Часы с вариантами

– Поздравляю тебя, мой мальчик, – сказал он слабым голосом. – Ты не мог бы зайти ко мне? Я приготовил тебе подарок.

Я помчался к нему сломя голову.

Я люблю бывать у деда. У него много старых вещей, старинная тяжелая мебель, маленькая картина Айвазовского. Все это испокон веку хранилось в семье, а не куплено в комиссионном, как у Толика. Его отец, директор овощебазы, года два назад свез на дачу всю новую мебель и стал покупать старинную. Толик рассказывал, что сейчас он гоняется за довоенным репродуктором – такая черная бумажная тарелка. Готов заплатить за нее сто рублей.

У деда есть этот репродуктор. Он слушал из него речь Молотова в первый день войны.

Но особенно мне нравится фонола. Это такой инструмент начала века, по виду похож на маленькое пианино. У нее есть клавиатура и несколько ножных педалей. Играть на фоноле может каждый, точнее, она играет сама, а ты только изображаешь игру, нажимая пальцами на клавиши. В фонолу заправляются специальные ноты – листы с дырочками, а ножные педали регулируют громкость и быстроту воспроизведения. У деда целая кипа нот – Бах, Бетховен, Шопен. Я люблю играть «Элизе» Бетховена. Жаль, что нет ничего современней: неплохо было бы сыграть партию Джона Лорда из «Дип Пепл», но и Бетховен сойдет.

Я хотел бы стать музыкантом в знаменитой команде. Но я не умею играть, только тренькаю слегка на гитаре. Фонола для меня самый подходящий инструмент.

Дед выглядел больным. Он был в домашнем вельветовом потертом костюме, нечто вроде пижамы. Вообще, все было не так торжественно, как в прошлый раз.

Он опять объяснил мне про часы. Они лежали на письменном столе рядышком с чернильным прибором, придавленные канцелярской скрепкой, чтобы не взлетели. Прямо над ними на стене висел золотой адмиральский кортик.

– Ой, как болят сегодня ноги! – пожаловался дед.

Я вдруг подумал, что деду ничего не стоит воспользоваться часами и вернуться в те времена, когда у него не болели ноги, когда он стоял на мостике военного крейсера в адмиральской форме с золотым кортиком на боку. Почему он этого не делает? Зачем дарит часы мне?

– Ты все понял? – спросил он. – Не забывай прикладывать их сюда, – он указал на шею.

– Я знаю, – кивнул я.

– Откуда?

– Ты мне уже дарил, – сознался я.

Дед с минуту смотрел на меня. Затем печально покачал головой.

– Значит, ты уже попробовал?.. В таком случае мне говорить больше не о чем. Упражняйся дальше. Только не заставляй меня дарить их тебе до бесконечности. Пожалей старика. Отвертеться тебе не удастся. Я решил подарить часы тебе еще до твоего рождения.

Мне показалось, что он огорчен.

– Ступай, Сережа, – сказал дед.

Я с тоской посмотрел на кортик. Дед явно не собирался сегодня дарить его мне.

«Вот и попробовал! – думал я, возвращаясь. – Остался без кортика. Но зато часики при мне!» Тогда я еще не знал, что за все свои прыжки надо платить.

Из первого опыта я извлек несколько важных следствий. Следствие первое: все люди, возвращенные в прошлое силою часов, проживают его повторно как впервые, не помня о том, что оно уже однажды было. Все, кроме меня. Даже дед, многолетний обладатель часов, не заметил, что я заставил его дважды прожить прошедшие десять дней.

Следствие второе: прошлое не повторяется в точности, с фатальной неизбежностью. Иными словами, время не обладает свойством детерминированности, если пользоваться точными терминами. Это и понятно – я вношу в него возмущение своей памятью. Проживая прошлое повторно, я могу его корректировать, то есть влиять на ход времени. Значит, можно исправлять ошибки.

Эта мысль мне понравилась. Можно не бояться, жить начерно, а потом, узнав результат, переписывать жизнь набело.

