Небо вечно одно. Избранные стихи
Небо вечно одно
Избранные стихи
Ильман Юсупов
Светлой памяти безвременно ушедшего из жизни моего племянника Шамиля Юсупова посвящается.
© Ильман Юсупов, 2022
ISBN 978-5-0056-9095-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Строки, пахнущие Отчизной…
(слово о чеченском поэте Ильмане Юсупове)
Чеченский поэт Ильман Юсупов является человеком с трудной судьбой. Он родился в чеченской семье, депортированной Сталиным в Казахстан, а ныне он снова на чужбине.
В трудной судьбе Ильмана Юсупова, как в зеркале, отражается трагическая история всего чеченского народа, которая неразрывно связана с творчеством поэта.
Ильман Юсупов начал заниматься творчеством со школьных лет. Стихи его с самого начала отличались новизной и самобытным творческим стилем. Плотный и разветвлённый образный ряд и своеобразная метафорическая манера в его стихах всегда притягивают к себе читателей.
Его произведения в разное время публиковались в газетах и журналах Чечни. О его творчестве лестно отзывались многие поэты и писатели старшего поколения.
Он всегда писал о свободе, о древних традициях и обычаях своего народа, о мужественной борьбе против колонизаторов, о любви к родине и матери, о смысле жизни и смерти. И всё это делал в присущей ему оригинальной поэтической манере, которая никого не оставляла равнодушным. Он никогда не восхвалял власть имущих.
И на это обратило внимание недремлющее идеологическое око советского режима. Первая книга поэта «Пасека времени», пролежав 10 лет в местном издательстве, вышла только в 1991 году, аккурат к распаду СССР.
В 90-е годы он издал ещё две книги стихотворений на чеченском языке. Потом начались военные события в Чечне, и обстоятельства сложились так, что поэт в январе 2001 года был вынужден покинуть отчий край. Позднее, в 2005 году его гостеприимно приютила Швеция.
Но, несмотря на все преграды, которые возникали на его пути, поэт продолжал творить в своей неповторимой метафорической манере.
Его творчеству не чужды и рамки классических форм поэзии, таких как сонет, венок сонетов, верлибр, глосса, рондо и так далее. Можно даже сказать, что он де-факто является их основоположником в чеченской литературе.
Поэзия Ильмана Юсупова наполнена печалью и трагизмом, в ней чувствуется невыплаканная боль и пролитая в войнах невинная кровь. Всё это передаётся неравнодушному читателю, заставляя трепетать его душу.
Стихи Ильмана Юсупова отличаются мудростью, берущей начало из глубин истории и духа чеченского народа, плотью от плоти которого он является.
Но наряду с мужеством и несгибаемостью в каждой строчке его стихов сквозит любовь к жизни, ко всему прекрасному в мире и, конечно же, к Чечне. Не зря он однажды сказал, что его строки «всегда пахнут Отчизной…»
Ильман Юсупов, ставший заметным явлением в литературном процессе Европы, вопреки величайшей исторической и личной драме, которую ему пришлось пережить, не потерял любви к людям, не обозлился, не очерствел душой, а его талант засверкал новыми гранями. Большой личный опыт, который он приобрёл, пройдя через годы войн и страданий, сыграл важную роль в его самобытном творчестве.
Эмиграция и разлука с Родиной является большим жизненным испытанием для любого человека, а для поэта, тем более. В Швеции Ильман Юсупов попадает в иную культурную атмосферу, но не совсем для него чужую. Европейской культурой и литературой он увлекался ещё со школьного возраста.
Несмотря на все тяготы и неурядицы, связанные с оторванностью от исторической Родины, именно в эмиграции поэт написал и издал в различных издательствах мира восемь поэтических книг на чеченском, русском, шведском и грузинском языках: «Чеченский очаг», «Искра твоего очага», «Беседа с памятью», «Песня и скитанье», «Отцовское слово», «Напевы тишины», «Свет отчей земли», «Первые итоги».
