Двухголовая химера

Пролезть в небольшое искривлённое отверстие даже худому и гибкому Рэну оказалось сложно. Ободрав бока, охотник протолкнул себя внутрь, но не успел сгруппироваться и рухнул в темноту, сильно ударившись головой. На миг оглохнув и ослепнув от боли, пуэри схватился за ушиб и попытался встать.

Сначала из кровавого тумана вынырнула рука, испачканная в крови. Затем вспыхнула трещина в стене – по ту сторону шёл бой. И, наконец, пришёл холод.

Рэн стоял по колено в ледяной воде. Темнота подземелья, словно нехотя, рассеивалась, хотя лучше от этого не становилось – перед глазами всё плыло. Ноги, запинаясь о воду, передвинулись – шлюп, шлип, шлёп. Дурнота. В ней плескалось помещение – тесное, с низким потолком и пузатыми стенами. Среди замшелых каменных блоков торчали железные кольца, на которых висели ржавые остатки цепей. В дальней стене темнел проём. Ноги сами собой понесли охотника к нему.

Голова гудела, точно металлический котёл, по которому колотили молотами десять кузнецов сразу. Обоняние обжигала вонь, которую Рэн не мог распознать. В мозгу металась ошалелая мысль о том, что нужно идти, но куда? Пуэри не мог вспомнить. Поэтому шёл наугад.

Подземелье казалось бесконечным – или же у охотника просто отказало чувство времени. Света от анимы не хватало, чтобы ясно различать окружение, так что пуэри перемещался от силуэта к силуэту. Чёрное пятно в углу оказалось горой полусгнивших доспехов. То, что Рэн принял за занавеску, вдруг жалобно скрипнуло от его прикосновения и обвалилось – это была проржавевшая решётка. Под ноги то и дело попадалось что-то твёрдое, из-за чего охотник пару раз едва не упал, но при этом и не подумал наклониться и посмотреть, что это. Просто не сообразил.

Каким-то чудом пуэри вышел в коридор, где через равные промежутки из стены торчали держатели для факелов – разумеется, пустые. Потом был круглый зал с множеством камер, отгороженных решётками. Вокруг не было ни души, но охотник всё отчётливее ощущал чьё-то присутствие, даже сквозь туман в раскалывающейся голове. Рэн дёргано озирался, вертелся из стороны в сторону, но видел лишь темноту, которая комьями сгущалась поодаль. А потом он забрёл в комнату с каменным столбом посередине, и вдруг ощутил, как в голове проясняется.

На столбе был распят мертвец. Руки и ноги прикованы стальными обручами, каждая по отдельности. На шее – массивный железный обруч. В темноте тело казалось совсем свежим, но стоило Рэну зажечь крошечный люмик, как оно обратилось в мумию. Кожа высохла, посерела, облепила кости; вокруг рта покойника засохла белёсая слизь, нос провалился, запястья и щиколотки совсем почернели от соприкосновения с ржавым металлом. В дырах на щеках проглядывали кривые жёлтые зубы. На шее у трупа висел какой-то кулон. Рэн, постепенно приходя в себя, наклонился поближе, чтобы рассмотреть безделушку.

И тут мертвец закричал. Громко, пронзительно, истошно – как живой человек, с которого по меньшей мере сдирают кожу. Его вопль точно ножом разрезал завесу в голове пуэри, разнёсся по подземелью, вкрутился в уши, а Рэн даже не мог их зажать. Он только пятился, вытаращившись на мученика; тот бешено рвался и извивался в путах, которые, несмотря на все его усилия, не поддавались ни на гран.

В этом вопле слышались слова, которых Рэн не знал, и мучения, которых он не ведал. На миг охотнику даже показалось, что так звучит вечность, переполненная болью – настолько душераздирающе звенел крик. И чем дальше, тем меньше он напоминал человеческий.

Сердце зашлось в барабанной дроби. Кожа покрылась ледяными мурашками. На миг проскочила мысль: «мне снится кошмар». Рэн даже зажмурился, надеясь не то сморгнуть увиденное, не то проснуться.

Но когда его глаза снова открылись, стало ещё хуже.

Вокруг стояли мертвецы. Десятки мертвецов. Как и распятый, они сохранили мало человеческого – разве что форму. И все они смотрели на столб, на котором извивался их собрат.