Правда, может измениться и не только то, что зависит от меня. Дед ничего не знал о моем прыжке, однако не подарил мне кортик, не пришел ко мне, а пригласил, то есть сделал не совсем то, что в первый раз. Значит, на общий закономерный ход времени накладываются случайные флуктуации.

Я почувствовал себя исследователем Времени. Мне нравилось применять к нему понятия, почерпнутые из курса физики.

Следствие третье: природа времени совсем не та, что представлялась мне раньше. С этим еще предстояло разбираться. Я смутно догадывался, что мне предстоит изменить взгляды на причинность.

Но пока меня занимали конкретные вопросы: что делать с часами дальше? Я чувствовал себя «как дурак с писаной торбой». Так любит выражаться моя мама.

Это сейчас, исходивши Время вдоль и поперек, я мыслю философскими и физическими категориями. Тогда в голове был полный туман и неуемная жажда извлечь из часов практические выгоды.

Для начала я решил накопить небольшой капитал времени, куда можно было бы возвращаться, не рискуя потерять часы, то есть не заставляя деда дарить их снова.

Через несколько дней, прожитых как на иголках, я начал легкие упражнения с часами, прыгая исключительно назад. Я стремился растягивать удовольствия.

Например, когда мама приносила домой что-нибудь вкусненькое: орешки, торт или купленные по случаю бананы, – я съедал свою долю и тут же прыгал назад минуток на пятнадцать, чтобы съесть лакомство снова.

Банку сока манго я выпил пять раз подряд, и хотя аппетит остался прежним, в результате возникло отвращение к соку манго, чисто психологическое. Также не приносили желаемого удовлетворения повторные прослушивания хороших записей у знакомых и просмотр детективов по телевизору. Насыщение наступало быстро.

Это была стрельба из пушки по воробьям. Я быстро понял, что мелкие цели ведут к мелким результатам. Необходимо было выработать жизненный план, сообразуясь с наличием часов.

Но я все откладывал разработку жизненного плана. Пока меня занимали фокусы. Особенно нравилось разыгрывать Светку. Ее муж Петечка, с которым она раньше училась в школе, служил в армии и время от времени звонил ей из Шауляя. Услышав очередной звонок Петечки, я засекал время, потом отпрыгивал назад минуток на пять, шел к сестре и спрашивал:

– Хочешь, сейчас Петька позвонит?

– Ой, конечно!

– Пожалуйста! – я широким жестом указывал на телефон, и тот начинал звонить.

После двух таких импровизаций Светка стала приставать, чтобы я снова организовал звонок. Это было не в моих силах.

– Нет настроения, – говорил я. – Понимаешь, на это затрачивается психическая энергия…

– Серенький, ну пожалуйста!

– Попробую. На днях… – обещал я.

Наконец он позвонил. Светка пришла после разговора надутая:

– Видишь, он сам позвонил. Без твоей помощи.

«Посмотрим, что ты скажешь через пять минут!» – думал я, нащупывая часы в кармане.

Через пять минут, совершив прыжок и разыграв спектакль предсказания звонка, я удостаивался восторженного поцелуя сестры.

Скоро я стал замечать, что предсказания приносят мне все меньше удовольствия. Напротив, стало явственно вырисовываться чувство определенного неудобства, я бы даже сказал – стыда. Наблюдая, как простодушно изумляются или радуются мои друзья и близкие при повторе жизненного момента, как они волнуются, я чувствовал себя подлецом. Я знал результат заранее. Все равно что смотреть запись футбола по телевизору, зная счет, когда рядом искренне волнуется товарищ, не знающий этого счета.

Я решил прорицать только в случаях крайней необходимости, когда есть возможность реально помочь людям.

Такой случай представился.

Макс в воскресенье утром поехал с отцом на подледный лов. Была середина апреля. По радио предупреждали, что выход на лед опасен.

В понедельник, придя в школу, Макс сообщил, что на его глазах оторвало льдину с пятью рыбаками, среди которых был друг отца. Льдину унесло в залив. Рыбаков искали вертолеты, но не нашли. Вероятно, все утонули.

После уроков я отправился домой и перевел часы на два дня назад, чтобы сообщить Максу о возможном несчастье.

