Цивилизация

Портьера окна на втором этаже, выходившего на сад, раздвинулась, створка рамы с перекрещивающимися импостами приподнялась, и в окне показалась молодая, длинноволосая девушка, с обесцвеченными красивыми прядями по последней моде.

–Доброе утро, мисс Адаез.

Огромный темнокожий мужчина, кативший перед собой тележку с садовым инвентарем, задрал бритую наголо голову вверх, глядя на девушку. Его широкая физиономия расплывалась в радостной улыбке, демонстрируя крепкие белоснежные зубы, способные перекусить не только какую-нибудь куриную косточку, но и что-то сопоставимое с берцовой костью homo sapience. Впрочем, несмотря на свои внушительные габариты, человек этот излучал тепло, дружелюбие и некое почтение, по крайней мере к той, которую он назвал мисс Адаез.

–Привет, Таф! —Девушка одарила чернокожего в ответ искренней улыбкой, в которой хоть и присутствовала доля некоторой иронии и превосходства, но в то же время ощущались мягкость и участие. Так обычно добрые хозяйки улыбаются своим лучшим работникам или любимым питомцам. Хотя любимых питомцев, как правило, лелеют гораздо более нежно, чем некоторых представителей рода человеческого, даже и связанных родственными или брачными узами. Как говорится в старом анекдоте: «Если вас обнимает, тискает и целует красивая девушка, то, скорее всего, вы померанский шпиц!»

–Сегодня будет хороший день, над горой ни облачка, мисс Адаез!

–Отлично, Таф, наши гости наконец смогут подняться на гору, а то просидели в ожидании два дня из-за тумана и облачности и начали уже волноваться. Кстати, как там дела с бассейном, насос заработал?

–Да, мисс Адаез, я заменил распылитель форсунки на насосе, теперь работает как надо.

–Хорошо, Таф, спасибо, увидимся позже.

Девушка помахала чернокожему гиганту и скрылась в комнате.

Небольшая комната служила одновременно кабинетом и гостиной. Два прямоугольных окна обеспечивали отличную освещенность комнаты. В одно окно была видна замощенная гранитной брусчаткой площадка, перед входом в отель, из второго окна открывался вид на чудесный сад. Письменный стол из темного благородного дерева с удобным креслом создавал антураж солидного офиса. На столе стоял монитор компьютера. Еще два монитора, на которые выходили картинки с камер слежения, установленных по периметру дома, в холле главного входа и на подъездной дороге, засаженной по бокам подстриженным кустарником, располагались справа от крутящегося кресла с удобной высокой спинкой. Слева от стола вдоль стены находился комод, на котором стоял большой телевизор. Напротив стояли угловой диван, небольшой журнальный столик и кресло. Шкаф с холодильником внутри, тумбочка с электротермосом и чайной парой, настольная лампа, бра на стене дополняли этот спартанский интерьер. Пара постеров на стенах, классические настенные часы и небольшая статуэтка скорее придавали более строгий вид помещению, чем разнообразили аскетичную гамму цветов офиса. Портьера в цвет оконных штор закрывала дверь, ведущую из кабинета в небольшую спаленку, в которой стояли широкая двуспальная кровать, платяной шкаф, подпирающий потолок, комод и туалетный столик с большим зеркалом. Здесь же находилась дверь, ведущая в ванную. Еще одна дверь кабинета выходила в общий коридор второго этажа. С первого взгляда становилось понятно – в этих апартаментах живет только один человек. А то, что этот человек —девушка, можно было определить, только заглянув в спальню и ванную, да еще и по еле уловимому аромату тонких духов, витавшему в воздухе.

Девушка, которую темнокожий слуга называл мисс Адаез, ( Адаез – дочь короля, принцесса. Имя африканского происхождения.)

присела к туалетному столику, взяла в руки жесткую массажную щетку и стала причесывать густые темно-русые волосы. Затем скрутила волосы в тугой хвост, заколола на затылке, приоткрыв белую шею. Покрутила головой, рассматривая себя в зеркало.

