Уснувший в приливе
Группа из тринадцати человек, вел которую сам Буллер, двинулась вдоль зондов Аарона, которые были установлены нами ранее. Однако лейтенант предпочел не взбираться на холм, где стоял последний зонд, а обойти его, так как увидел удобную тропу прямо за оазисом, что мы обнаружили самым первым. Удивительно, но там действительно было некоторое подобие тропы между холмами, которую мы не увидели с Аароном. Периодически приходилось пробираться через завалы из отколовшихся осадочных пород и куч мелкого гравия, поросшего лишайником. Очень скоро мы заметили проступающий сквозь камни влажный мох, ознаменовавший наше проникновение в Эдемский сад.
Это место отличалось от первого оазиса, который мы обнаружили. Здесь не было системы, деревья и кустарники росли обильно и хаотично, и некоторые из них в несколько раз превышали человеческий рост. Я бы мог сказать, что в привычных условиях таких размеров эти деревья достигли бы за пять, может, семь лет, но стоит сделать скидку на то, что температуры в этом месте были значительно ниже, и могло потребоваться больше времени. Землю под ногами холодной паутиной изрезали многочисленные ручьи, стекающие с хребтов по обе стороны долины. Я был заворожен этим лесом, создающим иллюзию жизни, которой на самом деле не было.
Очень скоро кто-то из нас заметил, что по пути мы не встретили ни одного мельчайшего насекомого. Стоит отметить, что их и не могло здесь быть, но в нынешних условиях отсутствие москитов или простых мух скорее казалось странным. Лес, определенно, казался живым, когда мы слышали, как ветер, проскальзывающий сквозь ветви берез, создавал привычный нам шум, и в то же время никаких других форм жизни здесь не было. По пути я успел взять несколько образцов воды и почвы, чтобы позже проверить на предмет наличия какой-либо микроскопической жизни. Она, несомненно, где-то скрывалась, ведь процессы, протекающие в почве у корней деревьев, невозможны без простейших микроорганизмов.
Двигаясь со скоростью всего несколько миль в час, мы шли около часа, когда обнаружили первые следы человеческого присутствия. Это был захороненный в кустарниках генератор, точно такой же, какой питает энергией и наш лагерь. Не давал покоя тот факт, что из-за поглотившей его растительности казалось, что он пролежал здесь несколько десятилетий. Кто-то из солдат смог снять боковую панель и достать элементы питания, которые, ко всеобщему удивлению, оказались заряжены более чем на половину. Создалось впечатление, что какие-то события помешали экспедиции «Вергилия-1» воспользоваться генератором практически сразу, как те разбили лагерь.
Спустя еще несколько минут мы обнаружили первую палатку, внешне казавшуюся совершенно нетронутой. Ее синий купол и видели мы с Оксом скорее всего, когда устанавливали последний зонд на ближайшем к нашему лагерю холме. Осмотрев ее внешне и не найдя повреждений, лейтенант приказал нескольким своим ребятам проникнуть внутрь. Это был жилой модуль, в котором царил полный хаос. Мебель и модульные кровати были перевернуты, личные вещи персонала и книги разбросаны и частично затоптаны. Я не мог представить ситуацию, которая бы заставила беспомощных людей, кто был в этот момент в палатке, в панике или ином психозе навести такой беспорядок. Не было видно ни следов борьбы, ни капель крови, хотя детально мы ничего не обыскивали.
Пока мы бегло осматривали первую палатку, доктор Новак обнаружил еще одну совсем рядом. Верхняя часть купола сдулась и провисла, удерживаясь лишь на модульных основаниях, игравших роль скелета, к которому крепились все надувные части стен. Одна стена была небрежно прорезана изнутри, будто кто-то в панике пытался выбраться наружу, игнорируя стандартный выход. Внутри палатки мало что имело прежний вид. Казалось, что это был еще один жилой модуль, так как я смог заметить несколько кроватей, но все остальное было погребено под несколькими дюймами воды, сочащейся сквозь рваную стену. Невозможно было точно сказать, сколько времени в таком состоянии простояло это сооружение, так как ветер нанес внутрь грунта, на котором уже росли какие-то кусты, а мебель частично поросла мхом.
