Первое дело Еремея
– Потому и не стоит ждать, покуда война начнется на нашей территории. Нужно помочь союзнику.
– С каких это пор Рутения – наш союзник?
– Наш союзник, комиссар, не Рутения, даже не Хомо Сапиенс. Наш союзник, мне кажется, всякий, кто живёт сам и даёт жить другим. А тот, кто пытается захватить контроль над копями Но-Ома отнюдь не желает, чтобы жили другие. Он и себя-то не любит. Видно, слишком хорошо знает.
– Позвольте, друг мой, напомнить вам старую притчу. Шла обезьяна по дороге и несла полную пригоршню гороха. Потеряла горошину, стала подбирать. Подбирая, потеряла десять. Опять стала подбирать. Подбирая, потеряла всё. Мы уже вмешивались в дела живущих на поверхности. Теперь, согласитесь, вы предлагаете нам исправлять порождения предыдущего вмешательства, не так ли?
– Так, – вынужденно признал тот-кто-в-зале. А тот-кто-спит подумал, что давно не видел столь связных и одновременно столь бестолковых снов.
– Первую попытку ваша группа провалила. Священник мёртв. В скиту если и не паника, то нечто к ней близкое.
– Именно поэтому…
– Именно поэтому нужно думать, прежде чем действовать – перебил того-кто-в-зале Звучный Голос. Перебил, как имеющий право. Но тот-кто-в-зале не сдавался.
– Ошибка заключалась в том, что был неверно выбран объект. Священник, кстати, его звали отец Колыван, оказался слишком убеждённым человеком. И слишком, если можно так сказать, сложившимся. Зрелым. Его ментальная сила обрушилась на него самого. Поломать все представления о мире для него значило поломать себя. Вот и случилось то, что случилось. Мы выбрали самого развитого человека в скиту – и ошиблись. Наш новый объект – молоденький парнишка. Разум его не зашорен, душа открыта. Ментальная же сила слаба, и мы сможем следить за каждым его шагом, а он не будет и подозревать об этом. В его слабости есть свои преимущества. В то же время он – священник, и к его голосу будут прислушиваться.
– К его – или к вашему, дорогой друг? Вы мастерски находите оправдания своим промахам, – с ехидцей сказал Звучный Голос. – Где гарантии, что на сей раз вы обойдете грабли стороной?
– Я не оправдываюсь, Комиссар. Я объясняюсь. Много поколений мы лишь строили планы, примеривались, теоретизировали. Отсутствие практического опыта, опыта реальных дел и сказалось. И ещё скажется не раз. Но это означает лишь то, что опыт сам не приходит, его следует добывать. Иначе к пробуждению дракона у нас останутся только бумажные мечи.
– Воистину, друг мой, сегодня вы во власти поэтических образов, – аргументы того-кто-в-зале не убедили Звучный Голос. – Триумвират решил, что ваша группа может вмешиваться лишь на уровне «альфа».
– То есть подглядывать, подслушивать, и, в случае крайней нужды, ободрять бодрым шёпотом?
– Нет, друг мой. Бодрым шёпотом – это уровень бета. Альфа же допускает шёпот самый тихий. Кстати, а вам не приходило в голову, что лучше всего завести контакт не с пареньком, а с ребёнком? Можно даже внутриутробно? Тогда бы новая личность восприняла ваши идеи с пелёнок, и конфликта мировоззрений не возникла бы вовсе.
– Тогда, Комиссар, вовсе бы не было новой личности, а был бы покорный – на первых порах – слуга. Это мы уже проходили.
– Ладно, – буркнул Звучный Голос. Похоже, удовольствия беседа ему не принесла. – Я думаю, вы с ним уже контактируете, с объектом вашим?
– Исключительно на уровне сна, Комиссар.
– И он нас видит?
– Да. Но забудет, как только проснётся.
– Уж надеюсь.
– В конце концов, нам тоже снятся сны.
– И вам они нравятся, ваши сны, друг мой?
– Я их, увы, не выбираю, Комиссар.
– То-то и оно, – Звучный Голос повернулся и вышел. За ним вышли не проронившие ни слова спутники. Это и есть триумвират? Он самый, подсказал тот-кто-в-зале. Подошёл к висевшему на стене небольшому зеркалу – сразу-то его Еремей и не приметил. Заглянул
Из зеркала на него смотрело незнакомое лицо. Длинные волосы с проседью. Усы. Борода. Крючковатый нос. Твёрдо очерченный рот. Шрам на правой щеке. И глаза под кустистыми бровями, голубые глаза, смотрящие прямо в душу.
