Будда и Моисей

Предисловие автора

Когда я ещё, будучи студентом Канадзавского университета, жил, учился и работал в Японии, то познакомился в небольшом городке Ёсида-мати префектуры Ниигата с настоятелем дзен-буддистского храма «Роккакудзи» отцом Гонгэ. Он был родом из этого городка, который я скорее назвал бы большим селом, да и назывался-то он словом «мати», как селение, в отличие от понятия «тоси», что означает небольшой городок. В этом городке у него жили родственники, и он приезжал их навещать. Его храм находился высоко в горах Синано, в тех местах, о которых писал ещё в своё время знаменитый писатель Симадзаки Тосон, произведения которого мне также нравятся, как и повести моего любимого писателя Тургенева. Кстати, в их стилях есть много общего, возможно, Симадзаки Тосон писал свои произведения после русско-японской войны 1905 года, находясь под впечатлением от романов нашего писателя, с которым впервые познакомилась тогда японская интеллигенция.

Я встретился с отцом Гонгэ на одной пирушке у мэра. Местное общество было дружное и сплочённое, почти все жители городка знали друг друга. Когда мы разговорились с отцом Гонгэ, и я ему чем-то понравился, он стал говорить мне очень странные вещи. Речь зашла о романе Симадзаки Тосон «Нарушенный завет», и я сказал, что очень интересуюсь народом айну, аборигенами японских островов, о жизни которых писал автор романа. Я знал, что айну, заселявшие острова ещё до прихода на них японцев, отличаются от них внешне, у них растёт густая борода и многие из них голубоглазые. В основном они занимались скотоводством.

Будучи в Японии париями и считавшимися японцами «нечистыми», они как-то вообще выпали из внимания японской общественности. Мне очень хотелось встретить хотя бы одного айну, и тут вдруг отец Гонгэ мне объявляет, что один из его духовных воспитанников, монах Мосэ, является представителем этого народа. Более того, я узнаю со слов Гонгэ, что айну являются одним из затерявшихся в Азии колен евреев, которых когда-то в глубокой древности персы, пленив, увели из Земли Обетованной в Вавилон. Более того, храм Роккаудзи, в переводе означавший «Храм шести углов», имеет своим символ звезду Давида. Когда я это услышал, то почувствовал, что стою на пороге открытия, мировой сенсации. Пирушка продолжалась, и чем больше было выпито саке и пива, тем откровеннее становились наши разговоры с отцом Гонгэ. Узнав, что я изучаю японскую литературу и хочу стать писателем, он сказал, что некоторое время жил вместе с одним европейцем-писателем, который гостил у него в храме и тоже изучал японскую литературу. По вечерам тот писал рассказы о будущем.

– Как? – удивился я. – Он делал прогнозы на будущее, или же был фантастом?

Он рассмеялся и заметил:

– Ни то и ни другое. Он сам предсказывал будущее. Он просто слышал в шелесте листьев дерева шёпот тонких сущностей о будущем нашей планеты. Дерево само разговаривало с ним. Помните, как дело было с пелазгами у древних греком, с которыми тоже разговаривали деревья.

– Он слышал будущее? – я ушам своим не верил.

– Да, – ответил священник. – И очень страшное. Он сказал, что скоро Японии не будет. Вся она разрушится и уйдёт под воду.

– Он кроме вас ещё кому-нибудь это говорил? – спросил я.

– Говорил, но никто ему не поверил, посчитали его сумасшедшим.

– Однако, – признался я, – в такое трудно поверить.

– Вот и они так говорили, – сказал он, кивнув на моих японских друзей, предающихся веселью. – Пир во время чумы.

– А доказательства? – спросил я его.

– Есть доказательства, – сказал он, – я лишился двух своих учеников-монахов. Оба они исчезли, перешли в другое измерение, так сказать, в параллельный мир, или в иное время: в прошлое или будущее – этого я не знаю. Одного звали Хотокэ, а другого – Мосэ.

– Странные имена, – заметил я, – как я понимаю, Хотокэ переводится как Будда, а Мосэ – Моисей. А ваше имя пишется двумя иероглифами как «Воплощение»?

– Совершенно верно, – улыбнулся он.

– Неужели воплощение Будды!? – шутливо воскликнул я.

– Всё может быть, – добродушно рассмеялся он, – я пока сам этого не понял.

– И чем же занимались ваши ученики?

– Дело, которым занимались они, наши власти с американцами засекретили, – ответил он.

– Интересно, что же это за дело такое? – спросил я, ещё больше удивляясь.

