Манипуляция общественным сознанием: теория и практика
Армия бывает призывной и контрактной, в большинстве стран, впрочем, действует смешанная система, но вне зависимости от нее государству нужно привлекать в вооруженные силы новых бойцов, а также обеспечивать армии уважение общества. Для этого используются как реальные, так и манипулятивные средства. К реальным относятся разнообразные льготы (например, при поступлении в вуз или на работу в силовые ведомства, военная ипотека и т.д.), приобретение во время службы полезных жизненных и профессиональных навыков – водительских прав, гражданских профессий и т.д.; обеспечение возможности связать свою жизнь с армией (сверхсрочная служба). Манипулятивно-пропагандистскими являются попытки стимулировать интерес к службе с помощью искусства – книг и особенно фильмов, в которых создается «потемкинская деревня» условий службы и отношений между сослуживцами – см., например, сериалы «Граница», «Осторожно, Задов!», комедию «ДМБ», посмотрев которые, можно представить себе службу в армии сплошным алкогольно-любовным приключением в компании веселых и остроумных людей, которые непрерывно совершают какие-то идиотические поступки, но вместо наказания получают лишь мудрые советы от добрых и внимательных наставников-офицеров. Понятно, что в реальности служба в армии сильно отличается от того, что показывают с кино- и телеэкранов.
Кроме того, патриотическое воспитание начинается буквально с детского сада – мальчиков одевают в военную форму, отправляют в военизированные походы по местам боевой славы. Сам по себе патриотизм является нормальным качеством взрослой личности, но проявляться он может не только в форме службы в армии, но и в работе на военную промышленность и медицину, да и просто любой человек, честно и профессионально работающий на своем месте, укрепляет обороноспособность своей родины.
Другое дело, что служба в армии часто подается как необходимость для каждого будущего мужчины: «не служил – не мужик», «мужиками становятся только в армии», «мужчина должен родину защищать». Все это настойчиво внедряется и в частном порядке – учителями в школе, старшими родственниками, и на уровне массовой культуры. В результате внушения таких паттернов служба в армии начинает восприниматься не как долг гражданина, а как необходимая инициация молодого мужчины, повинность, которую обязательно нужно отбыть. В нашей стране призыву подлежат все мужчины, подходящие по здоровью, однако в странах, где армия является контрактной, отношения к службе в ней примерно такое же.
Справедливости ради, нужно отметить, что существует и контрпропаганда службы в армии, которая также основана на манипуляции сознанием. Некоторые СМИ специально подают информацию об армейских буднях в таком ключе, что у родителей призывников начинается паника и они всеми силами стараются добиться для своих детей возможности не служить. Статьи и репортажи о «дедовщине», плохом питании, непомерных нагрузках, невозможности после службы восстановить учебные навыки, а также само убеждение в том, что «армия – это потерянный год», заставляют молодежь, особенно из крупных городов, всячески избегать призыва.
Родительство – тоже является вариантом системной манипуляции. Понятно, что каждое государство заинтересовано в росте населения, для этого принимаются различные социальные программы, назначаются выплаты родителям, льготы при ипотеке и т.д. Вместе с тем происходит и идеологическая обработка населения – снимаются фильмы и сериалы, где основным тезисом является «семья без детей – не семья», героини которых стремятся к материнству любой ценой, даже в ущерб себе и своим жизненным планам. Логика государственной манипуляции в вопросах материнства сейчас совпадает с традицией православной церкви: детей должно быть много, аборт – убийство и соответственно смертный грех; и, как ни парадоксально, с рекламной логикой – о детях говорится не как о будущих гражданах, которых нужно достойно воспитать, а в идеале – дать им хорошее образование и надежную профессию, а как аксессуар, необходимый для счастливой жизни. В рекламе дети едят шоколад, кормят собак, выбирают квартиры вместе с родителями – словом, являются маркером семейного счастья.
