Книга С тобой и без тебя… - читать онлайн бесплатно, автор Анна Игнатьевна Галанжина. Cтраница 4
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
С тобой и без тебя…
С тобой и без тебя…
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

С тобой и без тебя…

– Детки ваши… ручки, ножки… А куда их девать? Выкидываю и за каждого молюсь, чтобы простили вас, блудниц, а заодно и меня. Будешь заходить или передумала?

Хлебнув открытым ртом холодного воздуха, Таня шагнула в баньку, будучи уверенной в мрачности и ужасности места, где творилось убийство беспомощных маленьких человечков, доверчиво примостившихся внутри лона матери, в самом, казалось бы, безопасном и уютном месте на свете. Но внутри было чисто, тепло и сухо. Пахло березовыми дровами и чем-то пряным. Бабка была травница, не только от плода избавляла, но и лечила тех, кто не доверял лекарствам. Внешне приятная, она не походила на живодёрку в Татьянином представлении. И ей нестерпимо захотелось прижаться к бабкиному плечу, выплакаться. Но бабке Насте было не до её страданий. Она устала, и это отчётливо проступало на посеревшем лице.

– Если от греха избавиться, так я сегодня не возьмусь. Только одну драла, больше не могу.

– Мне узнать… Тошнит часто, да и временные не пришли.

– Ты девка или баба? С мужиком спала?

– Спала.

Бабка Настя усмехнулась.

– И тошнить будет, как без этого. Что в положении, я и так вижу, вон вокруг губ обвод коричневый, первый признак, что понесла. Ещё скажу: девкой ходишь. Срок два-три месяца? Что ж, с мужиком спишь, а не помнишь, когда было?

Видя, что ничего не добиться, приказала:

– Разоблачайся, на полати полезай. Погляжу, потом решать будем. Да оставь банку, чего вцепилась…

Дальнейшее Таня вспоминала с содроганием. Было стыдно и страшно, когда бабка заскорузлыми пальцами влезала в неё, давила живот. Слёзы катились непроизвольно, но она боялась шевельнуться. Ей, казалось, вот сейчас, ещё чуть-чуть и она не выдержит, пнёт ногой старуху, заорёт … Но не пнула, не закричала…

– Надо было раньше приходить, я драть тебя боюсь, ты не рожавшая, вдруг деток потом не будет, всю жизнь проклинать меня станешь. Жалко тебя дуру, и в тюрьму не хочется. Но если обдумаешь, приходи…

Всхлипывая, с дрожащими коленями Таня сползла с полатей, одёрнула рубашку, натянула юбку.

– Будя скулить, будто не знала, чем кончится. Яшкин или Колькин?

– Колькин.

– Яшку заарканила б, а не Кольку.


За околицей Татьяна прислонилась к старой вербе, плакала долго и надрывно. Ей было жаль себя, свою закончившуюся молодость. Было противно, что кто-то лазил внутри, казалось, что-то гадкое и мерзкое осталось в ней навечно. Она не знала, что сказать матери, понимая, какое горе принесёт ей своим неразумным поступком. Перед сестрой стыдно, что связалась с её бывшим женихом. Она окоченела от холода, стыда и отчаяния.

«Может, вернуться, разжалобить. Денег посулить». Двинулась обратно и дошла почти до хатки. Свет в окне не горел. К горлу снова подступила тошнота. Присела на пенёк, распахнула ворот фуфайки. Со стороны села послышались голоса. Татьяна вскочила, прижалась к стволу вербы.

Появились двое, мужчина и женщина. Они спорили, мужчина подсвечивал под ноги фонариком, женщина, всхлипывая, плелась сзади. По голосам Таня узнала отца и бабку Маньки.

Не уж-то Манька скинула?

Они забарабанили в окно, долго уговаривали бабку Настю пойти с ними: у Мани начались схватки, а медички дома не оказалось.