Лейтенант Буллер дал приказ военному составу обыскать все в районе ста футов, на предмет следов команды «Вергилия-1». Научному составу он поручил проявить сноровку криминалистов и поискать любые носители данных, бумаги и другие вещи, способные пролить свет на то, что случилось с командой. Браун сразу дал понять, что не намерен заниматься чем-то, что не входит в поле его компетенции, и с ним тут же согласился Окс. Новак, напротив, с небывалым энтузиазмом направился в ближайшую палатку, будто почувствовав себя героем детектива. Я до последнего не проронил ни слова, замерев на месте, и ждал, чтобы мой наставник, доктор Браун, принял решение за меня. Но, к его сожалению, аргументам лейтенанта сопротивляться было сложно, тем более что мы все в какой-то мере хотели узнать, что произошло с первой экспедицией.
Я направился к палатке, где на вид было достаточно чисто, а хаос был лишь иллюзией, случайно созданной по вине какого-то несчастного случая. Среди всего этого хаоса я открыл для себя, что никакого биологического материала, такого как кровь или испражнения, да даже простого пролитого из чашки кофе, здесь не было. На мебели было совсем немного пыли, но не больше, чем в комнате своенравного подростка. Большая часть бумаг и документов хранилась на своих местах, не считая нескольких листов, которые кто-то смахнул на пол с ближайшего стола. В них было много всего интересного, но ничего из этого, на первый взгляд, не имело отношения к происходящему в палатке.
Как и мы, часть команды «Вергилия-1» составляли специалисты разных биологических дисциплин, и среди бумаг, что я поднял с пола, были их записи о температуре, влажности и составе почв континента. Не нашел я разве что упоминания гигантского зеленого леса, посреди которого они решили разбить свой лагерь. Могу поклясться, на их месте я бы исписал заметками об этой интригующей долине каждый клочок бумаги, который бы смог найти, включая мягкие надувные стены палаток. Уверен, среди этих записей точно были наблюдения и самого леса, и описания каждого куста и каждого дерева в отдельности, которые в тот момент не попались мне на глаза. На полное прочтение всех этих документов требовалось несколько часов, и я, доверху наполнив ими рюкзак, решил не тратить время и вернуться к тексту в лагере.
Мои коллеги Браун и Окс также не нашли среди записей чего-то, что сразу бы бросалось в глаза, хотя стоит отметить, что файлы из другой палатки, у которой обвалился потолок, а на стене красовалась рваная дыра, были практически полностью испорчены и не поддавались расшифровке. Часть ткани потолка лежала на кофрах с научным оборудованием, среди которого Аарон заметил и образцы более продвинутые, нежели те, которыми оснастили нашу экспедицию. Он даже отметил, что цифровой микроскоп, лежащий среди них, был на голову выше того, что имелся в нашем распоряжении.
Среди бумаг Аарону удалось найти несколько довольно старых карт, на которых еще не было отмечено пылающего жизнью зеленого оазиса. Карты представляли собой покрытые водонепроницаемым полимером снимки со спутника, которые полностью повторяли тот ландшафт, что мы видели на голографическом столе на мостике лайнера. Но именно отсутствие какого-либо упоминания леса, который точно последний десяток лет здесь находился, и выдало их возраст. Странным мне показался лишь тот факт, что на найденных картах и на той, что я видел на корабле, совершенно не было заметно влияния непрерывно растущего уровня океанов. Но откуда вообще здесь взялись эти карты, раз экспедиция «Вергилия-1» стала первой за несколько десятилетий, ступившей на берег Антарктиды?
Один из подчиненных Буллера сделал еще несколько пугающих открытий. Это были прогнившие до самых костей останки двух человек, наполовину выступающие сквозь мох и невысокий кустарник морошки. Но если называть вещи своими именами, то это были просто скелеты в костюмах, полностью лишенные какой-либо плоти. Ни я, ни даже доктор Браун не решались сказать, как давно они умерли, учитывая чудовищную степень их разложения. Черепа были покрыты высушенным лишайником, а сквозь рваную некогда белую форму росли стебли молодых елей, обвивая корнями обнажившиеся кости. По одежде было понятно, что эти несчастные с большой вероятностью не имели отношения к военным и, скорее всего, были такими же учеными, как и мы. Странным был тот факт, что останки, карты и сам внезапно разросшийся лес противоречили друг другу. За последние четыре десятка лет на континент не ступала нога человека, если только кто-то из неподконтрольных ООН стран не решил без лишнего шума колонизировать вновь открывшийся беззащитный берег. Этой рабочей версии мы будем придерживаться еще долгий период времени.