– Вот так-то, братец. Посмотрел? А теперь пора просыпаться, – сказало ему отражение.
И он проснулся. Но за миг до пробуждения страшная догадка пронзила его.
Он побывал в чертогах Нечистого!
6
Еремей несколько секунд лежал, соображая, где он. В Монастыре? На вакациях? Не вставая с ложа, он оглядел покой. Всё вспомнилось моментально – поручение Настоятеля, поход, собрание советников, возложение на него обязанностей священника прихода Но-Ом. Он опустил ноги на пол, чувствуя себя бодрым, вся походная усталость ушла бесследно. Ох и спал же он! Сном крепким, здоровым, очищающим душу и восстанавливающим тело. Снилось что, нет, не помнит, видно, и нечего помнить.
Спустя четверть склянки он уже входил в церковь.
Порядок внутри был образцовый. Церковный староста, видно, постарался. Нужно будет поблагодарить. Но сначала познакомиться. Кто есть кто. Староста, казначей, помощник. Понятно, это люди ответственные и, как все в скиту пионеров, очень, очень занятые. Настолько занятые, что пришли в церковь почти сразу вслед за Еремеем.
Церковным старостой оказался пекарь, он же костоправ, он же историограф, он же секретарь Дома Совета – и ещё с полдюжины обязанностей были у почтенного мастера Рэндольфа. «Почтенному» было всего лет тридцать, люди в поселениях растут быстро. В Монастыре Рэндольф стал бы «почтенным» в пятьдесят, и то, если бы крепко повезло. Вот и ещё одна причина, почему люди меняют налаженный, спокойный быт монастыря на полную неожиданностей жизнь пионера. Он и сам-то стал священником куда как неожиданно.
Казначейшей была Сара Хармсдоннер, сестра старшины поселения. Почтенная дама тридцати лет.
Ну, а министрантом, уборщиком, кладбищенским хранителем и вообще мастером на все руки был, конечно, Рон, хотя действовала у него пока лишь одна рука. Рон, собственно, занимал место, которое предназначалось Еремею – и это было для Рона не лишней заботой, не головной болью, а способом заслужить у поселенцев уважение и признание.
Свою первую службу Еремей провёл скромно. Никаких фейерверков красноречия, никаких предсказаний будущего. Прихожане, а было их столько, что упасть не могло не только библейское яблоко, но даже горошинке не отыскалось бы местечка, если и были разочарованы, то ничем разочарование своё не выказали.
После службы Еремей долго говорил с церковным советом. То есть долго по меркам поселения, где каждый человек, каждая минута и каждая горошина были на счету. Узнал он для себя много полезного. О том, что скоро ему предстоит крестить ребенка Аннабель Левашовой и Эдгара Бородаева, а Ларс Стаханов, опытный рудокоп, наоборот, хворает, второй день не встает с постели и просит, чтобы священник его посетил. О том, что племя круглолицых устроило стоянку в пяти милях от поселения Но-Ом, и шаман племени хочет встретиться с шаманом Но-Ома, вы уж простите отец Еремей, для них священник всё равно, что шаман. О том, что в церковной кассе денег нет, но есть двадцать фунтов золотого песка, хотя пока ни деньги, ни золото в Но-Оме не ходят. И ещё, и ещё, и ещё.
Когда староста и казначейша удалились, а Рон, ловко действуя здоровой рукой, начал наводить порядок в церкви, Еремей попытался упорядочить полученные сведения. Он понимал, что в первые дни для него внове всё, через месяц-другой он пообвыкнется и будет ориентироваться в делах если не играючи – в работе священника нет места играм, – то спокойно и несуетливо. Умению вести церковное хозяйство их учили в семинарии. Правда, полностью курс был ещё не пройден, но жизнь, она тоже учитель.
Рон и отвёл его в белый барак, где находился Ларс Стаханов, тяжелобольной рудокоп.
Отчего-то Еремей представлял себе убеленного сединами старика с изможденным лицом и трясущимися руками. Да не отчего-то, просто в Монастыре он сопровождал наставников при посещении больных, и те были именно такими.
Ларс Стаханов же оказался мужчиной сорока лет, на вид крепким, мускулистым. Волос у него, правда, не было ни седых, ни каких-нибудь других, он оказался совершенно лысым. И ещё в глазах, в самой глубине увидел Еремей голубые огоньки. Увидел и опечалился. Не только он – пожалуй и сам Настоятель, великий Заклинатель, не смог бы спасти этого человека. Лихорадка Голубой пустыни.