Увиденное вполне удовлетворило ее, поскольку девушка мягко и приветливо улыбнулась сама себе, продемонстрировав белоснежную полоску ровных некрупных зубов. Ее карие глаза при этом сохранили выражение скрытой, глубоко запрятанной боли, которая, впрочем, не всякому была бы видна, очевидно, что и не всякий был бы допущен к тайнам этой боли, встретив жесткий отпор. Вот девушка улыбалась, а через секунду губы крепко сжались, глаза словно потемнели, став непроницаемыми, почти черными, и в зеркало уже смотрела не молоденькая девушка, а матерая, жесткая и властная хозяйка положения, привыкшая командовать и требовать подчинения, оставаясь при этом весьма привлекательной и эффектной дамой.

Мисс Адаез было двадцать восемь лет, впрочем, это было не настоящее ее имя. Так, на африканский манер, ее звали лишь наиболее приближенные слуги. А таковых было всего трое. Гигант Таф, полное имя которого было Треоре Тафари, его престарелая тетка Этель, продолжавшая работать в отеле кем-то вроде экономки, а скорее бывшей негласной руководительницей всех темнокожих работников, так или иначе связанных с отелем. Старая негритянка являла собой некую хранительницу традиций и правил, которые неукоснительно соблюдались в отеле с тех пор, когда она, будучи еще молоденькой пятнадцатилетней девчонкой, впервые переступила порог этого дома. С тех пор минуло уже более пятидесяти лет, и шустрая, улыбчивая темнокожая девчушка превратилась в полную, вечно всем недовольную, ворчливую бабку с белыми буклями волос и россыпью мелких папиллом на лице и шее. Третьим приближенным слугой был худощавый метис Португез Джефферсон, исполнявший обязанности шеф-повара и по совместительству отвечавший за закупку продовольствия и бытовых мелочей. Все они жили в отеле на постоянной основе и в общем-то считали его своим домом. Остальные работники отеля были приходящими, некоторые работали довольно давно, другие выполняли только разовые поручения. Штат был небольшой, да и не требовалось много обслуги для компактного семейного отеля, созданного на основе старой голландской виллы. Номеров в главном здании отеля было всего двадцать, расположенных на двух этажах. Небольшой ресторан, комната для переговоров, холл, фитнес-зал, бассейн и крохотная спа-зона были в перечне предоставляемых услуг. Зато парк был довольно протяженный, ухоженный, засаженный самыми красивыми и яркими представителями местной фауны. За чистотой и опрятностью парка следил громадина Таф, являясь при этом начальником охраны, водителем и личным телохранителем белой хозяйки, которую Таф не то что любил, а просто боготворил и, не задумываясь, отдал бы за нее жизнь, если бы того потребовала ситуация. К счастью, природа наделила его такой фактурной внешностью и мощью, что у любого агрессора пропадало всякое желания вступать с ним в конфронтацию, язык прилипал к небу, и возникало желание стать незаметным, чтобы этот гигант не разозлился и не размазал глупца по асфальту. Таф не входил в помещения, даже если двери были самые широкие и высокие, он словно втискивался: сначала появлялась его огромная голова с белками больших глаз, затем протискивалось одно плечо, рука, порог переступала мощная нога в кроссовках пятидесятого размера и, наконец, вваливалось все это огромное, мощное, атлетическое тело. У всех присутствующих, особенно тех, кто видел его в первый раз, обычно пропадал дар речи на некоторое время, наблюдая, как Таф усаживается за стол, а его колени возвышаются над столешницей сантиметров на пятнадцать. Он с малых лет остался без родителей, и тетка Этель заменила ему мать, а старый хозяин, отец маленькой белой принцессы Адаез, был ему наставником, учителем и покровителем. Когда ему было семь лет, родилась маленькая принцесса. Он с затаенным дыханием заглядывал в корзинку с белым балдахином, которую тетка ставила на террасе доме, когда полуденная жара спадала и наступало время прогулки. Маленькие белые ручки, вздрагивающие и пытающиеся дотянуться до висящих погремушек, и гуканье младенца – вот и все, что мог увидеть и услышать Таф. Ближе его не подпускала строгая Этель, резко выговаривая: «Убери свою чумазую морду от госпожи, еще ненароком заразишь ею чем-нибудь, не смей даже дышать в ее сторону, а не то я тебе задам, бездельник». В части дома, отведенной под хозяйские комнаты, разговаривали все тихо, ходили на цыпочках, боясь потревожить маленькую госпожу. Вся атмосфера дома была наполнена радостью и в то же время долей обеспокоенности, как часто бывает, когда в доме появляется первенец. А через год разразилась беда. И в результате хозяева вместе с маленькой принцессой уехали, оставив Этель и Тафа присматривать за домом. С тех пор Таф томился долгим ожиданием увидеть вновь маленькую белую принцессу. Он думал, что это произойдет скоро, но шли годы, а маленькая госпожа не возвращалась, и это ожидание стало чем-то вроде несбыточной мечты, иллюзии, которая никогда не станет реальностью, но к которой надо готовиться, и поэтому надо учиться правильно и вежливо разговаривать, опрятно одеваться, не ковырять пальцем в носу и тщательно мыть свое растущее не по дням, а по часам тело, чтобы «не воняло от тебя, как от козла, – приговаривала строгая тетка, – а то приедет маленькая мисс и задохнется, пройдя по саду мимо твоей чумазой морды».

