Сметенные ураганом
– Ничего я не боюсь, – с независимым видом парировала она.
– И правильно. Настоящая советская девушка должна быть бесстрашной, как Зоя Космодемьянская. И вы, такая молодая, такая прелестная, скоро забудете, как страдали по Михаилу Улицкому. Поверьте, очень скоро. А вот мне, такому старому и повидавшему в жизни немало, никогда не забыть вашего пылкого признания. Жаль, предназначалось оно не мне…
– Никогда вы от меня ничего подобного не услышите, – выпалила она, кинув на нахала испепеляющий взгляд.
– Ого! Как вы сверкнули глазами! Вам кто-нибудь говорил, что они у вас цвета пьяной вишни? И чуть раскосые, как у газели. Редкой красоты глазки… А как они блестели, когда, рассвирепев, вы швырялись камнями!
– Вы можете говорить о чем-нибудь другом?
– Могу. Дайте телефончик.
– Зачем?
– Я приглашу вас на свидание. Вам ведь надо развеяться после…
– Я не дам вам номер своего телефона, – с мстительным злорадством выговорила она и добавила раздельно: – Потому что вы мне совершенно не нравитесь.
Вот так! Даже на душе полегчало! Этот мерзкий тип собрался поухаживать, а она его отбрила.
Музыка кончилась, партнер манерно поклонился.
– Благодарю за танец.
Света лживо-приветливо улыбнулась в ответ и вернулась к Славке.
Ужинали на свежем воздухе, за длинным столом возле мангала. После первого тоста Михаил сообщил родителям, что вместе с товарищами написал заявление о зачислении в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Яна Витальевна охнула и схватилась за сердце. Павел Петрович гневно выкрикнул:
– С ума сошел? Мать в могилу вогнать хочешь? – и принялся успокаивать жену.
– У меня еще одно известие, думаю, узнать об этом вам будет приятнее, – поторопился добавить Миша. – Мы с Манечкой решили пожениться.
Похоже, это было неожиданным для всех, кроме Шереметьева и Светы. Мишины родители, не скрывая радости, первыми поднялись обнять жениха и невесту, затем вскочили с мест друзья. Объятия, поцелуи, поздравления. Во всеобщей суматохе никто не заметил, что Света стоит, будто окаменев.
Все. Вот теперь точно – все. Миша при всех сказал, что женится на Маньке, значит, так оно и будет.
Ее горестные мысли прервал шепот в самое ухо:
– Пойдемте, а то неудобно. Надо поздравить молодых.
Юрий Алексеевич повлек ее за локоть, и минуту спустя она с мертвым лицом сказала Мише и Мане нейтральное «поздравляю». Сияющая Манюня кинулась было подруге на шею, но ее отвлек Павел Петрович:
– Эх, Манечка, вот бы отец ваш порадовался. Помню, ты только родилась, я ему сказал: невеста нашему Мишке будет. Мы смеялись тогда, шутили вроде, а вы… Ну, молодцы!
Света незаметно покинула шумную толпу поздравляющих. С тоскливым лицом она сидела у стола, когда к ней подскочил возбужденный Славка.
– Светик, ты поняла? Они поженятся через месяц, и когда мы с Мишкой уедем, у него здесь останется жена, крепкий тыл… Ты не представляешь, как это важно для военного – знать, что тебя ждут. Если бы ты меня ждала, Светик…
– Да, – ответила она, думая о другом.
– Правда? Ты согласна?
Света смотрела на него невидящими глазами, а в голове метались не слишком связные мысли: «Миша потерян. Славка придурок, но не самый худший вариант. Он вечно будет мотаться по гарнизонам. Конечно, я с ним никогда никуда не поеду… Тетя Поля меня любит. Если соглашусь стать Славкиной женой, я тем самым докажу Мише, что не больно-то он мне был нужен. Что я просто дурачилась… И Маньке докажу, что не одна она такая счастливая – я тоже выхожу замуж. И мы с ней станем – какая же это степень родства?.. Золовки или как?.. Неважно. Но и Миша станет мне родственником, значит… Ну вот и прекрасно. Я выхожу за Славку Ганелина».
– Да, – твердо повторила она.
Славка в восторге подхватил ее под мышки со скамейки и закружил. Света вяло отбивалась. Опустив ее на землю, он крикнул, отвлекая внимание от Мани с Мишей.
– Ребята! Мы со Светиком тоже женимся!
