Суфии
Из-за всей этой неразберихи иногда даже способность помнить о возможности побега могла стать препятствием. Сознание, возбужденное идеей побега, не отличалось особой разборчивостью: желающие бежать чаще всего находили утешение в той или иной форме вымышленного бегства. Смутная концепция плавания не могла быть полезной при отсутствии ориентации, но даже тем, кто больше других хотел заняться кораблестроением, было внушено убеждение, что они изначально обладают такой ориентацией. Они чувствовали, что уже созрели. Они ненавидели всех, кто говорил им о том, что им может понадобиться подготовка.
Эксцентричные представления о плавании или кораблестроении часто заслоняли собой возможности реального прогресса. Во многом в этом были виноваты пропагандисты псевдоплавания или аллегорических кораблей, заурядные мошенники, предлагавшие уроки тем, кто был еще не в состоянии плавать, или обещавшие проезд на кораблях, которых они не могли построить.
Потребности общества с самого начала вызвали необходимость в появлении некоторых форм эффективной деятельности и конструктивного мышления, развившихся впоследствии в то, что стали именовать наукой. Этот великолепный подход к делу, столь важный там, где он мог найти себе адекватное применение, в конце концов вышел за рамки своего реального смысла. После революции «услаждения» так называемый «научный подход» стали раздувать так, что он заменил собой все идеи вообще. В конце концов все, что не вмещалось в его рамки, стали называть «ненаучным» (удобный синоним для слова «плохой»).
Из-за отсутствия должного подхода к вопросу островитяне, подобно людям, предоставленным самим себе в прихожей и нервно перелистывающим журналы, погрузились в поиски того, что могло бы заменить им реализацию – первоначальную (и естественно, конечную) цель их длящегося изгнания на острове.
Некоторым более или менее успешно удалось переключить свое внимание на преимущественно эмоциональные сферы деятельности. Существовали различные виды эмоциональной вовлеченности, но не было соответствующей шкалы для их оценки. Все эмоции считались «глубокими» или «значимыми», во всяком случае, более значимыми, чем отсутствие таковых. Эмоции, приводившие людей к самым крайним физическим или ментальным эксцессам, автоматически нарекались «глубокими».
Большинство людей ставило перед собой различные цели или позволяло другим делать это за них. Например, они могли следовать различным культам, или стремились приобрести деньги, или социальное положение. Одни поклонялись определенным вещам и чувствовали себя выше всех остальных, другие, отвергая то, что им казалось поклонением, считали, что у них нет идолов, и поэтому позволяли себе насмехаться над остальными.
Шли века, и остров захламлялся останками всевозможных культов. К несчастью, в отличие от обычных останков, ментальные реликты сами себя увековечивали. Различные люди, руководствуясь самыми лучшими побуждениями и не только ими, снова и снова комбинировали культы и давали им вторую жизнь. Для любителей и интеллектуалов все это представляло собой благодатную почву для академических изысканий (или же служило для них материалом вводного характера), и создавало утешительное ощущение разнообразия.
Распространились прекрасные средства для потакания ограниченным «удовольствиям». Весь остров заполонили дворцы и монументы, музеи и университеты, учебные заведения, театры и стадионы. Люди, конечно, гордились этими достижениями и считали, что многие из них в основе своей связаны с конечной истиной, хотя, каким именно образом – от них ускользало.
Кораблестроение имело некоторое отношение к определенным сторонам этой деятельности, но почти никто не знал, какое именно.
Корабли тайно поднимали паруса, пловцы продолжали обучать плаванию.
Обстановка на острове отнюдь не внушала этим целеустремленным людям одно только отчаяние. В конце концов, они тоже выросли в этом обществе и имели неразрывную связь с ним и его судьбой.
Однако зачастую они вынуждены были оберегать себя от слишком пристального внимания своих сограждан. Некоторые «нормальные» островитяне пытались спасать их от них самих. Другие пытались их убить, руководствуясь столь же возвышенными соображениями. Третьи страстно желали получить от них помощь, но не могли найти их.
Все эти реакции на существование пловцов были следствием одной и той же причины, воспринятой различными умами по-разному. Причина эта сводилась к тому, что теперь едва ли кто-нибудь знал, кем в действительности были пловцы, чем они занимались, и где их можно было найти.
По мере того как жизнь на острове становилась все более и более цивилизованной, люди стали отдаваться довольно странному, но логичному занятию. Смысл его заключался в том, что они выражали сомнение в правильности системы общественного устройства. Конкретное проявление сомнений, касающихся социальных ценностей, приняло форму насмешек над ними. Деятельность эта могла быть окрашена веселыми или печальными тонами, но в действительности она превратилась в повторяющийся ритуал. У нее имелся свой ценный потенциал, но все попытки развивать ее истинно конструктивную функцию натыкались на препятствия.
Людям казалось, что, дав своим сомнениям хотя бы временное выражение, они смогут каким-то образом смягчить их, изгнать их и чуть ли не умилостивить. Сатиру считали многозначительной аллегорией; аллегории пользовались всеобщим одобрением, но мало кто их усваивал. Пьесы, книги, фильмы, стихи и памфлеты стали традиционными руслами для данного развития, хотя оно в значительной степени проявлялось и в академических сферах. Многие островитяне считали более эмансипированным, современным или прогрессивным следовать именно этому культу, предпочитая его прежним.