– Дело об экспериментах НАСА с электронными ловушками, которые американцы расставляли по всей Японии возле самых старых деревьев.

– Зачем? – удивился я.

– Этого они нам не говорили. Проводили какие-то свои секретные эксперименты. Вы же, наверное, знаете, как трепетно японцы относятся к деревьям. Для нас буддистов, но особенно для синтоистов, дух дерева является богом, проводником в прошлое и будущее. Недаром когда-то в древности пеласги, жившие среди греков, также, как и этот писатель, по шелесту листвы дубов могли предсказать будущее. Ведь старые деревья являются самыми древними представителями жителей нашей планеты. А у нас в Японии есть деревья в возрасте нескольких тысяч лет. Таких деревьев больше не сохранилось в мире. И правительство их объявило национальным достоянием и сокровищем. Повсюду в мире деревья вырубаются, а у нас сохраняются. В Японии нельзя рубить деревья. Наша страна – единственная в мире, где площадь лесов увеличивается. Всю древесины мы ввозим в страну из-за границы. Дерево для Японца – святыня, потому что дух деревьев связан с прошлым и будущим, а их жизнь – с мировым вселенским временем. В моём храме тоже есть такое дерево, с духом которого он и общался.

– И что же ему сказал этот дух? – спросил я с замиранием в сердце.

– Он сказал, что приближается время мирового катаклизма. Япония затонет в мировом океане, как корабль. Погибнут почти все японцы. Исчезнет с лица земли Австралия, часть Америки и Европы, половина Азии тоже будет залита водой. Сохранится только Россия с западной и восточной Сибирью. Многие народы там найдут своё убежище.

– Неужели такие пугающие предсказания? – удивился я.

– И всё начнётся с Японии, – ответил Гонгэ, грустно покачав головой, – уже началось.

– Не может этого быть! – воскликнул я.

– Вот, – сказал он, доставая из своей дорожной сумки тетрадку. – Здесь он записал всё, что было, и что будет. Отдаю вам её, можете использовать, как хотите. Всё равно она здесь в Японии никому не нужна. Да и никто не понимает языка, на котором она написана. От неё у меня будут только одни неприятности с властями и американцами. Я специально её захватил с собой, чтобы передать вам. Может быть, вы с ним встретитесь и вернёте её ему. Он так неожиданно покинул тогда мой храм, что забыл некоторые свои вещи. Если вы его встретите, то напишите мне, я перешлю ему всё, что он тогда забыл у меня. Я пришёл на эту вечеринку лишь затем, чтобы встретиться с вами. Ну, а если не найдёте его, то уж пусть эти записи хранятся у вас. Всё равно, по его словам, скоро везде здесь будет вода. Может быть, в вашей стране найдутся благоразумные люди, чтобы подумать о будущем и как-то побеспокоиться о безопасности мира и человечества.

Я заглянул в тетрадь и очень удивился. Она была исписана по-русски почти каллиграфическим почерком.

– Так этот писатель русский? – спросил я у отца Гонгэ.

– Не знаю, кто он по национальности, но выдавал себя за немца. Знал хорошо немецкий язык, потому что носил с собой библию на немецком языке. Может быть, русский, может быть, еврей, а, может быть, немец. Но то, что он был православный, за это я ручаюсь. В деревне Ёсида он хотел открыть православную церковь. Но у него ничего из этого проекта не вышло. Потому что наши жители всегда придерживались традиционной веры, рождались синтоистами, а умирали буддистами. Он имел церковное имя Хризостом, но его все деревенские, почему-то, звали Христом Иесу – Иисусом Христом. Смеялись над ним, но на его проповеди ходили с интересом. Я думаю, что он путешествовал по Японии от русской православной церкви, но вот был ли он священником, я этого не знаю.

Я поклонился ему, поблагодарив за столь дорогой для меня подарок, ещё не совсем осознавая значимость этого дара.

После того вечера мы расстались с отцом Гонгэ, и он как-то выпал из поля моего зрения. Прочитав его тетрадку, вначале я отнёсся к ней как к курьёзу, не очень поверил тому, что там было изложено, но со временем меня стали одолевать сомнения. А может быть, всё, о чём он пишет в ней, и что очень похоже на сказку и местами даже на несуразицу, так мне казалось тогда, происходило на самом деле и может ещё произойти. Поэтому, предавая её гласности с некоторыми моими пояснениями, я снимаю с себя всю ответственность за изложенные там мысли, и надеюсь, что читатель сам сделает свои выводы. Мои пояснения приводятся только там, где нашему читателю может быть неясна мысль или источник, на который в своих рассуждениях ссылаются отец Гонгэ и сам этот таинственный миссионер. И ещё, он пишет о себе в рукописи в третьем лице с вымышленным именем, может быть, из-за своей скромности или конспирации. Я, чтобы не вносить лишнюю путаницу, просто назвал его Христом-спасителем, потому что до сих пор не могу понять, какая ему отведена роль в нашем мире.