Глава 2
«Теперь о погоде. Сегодня, 1 мая 1988 года, в Ленинграде ожидается ясная солнечная погода, без осадков. Температура воздуха в городе 8–12 градусов тепла, по области воздух местами прогреется до 14 градусов. Ветер юго-западный, западный, один-три метра в секунду. Атмосферное давление 765 миллиметров ртутного столба».
Прислушиваясь к тихому бормотанию радиоточки, Света открыла глаза.
Начало седьмого. С минуты на минуту сын проснется, придется вставать и кормить.
Прошло почти два месяца, а она все никак не могла привыкнуть к мысли, что туго запеленатый сверток в кроватке, периодически требовательно орущий, пачкающий марлевые подгузники, – ее ребенок. То, как рожала, смутно отпечаталось в ее сознании, да и весь прошедший год был словно сон. Порой по утрам казалось, что она в своей квартире, у родителей, в комнате, которую столько лет делила с сестрой… Но, открыв глаза, понимала, что ничего не приснилось, она больше не веселая девушка Света Харитонова, а офицерская вдова Светлана Ганелина. Ее сын Олег никогда не увидит своего отца, умершего от острой кишечной инфекции в каком-то таджикском ауле. А сама она после смерти мужа живет с его родными, тетей Полей и Манюней, искренне убежденными, что общее горе легче переносить вместе.
Света, и правда, горевала, но не по умершему мужу. Она тосковала по свободе, по тем временам, когда бегала на свидания и на танцы, была вольной девушкой, и этот кулек, периодически требующий молока, не висел гирей на ногах. Сколько раз проклинала она тот теплый майский вечер, когда, поддавшись импульсу, из чувства мести и зависти сказала Славке: «Да». Это короткое слово перевернуло всю жизнь.
Мать вообще-то одобряла ее выбор, считала новоиспеченного офицера неплохой партией для выпускницы школы и спрашивала:
– Что ты будешь делать, когда он уедет? – подразумевая, что влюбленная дочь станет тосковать по ушедшему воевать мужу.
Примеряя свадебное платье, Света беззаботно отмахивалась:
– Я не буду думать об этом сейчас. Потом подумаю, когда он уедет.
Свадьбы сыграли в один день, вскоре после выпускных школьных экзаменов. Улицкий-старший устроил так, что в зале Дворца бракосочетаний стояли сразу две пары: Маня с Мишей и Света со Славой. Соглашаясь на двойную свадьбу, Светлана не подозревала, на какую муку себя обрекает. Было невыносимо видеть, как Михаил надевает на тонюсенький Манькин пальчик кольцо, как целует ее… Хотелось оттолкнуть подругу и встать на ее место. Еще больше раздражал Славка в роли жениха. Он по-хозяйски целовал ее, и Света уже не имела права вывернуться, сказать: «Отстань, потом», как говорила еще вчера. С ужасом она думала о предстоящей ночи. А от мысли, что эту ночь с Мишей проведет Манюня, сердце разрывалось.
Света долго не могла вспоминать ту первую ночь без содрогания. До чего же противен был Славка со своими пахнущими водкой губами, невыносимы чужие волосатые руки, шарящие по ее телу, изучающие, давящие, раздвигающие… Он шептал о любви, а она испытывала только омерзение и боль. Сейчас ей казалось, что родить легче, чем еще раз пережить такое. Пытка повторялась по несколько раз каждую ночь, правда, к концу двухнедельного медового месяца Света уже немного привыкла, но все-таки не могла понять, как женщины выдерживают такое в течение всей жизни и почему секс называют удовольствием для двоих. Просто не представляла, как это может доставить удовольствие женщине.
Она не считала себя абсолютно безграмотной в вопросах секса. Еще год назад ею была прочитана брошюрка «Для вас, девушки». И Славка, придурок, буквально на второй день после свадьбы подсунул захватанные руками слепые репринтные странички с «позами» – просветить решил. Света брезгливо посмотрела картинки, даже подписи-объяснения к некоторым прочла, но не верила, что получит удовольствие, если, вывернув ее каким-нибудь изощренным образом, муж будет делать то же, что и в позе номер один. И она его действительно не получала. Поэтому, когда короткий медовый месяц подошел к концу, вздохнула с облегчением. На какое-то время она свободна от утомительных акробатических этюдов под названием «секс».