Мисс приехала, но приехала по прошествии такого срока, что само ее появление казалось больше иллюзией, чем реальностью, сломавшей привычный ход вещей и событий.

Имя, данное маленькой мисс при рождении, не имело ничего общего с африканским Адаез, кроме заглавной буквы. Так стали называть ее черные слуги, чтобы, по местному поверью, никто не сглазил маленькую девочку, узнав ее настоящее имя. Родители, потомки белых покорителей южно-африканского буша, назвали ее Арьей, не подозревая, что через несколько лет это имя будет известно во всем мире благодаря суперпопулярному сериалу, приобретшему многочисленных поклонников в разных уголках планеты. Мать Арьи, худощавая рыжеволосая женщина, не отличалась крепким здоровьем и долго не могла забеременеть. Британская кровь предков, текшая в жилах молодой Маргарет, не позволяла ей предаваться унынию, и она всегда высоко держала свою рыжеволосую голову, стойко встречая любые удары судьбы и веря в лучшее. Долгое ожидание ребенка, хождение по докторам и даже местным знахарям наконец-то завершилось, и Маргарет родила. Роды были тяжелые, преждевременные, и девочка родилась недоношенной и слабой. Муж Маргарет, Вернер де Виин, потомок голландских колонистов с примесью немецкой крови, с присущей ему педантичностью и аккуратностью организовал быт молодой мамы и новорожденной, расписав все необходимые процедуры и мероприятия буквально по минутам, и привлек самых лучших врачей-неонатологов, которых смог найти в Кейптауне. Туристический сегмент отеля был сокращен до минимума, чтобы ограничить нахождение посторонних людей в доме. Оставив несколько дорогих апартаментов для хорошо обеспеченных туристов и сделав упор на приватность, безопасность, тишину и комфорт, хозяину удалось сохранить доходность отеля, но уже не на том уровне, как прежде, отказывая в заселении молодым парам с детьми, искателям приключений и молодежным компаниям. Эти меры дали плоды. Новорожденная стала прибавлять в весе, хорошо развиваться, радуя родителей, и все пошло как надо и так, как хотелось. Девочка начала делать первые шаги, пытаться говорить какие-то слова, и вдруг катастрофа.

Тромбоцитопеническая пурпура – диагноз прозвучал если не как приговор, то как новый вызов и испытание для родителей. Вернер метался по Кейптауну в поисках лучшего специалиста. Девочку обследовали в местном госпитале, назначили дорогостоящее лечение, гормонотерапию, диету, определенный режим дня. Все это должно было дать результат, но, главное, нужно было надеяться, что организм ребенка, взрослея и развиваясь, сам сможет победить недуг. По крайней мере, такую надежду вселил в них лечащий врач. Вернер забросил все свои увлечения, рыбалку, которую он страстно любил, и охоту, на которую выезжал в основном за компанию, не с целью добыть трофей, а скорее больше с целью пообщаться с приятелями и насладиться ощущением своей способности добыть пропитание не в ближайшем супермаркете, а в диком буше, как было во времена первых поселенцев. Это была скорее дань зову предков, чем продовольственная необходимость. Кроме того, дополнительная тренировка навыков обращения с оружием и стрельбы для белого населения Южной Африки становилась вопросом жизненной необходимости, учитывая все более и более разраставшиеся противоречия в обществе. Маргарет, постоянно проводя время с дочерью, делала вид, что все идет как надо, она просто не замечала болезни дочери, принимала ситуацию абсолютно без всяких эмоций. Вернер не видел ни ее слез, ни проявления тревоги. Жена была собрана, тверда и хладнокровна. Каких это стоило ей усилий, Вернер не знал, но был благодарен ей за это, ее твердость и мужество помогали ему компенсировать тот страх и отчаяние от собственного бессилия, от невозможности изменить моментально ситуацию, что не давало ему спать по ночам и крайне изматывало. Синяки на теле маленькой дочери, кровавые папулы на ногах, ее пожелтевшая кожа и всегда грустные глаза ребенка, знающего о боли и страдании больше, чем иной взрослый, воспринимались Вернером как упрек, как доказательства его несостоятельности как отца и как мужчины. Он должен все исправить, изменить, помочь дочери стать здоровой. Это самоистязание и самобичевание здорово высасывало из Вернера энергию, но, с другой стороны, стимулировало его на поиск новых возможностей и вариантов лечения.