А в последнее время он подготовил для издания ещё четыре рукописи своих стихов на разных языках. И они ждут своего часа.
Швеция стала второй родиной для поэта из Чечни. Здесь он обрёл второе поэтическое дыхание, а его талант проявился с новой силой. Например, книга «Чеченский очаг», изданная поэтом на шведском языке в 2011 году, быстро привлекла к себе внимание шведских любителе поэзии и была высоко оценена в литературных кругах, а её тираж моментально разошёлся среди читателей.
Своим духовным братом называет Ильман Юсупов великого шведского поэта, лауреата Нобелевской премии Тумаса Транстрёмера, который в одной из частных бесед высоко отозвался о творчестве чеченского поэта.
Cтихи Ильмана Юсупова являются близкими по духу и нам, грузинским читателям.
Мне как бы слышатся в его слоге братские голоса грузинских поэтов. Они как бы перекликаются друг с другом. Это рождает в душе чувство сопричастности двух культур – чеченской и грузинской, которые мне кажутся родными и близкими. В телефонной беседе со мной Ильман Юсупов высоко отозвался о грузинской культуре и литературе.
Стихи Ильмана Юсупова переведены на английский, шведский, русский, испанский, украинский, турецкий, болгарский, грузинский и другие языки.
Нана Наморадзе – выпускница Тбилисского государственного института иностранных языков и культуры имени Ильи Чавчавадзе, переводчица и культуролог.
«СУРОВЫЙ КРАЙ МОИХ ОТЦОВ…»
Отчизне
Твоих невзгод глухую ночь минуя,Ко мне во сне приходит твой рассвет.Чужую даль раздумьями линуя,Я в памяти рисую твой портрет.Мне душу разъедают горькой сольюТвои утраты, мой покой дробя.И я казню себя тоской и больюЗа дни свои, что длятся без тебя.Крича во мне, дерут страданья глотки,Вплетая в мозг тяжелой скорби нить.Тебя увидеть хоть на миг короткийВажнее для меня, чем жажда жить…«Уходят, словно гости, жизни годы…»
Уходят, словно гости, жизни годы,Вкусив нектар из сердца моего.Я чтил, идя сквозь муки и невзгоды,Твоей любви святое торжество.Я чувствовал всегда твою опекуИ каждый затаённый твой укор.Текущему безжалостному векуМеня учила ты давать отпор.Мои разлукой раненные строкиЧитая, ты не хмурь своё чело:Моей натуры мелкие порокиДавно песком прозренья замело.Прости меня за дни беспечной лени,Число бездумных и пустых ночей:Сожгла иллюзий дьявольские тениДуша моя в огне твоих лучей.Твоим страданьям чуждою тропоюПришлось уйти мне в дальние края.Я в песнях лишь теперь живу с тобою,Отцовский дом – реликвия моя…«В тигле заката расплавился день сероокий…»
В тигле заката расплавился день сероокий,Память о нём растворилась в седой вышине.Жизнь для меня – это Родины голос далёкий,Эхо которого явственно слышится мне.В озере тихом цветут водяные растенья,Ветра порывы беззвучно бегут по стерне.Жизнь для меня – это дух родового селенья,Запах которого явственно чудится мне.Дымка вечерняя в небе висит невесома,Стрёкот кузнечиков зреет в глухой тишине.Жизнь для меня – это облик отцовского дома,Контур которого явственно видится мне.Чуя кругом одиночества лютую стужу,Я свои строки в горячих раздумьях храню.И, по кускам собирая разбитую душу,Воспоминаньями заново строю Чечню.«В бессердечных раскатах вселенского шума…»
В бессердечных раскатах вселенского шумаДобротою оглохшей живёт тишина.И тревожит мой дух беспокойная дума,Словно вестница злая кошмарного сна.Я упорно колдую над звонкой строкою,Наслаждаясь таинственным запахом слов.Мне душа моя мнится бурливой рекою,Над которой чеченское солнце взошло.Я пустился давно в путь неясный и длинный,И минуты считаю в далёком краю.Но мой голос звучит, словно клёкот орлиный,И внедряется в горную память твою.За твою ненасытную тягу к свободеКаждый миг я молиться готов горячо.И звучит будто песня о гордом народеДаже имя святое твоё, Нохчийчоь*.Нохчийчоь – чеченское название Чечни.