Наши попытки уложить происходящее по полочкам в чертогах разума прервал Новак, сумевший найти в одной из палаток раритетные бумаги, которые совершенно точно выбивались из без того запутанной картины. Это были потрепанные временем кожаные папки, помеченные нацистской символикой. Так, на одну из них была нанесена прекрасно различимая эмблема Третьего рейха. Такие в наши дни можно было увидеть разве что в исторических музеях, но никак не в заброшенной палатке на Антарктиде.
Содержимое папок практически не пострадало от воды, хотя страницы выглядели настолько ветхими, что казались, безусловно, подлинными. Также оказалось, что один из солдат лейтенанта говорил на старонемецком, и они вместе с Новаком, который благодаря своей любви к истории так же неплохо читал на этом диалекте, принялись расшифровывать трудночитаемый текст.
С их слов содержимое больше напоминало медицинские записи и журналы наблюдений, в которых речь шла не то об опытах, не то об операциях. Часто встречались упоминания инвазивных процедур, а также реакции организма на бесконечное число раздражителей от ртути до кислот. Не было только понятно, кто же выступал в роли подопытных в этих экспериментах и были ли эти эксперименты вообще. Все сошлись во мнении, что записи необходимо среди прочего взять в лагерь и подвергнуть подробному переводу. Не было сомнений, что подобные работы, чей возраст давно перевалил за сотню лет, оказались здесь не случайно.
Перебирая стопку папок в своих руках, Новак наткнулся на пожелтевшую от времени и сырости карту, составленную, если не врала маркировка, зимой сорок третьего года двадцатого века в разгар Второй Мировой войны. На ней можно было разглядеть знакомые мне ранее по институту очертания Антарктиды, покрытой ледниками. Именно таким я знал этот материк всю свою жизнь, пока воочию не убедился, как сильно его изуродовало глобальное потепление, вызванное человеческим равнодушием и глупостью. Левее от центра карты, который казался еще и географическим Южным полюсом, можно было разглядеть пометку с названием, но разобрать его было практически невозможно. Лейтенант Буллер предположил, что там была отмечена база нацистов на Южном полюсе, ранее появлявшаяся лишь в многочисленных конспирологических теориях тридцатилетней давности. Аарону эта мысль показалась занимательной, и он мгновенно включился в дискуссию. Я же в этот момент ощущал себя так неуютно и растерянно, что хотел скорее вернуться в лагерь и заварить себе кружку крепкого кофе.
Мне сложно вспомнить, кто именно первым заметил, что точка, отмеченная на ветхой нацистской карте, находилась совсем недалеко от того места, где были мы и этот заброшенный лагерь. Однако этого было недостаточно, чтобы спланировать маршрут до указанных координат. В этот момент я предложил Брауну закончить осмотр и вернуться в лагерь, чтобы проанализировать все, что нам удалось обнаружить. Однако у него даже не было времени обдумать мое предложение.
Один из солдат заметил в оптический прицел своей винтовки очертания какого-то рукотворного сооружения в миле за лесом на склоне горы. Создавалось впечатление, что часть подземной базы, которая когда-то находилась на твердой поверхности ледника, нависла над обнажившимся склоном, но более с этого расстояния невозможно было ничего сказать. В тот момент произошел один из самых первых серьезных конфликтов Брауна и Буллера. Мой наставник считал, что нам пора вернуться в лагерь, чтобы придумать новый план, учитывая все возможные угрозы. Немецкие дневники, которые мы обнаружили в лагере, вероятно, смогли бы пролить свет на детали произошедшего в этом лесу. Буллер, напротив, был непреклонен и считал, что пока мы все еще способны держаться на ногах, следует направиться к руинам, увиденным на склоне.