– Ты был в Голубой пустыне? – спросил он страждущего после обычной церемонии приветствия.
– Да, отец Еремей, – и слова рудокоп произносил медленно, с трудом шевеля языком и губами. Конечно, Лихорадка Голубой пустыни. – Три зимы тому назад. Думал, обошлось, потому и в скит пошёл, а оно вон как. Застигла здесь.
Еремей осмотрел рудокопа, стараясь припомнить всё, что в семинарии говорили о Лихорадке Голубой Пустыни. Болеют ею те, кто побывал в этих проклятых землях, где каждая пядь до сих пор пропитана Смертью. Но часто бывало – шли двое, а болел один. Или кто-то провёл в пустыне день – и его сжигала лихорадка, а другой бродил целую луну, и оставался здоровым.
Вначале выпадали волосы. Потом речь становилась медленной, тягучей. В глазах появлялся огонь, сжигающий изнутри. И уже ничего не могло спасти человека от этого огня. Тело извергало любую пищу и сохло, как сохнет дерево с подрубленными корнями. Рано или поздно человек вспыхивал, покрывался тысячами голубых искорок и исчезал, оставляя после себя горсту серого пепла. Да и пепел держался недолго. Даже собранный в склянку и закупоренный со всей предосторожностью, пепел испарялся, исчезал. Многие заклинатели бились над загадкой Лихорадки Голубой Пустыни, но бесплодно. Одно радовало, если можно говорить о радости перед лицом горя: никто из окружающих Лихорадкою не заражался.
Единственно, что мог сделать Еремей для несчастного – это облегчить страдания, духовные и телесные. Отвар Травы Горных Духов позволял уйти страждущему спокойно, с достоинством. Исповедь же облегчала страдания нравственные.
– Сколько мне осталось жить, отец Еремей?
– Никто не знает своей судьбы.
– Я… Мне важно знать. Не для себя – для других.
– Твоё время ещё не пришло. Луна, быть может, две луны.
– Луна, – прошептал рудокоп. – Луна – этого должно хватить.
Еремей озабоченно смотрел в глаза Стаханова. Огоньки сверкали едва заметно, неопытный глаз и вообще ничего бы не увидел.
– Хватить – для чего, сын мой?
– Я скажу позже… позже… Боюсь обознаться, навредить. Если я вас ещё позову, отец Еремей, обещайте придти.
– Это мой долг.
– Долг, да. Я знаю свой долг.
Рудокоп замолчал, замкнулся в себе. Он может молчать день. Или всю оставшуюся жизнь. Такова Лихорадка Голубой пустыни.
В задумчивости покидал барак священник. О чем не рассказал ему Стаханов? Быть может, о чем-то, важном только для самого Стаханова. О проступке, совершенном много лет назад, но сейчас мучающем душу? Бывает и такое. Или его терзает нечто более злободневное, относящееся к нынешним временам?
Еремей освятил своё жилище. Не для себя. Для прихожан. Жизнь священника прозрачна, особенно в маленьких поселениях. Он начинал чувствовать правоту наставников семинарии. «Живущий в стеклянном доме должен быть осторожным, дабы не разбить его». Нет ничего хуже, чем начать свою деятельность с того, чтобы неловким поступком разбить хрупкое доверие прихожан. Долго склеивать придётся.
Рон смотрел на труды Еремея с явным одобрением. Вот и ещё одна победа над Нечистым!
До победы далече, любезный Рон. Шагать и шагать. Над собою победа – в лучшем случае.
– Где похоронен отец Колыван? – Еремей долго откладывал этот вопрос. Боялся ответа. Бойся, не бойся, а услышать придётся.
– Он ведь повесился, верно? И потому его…
– Что – потому?
– Не оставлять же человека совсем без могилы, верно? Мы его и похоронили, только не на кладбище. Не на нашем кладбище, – поправился Рон.
– А на чьем?
– У круглолицых людей Льда есть своё, родовое. Они, круглолицые, уважали отца Колывана. Быть может, любили. Отец Колыван много времени проводил с круглолицыми. Учил их. И учился у них.
– Учился?
– Он так говорил.
– Да, конечно…
Отец Колыван, как всякий заклинатель, не чурался никаких знаний. Заклинатели готовы учиться всегда и у всех. Даже у лягушек – плавать и у кротов – рыть норы.
– Кладбище Людей Льда далеко?
– Нет, отец Еремей. Недалеко.
– Они не считают его местом, запретным для поселенцев?