В результате этой манипуляции сознанием женщины стремятся к материнству в первую очередь ради того, чтобы не вызывать у окружающих лишних вопросов: «когда уже ты родишь?». И зачастую рожают детей, не особенно задумываясь о возможности их достойного содержания и воспитания, руководствуясь народной мудростью «дал Бог ребенка, даст и на ребенка». Такое слепое следование поддерживаемому в обществе стереотипу приводит к разочарованию в материнстве, распаду семей, домашнему насилию. Трудно же смириться с тем, что реальное родительство оказывается куда более финансово и эмоционально затратным, чем это показывается в рекламе и кино, а пособий едва хватает на самую примитивную еду и одежду для ребенка. В социальном плане женщину также поджидает множество трудностей, вопреки заявляемому в сериалах – молодая мать вовсе не становится объектом всеобщей помощи и умиления, наоборот, она начинает испытывать трудности и с устройством на работу, и с общением, и даже с реализацией материнских прав: вспомним регулярно возникающие в СМИ сообщения о том, как мать, кормящую ребенка, выгнали из кафе или музея, неизменно вызывающие волны хайпа в социальных сетях. Или колоссальные проблемы при устройстве детей в детские сады – все это депривирует молодых матерей, вгоняет их во фрустрацию, но задача власти оказывается выполненной: ребенок рожден и растет, так что страна получила нового гражданина, который либо родит следующего, либо отправится служить в армию.
Выборы
В странах представительной демократии с развитым гражданским обществом индивиды (граждане) наделены равными частицами власти (голосами) по принципу «один человек – один голос». Никто, кроме гражданина, не имеет права определять его выбор. Более того, граждане наделены не только правом выбирать, но и правом быть избранными. Однако, еще со времен Великой Французской революции известно, что равенство перед законом не означает равенства перед фактом. Граждане не равны в имущественных и политических правах. Более того, это неравенство является необходимым условием существованием капиталистического общества.
Тут, конечно, уместно вспомнить выборы в СССР, где в избирательный бюллетень, как правило, вписывалась фамилия только одного кандидата, из которого и предстояло «выбрать» народу и предлагалось выбирать своего представителя во власти. В конце 1980-х, во времена Перестройки, по этому поводу много шутили и доказывали, что «на Западе»4 выборы устроены совершенно не так, и любой гражданин страны, не пораженный в правах «избирать и быть избранным», может с легкостью добраться до высот, а то и вершины государственной власти. Интересно, что первые же выборы народных депутатов, проведенные в СССР, «как на Западе», то есть с большим количеством кандидатов в бюллетенях (1989 год), вымели из советского парламента почти всех профессиональных идеологов и управленцев и заменили их яркими ораторами-популистами, представителями экзотических для того времени националистических и религиозных организаций, а также откровенными сумасшедшими.
В капиталистическом обществе граждан сплачивает в гражданское общество страх перед личной бедностью, делает их активными в политическом смысле гражданами. Перспектива утратить свои деньги – инвестиции, стабильный доход, цену принадлежащего имущества, привилегии и т.д. – заставляет граждан сплачиваться вокруг той или иной политической силой, чьи обещания и действия выглядят наиболее понятно и привлекательно для определенных социальных групп. Таких «активных граждан» – последовательно отстаивающих свою политическую позицию на выборах (например, поддерживающих «демократов» или «республиканцев» в США) в обществе примерно две трети. Еще треть – недовольны таким порядком жизни, именно их пытаются отстранить от выборов или привлечь на свою сторону с помощью ситуативных манипуляций сознанием. Американские демократы, например, очень любят разыгрывать перед выборами карту латиноамериканских мигрантов, обещая амнистию для нелегалов или смягчение правил въезда в страну, таким образом они рассчитывают привлечь голоса уже натурализовавшихся в США латиноамериканцев, которые тем не менее заинтересованы в воссоединении своих семей, да и поддерживают свою диаспору в США. Республиканцы в свою очередь каждый раз обещают ужесточение миграционной политики, 45-й президент США Дональд Трамп, например, обещал в 2016 году построить стену вдоль границы с Мексикой, которая так и не была достроена, несмотря на то что Трамп выиграл выборы, но финансирования на полноценное строительство от Палаты представителей не получил.