К этому моменту большинство участников экспедиции не спало уже более суток, и отсутствие сна, несомненно, отзывалось в нас кратковременными провалами в сознании и помутнениями рассудка. Становилось все тяжелее строить простейшие связи в голове, что отражалось как на невнятной местами речи, так и на нелогичном поведении у всей команды. Было ли сознание Буллера настолько спутанно, что, невзирая на опасность для экспедиции, он буквально заставил всех идти дальше? Или, может, отсутствие сна вызвало у Брауна приступы неконтролируемого страха, победив здравый интерес к изучению нового. Так или иначе, лейтенант несколько раз выстрелил в воздух, чтобы прервать наши яростные споры, после чего предложил всему научному составу вернуться в лагерь с одной лишь оговоркой, что в случае, если кто-то из нас по какой-либо причине сойдет с тропы и потеряется или, что еще хуже, сломает себе ногу, силы экспедиции не будут направлены на его поиск. И здесь в разговор вмешался мой друг Аарон, который уговорил доктора Брауна продолжить путь. Главным его аргументом стал тот факт, что только вооруженные и подготовленные солдаты Буллера могли в действительности обеспечить безопасность группы, так как никто из научного состава не был специалистом по выживанию в таком суровом месте. На минуту мне показалось, что за внешней усталостью Окса скрывался неподдельный интерес и желание зайти дальше в попытке понять, что произошло в этом холодном лесу.
Мой растерянный взгляд пересекся тогда с доктором Брауном, и я видел, что усталость одолела его, отчего тот сдался. Буллер приказал собрать все важное, что нам удалось найти среди грязи и мусора, и разместить в единственной уцелевшей палатке, чтобы подобрать на обратном пути. Наш дальнейший маршрут лежал через опасный склон, и каждый лишний фунт мог стать причиной несчастного случая. Но сначала стоило преодолеть около мили суровых густых зарослей на пути к скале, и долгое отсутствие сна в несколько раз усложняло эту и без того довольно непростую задачу.
Западная Антарктида. Южное побережье моря Уэдделла. 24 ноября 2078 года.
Эпизод III. Незаживающие раны
Высокие кусты осоки оставляли на руках зудящие порезы. Кровь не застывала, даже несмотря на то, что температура лишь на несколько градусов превышала ноль. Каждое движение или касание одежды отзывалось раздражающим жжением, которое лишь усиливало желание повернуть назад. Я не понимал, почему мой наставник доктор Браун не перетянул одеяло на свою сторону и не заставил Буллера прислушаться. Он обладал достаточным уважением не только в научных кругах, но и у высших чинов руководства ООН. Мне бы хотелось, чтобы он воспользовался своим положением, ведь мы не спали на тот момент уже более суток. Еще я думал о том, что в очередной раз понадеялся на то, что ситуация решится без моего участия. У меня было мнение, и оно совпадало с мнением моего наставника, но я струсил, чтобы не нести никакой ответственности, хотя это могло бы повлиять на решение лейтенанта идти дальше.
Я был достаточно умен, чтобы отдавать себе отчет в том, что я всегда полагался на чужое мнение. Некоторые мои коллеги считали меня бесхребетным, пусть и никогда не говорили это в лицо, уважая мои заслуги. Но, так или иначе, мне всегда приходилось выполнять то, что от меня требуют, или выбирать одну из сторон в споре, лишь бы не оказаться третьей стороной. Из-за этого отчасти и распалась моя семья.
Несколько лет я встречался с коллегой по работе, и итогом этой связи стало рождение моего сына. Я знаю, что этот день был, возможно, самым счастливым в моей жизни, но сами воспоминания давно смешались в моей памяти с бесконечным плачем и тем вниманием, которое мой сын требовал. Мне хватило несколько лет, чтобы понять, что семейная жизнь меня больше раздражала, чем радовала. Моя супруга была замечательным человеком, способным справиться одновременно и с лабораторной рутиной, и с воспитанием ребенка. Она стойко выносила все сложности материнства, лишь иногда позволяя себе расклеиться, в ожидании моей поддержки. И сначала я оказывал ей ту поддержку.
