– Почему же. – Айвор задумчиво сощурил чёрные глаза. У тебя тоже есть колдун в личном владении, и он стоит дюжины человеческих искусников. Да, да, не моргай так недоверчиво, я о себе говорю. Другое дело, что идти против такого противника, не подумав хорошенько, чревато дурными последствиями. Поэтому я хочу, чтоб ты сперва навестил одну мою знакомую и расспросил её кое о чём.
– От твоих знакомых больше неприятностей, чем пользы, – хмыкнул Киллиан. – К тому же они, как правило, не рады о тебе слышать… Хорошо, схожу, и не сверкай глазами, я тебя всё равно не боюсь. Что именно спросить у этой твоей подружки?
– Спроси, не видела ли она новеньких на Полынной улице, – сказал Айвор, поглаживая корешок колдовской книги. – И не мелькал ли там человек с сагарисом.
– С чем?
– С боевым топором, что используют воины с Востока и некоторые жрецы, – туманно пояснил фейри. – Но тебе такие подробности знать ни к чему, а моя дорогая Морин поймёт и так… И, что ли, надёргай ей в саду нарциссов, отдай букет и… э-э… В общем, скажи, что я прошу прощения.
Киллиан подавил тяжёлый вздох.
– Полагаю, спрашивать, чем ты так её обидел, бесполезно?
– Не бесполезно. – Взгляд у Айвора забегал. – Но несколько нетактично. Иди, мой мальчик, и не слишком задерживайся. Если Морин расскажет тебе что-нибудь полезное – а она всегда знает уйму полезных вещей – мы отправимся охотиться на этого колдуна уже вдвоём. Ради счастливого воссоединения возлюбленных.
– Ради двадцати фунтов.
– Ты отвратительно прагматичен для своего возраста, – приуныл Айвор. Киллиан только плечами пожал.
«Побудешь тут романтичным, с таким-то транжирой на шее».
Перед тем, как уйти, Киллиан подозвал Нив и попросил её приглядеть за клиентами. Служанка поворчала, но согласилась, только попросила по дороге домой заглянуть в пекарню Мак-Кормака и купить пшеничного хлеба.
Киллиан пообещал и поспешил сбежать, пока других дел не поручили.
Полынная улица была одновременно местечком известным, но не слишком людным. Она утопала в ложбинке между двумя холмами – между вполне респектабельным кварталом и трущобами, прилегающими к шерстяной фабрике. Поговаривали, что в прежние времена все дороги Дублина уводили на Полынную улицу, но чем дальше, тем прочней становилась дурная слава, гуще зарастали пустыри вереском, брошенные дома – плющом, и вот в один прекрасный день выяснилось, что теперь далеко не каждый человек может попасть сюда. Лишь тот, кто знался с «добрыми соседями», танцевал на клеверных лугах, имел долю древней крови в жилах или отчаянно нуждался в колдовстве, мог пройти на Полынную улицу.
Здесь торговали чудесами – вразвес и поштучно.
Прежде Киллиан уже несколько раз заглядывал сюда, но всегда в сопровождении Айвора и ночью… а вот днём видел это прелюбопытное местечко в первый раз.
На первый взгляд оно ничем не отличалась от бесчисленных базаров и рынков Дублина. Прилавки, уличные разносчики, торговцы чаем, пирожками, кресс-салатом и печёным картофелем, женщины с необъятными корзинами для покупок, дети, собаки, уличные воришки, разносчики газет… Но, если приглядеться, можно было заметить прячущиеся в тёмных нишах ступени, ведущие отнюдь не в аккуратные лавки, вроде магазина писчих принадлежностей на Конном проспекте, а в мрачные заведения, где окна густо затягивал ядовитый плющ, а на витринах встречались жутковатые диковинки, вроде чумного дыхания в склянке из мутного стекла или черепа карлика-циркача.
По заверениям Айвора, Морин обитала в одной из таких особенных лавочек, попасть куда без приглашения или острой нужды было невозможно.
– Так-так, – пробормотал Киллиан, застыв в самом начале улицы. – Значит, недалеко от покосившегося дома с проваленной крышей, у порога растёт куст жимолости, а на двери приколоты ягоды остролиста… О, вот и нужное место!