Отчизне
Я был в тебя влюблён ещё младенцем,Мой дух тобою бредил среди скал…Я ведал, что не стану отщепенцем:Когда твоё чеченство воспевал.Пришла война и с ненавистью чёрнойТвоё пространство превратила в тир.Но ты своей отвагой непокорнойВошла иглою в равнодушный мир.Стреляло небо, и крошились камни,Несчастья ветер веял с ледников.Бинтами туч тропинками-рукамиТы пеленала раны родников…В своих мечтах я строю зияраты*Над каплями твоих безвинных слёз,Где смерть вершила жуткие обряды,И горе кровь лакало, словно пёс…Но ты сильна и будущим, и былью,Живя сейчас беде наперекор.Мечтаю я дышать твоею пылью,Ведь я с тобой в разлуке с давних пор.Хоть рабства застарелая трясинаС тобою рядом щерит свой оскал,Любой твоей седой горы вершинаВозносит ввысь борьбы твоей накал.Я в памяти твоей какой-то вехойХочу остаться – небольшою пусть.Ведь я твоих святых ущелий эхоУчил, как клич свободы, наизусть…Листвой сухой по жизненной аллееЛетят года, гонимые судьбой.И грусть моя становится сильнее,И тяжелеет долг перед тобой.Твоя стезя начертана Аллахом,И ты по ней ступаешь без нытья.Не покорить тебя ни злом, ни страхом,Ни тяжестью лихого бытия…Твой образ, как реликвия святая,Привык разить наветов вороньё…Но, прошлое моё благословляя,Прости же настоящее моё…Зияраты (ед. ч. зиярат) – в исламской религии посещение святых мест (могилы пророков, святых шейхов, устазов, а также само обозначение этих святых мест)
«Сельские жители хмурой толпою…»
Сельские жители хмурой толпоюК старому кладбищу тихо пришли.Тело покойника с грустью глухоюВстретили травы, купаясь в пыли.Смерти пристанище ветхим заборомБыло, как стойбище, обнесено.Жизни оборванной вечным укоромБудто насквозь пропиталось оно.Горного склона замшелый затылокПлача, закрыли собой небеса.Сумрачный вид погребальных носилокПтицам окрестным туманил глаза.Тусклая искра предсмертного взглядаРядом как будто сверкала во мгле.Люди, подобно искателям клада,Вырыли яму в холодной земле.Люди и чурты* молитвы шептали —Вслух и неслышно, но всё ж в унисон.Маялись дрожью туманные дали,Издали слыша лопат перезвон.Жизни одной неприметная вехаС болью лишилась последних опор.Словно дракон, утащил человекаВ чрево своё крутолобый бугор.Жалко скуля, убежало веселье,Горьким слезам предоставив село.Словно незримый родник в подземелье,Время бесстрастное мимо текло.Чурт (мн. ч. – чурты) – надмогильный камень«Буйный ветер, как будто мустанг…»
Буйный ветер, как будто мустанг,Топчет заросли в поле широком.В небо вечное, как бумеранг,Диск луны возвращается оком.Бег мгновений бесстрастен и лих,И его не разжалобить, плача.А телегу раздумий моихТащит память, как старая кляча.Я мечтой истомившейся путьПробиваю к родимому дому.Пересилив волненье чуть-чуть,Я к отцу приближаюсь седому.Ходит с посохом, еле дыша,Отощал и движения хилы…И так жалобно стонет душа,Что сознанье лишается силы.Нана, как ты так быстро моглаПеребраться в утробу могилы?Колет сердце мне муки игла,Груз утраты царапает жилы.Незавидную долю кляня,Я встречаю родню виновато.Как любили и ждали меняВ этом доме печальном когда-то!