Эта книга ещё может помочь тем, кто боится смерти.

Чистосердечно признаюсь, что раньше и я тоже боялся смерти, пока не попал в город Ёсида в Японии. Из разговоров с настоятелем буддийского храма Роккакудзи отцом Гонгэ и записей Христа-спасителя я понял, что наша жизнь неуничтожима, и мы вечны, хотим мы этого или нет. Живя в нашем общем доме, называемом Вселенной, мы путешествуем и попадаем из одного мира в другой, меняя нашу оболочку.

Отец Гонгэ считал, что в нашей жизни, как и во всей Вселенной, нет ни начала, ни конца, и ссылался на мнения древних учёных и философов, познавших мир. Так он говорил, что в своей книге «Значение знаков «Рассуждений и речей» и «Мэн-цзы»» знаменитый философ Ито Дзинсай (1627 – 1705) замечает: «Нынешнее мироздание – это вечное мироздание, вечное мироздание – это нынешнее мироздание. Разве есть у него начало и конец?» Поэтому человек, состоящий из энергии этого мироздания, живёт вечно, переселяясь из одной комнаты нашего общего Дома в другую.

Когда же я ему на это возразил, он привёл слова другого философа, учителя Накаэ Тодзю (1608 -1648), который в своём труде «Тодзю сэнсэй сэйгэн» – «Благие речи учителя Тодзю» говорит: «Поскольку всё множество вещей мироздания творится в свете божеств, сиянии духов, то если высветлить нашу светлую добродетель, обретём свет божеств и высветлим четыре моря (весь мир). Посему всё множество вещей мироздания находится в нашей светлой добродетели. Хотя заблуждающийся и думает, что сердце попросту находится в теле, на самом же деле, тело рождено в глубинах сердца. Посему для просветления взора нет различий между внутренним и внешним, тёмным и светлым, наличием и отсутствием». Поэтому мы никогда не умираем, а просто проходим через врата перерождения, которые ещё называем Вратами смерти».

Читая рукопись миссионера, я как бы заглянул через Врата смерти по ту другую сторону нашего бытия и полностью успокоился насчёт своего будущего. Я понял, что я неуничтожим. Если даже меня положат в гроб и зароют в землю, или взрывом моё тело разнесёт на части, а также, если я утону, и меня съедят рыбы, или меня кремируют и мой пепел развеют по всему свету, я не умру. Я перейду в другой мир, который является продолжением этого мира. Там, также, как и здесь, я буду находиться между шестью углами – четырьмя сторонами света, верхом и низом. Там меня ждет своё пространство, заключённое в новый «ящик Вселенной» с моими старыми друзьями и новыми знакомыми, с которыми я буду ряд встречи. Возможно, в одном из этих миров я познакомлюсь и с Вами.

До будущих встреч, дорогие читатели.

Автор.

Дневник миссионера

День первый «Два монаха»

Какая страна родилась в океане,

Где праздник справляют однажды в четверг?

К её берегам мысль с энергией тянет.

И тянет ковчеги для наций и вер.

Одно из пророчеств Мишеля Нострадамуса о России

Am Anfang schuf Gott Himmel und Erde.

Цель моего путешествия по Японии первоначально состояла в том, чтобы отыскать следы древнего исчезнувшего колена евреев, уведённых персами в Вавилон, для того, чтобы попытаться у них разыскать вывезенные ими святые книги из Земли Обетованной для исправления Ветхого завета Библии.

Отправляясь из России в Японию, я наткнулся на интересную заметку – «Курьёзы времени» в газете «Времена», в ней говорилось:

«До появления племени Ямато Японские острова были заселены айнами, которые там и поныне занимаются скотоводством. У них растут бороды, и они очень похожи на представителей одного из колен еврейского народа, затерявшегося на просторах Азии. Когда японское правительство поднимает вопрос о возвращении Россией «северных островов» Японии, то, может быть, стоит подумать о возвращении всего Японского архипелага Израилю? Ведь айны-евреи имеют притязания на владение этим архипелагом больше, чем сами японцы, по тому же общепринятому праву первооткрывателей и его первых жителей».