Я с чего-то решил, что могу быть хорошим отцом и при этом одним из самых востребованных специалистов в моей области. Но жизнь быстро расставила все на свои места, и оказалось, что я слабый и нерешительный человек. Первые несколько лет я буквально заставлял себя играть с моим ребенком, тайком выискивая любую причину отвлечься, но он требовал все больше и больше внимания. Часто я уезжал на длительный срок в несколько месяцев, что давало мне возможность отдохнуть от моей семьи и вплотную заняться своей работой. Затем спустя какое-то время после моего возвращения мне уже хотелось уехать обратно, так как семья более не являлась тем местом, где я мог отдохнуть.
Мысли уйти из семьи посещали меня все чаще, но по неведомой мне причине я продолжал мучать и себя, и мою вторую половину. Постоянная усталость отражалась в непрекращающихся конфликтах, в перерывах между которыми мы продолжали любить друг друга. Моя нерешительность мешала поставить точку в отношениях, но все шло именно к этому. И я бы мог сказать, что нашел в себе силы на разрыв, но это было бы ложью. Мать моего ребенка поступила мужественнее меня и, желая наконец предоставить мне ту свободу, без которой я задыхался, просто исчезла из моей жизни. После этого мне снова пришлось уехать, и уже вне дома я осознал, что чувствую себя намного лучше и совершенно не скучаю, хотя, несомненно, был должен. Возможно, я ужасный человек.
На какой-то момент я погрузился в воспоминания, которые из-за отсутствия сна, казалось, обрели форму сновидений, и не заметил, как резко кончился лес. Мы оказались у подножия огромной песчаной насыпи из обвалившихся пород, из которых гигантской стеной вырывалась черная скала. На расстоянии двух сотен футов впереди можно было увидеть множество крупных обломков бетона с торчащей арматурой, часть из которых застряла прямо на склоне. А еще немного выше, прямо из осадочных пород скалы, торчал рукотворный тоннель. Вероятно, когда-то давно он был покинут и полностью запечатан в надежде, что его тайны навсегда будут захоронены за монолитной железной дверью. Только вот дверь эта, проржавевшая от сырости, теперь лежала у подножия среди прочих обломков. По всей вероятности, мы сильно недооценили, с какой скоростью ледники нашей планеты таяли из-за глобального потепления. Интересно было узнать, какие еще тайны могла открыть обнажившаяся от снега земля.
Лейтенант Буллер приказал своим солдатам подготовить снаряжение для подъема к тоннелю, что привело в замешательство весь научный состав нашей экспедиции. Из нас только Аарон считался опытным альпинистом, способным справиться с подъемом. Преодолеть нужно было высоту всего лишь в четыре-пять этажей, но без опыта взбираться по сыпучему грунту это казалось самоубийством. Я видел, что доктор Браун уже давно смирился с бессилием что-либо доказать Буллеру и потому без слов протягивал ноги в петли обвязки. То же сделал и я.
Один из солдат начал ловко взбираться на склон, цепляясь за обломки базы, торчащие из грунта. По пути он вбивал клинья, за которые цеплял страховочный трос, призванный спасти нас от неверного шага, за которым могло последовать падение на железную арматуру. Я не находил себе места от страха и видел, что доктор Браун, Аарон и особенно Новак чувствовали себя также некомфортно, ожидая команды на подъем. В это время подчиненный лейтенанта уже крепил конец троса за арматуру у входа в тоннель. По плану Буллера мы должны были начать восхождение так, чтобы за каждым солдатом следовал один ученый. Это должно было уберечь нас в случае, если не натренированная рука разожмет трос, и единственным спасением станет подготовленный человек позади. Один за одним мы медленно начали взбираться.
Цепляясь за бетонные обломки и крупные камни, я медленно полз вверх, пиная грунт носами ботинок, на которых были закреплены кошки. Я очень быстро понял, что склон не только не представлял опасности, но и сам подъем вызывал скорее детский трепет. Я словно был ребенком, взбирающимся на высокое дерево в надежде залезть повыше и увидеть мир вокруг. Адреналин пульсировал в моих венах, отчего каждый шаг давался достаточно легко.
В какой-то момент я обернулся и увидел перед собой раскинувшуюся зеленую долину, за которой был холм, отделяющий нас от лагеря. Этой небольшой высоты, на которой я остановился, было достаточно, чтобы все вокруг стало таким маленьким. Я видел и останки палаток экспедиции первого «Вергилия», и бесчисленные ручьи, стремящиеся к центру долины с окружающих ее холмов, и зависшее над горизонтом слабое весеннее солнце. Мое сердце было готово вырваться из груди, то ли от тех усилий, которые я каждый раз прикладывал, то ли от красоты, которая предстала перед моим взором.