Чую явственно дух очага,Вижу рядом родные руины.Впился в горы, леса и лугаЗапах пороха, дыма и глины.Сад заброшенный тускло цветёт,Не дождавшись сияющей доли.Птиц кочующих длится полёт,Но не ведает горя и боли.И стираются грань и делаМежду ложью, легендой и былью.И увечья родного селаЗарастают травою и пылью.Я брожу по дорогам войны,Словно призрак Отчизны убитой.Почему-то боюсь тишины,На могилах живыми забытой.Ведь она попадала под танк,И снаряд её рвал ненароком…Буйный ветер, как будто мустанг,Топчет заросли в поле широком…Отчизне
Горькой доли твоей продолжается повесть,Я вникаю в неё, боль и муку терпя.Пусть её изучает вселенская совесть,Пусть она освящается верой в тебя.Мир своим отношеньем к тебе безучастнымУнижает себя, свою душу губя.Я об общем трубя, не пожертвую частным,О тебе повествующем, грусть теребя.Вдалеке от тебя мои дни-непоседыВсё бегут, мой уход в немоту торопя.Над тобой барражируют хищные беды,Память башен твоих беспощадно слепя.Размышлений своих сокровенную стаюЯ в твои небеса направляю, любя.И до смертного мига тебя заклинаю:Перед злом не пасуй, моё сердце дробя…К заветам отцов
Терпя лишенья, идя сквозь бèды.Горжусь я вами, отцов заветы,Честь вызволяя из пут насилья,Я для победы мастàчу крылья.Свободу чтит мой дух непокорный,Он лишь на скалах пускает корни.Я книгу жизни своей листаю,Седых мгновений лаская стаю.Добром я душу свою питаю,Найти пытаясь дорогу к раю.В краю далёком ночуя, днюя,В биеньи сердца храню Чечню я…Отцовский хутор
Когда я наполняю думыТревогой за тебя глухой,Мне снится облик твой угрюмый,Отцовский хутор Ригахой*.Хоть ты войной растоптан ныне,Но жив ещё и, видит Бог,Ты в силах растопить уныньеМоих скитальческих дорог.И о тебе грустя порою,Кляня чужбины каждый штрих,Я грежу башней родовоюВ святых окрестностях твоих.Хоть время лентой телетайпаБежит, топча мой каждый след,К родной горе с названьем тайпа**Влечёшь меня сквозь вихри бед.В круговороте жизни бреннойЯ справлюсь с участью лихой,Пока ты дышишь во ВселеннойОтцовский хутор Ригахой…Ригахой – старинный чеченский хутор, от которого происходит название одноименного тайпа.
Тайп – ячейка организации чеченского народа, самоопределяющаяся общим происхождением входящих в неё людей. Каждый тайп имеет свою собственную гору, а каждый род тайпа – свою родовую башню.
«Неслись на землю метеоры…»
Неслись на землю метеоры,Лениво жаля плотный мрак.Дразня окрестные просторы,Метался где-то лай собак.Чеченский хутор под гороюВ вечерних сумерках притих.И память мыслей мошкароюПьёт снова кровь из жил моих…Вот я, за небом наблюдая,Стою у ветхого плетня,И cмотрит нана* молодаяС улыбкой кроткой на меня.Хоть мчится быстро время злое,Храню я в сердце до сих пор:Лицо до боли дорогое,Заветный каменистый двор,Хлеб кукурузный – жёлто-серый,Струящийся из товхи** жар,И символ сытости и веры —Стоящий в комнате кахар***.Обласкан мною добрым словом,Как светлой грусти торжество,Кизячный дым над отчим домом —Свидетель детства моего…Нана – мать по-чеченски.
Товха – горская печь, вид камина.
Кахар – старинная чеченская ручная мельница.