Так прошло два года. К сожалению, усилия и знания местных врачей не приносили особых видимых результатов. Гормональная терапия приносила некоторое облегчение, но болезнь не отступала. Вернер переругался со всеми врачами в округе, обвиняя всех в некомпетентности и тупости. Дела в отеле шли из рук вон плохо. Богатых клиентов, на которых рассчитывал сделать ставку Вернер, становилось все меньше и меньше, а перестроить и переформатировать профиль отеля под более многочисленный сегмент туристов не было сил и времени. И тогда появился этот русский, который явился как решение всех проблем Вернера, настоящий посланник небес.

У Вернера был старинный приятель Ник Ван дер Берг, бывший полковник морской пехоты, с которым Вернер несколько раз ездил на сафари, когда еще мог позволить себе такие развлечения. С тех пор прошло довольно много времени, но приятельские отношения сохранились, и Ван дер Берг каждый раз, когда приезжал в Кейптаун, созванивался с Вернером и с удовольствием откликался на предложение последнего поужинать в ресторане отеля и распить бутылочку женевера, этого напитка «голландской храбрости», который Вернер регулярно заказывал в Нидерландах, или рома. Во время одного из таких визитов бывший полковник морпехов, а ныне один из руководителей мощной структуры, частной военной компании узнал о проблеме Вернера – болезни дочери и пошатнувшемся положении отеля. Ван дер Берг предложил Вернеру встретиться с одним русским, который набирал рекрутов в новую структуру и который тесно сотрудничал c ЧВК ( ЧВК – частная военная компания.)Executive Outcomes. Вновь прибывшие на африканскую землю кандидаты в наемники нуждались в некотором адаптационном первичном лагере, где можно было бы легально разместиться без привлечения особого внимания, под видом транзитных туристов или любителей африканского

сафари, перед тем как раствориться на просторах Африки, влившись в боевое подразделение ЧВК Brahms International.

Отель Вернера как нельзя лучше подходил для этих целей. Немногочисленный персонал, отдельно стоящее здание и толерантность владельца – это было то, что нужно для

военных. Вернер, в свою очередь, получал постоянный приток клиентов.А поскольку сменяемость наемников была регулярной, въезд – выезд, в отпуск – на работу, на лечение

или навсегда на родину, этот ручеек клиентов хоть и не был мощным потоком, но тек стабильно и оплачивался достойно. Главное – не нужно задавать лишних вопросов и не болтать. Так в отеле стали появляться крепкие, спортивного вида постояльцы, непритязательные, неконфликтные, дисциплинированные и молчаливые, довольствующиеся сокращенным видом услуг и скромным питанием, селившиеся по четыре-пять человек в двухкомнатные апартаменты, предназначавшиеся прежде обеспеченным семейным парам. Такой контингент постояльцев, кроме неплохого дохода, обеспечивал еще стабильную и надежную охрану, поэтому от услуг охранного агентства Вернер смог безболезненно отказаться, сократив таким образом еще одну статью расходов.