«Вот и конец, – прошептала Таня, – решилось само собой. Вишь, Маня рожает, все бегают, беспокоятся. У них будет долгожданный ребёночек. Яша от счастья совсем забудет про Татьяну. А её ребеночек не нужен никому. Господи, что я творю! Чем я хуже Маньки? Почему я должна лишать жизни младенца, если отец от него и не отказывался? Из-за человека, который предал, я должна совершить безумство? Пусть Колька узнает, что у него будет ребёнок. Уеду, буду жить, как барыня, с красивыми руками, купаться в ванной. Не уж то не смогу полюбить Кольку? Всем докажу, что могу быть счастливой и богатой…»

Она снова заплакала, размазывая по лицу слёзы.

…Домой пришла поздно, окоченевшая от холода, страха и переживаний. Юркнув под одеяло на топчан, провалилась в сон, как в бездну. Снились младенцы с оторванными ручками и ножками, страшная старая ведьма с беззубым ртом, которая с хохотом плясала вокруг неё, пытаясь палкой попасть ей между ног. Она пронзительно закричала и проснулась.

– Чего ж ты так кричишь! – мать стояла над ней с кружкой воды.

Татьяна больше не сомкнула глаз. К утру знала, что никуда не пойдёт. Ни через день, ни через неделю. Будет рожать, даже если от неё откажутся все на свете.


Зима легла в одну ночь. Утром проснулись – на дворе белым-бело. В сказочном убранстве деревья казались нереальными. От снега стало светло и радостно на сердце. Морозец продержался до обеда. Сквозь рваные облака проглянуло солнце, достигая лучами земли. С верхушек деревьев и электрических проводов посыпался снег. На улицу высыпала детвора, с шумом и гамом лепила снежки, бросала друг в друга.

К Новому году резали поросят. Надя тоже собралась резать кабанчика. Единственная возможность обменять в городе мясо на кое-что из одежды и утвари. Она попросила у старшего сына Юрасихи помощи. Гаврила кое-как справился, помучив животное.

Разобрали внутренности, нажарили печёнки с салом, накормили Гаврилу. А сами с Юрасихой уселись в натопленной горнице за столом.

– Раньше до Рождества постовали, теперь, когда хочешь – режь да ешь. Фёдоровна, помянем кабанчика. С Танькой новые сапоги справите, рейтузы.

Юрасиха опрокинула рюмку. Заела аппетитно пахнущёй печёнкой с жареным луком, хрустящим, кислым до оскомины огурцом.

– Ты так и поишь младенца самогоном?

– Что ты, Фёдоровна! Это только по праздникам! Ничего ему не будет, поспит побольше. Вырастет всё одно водку жрать станет…

Надюша покачала головой.

– Хоть убей – она своё… К весне народу в селе прибавится, баб много на сносях. Работают мужики – молодцы. Откуда силы берутся.

– Тут, подруженька, сила не при чём, – плюнул и готово…

– Ну и потешница! – захохотала Надя.

– Давай лучше споём нашу любимую…

И они затянули «По диким степям Забайкалья» …

Долго сидели, вспоминая молодость, родных и знакомых, горюя о несбывшемся, строя планы на будущее. Их дружба с детских лет была испытана. Окрепла в годы войны, помогая выстоять и не сломиться. И сейчас держала на плаву, не давая пасть духом.

Нет лучшего лекарства для женщины, чем беседа с любимой подругой. Она выслушает и поддержит просто потому, что тебе плохо, а не потому, права ты или нет, плоха или хороша. И прибежит в любое время, бросив неотложные дела. Поругает тех, на кого ты сегодня в обиде, похвалит тех, к кому ты сегодня была добра. Подруга – доктор, мать, сестра и советчик в одном лице. И не надо мудрёных психотерапевтов, – подругам бы побольше времени да место, где они могли бы поплакаться друг другу в жилетку. Им просто повезло найти друг друга в этой запутанной жизни.


…Татьяна свернулась калачиком на маленькой горячей лежанке. Её трясло, как в лихорадке.

– Только бы не заболеть, – она натянула на себя ещё одно одеяло. – Мать напугаю.

Она не поехала в больницу, как ни уговаривала её медичка. Хорошая баба, добрая, не сплетница. Единственная, кто, кажется, её жалеет. Остальные ждут как бы уколоть, будто у них что-то украла.

