, – говорила я, безостановочно всхлипывая, кивая и размазывая слезы. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда!
Он поставил штамп на контрольный талон, протянул мне бутылку с водой и сочувственно сказал:
– Спокойнее, пани!
Втроём они сгребли наши вещи, распихали по коробкам и втиснули в багажник. Почему-то всё не поместилось и излишки просто свалили россыпью. Пан майор запрыгнул в служебную машину, жестом указав следовать за ним. Ничего не осознавая, я нырнула за руль и мы покинули пограничный пропускной пункт Граново Республики Польша.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Фольксик прицепился за хвост автомобиля с опознавательным знаком «GRANICA» и не отставал ни на метр. Слёзы застилали глаза, я молилась и чертыхалась одновременно.
– Господи, пусть она выживет, ну пожалуйста!.. К чёрту этот сервиз!.. Боже мой, что я скажу тёте Зине?.. А Светкиным пацанам?.. Господи помилуй! Ни одна плошка в мире не стоит человеческой жизни!.. Боже!.. Я готова идти в тюрьму и отсидеть до самой старости, лишь бы Светка осталась жива! – тупо повторяла я снова и снова.
Вображение рисовало ужасающие картинки. Вот меня выводят из зала суда в наручниках, Сашка кидается вслед со слезами, тетя Зина тихонько утирает глаза платочком. Затем я прогуливаюсь по тюремному двору в полосатой одежде, руки за спиной, как у всех заключенных в кино. В следующем эпизоде ем баланду вместе с сокамерницами. А это сцена освобождения: спустя двадцать лет, скрюченная и беззубая, выхожу из ворот тюрьмы, держа в руках узелок с вещами. Меня встречают Сашка и Игорь, далеко не молодые. Рядом с ними двое, нет, трое взрослых детей, моих внуков. Я их совсем не знаю и боюсь подойти, потому что превратилась в старую и страшную зэчку, у которой изо рта жутко воняет.
Гммм… Я буквально заскрежетала зубами, всхлипнула и опять завелась:
– Господи, пусть Светка выживет!
Мы въехали в Бранёво, небольшой приграничный городок в Варминьско-Мазурском воеводстве, и через два перекрестка оказались возле больницы.
Пан майор вышел из машины, махнул мне и побежал вверх по ступенькам. Я выскочила из фольксика и пулей полетела следом.
– Ожидайте, пани, – сказал поляк, легонько тронув меня за плечо.
Я села на лавочку, он быстрым шагом ушёл в глубину коридора. Гнетущие думы снова заполонили мозг, первая волна прошла, но я мысленно усугубляла ситуацию. Всхлипывала, прикрыв рот ладонью, и подписывала Светке смертный приговор окончательно и бесповоротно. Дошла до того, что возлагала цветы на свежую могилу.
Зазвонил телефон.
– Натушка, что случилось? Где вы есть? Светличка не отвечает, – встревоженным голосом спросил Лешек.
С Лехом Тарновским мы познакомились около пяти лет назад. По возрасту он постарше нас, на то время ему исполнилось сорок два. Я сцепилась с ним на блошином рынке в Братиславе из-за «Юного Наполеона», маленькой декоративной тарелочки лиможского фарфора. Мы отчаянно спорили на смеси трёх языков. Тогда я польский не знала вообще, Лешек же по-русски уверенно говорил только «здравствуйте – пожалуйста». Спасал английский, у поляка почти идеальный, у меня хромой на обе ноги. Пожилой усатый мужичок словак радостно ухмылялся и ждал кто кого.
– Я первая! Эта тарелка моя! – говорила я, тыча указательным пальцем в грудь, а затем указывая на тарелку.
– Леди, я договорился с этим джентльменом и я плачу деньги! – Лешек не уступал со спокойствием Будды и для пущей убедительности добавлял на забавном русском: – Панимаишь?.. Панимаишь?
Я понимала, но упускать своё не хотела. Тарелочка была очень интересной: портрет молодого Наполеона Бонапарта в военной форме на тёмно-бордовом фоне.
Мы препирались долго, пока не подошла Света, обвешанная сумками. Дальнейшее произошло как в голливудском фильме – Лешек на глазах просто расползался кисеёй! Его шея вытянулась, тёмно-серые глаза засветились каким-то неземным светом, он весь подобрался, втянул живот и сказал глубоким грудным баритоном:
– Окей, тарелка ваша!
Лешек отдал двадцать евро словаку и передал мне желанный трофей со словами:
– Подарок для русской пани!