Так или иначе предвыборные обещания политиков, как правило, носят популистский, сугубо манипулятивный характер, поскольку конкретное выполнение большей части из них оказывается связанным с изменением действующего законодательства, поправки в которое, по разным причинам оказывается невозможно внести.
Например, на Украине в 2000-2014 годах многие политические силы в рамках своих предвыборных кампаний обещали сделать русский язык вторым государственным, и на волне этого крайне важного для большого количества русскоязычных избирателей обещания получали нужные им голоса для обеспечения своего представительства в парламенте и других органах власти. Однако, как только доходило до выполнения этого предвыборного обещания, избирателям сообщалось, что для признания русского языка вторым государственным, необходимо не простое численное преимущество депутатских голосов, но конституционное большинство (300 голосов), собрать которое по этому вопросу депутаты были не в силах. Так что от предвыборных обещаний русский язык никак не менял свой статус, а избирателям объявлялось, что голосовали они недостаточно активно, так что выполнения этого обещания придется ждать до следующего раза, когда за давшее популистское обещание силу будет отдано большее число голосов.
Таким образом получается, что любое предвыборное обещание можно дезавуировать без особого ущерба для репутации политика или политической силы, всего лишь пользуясь действующими законами и конституцией страны. Нужно отметить, что популистские силы часто выигрывают выборы, поскольку не скупятся на обещания, которые не собираются выполнять, поскольку их целью является власть, а не изменения в обществе.
Кроме того, выборы сами по себе являются манипуляцией, необходимой для поддержания в обществе согласия – ответственность за власть перекладывается на самого гражданина: ведь никто (якобы!) не заставлял его делать неудачный выбор. Он сам, будучи мыслящим существом, взвесил все «за» и «против», ознакомился с программами партий, кандидатами и сделал свой осознанный выбор. На самом деле, это, конечно, не так (по крайней мере, в большинстве случаев), но человеку стыдно признаться даже самому себе, что к выбору его кто-то подтолкнул, он стал жертвой манипуляции, что обидно и разрушает самооценку, поэтому он начинает рационализировать – объяснять себе и окружающим и свой выбор, и поведение власти (или оппозиции, если голосовал за оппозиционного кандидата) в наиболее комплементарном, позитивном ключе. То есть, манипуляция не просто решает конкретную задачу привести кандидата во власть, ее воздействие оказывается более долгим – она создает дополнительную лояльность, как бы бесконечно продлевает саму себя. А человек становится стойким сторонником обманувшей его политической силы.
* * *Почему манипуляция общественным сознанием, про существование которой в наше время уже хорошо и многое известно, до сих пор так эффективна? Потому что большинство граждан не желает критически пропускать через себя «входящие данные», фильтровать получаемую информацию, критически ее воспринимать. Тем более в современном мире, где количество регулярно обрушивающейся на человека и постоянно обновляющейся информации возросло и продолжает возрастать в прогрессии. Более того, сообщения приобретают все более сложные и трудно разгадываемые «упаковки».