Сложно точно сказать, сколько времени нам потребовалось на восхождение, но путь оказался достаточно быстрым, и спустя мгновения мы все собрались перед полуобвалившимся тоннелем на бетонной платформе, выступающей из склона горы.
Шагнув в темноту вслед за остальными, я оказался в большом помещении, размеры которого практически невозможно было определить из-за отсутствия света. Эхо наших голосов доносилось глубоко из недр этих катакомб. Воздух был влажным и отдавал плесенью, а на языке мгновенно появился привкус сырой земли. С каждым шагом, сделанным во тьме, я старался дышать медленнее, но мое сердце будто бы назло билось все быстрее.
Со всех сторон в темноте, словно светлячки, зажглись фонари моих спутников, лучи которых забегали по стенам комнаты. Только теперь мы могли получить первое представление об этом месте, давно покинутом людьми. Казалось, что мы находились в военном бункере, подобном тем, что я когда-то видел в инсталляциях войн середины двадцатого века. Бетонные стены, пол и потолок были совершенно не повреждены, оттого трудно было сказать, когда именно база была покинута и законсервирована. Не было видно ни мебели, ни каких-либо фурнитур на стенах, только толстая змея из проводов ползла по стене на уровне головы вглубь темноты.
Лейтенант решил продвигаться дальше по коридору, что вызвало у моих коллег жуткое негодование, вылившееся в эмоциональную перепалку. Никто из нас не понимал, почему научный состав должен рисковать жизнью ради любопытства Буллера, а эхо наших криков лишь усиливало градус накала. Мой наставник доктор Браун настаивал на том, что мы зашли уже очень далеко и нужно придумать хоть какой-то план, основываясь на последних находках. Новак и его ассистенты согласились, что группа была слабо подготовлена к подобному путешествию. Мы могли нарваться на источники радиации или какие-либо летучие ядовитые вещества, но при этом только у некоторых солдат были с собой противогазы. Буллер с присущим ему хладнокровием настаивал на том, что самое опасное – это разделять группу, и в его словах я видел долю здравого смысла.
Первобытный страх одолевал нас с каждым новым открытием, трудно поддающимся объяснению с помощью логики. Материк, который оказался практически полностью лишен снега, вызвал в нас глубокий трепет, но это можно было объяснить, ведь льды нашей планеты неумолимо таяли. Таинственный лес, выросший на голых камнях при температурах, близких к нулю, требовал тщательного исследования, но я уверен, мы бы смогли найти этому объяснение. Старый бетонный бункер, напоминавший наследие войн столетней давности, уже вводил уставший разум в заблуждение. Казалось, что долгое отсутствие сна вызвало у всей группы реалистичные галлюцинации. Да и была ли группа? Что если я сейчас спал в палатке, набираясь сил после дальнего плавания, чтобы изучить давно забытый людьми материк, полностью покрытый вековыми льдами? Порезы на моих руках жгли слишком реально.
Один из солдат Буллера выбежал из тьмы коридора и, прервав наш спор, нервно произнес, что потерял старика Новака из виду. Было странно наблюдать, как занервничали ассистенты Виктора, впрочем, мы все в тот момент испытали страх за уважаемого члена команды. Тот самый солдат, которого звали Мозес, рассказал, что увидел, как профессор Новак двинулся дальше по тоннелю, свернув за ближайший угол. Проследовав за ним, парень уткнулся носом в кромешную тьму, скрывающую сеть разветвленных тоннелей, ни в одном из которых не было ни намека на свет фонаря Виктора. Мозес протянул Буллеру дневник профессора, пояснив, что нашел его на том самом месте, где последний раз видел ученого. Специально или нет, но лейтенант сразу открыл его, вероятно, посчитав записи ценными, однако один из ассистентов Новака со скоростью Барри Аллена вырвал дневник из рук Буллера. Он пояснил, что это собственность уважаемого ученого, и в его поисках она никак не поможет.