– Туда, куда вы собираетесь, ехать нельзя. Может оторвать льдину, – сказал я.

– Ты точно знаешь? – обеспокоенно спросил Макс.

– Точно.

Моя репутация прорицателя была настолько велика, что он не осмелился спорить.

– А куда мы едем? – спросил он.

– Как куда? На рыбалку.

– В какое место? Мы с отцом еще не знаем. За нами должны заехать.

«Вот тебе и раз! – подумал я. – Я же забыл спросить у него, где они были».

– Никуда нельзя. Сидите дома, – сказал я. – И другим скажите.

– Да это и по радио говорят. Все равно все едут… – засомневался Макс.

– Я тебе говорю – пятеро утонут! – разозлился я.

– И мы с отцом? – поинтересовался он.

– Вы – нет, – неохотно признался я.

– Тогда какого черта! Мы едем.

– Слушай, ты! Сиди дома, говорят! И особенно посоветуй сидеть дома приятелю отца! Он, считай, уже труп! – заорал я, не зная, как его убедить.

Макс испугался, обещал поговорить с отцом, хотя сомневался в том, что тот поверит моим предсказаниям.

Мы вышли из школы.

– Слушай, а может, обойдется? – с надеждой спросил Макс.

– Пятеро утопленников. Я сказал, – прохрипел я, как Жеглов в кинофильме «Место встречи изменить нельзя».

Внезапно я заметил на улице скопление народа. Стояла милицейская машина, рядом грузовик. Отчаянно визжа, к месту происшествия летел рафик «скорой помощи». Мы с Максом поспешили туда.

Когда мы подбежали, в открытый рафик вдвигали носилки. На них лежала девочка. Ее только что сбил грузовик.

– Видишь! А ты не веришь, – сказал я Максу.

– Так это же… – опешил он.

Я вернулся домой злой. Делаешь людям добро, а они не хотят верить! Но что-то еще сидело в душе. Какая-то зловещая догадка.

И вдруг меня осенило. Девочка! В прошлую субботу, до прыжка, мы с Максом не видели никакого уличного происшествия. Правда, мы с ним и о рыбалке не разговаривали. Тогда мы просто собрали портфели и пошли домой. Может быть, девочку сбило позже? Вряд ли… Если бы возле школы случилось такое, нам бы наверняка сообщили об этом в понедельник, чтобы еще раз напомнить о необходимости соблюдать правила движения. Выходило, что это я убил девочку своим возвращением назад. Рыбаков спас или не спас – еще неизвестно, а девочку уже угробил. Вот она, непредвиденная флуктуация хода времени…

Я схватил часы и опять полетел назад, в школу. Во времени, разумеется. На этот раз я не стал предупреждать Макса, а сразу повлек его за собою на улицу.

– Куда ты летишь? – недоумевал он, едва поспевая за мною.

– Нужно предотвратить несчастье!

Мы прибежали к тому месту и проторчали там битый час, кидаясь на всех мало-мальски похожих девочек, дабы предотвратить беду. При этом едва не угодили в милицию. Происшествия не случилось, однако я не уверен, что благодаря нам. Неизвестно, проходила ли мимо та девочка. Неизвестно, проезжал ли тот грузовик, ибо номера я не запомнил. Может быть, в этом повторе времени девочка пошла по другой улице? Откуда я знаю!

«Да, это тебе не повторение гола по телевизору, – подумал я. – Тут все тоньше».

Макс негодовал.

– Может, ты скажешь, наконец, чего мы здесь мечемся?! Чего ты бросаешься на третьеклассниц?!

– Мы спасли человека, – сказал я ему, вытирая пот. – Теперь спасем еще пятерых.

– Ну ты логопед… – протянул он.

И я начал снова рассказывать про льдину, убеждать. На этот раз Макс практически мне не поверил, но обещал все же сказать отцу об опасностях подледного лова в апреле. Настроение у меня было испорчено на два дня.

В повторный понедельник Макс, сияя, рассказал, что они все же ездили на Финский залив, никого не оторвало, никто и не думал тонуть.

– Вот так, прорицатель! – сказал он язвительно.