– Нет, но мы должны соблюдать их обычаи. Они… Они очень почитают мертвецов и просят, чтобы мы относились к ним с уважением. Не будили без приношения, не просили у них чужой смерти, не выкапывали из земли.
– Разумные обычаи. Надеюсь, все в скиту их соблюдают?
– Да, отец Еремей. Правда, в самом начале, когда мы только пришли сюда, исследователи – рудознатцы по неведению начали копать пробный шурф. Но мы принесли дары шаману племени и потревоженным мертвецам. Обошлось, – Еремею показалось, что последнее слово Рон произнес с некоторым сомнением.
К чужой вере призывали относиться терпимо, покуда чужая вера не вступала в противоречие с верой истинной. Тревожить прах истинная вера тоже не велит, просить у мертвецов чужой смерти вообще отдаёт Нечистым. Нет, нарушать обычаи круглолицых он не собирается. Пока не познакомится с ними поближе.
– Кстати, Рон, насчёт встречи с шаманом… Он придёт в поселок?
– Он приходил в прошлый раз, за день до смерти отца Колывана. Получается, теперь наша очередь идти к ним.
Но прежде, чем отправиться на встречу с шаманом круглолицых, Еремей навестил старшину поселения.
Достопочтенный Хармсдоннер, с которым он на утренней службе обменялся лишь поклоном, сейчас встретил Еремея со всею внимательностью, хотя видно было, что хлопот у старшины предостаточно. Он о чем-то спорил с богатырём Брасье.
– Вот и вы, отец Еремей. Очень хорошо. Советник Им-Зик сейчас занят – его бригада роет новый шурф. Нас трое, следовательно, можем держать совет.
Еремей укорил себя – запамятовал, что теперь он – член совета Но-Ома. То есть не совсем запамятовал, иначе бы не пришёл, но думал, что обойдутся без него. Был бы нужен обязательно – прислали бы посыльного.
Он сел на стул. Ничего, крепкий стул. Отсутствующий советник Им-Зик постарался на совесть.
– В послании, что вы доставили, отец Еремей, помимо прочего, Настоятель Дормидонт призывает нас поскорее начать добычу рашшина. Кстати, вы, как член совета Но-Ома, должны ознакомится с посланием, – достопочтенный Хармсдоннер протянул Еремею полученную бумагу. Ту самую, которую Еремей и доставил в скит.
Пришлось читать. Пришлось – потому что в послании Настоятель писал и про Еремея, причём в выражениях самых похвальных. Еремей и не знал, что находится на столь хорошем счету. Неловко читать похвалы самому себе, особенно на глазах других, послание уже прочитавших.
Но он и виду не подал, что смущён, напротив, сохранил выражение лица самое невозмутимое, будто и не о нём шла речь.
Дальше, дальше, что за рашшин такой? К стыду своему, никак не вспоминалось. Вероятно, минерал или металл, если уж речь идёт о его добыче. Хотя куниц тоже добывают… Но все-таки Но-Ом – скит рудокопов, не так ли?
Оставалось надеяться, что поможет послание. Но, дойдя до самого конца, Еремей так и не встретил слово «рашшин». «Совет аббатств возлагает на скит Но-Ом особые надежды», вот, собственно, и всё. Однако достопочтенный Хармсдоннер человек крайне проницательный, раз сумел вычитать из послание призыв о скорейшей добыче.
Он вернул послание достопочтенному Хармсдоннеру. Всё равно каждое слово отпечаталось в памяти – запоминать тексты в семинарии учили хорошо.
– Трудность состоит в том, отец Еремей, – продолжил старшина, – что наиболее перспективным нам представляется участок, расположенный на земле, где устроили кладбище люди Льда. Нам удалось взять пробы, последний раз из ямы, предназначенной для вашего предшественника. Говоря откровенно, идея похоронить отца Колывана на кладбище круглолицых пришла нам в голову именно потому, что другого способа провести разведку у нас не было. Не было бы, как говориться, счастья…
Еремея покоробило столь откровенное заявление и на сей раз, он, очевидно, не смог скрыть свои чувства.