При этом он ни на мгновение не отводил глаз от подруги. Счастливая случайность в виде «Юного Наполеона» свела его с самой изумительной женщиной во всей вселенной! Стрела Амура вонзилась между лопатками Лешека и застряла там навечно, время от времени сверля свою жертву приступами ревности. Окрылённый поляк пригласил нас в ресторан отметить моё приобретение. Он суетился, заказывая всё подряд: запечённую рульку, словацкий фасолевый суп, свинину на шпажках. Лешек нервничал, что порции маленькие и дама сердца сочтёт его чистейшей воды жмотом. Он подзывал официанта, указывал в меню и тот опять приносил огромное количество разных блюд.
– Это всё нам? – в полном изумлении спросила я.
– А кому? Он молодец, видишь, как старается, – похвалила Света нового знакомого, бросая на него чарующий взор.
– Решит, что мы обжоры.
– Наоборот, если женщина любит поесть, значит, это правильная женщина. Она здоровая, жизнерадостная и с ней хорошо. Давай, ешь!
Так я узнала о влиянии аппетита слабого пола на обольщение мужчин и сделала вывод: со мной тоже всё в порядке. Очень хорошая женщина, просто бесподобная!
Смею заверить – формула эта работает. Мы предавались чревоугодию так, как будто у нас целую неделю во рту крошки не было. Лешек реально выглядел счастливым, глядя как две русские пани поглощают яства традиционной словацкой кухни. При этом Светик обворожительно смеялась и лопотала на каком-то непонятном языке. Она начинала речь по-польски со знакомых слов, они быстро иссякали, подруга переходила на русский, а затем завершала всем известной фразой «Thank you very much»! Света кокетливо конфузилась, вскидывала брови и расстреливала бедного Лешека в упор серыми глазищами. Худо-бедно, я понимала по-английски и могла поддержать видимость беседы. По окончании трапезы он всучил нам визитку, взял номера телефонов и не угомонился, пока подруга не дала обет, что мы заедем к нему на обратном пути.
С тех пор Лешек любил Светку безнадёжно и беспросветно. Несколько раз предлагал ей руку и сердце, пытался натянуть на дамский пальчик старинный прабабкин перстень с большим изумрудом. Поляк называл её «Моя милощч» (любимая моя), «Светличка», но она была непробиваема, как скала, и кольцо отвергала. Иногда мы гостили в его особняке в Гдыне на берегу моря. Я обожала рассматривать витрины с фарфором, бронзовые статуэтки, картины, мебель. Могла часами разгуливать с лупой по всему дому, изучала клейма, рылась в библиотеке. В отличие от меня, поляк оказался коллекционером серьёзным и его дом ломился от раритетов. Светик же просто отдыхала и благосклонно принимала поклонение Лешека, он же готов был бросить весь мир к ногам своей королевы! Иногда поляк приезжал к нам в Калининград, галантно целовал ручку Зинаиде Александровне, вручал огромный букет и пакет с разными деликатесами и подарками. И сколько бы мы не пытались с тётей Зиной повлиять на Светку, говоря, какая она Ворона Марковна, та только отмахивалась со словами:
– Отстаньте! Что я буду делать в этом Гданьске? Гусей пасти?
– Ты их видела? И где выгуливать – на стриженом газоне или на клумбе? Если понадобится, то и попасла бы, не переломилась! – я пыталась образумить строптивую подругу.
Ну никак Светик не могла увидеть в Лешеке того самого принца, рыскающего по всему белому свету в её поисках, и с которым она должна встретиться неизвестно где.
Я прикрыла рукой телефон, чтобы преданный поляк не слышал мои всхлипывания. Что сказать? Его Светличка при смерти? Убилась, поскользнувшись на огурце? Боже, дай силы пережить это!
В конце коридора показался наш таможенник.
– Попозже перезвоню! – бросила я в трубку и отключилась.
Сердце колотилось так сильно, что отдавало в голове ударами молота. Пульс зашкаливал от страха услышать плохие новости, я таращилась на офицера и боялась вздохнуть. Он сел рядом, вытер пот со лба, посмотрел на меня и улыбнулся.
– Ииии…, – я заскулила как маленькая бездомная собака и уткнулась ему в плечо. Сжалась в комок, стонала от внезапно пришедшего облегчения и плакала. В итоге, от моих слёз осталось мокрое большое пятно на его форменной рубашке, а поляк сидел ровно, боясь шелохнуться, и только повторял:
– Всё есть добже, пани!.. Всё есть добже.