По селу праздновали Святки. И хотя эти праздники начальством не приветствовались, народ любил их и праздновал. Ходили ряженые, сеяли-веяли-засевали, славили коляду. Молодёжь подпирала брёвнами ворота, таская их от соседа к соседу, пугала баб из-за угла масками, вывернутыми на изнанок тулупами. Веселились. Приняла было участие в игрищах и Таня, но досужие девки расстроили до слез, пришлось уйти. Особо старалась Верка Мухина. Ей то что за дело? «Думают, я продолжаю с Яшкой встречаться, и что дитя от него. Маньку им жалко, а меня не жалко, когда она Яшу увела. Пусть спасибо говорит, что не зову – прибежит как миленький. Только не нужно это мне: раз предал и другой предаст».


Согревшись, сбросила одеяло. Перевернулся ребёнок, она испуганно притихла, положив ладонь на живот. Значит, половину срока уже. Отчего так получается: и любят её парни, и жениться хотят, а она одна? Девки дружат с одним – замуж за другого выходят. Колька хоть и говорит, что заберёт, но мать не даст. Как увидит её, так из глаз змеи лезут, так бы и удавила, хотя Татьяна ей худого слова не сказала. Конечно, она плохо поступила, что поддалась Кольке. А сколько девок до свадьбы отдаются, потом замуж выходят – и ничего. А как с ней такое случилось, так плохая. Да, они без отца живут, да, нет у них богатства, а у кого оно сейчас есть? Яша женился на богатстве, ходит как в воду опущенный, его жена ей проклятия шлёт. Весной уедет к Кольке, пусть от злости давятся.


Нужно было встретить мать. Она рано по утру взяла санки и отправилась в лес за сушняком. По снегу везти санки не тяжело, тяжело след валенками давить.

…Она достала согревшиеся в печурке валенки, сунула в них ноги. Единственная суконная юбка, как говорится, и в Крым, и в Рим, и в добрые люди, старая фуфайка, платок.

На улице с трудом открыла осевшую калитку. Со двора напротив вышла соседка Поля с вёдрами, улыбнулась Татьяне. Полинка хорошая девка, она не судила Татьяну. Неделю назад расписались с Колькой Козаком. Колька пристал в зятья. Наварили холодца, выпили самогона, поплясали маленько – вот и вся свадьба.

В конце улицы повернула к кладбищу. Оно занимало самый высокий бугор, чтобы в разлив не заливало могилки. Оттуда хорошо проглядывалась окрестность до самого леса.

Снег скрипел под валенками, искрился, бил по глазам. Окинув взглядом равнину, окаймленную лесом, застыла в восторге.

– Красота!

Чистое сияющее поле снега прорезано узкой полоской санного следа. Кое-где чернели одинокие кусты лозняка. Через огороды, ломая снежное покрывало, пробивался мужчина.

Она сломала прутик тальника и стала, как в детстве, чертить на снегу каракули. Как давно это было! Написав «Таня + …», она озадачилась. С горечью подумала, что и вписать некого.

Задумавшись, не сразу услышала позади скрип снега. Кто-то шел в её сторону. Быстро стёрла надпись. Сердце её забилось. Каким-то непонятным чутьём угадала – Яша! Обернулась. В нахлобученной на глаза шапке, в военных штанах и больших, до колен, валенках. Худой, сгорбленный… За спиной рыболовные снасти. Почувствовав, как вспыхнуло лицо, Таня отвернулась и подчёркнуто старательно зачертила прутиком.

– Здравствуй, Яша. Неровен час, увидят …

– Дай хоть нагляжусь.

– Тебе есть на кого смотреть.

– Маня не виновата, это всё я… Уедем, Танюша! Я ребёнка твоего любить буду, как своего. Плохо без тебя, тошно, сил моих нету. Не могу тебя забыть, как ни стараюсь. Головой понимаю, что виноват, и себя ненавижу. Уступил матери, думал, со временем отстанут от меня. Плохо я себя знал, – не стерпелось, не слюбилось. Всем жизнь испортил: и тебе, и Мане, себе тоже…

Вот они, любимые, родные глаза с безумным огнём. Как ей хотелось кинуться к нему, забыть обо всём и целовать, целовать. Она сделала шаг, но с горки вылетели санки: ребятня вышла кататься. Справившись с собой, она отвернулась:

– Ничего не изменишь, Яша. Дитя у тебя, об нём думай.