От неожиданности пуэри вскрикнул и снова попытался прогнать наваждение, но напрасно. Его крик словно вывел толпу из оцепенения: человеческие голоса начали выстреливать из высохших глоток один за другим – вопли боли, истеричный смех, плач, рычание. Вкупе с криком распятого эти звуки так резали уши, что пуэри зажал их руками. Рэну хотелось убежать, но кадавры – язык бы не повернулся назвать их людьми – стояли слишком плотно, без малейшего просвета. Больше того – толпа пришла в движение.

Сначала охотник подумал, что всё это иллюзия, но после первого же толчка в бок понял, что всё совсем не так. И только тогда сорвался с места.

Его хватали за руки, ноги, плечи, в него врезались всем туловищем и хрипели прямо в уши, но пуэри остервенело пробивался прочь из этой толчеи. На первый взгляд вялые и неуклюжие, кадавры порой начинали двигаться с пугающей быстротой. Они нападали не только на Рэна, но и друг на друга: валились в воду, били наотмашь, впивались беззубыми ртами в кожу, но тела их были словно заговорённые – они высохли и почернели, но никак не распадались в прах.

Чьи-то пальцы ухватили Рэна за лодыжку, он потерял равновесие и упал; из воды прямо ему в лицо скалился проломленный череп. Орущая толпа тотчас обрушилась сверху, придавила, ткнула носом в груду костей. Руки упёрлись в пол, толкнули его – без толку, слишком тяжело. Рот распахнулся, выпуская в воду панический крик, который пузырями скользил по лицу наверх, туда, куда охотник не мог выбраться. Нет, он не понимал, что лишает себя последнего воздуха. Вместо дурноты в его голову неистово стучалось безумие, а в глаза с любопытством заглянула сама Смерть.

За несколько мгновений до того, как пуэри втянул в лёгкие воду, что-то щёлкнуло у него в уме – и альтер, сминая пространство, вырвался из Эфира. Он в два счёта раскидал тела, что мешали Рэну подняться; через миг охотник уже стоял на четвереньках и дышал через кашель. Сделав своё дело, двойник тут же исчез. Пуэри, не теряя времени, снова побежал.

Толпа поредела, бежать стало проще, но легче от этого не становилось. Охотник понятия не имел, куда бежит, превратившись в чистый рефлекс. Если бы он начал думать, то непременно сошёл бы с ума. Он увидел, как один из мертвецов с жутким криком бился головой о стену – смачно, с оттягом – и при каждом ударе череп с хрустом проминался, а потом снова восстанавливал форму. Словно плети хлестали срывающиеся голоса, а громче всех где-то позади исходил воплями распятый.

Рэн метался среди искорёженных временем не-трупов в ужасе – от того, что оказался в желудке огромного каменного монстра, который переваривал не тела своих жертв, но их души. Казалось, ещё немного, и разум охотника сотрётся, исчезнет, оставив после себя лишь неумирающую телесную оболочку. Тогда последний в мире пуэри останется здесь, в пропитанной мучениями и страхом темноте… навечно.

Каким-то чудом ноги вынесли Рэна на лестницу. Навстречу ему вышел солдат в полном доспехе, с копьём – и прежде, чем пуэри успел хоть что-то предпринять, прошёл сквозь него. Чувство от этого возникло такое, словно в охотника ударила молния, а призрак его даже не заметил. Он просто дошёл до последней ступеньки и исчез.

Рэн сломя голову бросился дальше. Анима налилась чистой синевой и жгла горло, альтер в Эфире бесновался – от висящей в воздухе магии было трудно дышать. А может, это замок хотел задушить последнего из живых?

Одолев два пролёта, пуэри ввалился в комнату, где прямо на потолочном крюке висел, раскачиваясь, скелет. Каким-то образом он не только не рассыпался, но и вообще не умер – он щёлкал челюстью, дёргал фалангами верёвку и дрыгал ногами, точно вытанцовывая нечто дьявольское под стук собственных костей. В отличие от остальных несчастных, он будто бы понял, что Рэн ещё живой, а потому при виде него забился ещё сильнее, замахал руками. Однако верёвка, обхватившая его шейные позвонки, словно была из гибкой стали – сколько бы времени не прошло, она ничуть не истлела.