Когда я обуздала чувства и перестала всхлипывать, пан майор прояснил обстановку:
– Твоя дивчина ма лекки вчрошненье мозгу.
Я кивнула: понимаю. У Светки лёгкое сотрясение мозга, ничего страшного. Вот зараза! За все мои переживания могла бы иметь что-нибудь посерьёзнее, пару сломанных рёбер, например. Так нет же, кроме легкого вчрошненья она ничего больше не получила!
Ждали мы около полутора часов. За это время пан майор успел раздобыть кофе из автомата, я сгоняла за бутербродами. Мы сидели на лавочке и мирно говорили за жизнь. Страшное осталось позади, мне было хорошо и спокойно.
– Як пани на имён?
– Наташа.
– Росьянинэм пани Наташа. Мам на имён Марек.
– Бардзо ми позначь (Приятно познакомиться), – ответила я и улыбнулась, на этот раз совершенно искренне.
– Ту розуме по польску? – спросил таможенник, выжидающе глядя на меня.
Я примолкла. Со всеми стремительными событиями из головы напрочь вылетело, что мы заявили на границе, что не знаем польский.
– Чуть-чуть, совсем немного… э-э… как это сказать? Трохэн по польску, пан Марек, – бормотала я, выкручиваясь на ходу.
И сразу понеслись следующие мысли: сервиз!.. Контрабанда!.. Я чуть не подскочила, но одумалась быстро и поднялась как бы нехотя. Небрежно кинула собеседнику «Ожидайте!» и неторопливо вышла из приёмного покоя. Выйдя на крыльцо, бегом припустила к фольксику, открыла багажник и вслепую принялась искать драгоценную коробку. Нащупала её, руками раздвинула горы сваленного на таможне барахла и затолкала голову внутрь этой кучи. Она, точно, она!.. Захлопнула багажник и спиной навалилась сверху.
Тяжёлое гнетущее чувство поднималось снизу от самых пяток, через живот, к сердцу и там засвербело калёным железом. Совесть! Моя забытая совесть, она оклемалась от стресса и не давала покоя: мы со Светкой нелегально вывезли национальное достояние нашей страны! Что делать? Идти в Российское посольство в Польше и во всём признаться? Возможно, большой срок не дадут, сдадимся добровольно и суд учтёт явку с повинной. Штраф в полмиллиона всё равно впаяют, а таких денег ни у меня, ни у Светы нет. Может, попросить Лешека, чтобы заплатил за нас? А что, если любит, пусть раскошеливается! Тогда Светке придётся выходить за него замуж, из порядочности. Хотя, при чём здесь я? С какой стати он должен вносить деньги и за меня? Я сумрачно вздохнула. Так хорошо всё начиналось совсем недавно, ещё семь часов назад.
Я закрыла багажник, машину, проверила раза три, дергая за ручки со всех сторон. Только в полной мере убедившись, что лошадка Мэри запаяна намертво, включила сигнализацию и вернулась в приёмный покой.
Пан майор стоял рядом с врачом. Они о чём-то переговаривались, а рядом, в кресле-каталке, сидела Света! Расселась, совсем немощная, что ли? Волнение снова разыгралось, заставляя учащаться сердечный ритм. Таможенник увидел меня, заулыбался и приветливо взмахнул рукой.
Я подошла поближе и внимательно рассмотрела её. Зрелище было печальным – голова упакована как кокон, одна штанина джинсов разодрана от бедра до колена. Вероятно, в момент падения Светик зацепилась за угол скамейки. При виде меня блаженная полуулыбка отразилась на её лице. В заторможенном создании, завалившемся на один бок, с большим трудом угадывалась моя аристократичная красавица подруга. Я присела на корточки возле кресла и спросила:
– Ты как?.. Жива?
– Нату-уль! – жалобным голосом сказала она. – Жива-а!
Светик силилась сконцентрировать взгляд, но это ей не удавалось.
– Всё есть добже, пани! – офицер произнёс кодовую фразу, дружелюбно похлопал меня по плечу и опять повернулся к врачу.
Добже то добже, но спектакль надо продолжать, всё-таки, пан Марек таможенник, пусть даже и оказался хорошим человеком. Бдительность терять не стоило.
– Как ты, дорогая?.. Так напугала нас!.. Ручки-ножки целы?.. Всё в порядке? – я заверещала, бегая вокруг кресла-каталки. Ощупывала Свету, всплёскивала руками, как наседка, а она удивлённо смотрела на меня.