Поэтому в Японии я искал, в основном, следы древней Торы и остатки народа Моисея, и, к своему счастью, наткнулся на самого Моисея. В дзэн-буддистском храме Эйхэйдзи префектуры Фукуи, познакомившись с отцом Гонгэ, я узнал, что у него в северо-восточной горной части острова Хонсю в послушниках ходит сам Моисей. Я тут же сказал отцу Гонгэ, что еду с ним в Синано. Отец Гонгэ показался вначале мне несколько странным человеком. Это я понял из некоторых его рассуждений. Он говорил мне, когда мы вместе с ним ехали из Фукуи в сторону Ниигаты поездом «Синкансэн»:

– Мои монахи, двое учеников Хотокэ и Мосэ, когда перейдут из физического мира в мир иной, воплотятся в двух волнистых попугайчиков Чарли и Ричика. В детстве я держал двух таких попугайчиков в клетке в своей комнате. Эти монахи своим характером очень похожи на тех попугайчиков.

– А где сейчас эти попугайчики, – поинтересовался я.

– Они подохли, но это не важно, – продолжал он. – Впрочем, вернее будет, если я скажу так, что эти монахи и птички, являясь сами по себе прекрасными существами, вначале жили как птицы, а потом воплотились в монахов. Ведь духи существ живут вечно, только с каждым перерождением меняют своё воплощение.

– Интересная теория, – рассмеялся я.

– Но вот только не известно, в кого воплотятся монахи потом, когда вознесутся на небеса, опять в птичек или монахов.

Я захотел сменить тему, но старый бонза настойчиво продолжал:

– Вы скажите, что в моих рассуждениях нет логики, и ещё подумаете, что, я выжил из ума, говоря такие вещи на старости лет. Но прошу Вас, не делайте скоропалительных выводов. Потом вы всё поймёте сами. Я-то уж знаю, что в этом мире из-за непонятного хода времени вообще нет никакой логики.

Я ему ничего не ответил. Некоторое время мы сидели молча, глядя в окна на проносившиеся мимо нас клочки рисовых полей и подступавшие к морю горы.

Отец Гонгэ улыбнулся и нарушил тишину:

– Я вижу, что немного запутал вас, да и сам запутался, не совсем понимая, кто в кого и когда перевоплотился, но это не важно. Так же как ни важно и то, куда течёт время.

– И куда же оно течёт, – спросил его я, тоже улыбнувшись.

– Как-то одна тонкая сущность сказала мне, что в космосе частенько время движется вспять. Вначале звезда взрывается, а потом начинает сжиматься, образуя чёрную дыру, тогда-то течение времени вокруг неё начинает возвращаться в исходное положение. Вначале я не очень этому поверил, но когда позднее познакомился со всем разнообразием миров во Вселенной, то уяснил себе, что, вообще, мир алогичен, и над этим не стоит ломать себе голову. Одним словом, энергия переливается из одного места в другое, как деньги – из одного кошелька в другой. Но всё это тоже не важно. Это говорит о том, что всё в этом мире относительно.

– Вот оно что? – удивился я. – Вы знакомы с теорией Эйнштейна?

– Такой вывод я сделал ещё до знакомства с его теорией, – продолжал он, – и убеждён в этом сейчас, на старости лет, когда потерял всё в своей жизни и продолжаю терять остатки отпущенного мне времени. К сожалению, вся наша жизнь состоит из потерь. Таков уж наш мир. Череда потерь и приобретений сменяется чередой приобретений и потерь, но, в конечном итоге, мы ничего не теряем, а живём вечно, так же, как существуют вечно в пространстве материя и энергия.

Затем он стал мне рассказывать о волнистых попугайчиках, птицах его детства:

– Я родился в большой семье, где кроме меня было несколько братьев и сестер, а также жили два волнистых попугайчика: зелёный Чарли и голубой Ричик. За этими птичками ухаживал я, чистил им клетку, кормил и поил. Братьям и сестрам обычно было ни до них, они настойчиво учились, а я лоботрясничал. Нет, иногда, конечно, они играли с птичками, но чтобы вычистить за ними клетку – ни-ни. Вся грязная работа по уходу за ними доставалась мне. Однако я любил своих птичек. И как я плакал по моему попугаю Ричику, когда его задавила одна из моих сестёр, нечаянно наступив на него в темноте. Я очень скорбел по его безвременной кончине, потому что в жизни он чем-то был похож на меня. Он жил жизнью романтика и поэта, был несколько отрешённым от реального мира. Такие люди и птицы, я думаю, иногда и вам встречаются в жизни. Благодаря Ричику, я чуть было не научился птичьему языку. Даже не обладая задатками полиглота, я бы обязательно овладел этим языком, если бы он остался в живых. Тем более перед этим я начал уже понимать китайскую речь. А уж птичий язык, наверное, не труднее китайского. Ричик любил слушать радио, которое я всегда оставлял для него включённым, уходя из дому. Когда звучали песни, он так искусно подпевал, чирикая, что я диву давался его музыкальному слуху. Он имел привычку выбираться ночью из клетки и прогуливаться в темноте по всей квартире как лунатик. Эта привычка его и сгубила. Трагедия произошла зимой, и я не стал его хоронить – закапывать в холодную землю. Он любил свободу. И ещё любил купаться. Поэтому я завернул его в мешочек из фольги и спустил на воду нашей незамерзающей реки, как хоронят матросов в море. И он не утонул, а уплыл по мягким волнам по освещенной луной дорожке в Дальние Дали, во всеобъемлющую Вечность. Я надеюсь, что такое путешествие для него было приятным. Так я простился с моим другом, почти обретя с ним взаимопонимание. Вообще-то я верю, что существует птичий язык. Язык есть у всех живых существ в природе, даже у деревьев. Важно нам научиться понимать его. Вы скажите, что птичьему языку научиться невозможно. И вообще, спросите меня, существует ли птичий язык? Уверяю вас, такой язык есть, и на нём можно даже сочинять стихи. Просто мы, люди, вообще ничего не видим, что творится вокруг нас. Мы не знаем ни мира, ни жизни тех живых существ, которые живут рядом с нами. Я понял, что птицы общаются между собой на своём языке, когда жил ещё со своими родителями в нашем старом доме. Как-то раз, из-за того, что чердак нашего дома был плохо заделан досками, ко мне в комнату свалился с крыши крохотный птенец, которого я не мог своими силами выходить. Тогда я положил его в корзину, выложив дно сухой соломой, и подвесил на стене нашей бани (офуро). И что вы думаете? Воробьи, услышав писк птенца, собрались на проводах и стали обсуждать между собой, кто будет вскармливать его. Так они решили отдать его одной паре, которая потом и заботилась о нём. Других воробьёв эта пара к птенцу не подпускала.

Мы проехали Канадзаву, где была коротенькая остановка. Когда скоростной поезд отправился, отец Гонгэ продолжал:

– А вы когда-нибудь замечали, как реагируют воробьи на кошку, крадущуюся между грядок?

Я покачал головой.

– Они все хором на низких тонах начинают повторять: «Чук-Чук-Чук» – сигнал тревоги! И все птицы из кустов взлетают в небо, избегая опасности. Я могу привести тысячи примеров их разумной жизни, когда они, общаясь, находят разумные решения. Но речь сейчас не об этом, а о том, что мы, люди, часто не можем договориться друг с другом, если даже имеем общий язык. И уж тем более начинаем враждовать и навлекать на себя несчастья, если наши языки не похожи. Я думаю, что людей на земле не больше, чем птиц. Так зачем же нам враждовать и убивать друг друга?

Вспоминая о своём друге Ричике, а также о двух появившихся у меня позднее учениках-монахах, я подумал, а не найти ли мне человека, который мог бы записать все мои рассказы. Получилась бы хорошая книга о нашем общем взаимопонимании, о том, как сделать так, чтобы нам всем не враждовать, а дружить в этом мире. Ведь наша жизнь такая хрупкая и мимолётная. Может быть, лучше тратить наше время на любовь и на дружбу, а не на ненависть и вражду. Вот только жаль, что излагать свои мысли на бумаге я не могу. Во мне нет писательского таланта. И вот, к счастью, встретил вас.

– Но, зато, вы очень интересно рассказываете, – похвалил я его.

Отец Гонгэ оживился и, улыбнувшись, заметил:

– Рассказывать я умею. Но вот жаль, слово вылетит изо рта и исчезнет. Унесётся куда-нибудь как птичка. А если бы его записать, то оно останется запечатлённым на века. А есть вещи в мире, которые обязательно должны быть записанными, потому что они очень важны в жизни. К примеру, мои мысли о времени. Вот вы, вроде бы как даже священник, или имеете там какое-то отношение к церкви. Я думаю, что вам будет интересно то, что я вам сейчас скажу. Когда Бог говорил о сотворения мира за шесть дней, он имел в виду не земные дни, а вселенские. Было бы глупо думать, читая Святое Писание, что Бог создал мир за шесть земных дней. Тогда ещё и нашей земли-то не было. Он её только создавал. Поэтому и время было другое. Там в глубине Вселенной, где обитает ваш Вседержитель, время течёт не так, как у нас. Там нет месяцев и годов. Есть только Божьи дни. Ведь так?