Русский, с которым его познакомил Ван дер Берг, представился Алексом и, несмотря на некоторую недоверчивую предубежденность Вернера по отношению к русским, продиктованную, возможно, какой-то генетической памятью предков, оказался вполне симпатичным и располагающим к себе мужчиной, ровесником самого Вернера. Когда Алекс увидел в доме старые фотографии на стене в холле, где на одной был немецкий дед Вернера в форме офицера вермахта, а на соседней – дедушка Маргарет в форме британских колониальных войск, он удивленно прищелкнул языком, а потом, рассмеявшись, сказал: «А мой дед тоже в Берлине бывал и на стенах рейхстага расписался». Они долго потом сидели за бутылкой кальвадоса, рассуждая о превратностях истории, когда бывшие враги становятся союзниками, а былые союзники и соседи превращаются вдруг в непримиримых врагов. Маргарет довольно негативно относилась к этим дружеским посиделкам, опасаясь, что эти отношения до добра не доведут. Но семейная финансовая ситуация диктовала свои условия.

Помимо изменения формата пребывания постояльцев в отеле, Вернеру пришлось также создать экскурсионное агентство, специализирующегося на походах по достопримечательностям окрестностей Кейптауна, в особенности рекламировались многодневные сложные маршруты по тропам и предгорьям Драконовых гор и мыса Доброй Надежды. Это агентство обеспечивало приглашениями и легендой приезжающих гостей, объясняя любопытным, почему в отеле останавливаются сплошь крепкие мужчины в рассвете сил и почти не бывает женщин и детей. Вернеру приходилось часто отказывать желающим со стороны в экскурсиях, и это, в свою очередь, только раздувало интерес со стороны любителей горного трекинга и создавало легенду о крутости данного агентства и их экстремальных, захватывающих маршрутах. Поэтому время от времени приходилось собирать группы мечтающих о порции адреналина и африканских путешествиях и организовывать настоящие пяти-, семидневные походы по горам. Для этих целей Вернер привлекал обычно пару-тройку людей из проверенной гвардии Ван дер Берга, имеющих горную подготовку и не имеющих ничего против подзаработать на зачастую чудаковатых туристах, страждущих вскарабкаться на какую-нибудь отвесную скалу.

Лечение Арьи в местных клиниках зашло в тупик, никаких новых методов местные врачи продолжить не могли, а старые, проверенные, не работали. Вернер, перелопатив сотни статей в Интернете, понимал, что никаких гарантий ни один способ лечения не дает. И вот однажды он встретил статью о швейцарском чудо-докторе, профессоре Штайнмаере, который разработал свою новую инновационную методику в лечении подобных заболеваний. Метод был основан на строгом режиме и дозированной терапии с применением новейших, инноваци- онных препаратов и перманентным контролем состояния. Ле- чение требовало постоянного нахождения в клинике, где были созданы все условия, включая психологическую поддержку родственников и культурно-просветительские программы, направленные на обучение пациентов умению обустраивать свою жизнь и привычки с учетом своего диагноза. Статистические показатели этой клиники, которые были вывешены на официальной сайте, а также многочисленные видеосюжеты благодарных пациентов вселяли уверенность в правильности выбранного метода, о котором рассказывал солидный седовласый доктор с добрыми, всепонимающими глазами и проникновенным красивым баритоном. Вернер был заворожен этим чудо-доктором. «Надо ехать в Швейцарию», – заявил Вернер в один из дней, когда у дочери вновь произошло обострение и Маргарет вместе с девочкой в очередной раз отправились в местную клинику.

Маргарет была готова на все, лишь бы спасти дочь.

Приняв решение, Вернер не стал откладывать дела в долгий ящик и, списавшись по мэйлу со швейцарской клиникой, выслал диагностическую карту Арьи и принялся оформлять документы для поездки. Решено было вылетать всей семьей в Швейцарию. Маргарет будет неотлучно находиться с дочерью, а Вернер позже вернется в Кейптаун: отель нельзя было оставлять надолго без присмотра. Деньги на лечение требовались огромные, и те средства, накопления, которые лежали на банковских счетах, не могли покрывать расходы без обеспечения притока капитала. К счастью, нынешнее положение отеля было довольно стабильным. Кроме того, Алекс, принимая дружественное участие в семейной проблеме Вернера, предложил помощь знакомого управляющего с юридическим образованием, который снял с Вернера заботы о бухгалтерии и налоговых отчислениях. В самом отеле большую часть забот и контроля обслуги взяла на себя опытная Этель, правой рукой которой был подрастающий Таф.