Вжимаясь в стену, охотник двинулся вдоль неё. Силы его были на исходе – за вызов альтера в чужой для него материальный мир пуэри буквально расплачивался своим здоровьем. Скелет выгибался дугой, клацал челюстями и пытался дотянуться до охотника, но не мог. Вдруг потянуло свежим воздухом; Рэн быстро огляделся, и, обнаружив дверной проём, кинулся туда.

В соседней комнате за столом сидела ещё одна мумия, бьющая себя в грудь кинжалом; охотник на неё почти не посмотрел. Он увидел выход на улицу.

Едва над головой между башней и стеной мелькнуло чёрное небо, ноги пуэри подкосились. Он упал прямо в подворотне, в густую мокрую траву, которая за бесчисленные годы вскрыла и искорёжила древнюю брусчатку.

Какое-то время Рэн просто лежал и наслаждался дождём, не в силах ни о чём думать. Потом он словно случайно вспомнил о друзьях, которые прямо сейчас ожидали его подмоги, и с трудом поднялся. Впереди виднелся проход во двор. С полным ощущением, что худшее позади, охотник направился туда.

Но стоило пройти несколько шагов, как кошмар заиграл новыми красками.

*      *      *

– В сторону! – крикнул я, бросая очередную ледяную глыбу.

Кир проворно отскочил, и снаряд, пролетев мимо него, смёл двух мутантов, зашедших копателю за спину. Почти сразу пришлось и самому прыгать в сторону, чтобы избежать встречи с когтями другого хищника. Гном тут же подоспел, с рёвом рубанул врага по шее; топорище не выдержало такого испытания и сломалось. Несмотря на это удар возымел действие – монстр повалился наземь со сломанным хребтом.

Это была уже третья атака, которую мы отбили. Щит мне пришлось убрать, потому что на него уходило слишком много сил – намного больше шансов у нас оставалось в рукопашной с применением магии, чем просто в рукопашной.

Я бросил Киру свой второй меч. Тот ловко поймал оружие и, снова становясь в стойку, выкрикнул:

– У меня три!

– Пять, – сказал я, держась за бок, в который совсем недавно угодил костяной шип ныне мёртвого мутанта.

Стая, хоть и уменьшившаяся в размерах, даже не думала отступать. Монстры, стрекоча, ходили по краю светового круга и снова выбирали момент для атаки. Их оставалось не меньше двух десятков. Если бы не ливень, я бы просто забросал их огнешарами, но влажность сводила эффективность огненной магии на нет, так что экономить силы не получалось.

– Опять собираются, – Кир сплюнул. – Где уже там Рэн? А то меня, кажись, на всех не хватит!

– Что-то с ними не то, – сказал я, восстанавливая дыхание. – Атакуют как безумные. Для них это явно не просто охота.

– Да что ты говоришь! – копатель вытер лицо рукавом. – А я-то думал, что мы им настолько понравились, что они просто не могут нас отпустить!

Хищники снова подбирались всё ближе. Сначала они набросились гурьбой, но быстро сообразили, что так я просто раскидаю их магией. В третий раз они уже нападали поодиночке, стараясь окружить и зайти за спину. Мои ушибленные рёбра говорили в пользу того, что новая тактика работала лучше.

– Если так пойдёт, они нас просто возьмут измором, – я следил за приближающимися тварями. – Надеюсь, у Рэна там дела идут лучше.

– Не ной только, – отрезал Кир. – Отобьёмся. А если нет, то всё равно славно подрались. Я вон даже последний топор сломал…

– Ну-ну, давай без предсмертной храбрости. В этот раз попробуем встать чётко между башен. Когда поближе подойдут, я попробую их оглушить звуковым взрывом. Увидишь, что падаю – падай тоже. И уши зажимай.

– Мы сами-то этот взрыв переживём?

– Не знаю, но у меня больше идей нет. К тому же, у нас преимущество.

– Какое это?

– Мы знаем, что будет взрыв, а они – нет.

Гном на это только фыркнул.

– Всё равно нам конец, если Рэн не откроет ворота, – пробормотал я себе под нос.