По ступеням, почерневшим и шатким, Киллиан поднимался с осторожностью. Толкая дверь, украшенную алыми, словно только что сорванными ягодами, он ожидал, что из лавки повеет сыростью и гнилью, и сильно удивился, почуяв густой запах копчёностей, как в колбасном ряду.
– Кого-кого занёс южный ветер, недобрый ветер? – проскрипел из темноты голос, подходящий высохшей от времени старухе или ожившему тележному колесу. – Ну-ка, отзовись, назовись да покажись!
Киллиан хотел было громко представиться, но вспомнил советы Айвора и вовремя прикусил язык. Называть своё имя колдунам и фейри – худшая глупость, которую можно натворить.
– Я, э-э-м, от Айвора. Он извиняется и шлёт букет нарциссов, – выпалил Киллиан на одном дыхании и приготовился бежать, пригибаясь и петляя, если что не так пойдёт.
Но нарциссы, видимо, смягчили гнев хозяйки дома.
– Ах, паршивец, помнит, что мне любо, – мечтательно проскрипел голос и дотошно уточнил: – А он сильно извиняется, от души?
– Да какая ж у фейри душа, – пожал плечами Киллиан и добавил: – Но не врёт, кажется, правда сожалеет.
– И смертных мальчишек с извиненьями посылает? Вот ведь трус, – причмокнули в темноте. – Ладно, ступай ближе и давай мне цветы. Посчитаем, что простила я этого обалдуя. А больше ничего не передавал, цветочки только?
– Ещё вопрос передавал.
В темноте фыркнули.
– Кто б сомневался.
Киллиан осторожно подошел ближе, ожидая увидеть в любой момент старуху, карлицу или какую-нибудь фейри-полукровку с ослиной головой… и, когда разглядел хозяйку, не сумел не сдержать изумлённого возгласа.
– О… Вы… Морин?
– Она самая, кто ж ещё, – белозубо улыбнулась девица в тёмном вдовьем платье, сидевшая за прядильным станком. Косы у неё тоже были черны, как ночь, и обвивались вокруг головы царским венцом. На щеках от улыбки играли ямочки, как у пастушки с пасторальной картинки. И лишь одно портило впечатление – жуткий багровый шрам на шее, похожий на след от верёвки у висельника. – Что стоишь, иди сюда. Или спужался?
– Нет, – не моргнув глазом, соврал Киллиан. – Я просто наповал сражён вашей красотой. Мои комплименты, прекрасная леди…
Морин рассмеялась, слегка запрокидывая голову.
– Ай, льстец! Ну, считай, задобрил. Чего там от меня ему надо?
Передав куцый букетик хозяйке, Киллиан осторожно произнёс:
– Айвор хотел бы знать, не встречались ли вам недавно новые лица на Полынной улице. И люди с этим, как его… с сагарисом.
Морин, принимая цветы, привстала из-за станка и оперлась на прилавок.
– Чужаков, значит, ищет… Да ещё с сагарисом… И для чего, коли не секрет?
Здравый смысл подсказывал, что Морин лучше не лгать. Но и правду Киллиану говорить не хотелось, а потому он ответил уклончиво:
– Поговорить, наверно. Для начала. Кто-то что-то украл у кого-то, а нам теперь это где-то искать надо.
Морин прыснула смехом.
– Вот, значит, как? А что мне будет за то, что я видела?
Киллиан потупился, уткнувшись взглядом в неметёный дощатый пол.
– Гм… Вас поддержит то, что вы поспособствуете торжеству добра?
– Вот ещё, глупость какая, – возмутилась Морин и взмахнула букетом. – Пусть придёт ко мне, сам, как в старые времена.
– Я ему передам, – смиренно пообещал Киллиан.
Воцарилось долгое молчание. Никто не хотел заговаривать первым, потому что либо Киллиан должен был уступить и распрощаться, обещая привести Айвора к обиженной торговке, либо Морин – сдаться и рассказать, что знает, вперёд платы.
Киллиан тяжко вздохнул.