Миша с Манькой провели эти дни на даче. Увидев их на вокзале, Света была удивлена разительной переменой в подруге: Манюня буквально светилась от любви и счастья, несмотря на слезы, которые смахивала со щек торопливой рукой. Она даже похорошела за две недели. А Света… Скрепя сердце, она натягивала губы в улыбке, старалась болтать непринужденно, а сама исподтишка посматривала на Мишу. Поймать взгляд не удавалось, и лишь в самую последнюю минуту, когда он, наклонившись, целовал ее в щеку на прощанье, Свете почудилась тоска в его глазах. Тоска по ней, по возможному счастью, которое он перечеркнул, женившись на Маньке. След Мишиного поцелуя тут же был стерт Славкиными губами.
«Всю обслюнявил», – едва сдерживала она брезгливую гримасу, махая вслед удаляющемуся вагону, и, пока Манюня бессмысленно бежала за поездом до конца платформы, достала зеркальце, вытерла рот платком и вновь тщательно накрасила губы.
После Славкиного отъезда жизнь ее потекла почти как прежде. Света вернулась в родительский дом и первое время не ощущала себя замужней женщиной, не до того было. Вместе с Маней она поступала в институт культуры, но недобрала баллов и прошла только на вечернее отделение. А потом оказалось, что она беременна. Это неожиданное открытие путало все карты. Не моргнув глазом, Света сделала бы аборт, и анализы уже сдала, но мать обо всем догадалась, подключила Маньку и тетю Полю. Не могла же Светка в глаза им сказать, что ей не нужен ребенок от Славки? Да и сам он не нужен – она не любит его и проклинает тот день, когда согласилась на этот брак. Может, она все-таки и выложила бы им все это, но тут пришла телеграмма о смерти мужа.
Странные чувства испытала Светлана от этого известия. С одной стороны, было жаль Славку. Она знала его давно, они дружили, и пусть он был смешным, навязчивым и глупо-патриотичным, пусть измучил ее сексом за две недели медового месяца, но все-таки он был ей мужем. Однако эта жалость была какой-то отстраненной, ненастоящей. Слава умер далеко, она не видела, как он умирал, для нее он просто уехал и не вернулся. Зато где-то в глубине души тлела радость, что она так удачно развязалась с этим ненужным замужеством.
Потом было ожидание, когда привезут тело на родину, похороны, поминки, слезы Маньки и тети Поли, их причитания о том, что ребеночек, Славина кровиночка, будет всем утешением… Если бы Света избавилась от беременности – это убило бы их. И она изображала скорбь по Славке, которой на самом деле не испытывала. Близкие часто заставали ее в слезах, жалели, утешали, говорили, что боль утраты со временем пройдет… И никто не догадывался, что плачет Света не о муже, а о своей загубленной жизни. Конечно, когда-нибудь, потом, она вновь станет относительно свободной. Но что такое свобода матери-одиночки?
Когда думала о том, сколько времени пройдет, пока ребенок родится, научится ходить, пойдет в детсад, Светке хотелось выть в голос. Она сама сковала себя по рукам и ногам, не видать ей счастливой веселой жизни в ближайшие несколько лет… Сейчас, только похоронив мужа, она не может веселиться, да и не стала бы – ведь не совсем же она бессовестная? А через пару месяцев живот начнет расти, она будет ходить, переваливаясь как утка, и ей станут уступать место в транспорте. А после – кормление, пеленки, распашонки, бессонные ночи… Все это ждет ее впереди, по-другому не бывает. Раньше она с жалостью смотрела на молодых мамаш, выглядевших усталыми, вымотанными, неухоженными. Думая, что и ее ждет такая же участь, Света впадала в отчаяние.
До сорокового дня Маня и тетя Поля каждый день заходили за ней, и они вместе шли на кладбище. Свете эти посещения могилы казались бессмысленными: зачем каждый день поправлять украшающие скромное надгробие цветочки, обливаясь слезами, гладить могильный камень, шептать обещания покойнику, что никогда не забудут и приложат все силы, чтобы его сын вырос настоящим человеком?
– Я надеюсь, у тебя родится сын, – говорила подруге Маня. – Это такое счастье, иметь ребенка от любимого…
«От любимого, может, и счастье, – мысленно отвечала Света, для виду скорбно поджимая губы, – хотя с трудом в это верится. Интересно, как бы ты запела, если б тебя ежедневно тошнило до полудня и даже от одного запаха еды выворачивало? Думаешь, такое счастье понимать, что уже не лезет любимая юбка и пора шить бесформенный балахон, который скроет растущий как на дрожжах живот?»