Этот случай заставил меня крепко подумать о своих возможностях. Не переоцениваю ли я их? Заманчивая перспектива стать благодетелем человечества, исправлять роковые случайности на поверку оборачивалась томительной беготней по времени, этаким мельтешением; причем когда я довел этот вариант до логического конца, то получилось, что я вообще не смогу двигаться дальше, буду вечно торчать, а вернее, дрожать возле какого-то момента времени, хотя бы в ту же прошедшую субботу.

В самом деле, на Земле ежедневно происходит масса роковых случайностей и катаклизмов, печальных последствий которых можно было бы избежать, если бы знать о них заранее. В ту же субботу, то есть уже в повторную субботу, сидя у телевизора и размышляя о своей миссии в истории, я узнал из программы «Время» о землетрясении в Перу. Погибло несколько тысяч человек.

По идее мне нужно было опять прыгать назад и посылать срочную телеграмму в Перу, или в ООН, или не знаю куда с предупреждением об опасности. Даже если предположить, что мне сразу и безоговорочно поверят, что тоже представлялось сомнительным, я не мог гарантировать эффективности своего шага. В тот повторный отрезок времени, когда в Перу могли спать спокойно, убежав подальше от эпицентра, на Земле случились бы другие роковые события, которых в первый раз не произошло. Тут полная аналогия с девочкой, попавшей под машину. Выходило, что я одной рукой спасал, а другой убивал. При этом спасал я погибших случайно, по воле небес, как говорится, а те, кто умирал при повторе событий, были исключительно на моей совести. Ведь они уже благополучно проскочили данный отрезок времени и лишь благодаря тому, что я заставил их жить вторично, попали в страшную переделку.

Я футбольный болельщик, хотя и не принадлежу к «фанатам», заполняющим тридцать третий сектор стадиона имени Кирова. Так вот, рассматриваемую ситуацию можно сравнить с повторным пенальти, когда вратарь взял мяч, а судья просит перебить. Конечно, при повторе мяч влетает в сетку. Мне всегда обидно за вратаря, я ему сочувствую.

Мог ли я по своей воле уподобить тысячи людей на Земле этому вратарю, уже взявшему мяч, но проигравшему при повторе?

Мне вспомнились два крылатых изречения, как нельзя лучше подходящие к моим выкладкам. «Благими намерениями вымощена дорога в ад» и другое, попроще: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».

Это цинизм, согласен. Ведь речь идет о человеческих жизнях. Но это честный цинизм.

Я решил не взваливать на себя обязанности врача-реаниматора «скорой помощи», тем более что моя «скорая помощь» мчалась к больному так неосторожно, что по пути наносила увечья здоровым.

Кроме того, в одиночку всюду не поспеешь. Мои альтруистические порывы на деле выглядели бы так: предупредил кого-то, спас, узнал о новом несчастье, прыгнул назад, предупредил, узнал, прыгнул, предупредил, узнал… И так до бесконечности.

«Прыг-скок, прыг-скок – обвалился потолок», как поется в одной милой песенке.

Мне страшно было подумать только об одном: что же будет, если беда случится с близким человеком? Однако проще решить, чем сделать.

Первые недели обладания часами, изрядно растянувшиеся для меня из-за бесконечных повторов, уже создали мне непререкаемый авторитет человека, предсказывающего будущее.

Странно, правда? Я знал только прошлое, а выходило, что угадывал будущее.

Ко мне беспрестанно обращались за пророчествами. Сначала мои одноклассники, потом их родители, потом друзья родителей… Популярность росла, как снежный ком. Я стал домашним пророком. Убедившись, что мои предсказания точны, ко мне валом повалили люди, беспокоящиеся о своем завтрашнем дне.

Людей чрезвычайно интересует будущее. Даже такой пустячок, как прогноз погоды на завтра, заставляет многих досматривать программу «Время» до конца. Несмотря на строгую научность синоптических прогнозов, это все равно выглядит маленьким чудом: вчера сказали, что сегодня пойдет дождь, и он в действительности пошел.