«Движенья ветра, шорохи и тени…»
Движенья ветра, шорохи и тениСмотала ночь в таинственный клубок.Для освещенья предстоящих бденийЗажёг в траве лампаду светлячок.Луна попала в облачные сети,И огорчился потемневший лес.В родном селеньи минарет* мечетиМолитвы шепчет в глубине небес.Дробя в камнях серебряное тело,Родник уходит в общество кустов.Мне мнится, что я слышу то и делоДавно прошедших дней гортанный зов.И гордый голос башни родовойКак вольный дух, парит над головой…Минарет – высокая башня мечети, с которой муэдзин призывает мусульман к молитве.
«Ветер взвыл. Как пугливая серна…»
Ветер взвыл. Как пугливая серна,Вмиг куда-то ушла тишина.Словно шар из романа Жюль Верна,Надо мной ты зависла, луна.Чёрных туч не страшна тебе пена,Ты всегда влюблена в синеву.Я тебя этой ночью, Селена*,Погостить в свою душу зову.Встретишь в ней и другое светило —Верный спутник скитальческих дней —Ведь оно столько лет не остыло —Это образ Отчизны моей…Селена – поэтическое название луны.
«Плачет слепая пурга, как сиротская доля…»
Плачет слепая пурга, как сиротская доля,Трудный мой путь устилая пушистым ковром.Ветру навстречу несу неизбывную боль я,Тяжесть её ощущая под каждым ребром.Крыльями духа взмахнув, я пленяю вершину.Только потом, словно камень, я падаю вниз.Снова встаю, и иду через бедствий годину,Танец свободы желая исполнить на бис.Белою мглою пурги свою душу врачуя,Сею по снегу я вещей мечты семена.Песню о Родине, словно молитву, шепчу я —Память, войной опалённую, холит она…«Я привяжу свою печаль…»
Я привяжу свою печальК горе, носящей имя тайпа*,Где развороченная дальКоптит, как дьявольская лампа,Где мой любимый с детства борС землёй смешали бомбовозы,Где стуже зла наперекорКипят от возмущенья рòсы,Где непорочный, как слеза,Родник раздавлен танка траком,Где в муках стихли голосаДетей, расстрелянных со смаком,Где я воинственную сутьВнушил лирическому илли**,Где выбрал я нелёгкий путь,И чту его святые мили.Вот почему на склоне днейМне ближе, чем земные блага,Поклажа памяти моей:Борьба, свобода и отвага…Тайп – ячейка организации чеченского народа,
самоопределяющаяся общим происхождением входящих в неё людей.
Илли (чеч.) – торжественная песня с героическим содержанием«Волчий вой раздался в зимней чаще…»
Волчий вой раздался в зимней чаще,Тёплый сок в деревьях леденя.Он достиг луны в небесной чаше,И в печали утопил меня.Дух отваги дышит в этом вое.В нём совсем отсутствует нытьё.Душу он мою унёс в былое —Мук и бед хранилище моё.Он летит над шведскою округой,Как победный луч грядущих дней,Вольной жизни гордою наукой,Грозным гимном Родины моей…«Покрываются облачной коркой…»
Покрываются облачной коркойНебеса, словно сердце тоской.Тянет жилы из памяти горькойДаже синяя даль за рекой.На тропинке, чуть тронутой глиной,Равнодушно царит тишина.И плывёт над зеленой равнинойБелотелою птицей луна.Словно время в отцовских сединах,Я душою копаюсь в былом,Где лежит в обгоревших руинахМой разрушенный бомбою дом…«В синих сумерках тихо крадутся бесплотные тени…»