– Последний разум отшибло? – рявкнула я раздраженно. После пережитого напряжения пришла злость.
Или у Светки воистину произошёл какой-то сдвиг и она позабыла обо всём, или сочла, что опасность миновала и успокоилась. Она находилась в ступоре, не знала как действовать и я незаметно ущипнула её за руку.
На всякий случай, боясь сделать что-то не так, Светик приняла верное решение. С усилием подняла руки к голове, обхватила её и начала стонать, глазами ища у меня поддержки: правильно?
Я моргнула утвердительно. Вероятно, Света припомнила инцидент на таможне и негромко спросила:
– Всё нормально?
Естественно, мне было жаль её. Приложилась она серьезно и, надо полагать, голова гудела как колокол. Но вредный характер никуда не денешь, да и встряска оказалась настолько сильной, что у меня тоже началась мигрень. Я быстро поблагодарила врача, ухватила кресло за ручки и покатила его к выходу.
– Сервиз изъяли, едем в следственный отдел, – я соврала легко, не в силах удержаться от ядовитых комментариев.
– П-правда?
– Ещё какая! – подтвердила я с мстительным удовольствием. Пусть тоже переживает, не мне одной! – Лешеку звонить буду, он адвокат, пусть решает, что делать.
– Н-нас посадят? – прошелестела Света, подняв голову и глядя на меня овечьим взглядом, мелкая дрожь пробежала по её телу.
– Скорее всего, дадут десять лет без права переписки!
– Нам?
– А кому?!.. На границе сказали – пани, по вам обеим тюрьма плачет!
– В с-смысле?.. Настоящая?
– Игрушечная! Сказочная темница! Окошки такие резные, в клеточку!
– Н-не хочу!
– А ты думаешь, я хочу? С детства горю желанием в полосатой робе ходить! Но, как говорится, Светик, от сумы и от тюрьмы…! Вместе срок мотать будем!
За время моего короткого монолога она снова завалилась на бок. Я испугалась: как сонная муха, феназепам, что ли, вкололи? Забежала вперёд проверить её состояние. Нет, Света была в порядке, не считая мутных глаз и отрешённо-испуганного выражения лица. Я тут же перетрусила: вдруг опять отключится? По видимому, у неё полный винегрет в голове.
– Ну, какая тюрьма? Три часа только прошло. Всё хорошо. Ты, правда, ничего не соображаешь? – сжалилась я.
– С-совсем смутно, спать охота, – с убитым видом ответила она и прикрыла глаза.
Совесть моя тут же вскинулась в справедливом упрёке: ей и так плохо, а тебе сию секунду вздумалось добить.
– Ладно, пробьёмся, отдыхай, – сказала я, горестно погладив кокон, и повезла раненую дальше.
Пан Марек догнал нас на улице и протянул заключение и рецепт. Он помог Свете усесться в машину, та потрясла его руку со словами «Денкуе! Спасибо!» и притихла.
Я обратила внимание, что офицер перестал выпячиваться при взгляде на неё. Может быть, белая повязка на Светкинй голове его смущала. Не исключено, что решил держаться подальше от двух сумасшедших русских пани.
– Денкуе за помощь, пан Марек, простите, – я от души поблагодарила, протягивая руку.
Он ответил крепким рукопожатием, не долго подумал, а затем медленно на русском языке произнёс:
– Не говори спасибо!
Я рассмеялась, а довольный таможенник протянул мне бумажку и сказал:
– Пани Наташа, то есть мой телефон. Задзвонь до мне кеды знову бенджишь на границы.
Я помахала ему на прощанье, облегченно вздохнула, села за руль и мы выехали за ворота больницы.
Света хотела что-то спросить, но я ее прервала:
– Спи, это сейчас для тебя самое лучшее.
Тюрбан слегка мотнулся, она устроилась поудобнее и почти сразу уснула. Мы выехали из Бранёво и через десять минут выскочили на бетонку, называемую в простонародье «берлинка». Я остановила машину на обочине, приняла таблетку и позвонила Лешеку. Как и предполагала, встревоженный поляк не находил себе места.
– Не нервничай, всё в порядке, – подбодрила я. – Да, все живы, через два часа будем.
Лошадка Мэри влилась в поток автомобилей и взяла курс на Гданьск. Дорогу эту знаю как свои пять пальцев, особого внимания не требовалось. Головная боль немного прошла и я расслабилась, подруга мирно посапывала рядом. Через полтора часа притормозила на заправке, купила два стакана кофе и растормошила её.