Я кивнул головой.

– Так вот одна тонкая сущность, прибывшая из того мира, сказала мне по секрету, что сейчас во Вселенной идёт 21244-й день после сотворения мира. Но до сотворения мира было ещё 210 дней, когда Всевышний раздумывал, сотворить ему этот мир или нет. Ведь Бог живёт вечно, и у него нет ни начала, ни конца. Его время бесконечно.

Я ему на это ничего не ответил.

– Так вот, – продолжал он, – в нашей Вселенной с понятием времени дела обстоят совсем не так просто, как кажется на первый взгляд, пояснила мне небесная сущность. Есть время божье, есть время небесное и есть время земное. И каждое из этих времён идёт по-разному. Иногда то или иное время начинает идти вспять или перехлёстывает друг друга. Так, Бог живёт по одним часам, тонкие небесные сущности – по другим, а люди и весь животный мир на земле – по третьим. Поэтому наш земной день не равен ни дню Божьему, ни дню небесному.

День клонился к вечеру. Поезд проехал города Тояма, Касивадзаки и Нагаока. Не доезжая до Ниигаты, мы с отцом Гонгэ вышли на небольшой станции. Там нас ждали монахи Хотокэ и Мосэ, вызванные специально отцом Гонгэ из храма для встречи с нами. Монахи поклонились. И вдруг Моисей вместо приветствия сказал фразу, которая основательно поразила меня:

– И сказал Бог, обращаясь к Моше: «Взойди ко мне на гору и будь там; и я дам тебе скрижали каменные, и Тору, и заповедь, которые я написал для наставления народу». И встали Моше и Йегошуа, служитель его, и взошёл Моше на гору Всесильного. А старейшинам сказал: «Ждите нас здесь, пока мы не возвратимся к вам, вот Агарон и Хур с вами: у кого дело есть, пусть приходит к ним». И взошёл Моше на гору, и покрыло облако гору.

И осенила слава Бога гору Синай, и покрывало её облако шесть дней, и позвал Он Моше на седьмой день из облака.

И явилась слава Бога в виде огня, пожирающего на вершине горы на глазах у сынов Израиля, и вошёл Моше в облако. И был Моше на горе сорок дней и сорок ночей.

Так начался мой первый День на священной горе храма Роккакудзи.

Продолжение Дня первого «Предупреждение ангела»

Настанет день, настанет час, придёт Земле конец,

И нам придётся всё вернуть, что дал нам в долг Творец.

Но если мы, Его кляня, поднимем шум и вой.

Он только усмехнётся, качая головой.

Курт Воннегут «Колыбель для кошки»

Поднимаясь высоко в горы, я увидел небо. Мы взбирались по крутой тропинке, пролегающей между скалами. Монахи несколько ушли вперёд, мы же с отцом Гонгэ шли позади. Отца Гонгэ никак не оставляли воспоминания о его волнистых попугайчиках. Он говорил мне тихо:

– Вот смотрю на моих учеников Хотокэ и Мосэ, которых я люблю нисколько не меньше моих птичек, и думаю. Человеческое сердце всегда должно быть сострадательным к нашим младшим собратьям на земле: к птицам, животным и насекомым, именно потому, что часто причиной их гибели являемся мы, люди. Мои ученики тоже жалеют птиц и животных. Птиц и людей связывает Небо. Птицы могут подниматься в небо физически, мы же постоянно поднимаемся туда мысленно. Мои ученики тоже частенько воспаряют в небо подобно птицам. Может быть, они и были в своих прошлых перерождениях птицами? Особо их образованием я не занимаюсь, да они и сами впитывают все знания в себя как губка. Поэтому я предоставляю им всегда полную свободу выбора, не понуждая их к учениям никакого из буддийских направлений. Они берт всего понемногу от школ Тайдай, Сингон, Кэгон и Дзэн, которые, так или иначе, изучали Небо. Я думаю, что сейчас они более начитанные, чем многие настоятели храмом – мои знакомые. Но главное их преимущество – это их духовная чистота. На свете нет безгрешных людей, но я считаю их святыми.