В синих сумерках тихо крадутся бесплотные тени,И луна – серебристый паук – вяжет сеть облаков,Потеряв равновесие, вздрогнут весы настроений,Если к пылкому сердцу печаль прикоснётся легко.Потеряв равновесие, вздрогнут весы настроений,Лишь я им прикажу сожаление взвесить в тиши.Ни на миг не оставят весы беспокойных движений,И никак не застынет бегущая стрелка души.Ни на миг не оставят весы беспокойных движений,Хоть и сердце, дублённое страстью, не вздрогнет в ответ.Наблюдая сквозь сеть облаков за игрою мгновений,Звёзды тоже попробуют взвесить мерцающий свет.Наблюдая сквозь сеть облаков за игрою мгновений,Гири Малой Медведицы тяжестью яркой слепят.Пòндур*-ночь перебором разбудит безмолвные тени,И вовсю зазвучат задушевные песни опять.Пòндур-ночь перебором разбудит безмолвные тени,Лишь в долине кузнечики стрёкота лампу зажгут.И услышав призывное ржанье в одном из селений,Иноходец мой – слово – рванётся на волю из пут.И услышав призывное ржанье в одном из селений,По чеченской земле благородный помчится скакун.Канет в Лету клубок заблуждений, невзгод и борений,Но останется ночь, как звучание песенных струн.Канет в Лету клубок заблуждений, невзгод и борений,Я доверюсь мечте, караулящей тайну любви.Хоть раздумья мои устают от безмолвных радений,Всем тревогам назло продолжается буйство в крови.Хоть раздумья мои устают от безмолвных радений,От нежданного счастья распустится новая ветвь.И надежда моя не оденется в сумрак осенний,После ночи кромешной лишь ярче сияет рассвет.И надежда моя не оденется в сумрак осенний,Если к пылкому сердцу печаль прикоснётся легко.Верю, что успокоятся всё же весы настроений,Лишь луна – серебристый паук – свяжет сеть облаков.Пóндур – чеченский струнный музыкальный инструмент.
(Авторизованный перевод с чеченского Татьяны Пономаревой)«В тисках своих беда меня пытала…»
В тисках своих беда меня пытала,И в кузне зла ковала боль меня.С собою смерть несущего металлаКасался мой железный дух, звеня.Наперекор дымам ожесточенья,В моих глазах струится звёздный свет.Холстом святым считаю каждый день я,Нa нём рисуя Родины портрет.Летят мгновенья и легко, и споро,Желанье заклевать меня тая.Но верится, что я уйду не скороВ глухонемую глушь небытия…Менестрель свободы
В лучах твоей сияющей короныЯ жил всегда, страдая и любя.Сквозь рабства роковые бастионыЯ с боем прорывался до тебя.Из-за того, что в молодости раннейТебе служить я дал себе обет,Лишь два подарка – песню и скитаньеСудьба вручила мне на склоне лет.Хотя молва ко мне была сурова,Я, рьяно чтя твой праведный устав,Вкусил отвагу истинного слова,Хранителем его навеки став.Свобода, ты – моя святая цель.И я – твой самый верный менестрель…Мои скакуны
Моя жизнь – ипподромное поле, а дни – скакуны.Годы – скачек круги по святому отцовскому краю.Хоть мои табуны быстроногие мне и верны,Сколько будет всего скакунов и кругов, я не знаю.С торжеством скакунов моих белых мне жить веселей,Пальма первенства бурых как весть для меня о любимой.Я с триумфом гнедых привечаю хороших людей,А к фурору буланых я нитью привязан незримой.Часто серые мчатся стремительно в первых рядах,На их гривах висят мои боли, обиды и беды.И мгновения скачут на них с пеленой на глазах,И поэтому им я не сильно желаю победы.Я к своим скакунам безраздельной любовью согрет,И мой долг – их ценить, хоть лишён посвящения в тайну:От успеха какого из них я родился на свет,И с фиаско какого из них я дышать перестану.Я душой отмечаю рекорды своих скакунов,Но однажды под вечер иль даже на раннем рассвете,Победит, порождая обилие траурных слов,Мой скакун вороной – день последний на этой планете…«Ворует ветер листья в роще…»