– Погибну без тебя, Танюша… Прощай!..

Она глядела ему в спину, захлебнувшись в немом крике. И когда он скрылся за поворотом, бегом бросилась домой. На холодном земляном полу у кровати, комкая одеяло, дала волю слезам.


Зима разгулялась, снега насыпало по пояс, потом заметелило. Ветер сбивал с ног, заматывал вокруг ног юбку, не давая ходу. Выходили из дома только по наряду на колхозные работы да в магазин за хлебом или спичками.

На День Советской армии и Военно-морского флота в клубе должна была состояться обязательная лекция, потом – концерт художественной самодеятельности.

Таня скалкой разглаживала юбку:

– Там народу тьма, а я со своим животом. Не хочу, чтобы глазели.

Мать выглянула из-за занавески.

– Раньше думать надо было. Сядешь в уголке тихонько. А не пойдёшь, выговор влепят, трудодней лишат. Под расписку же обязали. Надевай мою доху, всё меньше живот видно.

– А ты в чем?

– В тулупе.

– И в лес за дровами, и в клуб на танцы? – пошутила Танюша.

– Какие теперь танцы? А тулуп я вчера отчистила.


Народу в клубе набилось столько, что пришлось по проходам ставить стулья. Татьяне мальчишки уступили место в последнем ряду, ближе к кинобудке. В первых рядах гнездилось начальство и представитель района, дальше их жёны, родственники. На Татьяну никто не обращал внимания. В клубе было светло, тепло, шумно.

Лектор немного опоздал. Дорога – не приведи господи! После метели расчистить едва успели. Немолодой седовласый мужчина сел за стол, покрытый красной скатертью. Рядом на массивном постаменте стоял бюст Сталина, с другой стороны – старая деревянная трибуна. Над сценой лозунг: «Слава Советской армии и Военно-морскому флоту!» Председатель поздравил селян с праздником, говорил долго и витиевато. Таня слушала его в пол уха, глаза её непроизвольно искали в толпе Яшу.

Председатель после выступления дал лектору слово. Лектор хвалил доблестную армию, а в зале встала тишина. Ещё свежи были в памяти ужасы войны, ещё по-прежнему приходили похоронки, возвращались из плена мужья, о многих других не было известно ничего. Как и об отце Татьяны, который в финскую кампанию пропал без вести. В зале вытирали слезы, всхлипывали женщины. Мальчишки притихли.

Лектор объявил минуту молчания, все встали, громыхая скамейками. И тогда она увидела Яшу. Он стоял недалеко от жены со своими родственниками.

Торжественно объявили о вручении грамот и премий передовикам производства, среди них был и Яша. Вышел за грамотой в новеньком распахнутом пальто, из-под которого виднелся добротный пиджак, в новых штанах и валенках. Был он серьёзный, какой-то неродной в своей обновке. Татьяне показалось, что он постарел и осунулся. Нарядили его лучше, чем председателя, только вот радости в глазах не видно.

До неё доходили слухи, что неладно в семье, попивает он. После рождения сына вроде успокоился, да, видно, ненадолго. Она представила, как он сидит рядом с ней, держит её руку в своей, поглаживает по животу… Ей стало душно, в горле перехватило. Рванув ворот дохи, закашлялась. Встала со скамейки и двинулась к выходу…

Метель успокоилась, небо местами прояснилось. Запахнув полы, пошла домой, почувствовав, что очень устала.

Проходя мимо колодца, где стояли бабы, услышала: «Ещё одна блудница. А какая девочка хорошая была. То-то Фёдоровне горе. Девки теперь никого не боятся».

«Жальте, жальте. Все святые, только я грешная. А от бабки Насти по ночам, как мыши, выползают. Я не смогла убить дитя, вот и стала плохая».

Она как-то заикнулась, что сдаст дитя в детдом. Мать всполошилась.