Шестеро мутантов отделились от стаи и ровным полукругом пошли на нас, не переставая рычать.

Хочу на год назад, вдруг подумал я. Надоели приключения. Вот бы как тогда: спокойная, размеренная жизнь в замке, захотел – на прогулку уехал, захотел – спать завалился, не боишься никого и ничего, ешь вдоволь, одет и обут. Не то что сейчас.

Языки болотников затрепетали в знакомой манере – над холмом взвился хищный стрёкот. Когти всё сильнее цепляли грунт, оставляя глубокие борозды, в которые тотчас натекала вода. Движения монстров были подчёркнуто неспешными, почти ленивыми, но в глазах их горела нетерпеливая злоба. Я переводил взгляд с одного мутанта на другого и прикидывал, кто из них попытается разорвать мне глотку первым.

Сзади раздался глухой стук.

Мы с Киром переглянулись.

– Рэн? – крикнул гном через плечо. – Это ты?

Ответа не последовало; вместо этого протяжно заскрипела одна из створок. Мы с Киром, не сговариваясь, попятились. Хищники остановились и сверлили нас взглядами из глубины черепов.

Да они же не собираются нападать, осенило меня. Вот почему они гнали нас, а не окружили. Они тоже боялись. А почему? Да потому что я запугал их ещё при первой встрече. Переборщил. Наверное, они решили, что мы слишком опасны, чтобы шастать по их территории – поэтому стремились прогнать любой ценой.

Створка за нашими спинами дрогнула от удара. Потом ещё раз. Сдвинуть с места вросшую каменную плиту – та ещё задачка. А вросла она давно и прочно. Явно не пару столетий назад. Наверное, как раз тогда, когда случился этот дикий магический катаклизм, фон которого ощущается в Эфире до сих пор.

Постепенно ворота стали сдавать. Створка сначала сдвигалась рывками, поднимая перед собой землю, потом поползла плавнее. С другой стороны до нас донёсся крик Рэна, упирающегося изо всех сил. Вскоре образовалась щель, достаточная для того, чтобы просунуть в неё руку, и в ней показался толстый железный лом – пуэри пытался открыть ворота при помощи рычага, но тот оказался слишком ржавым и согнулся. Мы с Киром плюнули на мутантов, схватились за открывающуюся створку и, упираясь ногами в другую, потянули что было мочи. Воротина подалась; мы быстро протиснулись внутрь. На обратной стороне створки обнаружилось кольцо, потянув за которое мы вновь закрыли ворота, и тут же сползли на землю в изнеможении.

Стрёкот с другой стороны стены стихал.

– Я уж думал, ты пропал, – отдуваясь, сказал Кир.

А я вдруг почувствовал, что мне в замке очень не нравится. Не нравится настолько, что я бы предпочёл остаться наедине со стаей мутантов.

Магия этого места будто забиралась под кожу и ползала там сотнями жирных червей.

– Пойдёмте отсюда скорее, – сказал бледный, как полотно, Рэн. – Ни секунды здесь не хочу находиться.

– А в чём дело? – спросил гном, который не мог чувствовать того, что чувствовали носители Дара.

Пуэри только мотнул головой и, пошатываясь, пошёл вглубь замка. Мы с копателем переглянулись и пошли следом. Возле ближайшего угла Рэн остановился, чтобы подождать нас.

И тогда мы увидели.

В древних стенах сражались и умирали люди. Они выглядели как живые: можно было разглядеть каждую родинку на лице, каждую каплю крови, услышать каждый крик и предсмертный хрип. На лицах людей читались настоящие эмоции.

Но трава под ними не проминалась.

– Это призраки, – сказал, словно выплюнул, Рэн. – Они не видят нас. Можно пройти, – и пошёл в самую гущу сражения.

– Бездна, – выдохнул гном и, стиснув зубы, двинулся следом.

Замок оказался большим настолько, что вмещал в себя полноценный жилой район. Мы шли на запад, пытаясь сохранить направление в многочисленных поворотах. Камень местами так пропитался копотью, что даже многие века не смогли стереть эту черноту. Некоторые дома лежали в руинах, другие стояли разрушенные только наполовину. И всюду, всюду мелькали призраки.