– Я бы очень хотела забеременеть, – вздохнула Манюня. – Знала бы ты, Светочка, как я завидую тебе! Если с Мишей что-нибудь случится… У меня был бы его ребенок.
Мысль, что Миша там, где убивают, была нестерпима для Светы. А вдруг вместо очередного письма они получат извещение о его гибели? Представив это, она закусила губу, на глаза сами собой навернулись слезы.
– Ой, Светик, я такая бестактная! Как я могла не подумать, что с тобой уже случилось все самое страшное… Бедный Славик – он даже не узнал, что ты…
– Глупостей не говори! – резко оборвала подругу Света.
Манюня умолкла, раскаиваясь, что опять завела такой разговор. Светочке и так нелегко приходится, а ей вредно волноваться. Не стоит больше ей ходить на кладбище, решили они с тетей Полей. И еще надумали уговорить Свету переехать к ним. Славина комната пустует, и трехкомнатная квартира в сталинском доме намного просторней стандартной хрущевки Светиных родителей.
Все взвесив, Светлана согласилась. Действительно, в двух комнатах и вчетвером тесно. Маня и тетя Поля обещали во всем ей помогать, когда родится ребенок. Но самый главный аргумент – переехав в квартиру Ганелиных, она будет ближе к Мише. Конечно, когда он вернется, папаша устроит сыну отдельное жилье, но наверняка они с Манькой не забудут ее престарелую тетку. И Света сможет часто видеть его.
Время сыграло странную шутку с ее памятью. Она ждала Мишу, как ждала бы своего мужа, порой совсем забывая, что он женат на подруге. Света забыла все, что обидело и ранило ее во время их последнего объяснения, помнила только слова: «Тебя нельзя не любить…» Пусть Миша женат на Маньке. Ну и что? Многие ведь разводятся? Она совершила ошибку, выйдя за Славку, и он тоже поймет, что его женитьба – ошибка. Она заставит его это понять. Миша говорил, они слишком разные. Света станет такой же, как он. Серьезной, начитанной, постарается полюбить стихи, которые он так любит. Она даже согласна ходить с ним в филармонию! Она будет опорой для него, такой, какой Манька никогда не сможет стать. Куда ей, тихоне очкастой! Света может родить Мише сына. Подруга мечтает об этом – только вот получится ли? Хилая болезненная Манюня, даже если забеременеет, вряд ли сумеет выносить и родить здорового ребенка. А Светка родила такого крепыша – все им восторгаются! И сейчас, когда токсикоз, последние тяжелые недели, да и сами роды остались позади и слегка подзабылись, она готова родить еще раз, но уже от любимого. Может, права Манюня, и это совсем другое?
Опять молоко в одной груди кончилось, а сын еще не наелся. Прикладывая его ко второй, Света тихо бесилась.
Это не кормление, а мученье! Она чувствует себя ходячей молочной фермой, которая к тому же не выполняет план. И мама, и тетя Поля, и Манюня в один голос уговаривают ее потерпеть, не переходить на смеси, твердят, что грудное молоко ничто не заменит. Сами бы попробовали так помучиться! За полчаса до кормежки лифчик мокрый, грудь ноет, а ребенка приложишь, он мгновенно все высосет – еще подавай! Света решила, что подождет, когда сыну исполнится два месяца, и перетянет грудь, станет кормить его кашами и смесями. То есть тогда-то уж точно кормить его будут Манька или тетя Поля, которые по Олежке с ума сходят, дай только в руках подержать. Вот и пусть развлекаются, а она наконец-то отдохнет.
Нельзя сказать, что Света сильно уставала от ухода за младенцем – за два месяца не выстирала ни одной пеленки – но все равно, из-за кормления чувствовала себя связанной по рукам и ногам. Больше чем на три часа из дому не отлучиться, менять подмоченные или испачканные пеленки, да еще по ночам вскакивать…
Она глядела на слипающиеся от сытости глазки сына и пыталась представить, каким он вырастет. По всем признакам это будет вылитый Ганелин. Волосики темные. Говорят, они еще могут посветлеть, но уж точно – настоящим блондином Олег не станет. Глаза серые, нос картошечкой, головка с длинным темечком – ничего материнского, все от отца! Света прислушивалась к себе, искала в душе какие-то особые, материнские, теплые чувства, которые ей вроде бы полагалось испытывать, но вынуждена была признать, что ничего такого не чувствует. Порой ей даже не верилось: неужели это она его родила? Она знала, что должна любить сына, кормить, заботиться, но знание это было внешним, из головы, а не идущим от сердца.