Еще в середине ХХ века американские социологи Пауль Лазарсфельд и Роберт Мертон писали: «Те, кто контролирует взгляды и убеждения в нашем обществе, меньше прибегают к физическому насилию и больше к массовому внушению. Радиопрограммы и реклама заменяют им запугивание и насилие». Исследователи также обратили внимание на «наркотизирующую дисфункцию СМИ»5, по их мнению, несмотря на обилие информации самого разного характера – политического, культурного, общественного, даже рекламного – участие населения в политической жизни страны снижается, поскольку вся эта информация делает человека лишь поверхностно осведомленном о чем-либо, причем сам человек не может понять глубины своего понимания той или иной темы. Споры в соцсетях наглядно демонстрируют нам, как десятки, а то и сотни людей отстаивают свою точку зрения по какому-либо вопросу, искренне уверенные в том, что именно они являются носителями самого правильного знания, приводя ссылки на авторитетные и экспертные мнения, исследования и т.д., а их оппоненты при этом занимаются тем же самым, только «правильной» картины мира не возникает ни у тех, ни у других. И это касается вовсе не идеологических споров, правота в которых зависит от личного мнения, а споров сугубо бытовых: как правильно делать салат оливье? Как лечить насморк? Как дешевле добраться из пункта А в пункт Б и т.д. По мнению Лазарсфельда и Мертона, степень влияния средств массовой коммуникации на аудиторию связана не только с тем, о чем говорится, но и о чем не говорится. Причем последнее оказывается более важным, поскольку, с одной стороны, «скрытая» информация говорит об устройстве общества куда больше, чем навязываемая СМИ, а с другой – вызывает повышенный интерес и доверие, а также быстрее распространяется (эффект Стрейзанд6). Таким образом, способствуя конформизму и минимизируя возможности проявления критических настроений в обществе, коммерческие средства массовой коммуникации опосредованно, но эффективно препятствуют развитию реального критического мировоззрения граждан.
Итак, далеко не все, что сообщают нам ТВ, СМИ, а уж тем более интернет соответствует действительности вообще и в частностях. Чтобы распознать манипуляцию, человек не обязательно должен быть специалистом в этой сфере, но необходимо и достаточно обладать элементарными знаниями об основах государственного устройства, подачи и восприятия информации, public relations и т.д. Однако обывателю это не слишком интересно. Развитие человека как личности – процесс сложный и тяжелый, затратный с психологический, финансовой, физиологической точек зрения. Повышение уровня правосознания, общественного, политического сознания – это сложная процедура, на это нужно тратить силы и средства, «выходить из зоны комфорта». Поэтому, конечно, людьми менее образованными гораздо легче манипулировать. О том, как именно это происходит, – в следующих главах.
Глава 2. Манипуляция сознанием. Приемы, техники, цели.
2.1. Слово и его могущество
Каким же образом осуществляется манипуляция сознанием? Как заставить человека видеть и понимать реальность именно так, как нужно манипулятору? Какие особенности человеческого мышления и восприятия при этом задействуются?
Понятно, что детали тех или иных приемов манипуляции подвергаются постоянной ревизии (одна и та же манипуляция не может работать вечно и давать один и тот же нужный результат), меняются в соответствии с новыми научными открытиями, возникновением и расширением новых технологий – от демагогических выступлений ораторов в Древней Греции к блогерам-инфлюэнсерам в социальных сетях, однако базовые принципы, на которых построена сама возможность манипулирования остаются неизменными.
Как известно, человек постигает мир с помощью вещей и знаков. Вещи относятся к предметному миру, знаки – к их отражению в человеческом сознании. У каждой вещи есть свое название, но ее отражение в памяти и внутреннем мире человека может быть совсем иным. Более того, на каждую вещь предметного мира можно посмотреть по-разному, обозначить ее форму, материал, функцию, которые могут совпадать, а могут и совсем не совпадать друг с другом. Существует и эмоциональная составляющая, которая придает вещам совсем иной, знаковый смысл. Скажем, школьная форма – это не только одежда, в которой ходят в школу, но и знак определенного возраста, ностальгический момент детства, который был у каждого. То есть, любая вещь может быть знаком или образом несводимым к материальным вещам.
Итак, что бы ни происходило, но пока что главной системой восприятия реальности остается язык – множество слов, превращающихся в понятия, из которых в свою очередь возникают наши мысли и суждения. Исследователи называют этот мир слов логосферой.