Я стал синоптиком времени, если можно так выразиться. Мой метод был уныл и прост: желающий знать прогноз сначала получал мое уклончивое обещание помочь. Затем я ждал вместе с ним – что будет, отпрыгивал в исходную точку и сообщал результат. Свалится ему на голову кирпич или нет, какое место завоюет он на соревнованиях по пинг-понгу и любит ли его Маша.

Я брался только за краткосрочные прогнозы, потому что долгосрочных замучаешься ждать. День-два, не более.

Очень быстро начала раздражать мелочность запросов от будущего. Помню, позвонила одна дама, дальняя родственница знакомых Толикиного отца. Ее страшно интересовал вопрос: можно ли ей надеть сегодня в театр новое французское платье?

– Надевайте, в чем дело, – сказал я.

– Сереженька, вы еще молоды, вы не совсем понимаете… Платье очень оригинального покроя, но не пошитое на заказ, а купленное в магазине. Если в театре будет еще хотя бы одна женщина в таком же платье – это будет для меня удар!

– Смело надевайте, – посоветовал я.

В полночь она снова позвонила со слезами и угрозами. Оказывается, она наткнулась в театре на свое платье. Премьера была испорчена к чертям собачьим.

Я тут же возвратил время к нашему первому разговору, дождался ее звонка и отчеканил:

– Ни в коем случае не следует надевать это платье. Там будет другая мымра в таком же.

На следующий день она прислала мне через Толика коробку конфет.

Я завел специальную записную книжечку, где регистрировал точное время заказа, чтобы не терять ни минуты при возвращении. Теперь я прыгал точно к разговору с заказчиком, прямо к своей прорицающей фразе. И все равно эти скачки утомляли. Создавалось впечатление, что я не живу, а топчусь на одном месте. Я понял, что совершил ошибку, став пророком.

Мои родные тоже оказались втянутыми в эту историю. Только не папа. В погоне за международными событиями он все время колесит по земному шару и не всегда успевает следить за внутренними делами.

Так полгода назад он проморгал Светкино замужество, находясь в республике Мозамбик. Светка с Петечкой закончили школу и поступили в институт вместе. В принципе мы догадывались, что они когда-нибудь поженятся, не предполагали только, что это произойдет так скоро. В начале второго курса выяснилось, что им необходимо срочно вступить в брак. Я сначала не понял причины такой спешки, но потом догадался, что у Светки будет ребенок. Папа слал тревожные телеграммы из Мозамбика, пытаясь понять, что у нас происходит. Наконец мама сообщила ему о свадьбе, и он прислал оттуда самолетом посылку каких-то плодов, названия которых никто не знал. Плоды мы съели.

Вот и теперь, отправившись в Японию, он упустил важную веху в моей биографии. Я понимаю, безработица в Японии много важнее, но и собственный сын нуждается во внимании. Пока я больше видел папу по телевизору в рядах демонстрантов с микрофоном в руках.

Впрочем, я не слишком огорчался. Папа с его деловыми качествами наверняка потребовал бы от меня предсказания международных событий, а я в этом деле не очень силен.

В глазах Светки я вырос до потолка. Раньше она относилась ко мне с легким пренебрежением, считая себя много старше. Особенно заважничала, когда вышла замуж и забеременела. То есть наоборот. Хотя «иметь детей кому ума недоставало». Я ведь классику помню. Петечка это подтвердил, завалив после свадьбы зимнюю сессию и отправившись рядовым в город Шауляй в Литве.

После предсказаний его звонков сестра стала подлизываться ко мне. Ей не терпелось узнать – кто у нее будет: мальчик или девочка?

– А кого тебе хочется? – спрашивал я.

– Девочку.

– Мальчика, значит, будешь любить меньше?

– Да ты что?! Дурак!

– Тогда какая разница? – философски спрашивал я.

Ждать, когда она родит, а потом вернуться назад и сообщить ей результат, было бессмысленным расточительством времени. Поэтому я уклонился от ответа.

Что касается мамы, то с ней сложнее. Она сразу почуяла неладное, лишь только у меня появились часы. А когда посыпались заказы по телефону, мама проявила характер.