В комнату заглянула тетя Поля, ранняя пташка.
– Наелся?
– Угу, – кивнула Света, укладывая сына в кроватку.
– Иди сама поешь. Тебе надо хорошо питаться.
Светка уселась за кухонный стол и придвинула к себе тарелку пшенной каши.
– Я налила в чай сгущенки.
– Опять? Тетя Поля, вы же знаете, я не могу пить эту гадость!
– Надо, Светочка. Между прочим, англичане пьют чай с молоком или со сливками.
– И мужчины? Они что, все кормящие?
– Нет, но это значительно полезней, чем просто черный чай. Спасибо Павлу Петровичу, прислал целый ящик сгущенки. – Полина Григорьевна вздохнула: – Не представляю, что бы мы без него делали? В магазинах прилавки почти пустые. Я уже забыла, когда сыр в нашем гастрономе видела… А конфеты? Бог ты мой, ну разве можно было ожидать, что леденцы станут дефицитом? Даже сразу после войны – сахар продавался по карточкам, но леденцы были.
– Неужели тогда самогона не варили?
– Не знаю. Но водка в продаже точно была.
– Вот именно. При всех властях была, а при Горбачеве не стало.
– Сама по себе антиалкогольная кампания – шаг правильный, только народ у нас уж больно привык пить, варит самогонку из конфет, и поэтому случился вот такой перекос в снабжении.
– Вечно у нас перекосы, – пробормотала Светка, хлебая противную сладкую бурду. – То в одну сторону, то в другую. Вечно чего-нибудь не хватает. Прямо по Райкину: пусть все будет, но чего-нибудь не хватает! Один маленький «диф-сит». Чтобы «туаровед» уважаемый человек был… Теть Поль, а может, они сами все это и устраивают?
– Кто?
– Товароведы. Ну, прячут продукты, чтоб к ним на поклон ходили, для связей разных: ты мне – я тебе. Как в фильме «Блондинка за углом».
– Светочка, нельзя же понимать все так буквально! Этот фильм – иносказание. О том, что духовное важнее материального, и это поняла даже такая ограниченная особа – блондинка, которую Догилева играла.
Опять тетя Поля завела свою любимую песню про духовность. Хорошая она тетка, но слишком уж интеллигентная, не от мира сего. А вот Светка сейчас не отказалась бы от чего-нибудь материального. Например, от новых сапог, или зимнего пальто, или от курточки кожаной с мехом, какую она прошлой осенью на одной девушке видела. Не куртка, а мечта! Света почти год не покупала ничего из одежды. Сразу после смерти мужа неудобно было по очередям за дефицитом ломиться, потом беременность – какие наряды? А сейчас и купила бы, да магазины совсем опустели. Даже ситца, и того нет, а выкинут – так давка за ним.
Впрочем, хоть она и не покупала ничего, есть одна обновка. Яна Витальевна привезла из Польши Маньке в подарок платье. Поляки молодцы, делают модные шмотки. Только, видно, забыла Манькина свекровь, какая маленькая и хилая у нее невестушка. Платье оказалось безнадежно велико. Расстроенная Яна Витальевна бормотала, что если вот тут ушить и тут, да подкоротить… Манюня кивала вежливо и благодарила за подарок, а когда свекровь ушла, дала примерить платье Свете и, увидев, что на ней оно сидит как влитое, тут же предложила: «Носи, нечего вещь портить, тем более покрой сложный, нормально не ушить».
«Да, хорошая у Маньки свекровь, богатая и не жадная. А могла бы быть моей, – вздохнула Света. – Но, может, еще и будет?»
Сегодня, в честь праздника, она наденет это платье на обед. Тетя Поля салатов наготовила, и бутылка шампанского припасена. Хорошо бы кто-нибудь в гости пришел… Улицкие – вряд ли. Павел Петрович сегодня на трибуне. Своих Светка не приглашала. Если б только мама с Сонькой – тогда да. Но ведь праздник, значит, и папочка за ними увяжется, выпить на халяву. Ему известно, что у тети Поли всегда графинчик в серванте полон. Не коньяком, так водкой. Такая семейная традиция: пить не пьем, но спиртное для гостей держим. А отец в последнее время, как водка из продажи пропала, вдруг стал по ней тосковать. Раньше много не пил, только по праздникам или выходным, и то не каждый раз. А сейчас чуть не ежедневно находит где и с кем выпить. Мама даже опасается, что отравится он самогонкой. К тому же отец стал быстро хмелеть. Вначале, как водится – вселенская любовь, добродушная болтовня и объятия, и вдруг, будто выключатель щелкнул, раз – и в бешенство впадает. Однажды так разбушевался – маме пришлось милицию вызывать. Поэтому папочку за праздничным столом Света видеть не хотела.