Они делились на две группы: первые – в красных доспехах, вторые – в разномастной одежде, порой вообще не имеющей отношения к защите. Дрались они так, словно завтрашнего дня больше не существовало, а остался только сегодняшний бой. Да и не бой даже, а бойня: здесь не было атакующих и защищающихся. Были только истребляющие и истребляемые. А жертвами в итоге оказались все.

Сражение, закончившись, начиналось снова. Убитые исчезали и появлялись на прежнем месте, чтобы снова быть убитыми. Смерть здесь перешла в новое качество, из мига растянувшись на целую вечность. Настоящие тела погибших давно рассыпались прахом, а души их умирали снова и снова, но никак не могли умереть до конца. Феноменальный, чудовищный по своим масштабам возврат удерживал их между прошлым и будущим, обрекая на вечные муки. От боли и ужаса здесь кричал сам воздух – и мне казалось, что я дышу чистой смертью.

Следовало поскорее пробежать тот участок. Незачем нам было озираться и приглядываться к происходящему – среди нас не было наивных детей, каждый и так знал, насколько ужасной может быть война. Но мы всё же смотрели. Не могли не смотреть. Разлитая повсюду Ненависть властвовала в замке безраздельно, заполняла собой каждую трещинку, лезла в уши, глаза, нос и лишала воли, заставляя смотреть на себя, паршивую уродину, и трепетать.

Двое солдат, попавших в окружение, спиной к спине отбивались от десятка врагов. Их судьба не вызывала сомнений, но они всё равно сражались до последнего. И вот, один из них пропустил удар, другой, и упал под ноги товарищу, который даже не заметил этого в пылу сражения. Воин в красном доспехе, прикончивший первого солдата, просто воткнул в спину второму окровавленный до рукояти гладиус.

Мы шли дальше.

Вдоль одной из стен нападающие выстроили сдавшихся, поставив их на колени. Офицер в шлеме с высоким плюмажем переходил от одного пленника к другому. Он медленно, будто даже с наслаждением вскрывал глотки побеждённым и смотрел на бьющие из ран алые ключи. Обречённые не выдерживали, вскакивали и бросались на своих убийц. Их валили наземь и рубили на части, точно туши на бойне.

Дальше, на одной из улиц, через открытые двери одного из домов мы видели, как солдат насилует женщину, перегнув её через стол. Сзади к нему подскочил мальчик лет тринадцати и воткнул кухонный нож насильнику в хребет. Тот упал замертво. Парнишка подскочил к матери и попытался поднять её, чтобы увести. Женщина рыдала и не реагировала на сына. Уже через несколько секунд в дом вломились другие убийцы. Матери они распороли живот. Мальчишке вогнали его же нож под подбородок.

Я оглянулся на Рэна. На его лице застыла не гадливость даже, а какая-то смесь отвращения с отчаянием. Это меня взбесило. Конечно, снобизм более совершенной расы! Что он знает о людях, кроме прочитанного в книжках? Что он вообще знает о страданиях человеческой души? В их идеальном мире небось даже заноза в пальце считалась за тяжкую рану…

Но сказал ли я пуэри хоть слово? Конечно, нет. Его презрение к людям жгло меня не хуже калёного железа, но это не значит, что я сам их не презирал. А ещё я стыдился. Очень удобно было в тот момент думать – я всё же не человек. У меня нет родителей, нет судьбы – точно не человек. Я не имею отношения к расе, учинившей всё это. У меня нет ничего общего с теми, кто из века в век проливает океаны крови и слёз. Но почему же тогда так сильно, жгуче, до одури стыдно?

Несколько солдат в красном бросали схваченных в замке стариков, женщин и раненых в глубокую яму. Рядом стоял худой, осунувшийся человек в балахоне и отстранённо наблюдал за тем, как кричат и молят о пощаде люди, как они пытаются выбраться, хватаясь за края ямы, а солдаты, хохоча, отрубают им руки. Когда убийцы бросили в яму последнего из пленных, худой человек взмахнул руками – и её затопил жидкий огонь. Вопли сгорающих заживо утонули в рёве пламени.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

       По традициям гномьей общины, гномка не имела права носить длинные волосы до тех пор, пока не выйдет замуж. Если гном дарил гномке гребень, это означало предложение руки и сердца.