Вернер мотался между Кейптауном и швейцарской горной деревушкой, в которой находилась чудо-клиника. Лечение дочери шло с переменным успехом, однако швейцарский доктор уверял, что все идет по плану и позитивные результаты есть. Маргарет полностью посветила себя дочери, посещая, кроме того, регулярные психологические семинары, которые проводили в клинике для родственников тяжелобольных пациентов, обучая их психологическим приемам и тактикам общения, лечения и организации жизни маленьких пациентов, нуждающихся в заботе родственников. Маргарет сильно похудела, стала молчаливой и задумчивой, все больше и больше отдаляясь от Вернера, который, мотаясь между странами, стал своего рода добытчиком и поставщиком финансов, обеспечивающим условия содержания своих дорогих девочек. Шикарный горный воздух альпийской деревни, заснеженные горные вершины, девственно-чистый лес и налаженный быт должны были приносить неоспоримую пользу любому, кто мог бы позволить жить здесь, но Вернер видел, что это не так и реальность превосходит ожидание.

Прошло полгода пребывания в клинике, и в один из чудесных солнечных дней, когда снег альпийских склонов, искрясь и сверкая, посылал блики в разные стороны, отражая и преломляя лучи светила, Маргарет с Арьей вернулись с утренней прогулки по заснеженному парку клиники и пошли в столовую на обед. За столом, совершенно внезапно, девочке стало плохо, открылась непрекращающаяся рвота, а затем Арья потеряла сознание. Обезумевшая от страха Маргарет схватила дочь на руки и с криком побежала по коридору, зовя врачей на помощь. Медсестры и нянечки среагировали мгновенно, и через несколько минут девочка была уже в палате реанимации, а потерявшей всякий контроль Маргарет, у которой, несмотря на психологические тренинги, начались приступ паники и истерика, стали оказывать помощь врачи, отпаивая успокоительным.

Через несколько дней, когда кризис миновал и состояние Арьи, все еще находящейся в реанимационном отделении, стабилизировалось, лечащий доктор пригласил Маргарет для разговора. —Лечение, которое провели в клинике, дало некоторые положительные результаты, но, к сожалению, положительная динамика закончилась, и в дальнейшем почти наверняка нельзя рассчитывать на то, что без оперативного вмешательства можно будет добиться излечения, – сказал доктор. – Для улучшения качества жизни девочке придется провести операцию по удалению селезенки, а затем проводить гормональную терапию. Для подготовки к операции надо прежде всего провести ряд мероприятий, направленных на стабилизацию состояния ребенка, а также некоторых дополнительных исследований. Операцию рекомендуется сделать не позднее чем через два-три месяца.

Маргарет была в удрученном состоянии. Вернер находился в Кейптауне и не планировал приезжать в ближайший месяц, а его поддержка как никогда была нужна Маргарет именно сейчас, сию минуту. Ее взволнованный звонок на грани истерики заставил Вернера немедленно вылететь в Швейцарию. В клинике его ждала высохшая и взвинченная донельзя жена. Глаза ее горели каким-то безумным блеском и смотрели на Вернера не тем теплым и чуть насмешливым взглядом, как это было обычно, а с какой-то ненавистью, как будто он был причиной всех обрушившихся на семью бед.

–Ты почему так похудела? – спросил обеспокоенно Вернер, пытаясь обнять жену.

–А как я, по-твоему, должна выглядеть, у меня ребенок при смерти, не могу ничего ни есть, ни пить, ни спать, —

разъяренно ответила Маргарет. – Это ты можешь спокойно разъезжать туда-сюда под видом дел неотложных. А нормальный муж был бы рядом сейчас постоянно.

–Но, дорогая, я же пытаюсь обеспечить нас средствами, если я не буду крутиться, где мы будем брать деньги на лечение?

–Продай отель, вот и деньги будут.

–А когда они кончатся, что тогда?

Маргарет недовольно сморщилась: —Не знаю.

–Успокойся, дорогая, ты просто очень устала, но я рядом и теперь буду с вами, пока Арья не поправится.

Он опять обнял жену, прижал ее крепко к груди, и Маргарет, потрепыхавшись немного в его объятиях, зарыдала в голос, слезы ручьем скатывались по его щеке и шее, намочив ворот рубашки. Вернер сам едва сдерживался. Сердце сжимала щемящая, ноющая боль, осознание своей беспомощности; страх за дочь и жену, граничащий с отчаянием, не позволял мыслить конструктивно. Однако он смог взять в себя в руки и затем успокоить жену.