Кто еще может прийти? Тети Полины приятельницы? Галина Адамовна – любящая почитать морали заслуженная учительница, биологичка, такая же старая дева, как Полина Григорьевна, и Вера Евгеньевна – тетина коллега по работе в техническом архиве НИИ, строгая вдова, хранящая верность умершему мужу уже лет двадцать. Старухи будут охать над Олежкой, жалеть его маму, сокрушаться о безвременно ушедшем Славке… Веселая компания.
Может, к Манюне кто-нибудь заглянет? Однокурсники? Скорее, однокурсницы. Парней в институте можно по пальцам пересчитать. А Свете так хотелось увидеть хоть одно молодое мужское лицо. Не пофлиртовать – какой флирт в присутствии Маньки и ее тетки! Просто поймать заинтересованный мужской взгляд, почувствовать, что она все еще хороша и привлекательна.
Света встала напротив зеркала и приложила к плечам вешалку с темно-красным платьем из шелковистого бархата. Материал переливался на свету, и золотые нити, которыми он прошит, посверкивали. Света довольно улыбнулась своему отражению и подумала, что стоит попросить у тети Поли ее гранатовую золотую брошь и приколоть слева у ворота. Спускающийся фалдами ворот сам по себе интересен, но какое-нибудь украшение так сюда и просится…
Но кто увидит эту красоту, кроме старых перечниц, которые обычно приходят на праздники в дом Ганелиных?
– Манечка, Светочка, к нам сегодня заедет Юра! – сообщила тетя Поля девушкам, когда они вернулись с коляской с прогулки.
– Здорово! – обрадовалась Маня.
– Какой Юра? – не поняла Света.
– Юра Шереметьев, ты должна его помнить, он был на даче у Павла Петровича в тот день…
Света замерла на месте. Еще бы она не помнила! Мерзкий, наглый тип! И он сегодня будет здесь. Хоть из дому беги…
– Да, помню. Он нам целую лекцию прочел… Мань, чего стоишь, доставай ребенка, не слышишь, хныкает? Проголодался.
Света ловко перепеленала сына и уселась кормить, гадая, хватит ли времени привести себя в порядок до прихода этого пижона. Хочешь не хочешь, а не выйти к праздничному столу нельзя.
Интересно, целый год о нем не было слышно, даже на Славкины похороны не пришел – тоже мне, родственник. И вот на тебе, нарисовался! Подарок к праздничку… А впрочем, может, и ничего? Хоть одна мужская физиономия будет за столом. И, в конце концов, на нем тоже можно проверить, не потеряла ли она привлекательность после родов. Помнится, Шереметьев спрашивал у нее телефончик?
Уложив заснувшего ребенка, Света сходила к тете Поле за брошкой и надела платье. К счастью, она не раздалась в ширину, как многие женщины после родов. Ни растяжек, ни складок, живот через месяц стал гладкий и упругий, почти как до беременности. Грудь кажется непропорционально большой, но когда кончит кормить, это пройдет.
Полюбовавшись на себя в полный рост, она вынула из тумбочки косметичку. В последний раз она брала ее в руки в середине августа, еще до известия о Славкиной смерти. Всматриваясь в зеркало, Света отметила, что ежедневные прогулки с сыном принесли пользу, раннее весеннее солнце успело тронуть легким загаром щеки. Они немного похудели, но когда улыбаешься, ямочки все так же играют. Малиновый блеск для губ очень подходит к цвету платья. Ресницы надо накрасить погуще. Платье нарядное, и макияж должен быть ярким. Манька и тетя Поля удивятся – ну и пусть! Имеет она право один раз в год накраситься?
Звонок в дверь раздался, когда Света вставляла последнюю шпильку в прическу. Теткины подруги или он?
Тетушка позвала из коридора:
– Света, у нас гости!
Она вышла и плотно прикрыла за собой дверь. Увидев ее, Шереметьев изобразил легкое удивление.
– Здравствуйте, Светлана.
– Здравствуйте, – кивнула она.
– Светочка, займи, пожалуйста, гостя. Маня побежала в булочную, хлеб как всегда забыли, а у меня в плите пирог…