Сергей Кара-Мурза считает «внушаемость посредством слова – глубинным свойством психики, возникшим гораздо раньше, нежели способность к аналитическому мышлению». По его мнению, первоначально слово имело суггесторное значение – то есть, воздействовало не на рассудок, а на чувства. Так, например, происходит у детей раннего возраста, которым не нужно никаких логических обоснований обещаний или запретов: «Мама не разрешает» или «Мама скоро придет» – в детском сознании не подвергаются ни сомнению, ни критике. Ребенок воспринимает не столько слова, сколько «предшественников слова» – разного рода звуки, интонации, в принципе «язык тела».
С суггесторным восприятием слова связаны некоторые магические обряды у древних и примитивных народов. Их вожди и шаманы умели издавать определенные звуки-символы, которые снимали у древнего человека невротические состояния и в то же время побуждали его к определенным действиям: идти в бой, затаиться в засаде, вызывали праздничную эйфорию или нагоняли ужас. Так проявилась та функция слова, которая отвечает не за информационное содержание, а за внушение.
Суггесторная функция слова проявляется не только в побуждении к конкретным действиям или бездействию. Часто слова вне зависимости от их содержания служат триггером, «спусковым крючком» конфликта. Это явление имеет широкое распространение и в быту, и в коллективной деятельности. К тому же его часто показывают в фильмах про серийных убийц: «не смей называть меня так!», – кричит маньяк и возбуждается еще сильнее…
По мере развития человеческой цивилизации суггесторная функция слова в пропаганде или манипуляции никуда не девается. «Большая масса людей всегда подчиняется могуществу слова», – признавался Гитлер. А анализировавшие его речи исследователи пришли к выводу, что большинство его выступлений представляет собой полубессмысленный набор слов, перемежаемый суггесторными лозунгами и призывами. Интересно, что примерно по такому же принципу устроены многие тексты «русского рока» середины-конца 1980-х. Например, песня группы «Алиса» «Мы вместе» или большая часть творческого наследия Егора Летова. Другое дело, что цель у музыкантов была не идеологической, а сугубо творческой – создавать на своих концертах атмосферу единения и ощущения себя единым организмом. Впрочем, если посмотреть милицейские сводки того времени, то можно увидеть, что иногда объединенная и разгоряченная толпа после рок-концертов выплескивалась на улицу и громила все, что попадалось ей на пути.
Такую же суггестию можно наблюдать в «кричалках» футбольных фанатов, имеющих мало смысла, но мобилизирующих и зрителей, и команду:
Чемпион одет всегда
В красно-белые цвета!
(«Спартак», Москва)
А также устрашающие противника:
Справа мусорная яма
Это общество «Динамо»
Слева – мусорный бачок,
То московский «Спартачок»
(«Зенит», Санкт-Петербург)
«Терек» – гордость и почёт
Фаны «Терека» – улёт!
Терек – грозная река
В ней утопим мы ЦСКА.
(«Терек», Грозный)
В этих «кричалках» можно увидеть и отголоски древней традиции похвальбы перед сражением, которая также была призвана суггесторно воздействовать на воинов, чтобы разъярить их и вселить в них боевой дух.
Конечно, суггестивное воздействие на сознание людей важно, но для длительной манипуляции, вызывающей искажение или изменение картины мира, его явно недостаточно. Тут уж приходится обращаться к сознанию и познанию. Философ Бэкон считал, что знание является властью, а стремление к нему – по сути, означает жажду власти. Британскому банкиру Натану Ротшильду принадлежит афоризм: «Кто владеет информацией, владеет миром». И сейчас, в современности, можно видеть, как недостаточная или наоборот избыточная или неправдивая информация о чем-либо толкает не только людей, но и целые общности к действиям, существенно меняющим, а, как правило, и ухудшающим текущее положение вещей. Вспомним, например, сообщения о наличии у Саддама Хуссейна оружия массового поражения, которая послужила легитимации вторжения США в Ирак. И хотя впоследствии эта информация не подтвердилась страны оказались втянуты в многолетнюю кровопролитную войну.