– Конечно, при других обстоятельствах мы бы поступили иначе, – словно оправдываясь, продолжил старшина, – но задача, поставленная перед поселением, заставляет нас действовать вопреки некоторым правилам. Кстати, идея о погребении на кладбище круглолицых пришла в голову именно отцу Колывану. Он в своей предсмертной записи в дневнике ясно и недвусмысленно выразил своё желание. И в тяжкие мгновения он думал о главной задаче поселения. Рашшин – наш шанс в борьбе с Нечистым. Как вам, конечно, известно, отец Еремей, стоит заключить в свинцовую оболочку один гран рашшина, и ваше сознание становится совершенно непроницаемым для ментального зондирования. Даже люди необычайной ментальной силы бессильны перед статис-полем, которое образуется в результате взаимодействия рашшина и свинца. Это устройство можно носить в виде медальона – и не заботиться о том, что слуги Нечистого узнают о ваших помыслах. К сожалению, рашшин очень редкий металл – и недолговечный. Медальон с одним граном рашшина действует в течение дюжины лет, после чего рашшин и сам превращается в свинец. Потому Настоятель Дормидонт крайне обрадовался, когда разведчики, меняя у круглолицых золотой песок и самородки на стальные ножи, до которых круглолицые большие охотники, обнаружили среди золота и крупицы рашшина. Сами круглолицые, похоже, ничего о свойствах рашшина не знают, считают разновидностью золота.
Три зимы назад Монастырь послал сюда рудознатцев, среди которых был и я. Мы определили, что месторождения рашшина находятся именно здесь, и Монастырь решило основать новое скит. Но-Ом. Поселение, которое должно обеспечить Рутению средством против козней Нечистого. Но пока мы не оправдываем надежд совета Монастырей. Жила Рашшина расположена слишком глубоко, на поверхности же его мало. Правда, есть надежда натолкнуться на гнездо, скопление самородков. Мы нашли одно, но этого недостаточно. Судя по всему там, где располагается кладбище круглолицых, может быть скопление гнёзд. И мы должны принять решение: идти на обострение отношений с круглолицыми, быть может, даже на войну – или продолжать разрабатывать бедные участки.
– Войну с круглолицыми? – переспросил Еремей.
Достопочтенный Хармсдоннер посмотрел на богатыря.
Тот решил, что вопрос относится к нему.
– Племя круглолицых немногочисленно. Их всего вдвое больше, чем поселенцев, и в военном отношении Народ Льда крайне неразвит. Оружие у них примитивное, воинственностью народ не отличается, понятия о тактике боя никакого. Но племя связано родством с другими племенами, и неизвестно, как те отреагируют на войну. Воевать со всем севером наше скит не сможет, а если и сможет, то силы до последнего уйдут на военные действия. Когда же добывать рашшин? К тому же люди Льда перекроют тропу. Как бы они не были неискушенны в войне, поставить многочисленные заслоны на пути к Монастырю они догадаются, и мы окажемся отрезанными от Монастыря. Поэтому я считаю, что нужно разрабатывать то, что есть и активно искать другие участки. Если же Монастырю рашшин требуется во что бы то ни стало, то оно должно санкционировать войну с Людьми Льда и прислать боевой отряд, человек двести. Без этого ввязываться в конфликт с круглолицыми нельзя.
– Есть и третий путь, – достопочтенный Хармсдоннер посмотрел на Еремея. – Попытаться уговорить круглолицых разрешить нам проводить работы на кладбище. Мы тогда готовы заключить союз с племенем и помочь круглолицым захватить земли другого племени. Но, как нам уже сказал капитан Брасье, круглолицые – народ мирный. Если бы удалось их поссорить с соседями, поставить в положение, когда им бы понадобилась наша помощь, тогда… Собственно, этим и занимался отец Колыван. И скит Но-Ом ждёт, что вы, отец Еремей, продолжите его работу.
7
Еремею помогло то, что он уже третий раз читал про себя молитву о ниспослании твёрдости духа. Поэтому он воспринял последние слова старшины спокойно и даже отстраненно.
– Поселение Но-Ом вправе ждать, что я выполню долг священника, – ответил он.
Подобный ответ, очевидно, не вполне удовлетворил достопочтенного Хармсдоннера. Долг священника – понятие для мирянина отвлечённое.
– Учтите только, отец Еремей, что, несмотря на внешнее простодушие, круглолицые – продувные бестии, с ними следует держать ухо востро. Вы ведь собираетесь на переговоры с шаманом?
Воистину, стеклянный дом.
– Да, я думал, принимать ли мне это предложение.
– Я бы посоветовал принять. Приглядитесь к шаману, к племени. Новый, свежий взгляд дорогого стоит.
– Я могу выделить сопровождение, трёх-четырёх богатырей, – добавил Брасье.
– Вы считаете, что существует какая-то опасность?
– Нет, но, быть может, вам будет спокойнее с охраной, отец Еремей?