– Где мы? – она задала логичный вопрос. – А-а, почти приехали.
Света пила горячий эспрессо и постепенно возвращалась к жизни.
– Как себя чувствуешь? – спросила я, подходя издалека и пристально её изучая.
По всем показателям она выглядела вполне себе: взгляд осмысленный, никуда не кособочится, не трясётся, не заикается, только намотанные бинты напоминали о происшествии.
– Нормально, голова немного побаливает. Интересно, что там? – спросила Светик, ощупывая затылок. – Ой!.. Больно!
– Это хорошо! Если болит, значит, есть чему. Как ты могла так нас подставить? В мозгу не укладывается!
– Да уж!.. Такой глупости я от себя тоже не ожидала. Вот бестолковая!..
В её голосе звучало искреннее покаяние и мне пришлось наступить на горло собственной обвинительной песне, но душевные терзания не давали покоя. Такая ценность, а мы её вывезли! Преступники, причём, группа лиц по предварительному сговору! Как-то же с этим примириться надо, что, если….
– Хватит угрызениями совести мучиться, слишком поздно, – прервала мои размышления Света. – Потерявши голову, по волосам не плачут!
Она не просто вернулась в строй, а была в полной боевой готовности!
– Ощупай как раз, твоя-то на месте?
– На месте, не беспокойся! И руки, и ноги, и мозги, всё в наличии! Не придумывай, поезд ушёл!
– Стащат сервиз, не приведи Господи, тогда что? – сумрачно сказала я, садясь за руль и хлопая дверью.
– Кто про него знает? – вывернулась Света, пристёгиваясь ремнём безопасности.
– Мало ли!.. Жулья везде навалом. А если тормознут на досмотр? Обнаружат, а документов-то нет!
– Не нарушай ничего, тогда и не остановят.
Я промолчала, дальше ссориться не хотелось. Какой смысл? Решила для себя, лучше у Лешека спрошу. С этой мыслью повернула ключ зажигания и мы выехали с заправки.
– А твои вечные подковырки…. Зачем про тюрьму насочиняла? – через недолгое время вспомнила Света.
– Так ты всё понимала и притворялась? – спросила я, снова начав сердиться. – Актриса!.. Фаина Раневская!
– Не до такой степени, но испугалась, врать не буду.
– Не арестовали, так машину бы конфисковали. Безнаказанно никто бы не отпустил, не сомневайся!
Наплевательство подруги на нашу безопасность выводило из себя. Она не нашла чем аргументировать и призадумалась. Просто так сдаться Светик не могла, выискивала любые способы меня поддеть. Нащупав какую-то зацепку, она повернулась и насмешливо спросила:
– Пан Марек?.. Пани Наташа?.. А это что было?
Как-то резко мне надоели все споры, усталость навалилась тяжёлым грузом и я глубоко вздохнула.
– Глупая ты, Свет. Представить себе не можешь, что я пережила. Мы с ним уже как братья.
– Когда это вы успели побрататься? Пока я в коме пребывала?
Я пропустила мимо ушей её выпад и продолжила:
– Когда ты вышла из строя, даже сначала не поняла, думала, прикидываешься. А потом до меня дошло, что всё по-настоящему… . Чуть рядом не свалилась, а он, считал, что прибил тебя. Хотя, надо бы….
– Ну и хорошо! Зато теперь у нас есть пан Марек, можно спокойно мотаться туда-сюда.
– Ну да, фурами янтарную комнату вывезем и никто не остановит. Ведь у нас есть пан Марек.
– Видишь, как удачно грохнулась, – довольная подруга примеряла ордена. – Зато таможню проскочили.
– Спасибо Господу, молилась не переставая! Звони своему Ланселоту, подъезжаем.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
К дому Лешека подрулили под вечер. Из-за наших злоключений вместо обычных трёх часов потратили на дорогу весь световой день.
Бедный поляк патрулировал возле больших кованых ворот. Завидев машину, он кинулся к нам.
– Моя милощч!.. Светличка моя! Натушка, где вы были?
Они не подходили друг другу совершенно. Высокая Света с хорошо сохранившейся модельной фигурой, ухоженным личиком без единой морщинки и коренастый Лешек с небольшим брюшком и проплешиной на затылке. Его чувство было странным сочетанием нежной отеческой любви и страсти мачо. Подруга поляка не любила, но очень дорожила этими отношениями. И, чего греха таить, пользовалась ими напропалую.