– Думай, что говоришь! Надо было тогда к бабке Насте. Твой крест, вот и неси. Тебя мужик зовёт, а ты кобенишься. Крепко ты Яшке нужна, что на Манькин сундук тебя променял. Если и решится уйти от Маньки, так его партия на место вернёт. Он же в коммунисты пошёл. Да что мне тебе объяснять, сама всё знаешь, только на что надеешься – непонятно. Купи-ка ты лучше конверт да отпиши Кольке, что, мол, приезжаю – встречай. Дитя без отца негоже оставлять. Что отвернулась, я кому говорю? Божечка! Что стена! Во уродилась! Встал бы батька из могилы да поглядел, какие муки мне терпеть приходится…


…Пролетел февраль, промчался март, с проталинами, грузно оседающим снегом, с ярким, до боли в глазах, солнцем. В апреле готовились к севу. Неизвестно, какие сюрпризы преподнесёт весна. Вытаскивали из погребов и протравливали картошку, проверяли спрятанные на чердаках от мышей семена свеклы и моркови, фасоли и лука.

В середине апреля тронулся лёд на Сейме. Вслед почернел и вздулся лёд на затоках и калюгах, а к майским праздникам половодье охватило округу.

…Вода подступила к домам, отрезав от дворов кладбище. Хоронили бабку Настю. Шептались по деревне: сколько жизней угробила грешница, царствие ей небесное, пухом земелька. А сколько баб спасла от позора…


Тепло пришло неожиданно, перепугав селян. К майским праздникам споро распустились почки на деревьях. На буграх яркой зеленью веселила глаз молодая трава. Над водой клин за клином пролетали дикие гуси. На половодье, ошалев от радости, полошились гуси домашние. К их гомону присоединилось призывное мычание коров, втягивающих ноздрями весенний воздух. Требовали выпустить их на волю, к молодой траве.

…На клубе и конторе красовались государственные флаги, красочные транспаранты, лозунги. Из клубного динамика неслось первомайское: «Утро красит нежным светом стены древнего кремля, просыпается с рассветом вся советская земля…» На праздничную демонстрацию стекался нарядный народ с флажками и шариками. Весело здоровались друг с другом, будто давно не виделись. Носились вездесущие ребятишки, цепляясь за подолы новых материнских платьев. В толчее громко хлопали шарики, вскрикивали девчонки. Их белые большие банты плыли в толпе, словно лилии на Затоне. Стайкой молодёжь. В белых рубашках и чёрных брюках парни. В ярких цветастых платьях с бусами на шее, в белых носочках – девушки. Готовились целую зиму, чтобы показаться во всей красе. Подурачиться, сходить в лес на маёвку, повеселиться. Завтра новые платья окажутся на дне сундука, дожидаясь случая.

Тане в этом месяце предстояли роды. Она стала грузной, неповоротливой, живот невозможно было скрыть одеждой. Она не пошла на митинг, прибиралась в хатке, ждала в гости сестру Анну. Мать пошла к клубу одна. Зимние переживания оставили свой след на осунувшемся лице. Грустные глаза казались огромными, в обрамлении коричневых теней.

– Что тебе боярыня Морозова… – вздыхала мать. Только глаза и остались.

Мать часто по ночам плакала. Таня остро чувствовала себя виноватой. Изменить она уже ничего не могла. В письмах Колька подчеркивал, что ребёнка признает и, если Таня хочет, заберёт их к себе. Мать Кольки всё никак не могла смириться, унижала её при любом случае. Танюша лишь горько усмехалась в ответ – не собирается она за Кольку замуж.

Вышла на крыльцо. Со стороны клуба раздавались голоса, смех, крики. И Яша, наверное, там. Может, вправду сбежать с ним?

Она задумчиво устремила взгляд в вечеряющую даль. Вот возьмём лодку, сядем, уедем куда глаза глядят… Где прибьёт, там и жить станем. Унесло, мол, течением, весла утонули. Ясное дело, никто не поверит. Пока будут разбираться, она родит. А с маленьким в распутицу обратно не отправят. Хоть месяц-два, да их будет. Жена его не примет, он разведётся, и они уедут в Степановку жить…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:

Полная версия книги