Возвращаясь к языку и его функциям, следует отметить, что в XVIII веке, с подачи французского химика Антуана Лавуазье начинает изучаться и аналитическая функция языка. «Аналитический метод – это язык; язык – это аналитический метод; аналитический метод и язык – синонимы», – утверждал он. «Границы моего языка означают границы моего мира», – заявил в своем «Логико-философском трактате» австрийский философ Людвиг Витгенштейн, показывая тем самым, что мир и язык являются отображением друг друга. По его мнению, язык является буквальным образом реальности, но не одного возможного мира, а всех возможных миров. Реальность воспринимается и передается языком, который «пересоздает» ее внутри себя и тем самым творит образ мира и конкретной культуры, можно сказать, язык конструирует реальность, проецирует эту реальность в социум. Где значения слов – это образы, возникающие в результате ассоциативной связи со словами. Язык является не только объектом исследований, но и инструментом: для воспроизведения мыслей, он сам формирует мысли человека, говорящего на этом языке, помогает познать мир, изменить себя и управлять другими. Люди, говорящие на разных языках, по-разному смотрят на мир и на окружающие их явления и действительность. Язык существует в неразрывном единстве с миром/культурой народов, говорящих на этих языках, он является зеркалом культуры, в котором отражается не только реальный окружающий человека мир, но и мировидение народа, его обычаи и традиции, мораль, система ценностей, бытовая культура, национальные особенности, повседневное поведение, привычки и связанные с ними мимические и пантомимические коды, используемые носителями данного языка.
Именно поэтому манипуляция общественным сознанием часто связан с созданием нового, искусственного, языка, нового понятийного аппарата. Опираясь на синонимические ряды, смещения смыслов, просто создавая новые слова, можно изменить и реальность человека, и его отношение к ней. Когда вместо силы главным средством управления массами становится манипуляция сознанием, государству понадобилась свобода слова (т.е. слово, очищенное от всех глубинных смыслов, превращенное в безличный инструмент).
Современный «правильный» язык устроен очень прихотливо. Он сочетает в себе множество «подъязыков» – жаргонов, сленгов, дискурсов, корпоративных языков. С одной стороны, это позволяет манипулировать, заменяя одни слова другими, вызывающими у человека нужную коннотацию; с другой – подкрепляя авторитет сказанного, например, научным или высококультурным дискурсом; с третьей – знание специфических языков и форм словоупотребления служит маркером для опознавания «свой/чужой».
Специалисты по тоталитарным сектам отмечают, что почти в каждой из них существует собственный, специально изобретенный и довольно непростой язык, в котором многие слова и термины несут вовсе не ту смысловую или эмоциональную нагрузку, которая заложена в них языком и культурой изначально. Адепты тоталитарных сект с удовольствием и при любой возможности используют эти слова в общении друг с другом и с окружающими. Интересно, что в мягкой форме эта технология используется и в бизнес-корпорациях как один из инструментов тимбилдинга: молодым сотрудникам важно ощущать себя причастными к большой структуре, команде и они готовы употреблять внутренний сленг к месту и не к месту, другое дело, что по мере упрочения своего положения на работе и роста профессиональных навыков, понимания себя как специалиста, они перестают сильно увлекаться субкультурой компании и начинают разговаривать нормально. И тем отличаются от неофитов и адептов сект, чьи язык и манеру общения религиовед Александр Дворкин называет «эффектом магнитофона». «Человек совершенно не воспринимает того, что вы говорите, и только отдельные ваши слова играют роль пальца, нажимающего на кнопку. Человек выхватывает какое-то одно слово, кнопка срабатывает, и он выдает соответствующий текст. То, что вы говорите дальше, проходит мимо его сознания, хотя вы и говорите с ним по-русски – на его родном языке. Он не может уже воспринимать вашей речи», – пишет Дворкин7.