Ворует ветер листья в роще,И дарит их земле сырой.Во мгле таиться солнцу проще,Чем лик свой морщить над горой.Чернеет в холоде ущельяСкопленье мрачных валунов.Не приспособлен для весельяСуровый край моих отцов.Родимых мест бессменным гимномЖурчит родник с тоской глухой.И льнёт ко мне очажным дымомЧеченский хутор Ригахой.Лихие тучи, хмуря брови,Из неба тянут сотни жил.Я будто слышу голос кровиИ вздохи дедовских могил.Я жить не смог бы по-другому,Когда судьба даёт под дых,Без этой вечной тяги к дому,Меня держащей средь живых.«Мелькают в памяти страданья…»
Мелькают в памяти страданья,И сердце жгут из года в год.Во мне живут воспоминанья —Ровесники былых невзгод.В пространство дедовского краяСтремятся дни мои в полёт,Где мать мою земля сыраяЧугунной тяжестью гнетёт.Я только там узрел так близкоБеды багровое лицо,Где цвет небес, висящих низко,Был беспощаден и свинцов.И горе в тех местах застряло,Как злые осы в янтаре.Где туч сырое одеялоВисит на взорванной горе.Где пьют могильные оградыС тоской кладбищенский покой,Где злое эхо канонадыЛетит, как коршун, над Чечнёй…«Мне всё одно и то же снится…»
Мне всё одно и то же снится:Обрыв, паденье в пустоту,Летящая по небу птица,Её рыданья на лету.Отцовский край, лихое времяНас держит врозь в своём плену.Как опостылевшее бремя,Ты тащишь на плечах войну.Себя я представляю чащеВ беседах с думою седойТвоей земли кровоточащейКомком – расплющенным бедой.«Живу я, с годами своими всё больше враждуя…»
Живу я, с годами своими всё больше враждуя,Они в мою душу вгрызаются глубже и злей.С великим трудом арифметику жизни учу я,Считая лихие отметки морщин на челе.Я понял, что юность была просто словом шутливым,Небрежно при мне обронённым кокеткой-судьбой.Поэтому стал я в желаньях своих суетливым,И поздних прозрений хочу насладиться гурьбой.Мгновенья хотят соблазнить меня в жмурки игрою,Чтоб я, ими пойманный, чествовал смерти оплот.И жизнь моя мнится мне странною свадьбой порою,Где, как тамада, выпиваю я кубок забот.И, счастья частицы-листки ежедневно теряя,Совсем отощал в моём сердце любви календарь.Но я воспеваю свободу отцовского края,Напевы народа звенят надо мною, как встарь.Я чую, что быт мой – незримого боя арена,Где бьются отряды друг другу враждебных стихий.Звучит в моей памяти вечных сражений сирена,В далёких раскатах победы рождая стихи.Я ноги к последним шагам на земле приучаю,Пока мне по силам тягаться с походкою дней.Пью мужества пот я, подобный волшебному чаю,И лёд поражений за пазухой тает моей.Навечно сроднившись когда-то с конечной дорогой,Я тоже исчезну, как призрак, за гиблой чертой.Но в стылой могиле мне будет теплее намного,Коль станет мой чурт* для бессмертия тростью святой.Чурт – надмогильный камень, часто довольно высокий.«Дождь задумчиво трётся об окна…»
Дождь задумчиво трётся об окна,Будто просит о чём-то, звеня.Нескончаемой грусти волокна,Словно жилы, идут сквозь меня.В этот час, как и я одинокий,Снова я беспокойством томим:Об Отчизне щемящие строкиТихо плачут над сердцем моим.Постигаю усилием воли,Что я слушать ещё не отвыкИ знакомую музыку боли,И дождя непонятный язык…«Не доставлю потеху я миру…»
Не доставлю потеху я миру,В равнодушии дух хороня.И свою одинокую лируДонесу я до Судного Дня.Пусть молва, словно пропасть, пустаяМоё имя утюжит, кляня,И завистников подлая стаяПусть со злобой шипит на меня,Я иду по дороге свободы,Побеждая препятствия лжи.Прорастают сквозь беды и годыТрудной жизни моей рубежи.Сердцем любящим верю я свято,Что, усвоив чужбины урок,Мои песни вернутся когда-тоВ край, где дышит мой отчий порог.