– С меня достаточно и Рона. Тогда, с вашего позволения, я покину вас, – Еремей поднялся. Хотелось уйти поскорее.
– Одну минуту, – достопочтенный Хармсдоннер достал из кармана своей красиво расшитой куртки маленькую коробочку. – Это медальон.
– Медальон?
– Да, тот самый медальон из рашшина и свинца. Снаружи он покрыт толстым слоем золота – так красивее, да и в глаза меньше бросается то, что сверкает.
– Зачем он мне?
– Видите ли, шаман круглолицых очень силён. Тут, на территории поселения зона молчания. Под нами хоть и бедные, но залежи рашшина. Взаимодействуя со свинцовыми рудами, они образуют статис-поле, потому-то никто из нас не может осуществить ментальную связь даже на расстоянии этого стола. Удаляясь же от поселения на пару миль, вы опять окажетесь вне поля. Кто его знает, шамана, вдруг ему удастся пробить ваш ментальный барьер? Мы, советники, всегда носим медальоны вне поселения, где есть опасность ментального шпионажа.
Еремей и сейчас не выказал удивления. Удивления и облегчения. Дело-то оказывается не в нём, ментальная глухота – свойство местности.
– Вы правы, достопочтенный Хармсдоннер, не воспользоваться вашим предложением было бы неосмотрительно.
Он взял медальон. На вид – обыкновенное украшение. Крест и меч в круге. Семинаристу золото носить не пристало, да и священнику тоже, золото считалось металлом покоя, достатка, даже роскоши. Но уж как сделали.
– Я распорядился, отец Еремей, чтобы вам выделяли из конюшни стражей границ клося, буде в том нужда, – добавил капитан Брасье.
– Благодарю вас, – Еремей покинул Дом Совета.
Всегда полезно узнавать новое. Сейчас у него столько сведений, что они роились в голове, того и гляди, жалить начнут. Рашшин, таинственный металл. Медальон штука, конечно, хорошая, да о двух поверхностях. Положим, ему он действительно, нужен. Ментальный блок он учился ставить с самого детства, но человек, наделенный силою, ломал его с той легкостью, с которой курица склёвывает червячка. Тюк – и нет блока. Но ведь с медальоном и сам ничего не слышишь. Опять же ему, Еремею, много не услышать и без медальона, но человеку чуткому он помеха. Тут нужно думать. Интересно, а нельзя ли сделать медальон таким образом, чтобы свои мысли глушить, а чужие слышать? Поместить его, к примеру, в серебряную полусферу, открытую наружу? Хотя об этом, вероятно, размышляют лучшие заклинатели Совета Монастырей.
Теперь о проблеме Народа Льда. Предложение достопочтенного Хармсдоннера казалось слишком уж радикальным. Развязать войну может только Совет Монастырей, и без прямых на то указаний он, Еремей, воздержится от высказываний. Хотя он не знает, насколько, действительно, велика потребность Рутении в рашшине, и какие указания уже получил от Настоятеля Дормидонта отец Колыван. Никто ведь не предполагал, что ему, Еремею, придётся занять место священника прихода Но-Ом. Да, кстати, разъяснился и выбор Настоятеля Дормидонта. Если ментальные силы в скиту бесполезны из-за статис-поля, то расточительностью было бы посылать в помощь отцу Колывану обладателя совершенного ментального слуха. Им, чутким, найдётся служба, где можно проявить талант. А сюда годится и полуглухой. Такой, как он. Не очень лестно, зато ясно.
Далее, нужно составить мнение о досточтимом Хармсдоннере и богатыре Брасье. Ему с ними работать. В семинарии учили: понять человека важнее, чем победить его. Поняв, можно сделать его союзником.
Правда, он пока слишком мало знаком с советниками Но-Ома. Но лучше мало, чем ничего.
Итак, достопочтенный Хармсдоннер, старшина Но-Ома. Умный? Пожалуй. Властолюбивый? Иной старшиной и не станет. Добросердечный? Как знать. Преданный Монастырю? Похоже.
Ерунда. Суждения эти не стоят ломаной ракушки. Единственное, что он знает о старшине наверное, это то, что у него есть дочь Лора, что он носит хорошую одежду и что любит вставлять архаичные слова. «Шпионаж», «Статис-Поле» – всё это из древних книг, такими словами любят щеголять риторы, студенты первых курсов семинарии, думая, что от этого речь их становится изысканной и убедительной. Возможно, достопочтенный Хармсдоннер учился в семинарии, но не закончил учение?