То тут, то там кандидаты по-прежнему приходили к инструкторам плавания, в надежде выторговать себе те или иные преимущества. Обычно происходил такой стандартный диалог:
– Я хочу научиться плавать.
– И вы хотите в связи с этим заключить сделку?
– Нет, я только хочу взять с собой тонну капусты.
– Какой капусты?
– Еды, которая потребуется мне на другом острове.
– Но там есть еда и получше.
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я не могу быть уверенным в этом и должен захватить свою капусту.
– Но вы не сможете плыть с целой тонной капусты.
– Тогда я останусь дома. Вы называете капусту грузом, а для меня это насущная пища.
– Допустим, что капуста не более чем аллегория, и мы под этим подразумеваем «предположения» или «разрушительные идеи».
– Лучше я пойду со своей капустой к тому инструктору, который понимает, что мне нужно.
Эта книга рассказывает о некоторых пловцах и строителях кораблей, а также о некоторых из тех, кто пытался с большим или меньшим успехом следовать им.
Легенда эта еще не окончена, потому что на острове до сих пор живут люди.
Выражая свои идеи, суфии пользуются различными способами их шифровки. Если переставить буквы в первоначальном названии общества «El-Аг», мы получим слово «Real» – Реальное. Может быть, вы также заметили, что слово «Please» – услаждать, которое было в ходу у революционеров для обозначения их идеологии, с помощью такой же перестановки слогов можно преобразовать в слово «Asleep» – Спящий.
Подоплека
1. Путешественники и виноград
Есть три формы культуры:
мирская культура, или простое накопление информации,
религиозная культура, или исполнение правил,
и культура избранных – саморазвитие.
Мастер Худжвири. Раскрытие скрытого за завесойВ одной из басен Эзопа рассказывается о маленьком кроте, который пришел к своей матери и сказал ей, что может видеть. Как всем известно, кроты традиционно не обладают зрением. Мать малыша решила проверить его. Она положила перед ним кусок ладана и спросила, что это такое.
– Камень, – ответил маленький крот.
– Ты не только остался слепым, но и утратил чувство обоняния, – сказала мать.
Эзоп, которого суфии почитают практическим учителем древней традиции мудрости, обретаемой посредством сознательного развития ума, тела и восприятий, не проявил особой оригинальности в этой басне, если иметь в виду ее поверхностную мораль. Не очень глубокий смысл некоторых его басен (достаточно банальная мораль) был отмечен многими исследователями.
Мы можем, однако, проанализировать эту басню и понять, что она означает в действительности, если знаем кое-что о суфийской традиции и ее методе сокрытия смыслов в литературных произведениях.
Слово «крот» (хулд — от корня ХЛД) пишется по-арабски так же, как и слово халад, что, в зависимости от контекста, может означать «вечность», «рай», «мысль», «ум» или «душа». Поскольку в арабском письме употребляются только согласные буквы, вне контекста невозможно сказать, какое слово имелось в виду. Если бы это слово было использовано в поэтическом произведении, написанном на одном из семитских языков и впоследствии было переведено на греческий теми, кто не понимает его двойного значения, игра слов была бы потеряна.
Почему были избраны именно камень и ладан? Потому что суфийская традиция гласит, что «Моисей (руководитель своего народа) предал камню благоухание мускуса» (Хаким Санаи, «Окруженный стеной сад Истины»).
«Моисей» олицетворяет собой направляющую мысль, преобразующую неодушевленное и инертное (камень) в нечто «благоуханное, как мускус», а это уже символизирует нечто наделенное жизнью.
Теперь наша история показывает следующий смысл: «мать» мысли (ее источник, матрица, существенная характеристика) предъявляет мысли или же уму «ладан» (трудный для восприятия опыт). Так как человек (крот) сосредоточивается на «зрении» (пытается развивать свои способности не в том порядке), он теряет возможность пользоваться и присущими ему способностями.
Суфии считают, что вместо того, чтобы определенным образом сосредоточиться на своем внутреннем мире и добиваться успехов в развитии, человек направляет свой поиск вовне и устремляется вслед за иллюзиями (неправильно развитыми метафизическими системами), фактически приносящими ему вред.
Каковы внутренние потенциальные возможности «крота»? Мы можем ознакомиться со всей группой арабских слов, имеющих отношение к корню ХАД, о котором мы сейчас говорим:
Халад (ХаЛаД) = вечно пребывающее, продолжительное.
Халлад (ХаЛЛаД) = увековечивать что-либо.
ПОДОПЛЕКА: 1. ПУТЕШЕСТВЕННИКИ И ВИНОГРАД
Ахлад (АХЛаД) = наклоняться вперед, быть полностью преданным (другу).
Хулд (ХуЛД) = вечность, рай, продолжительность.
Хулд (ХуЛД) = крот, полевая мышь, жаворонок.
Халад (ХаЛаД) = мысль, ум, душа.
Аль-Хуалид = (АЛЬ-ХУАЛиД) = горы, скалы, подпорки (для кувшина).
С точки зрения суфия данная группа слов, сконцентрированная вокруг основного корня, содержит в себе важные для развития человека понятия. Эти слова можно назвать чуть ли не картой суфизма. По счастливому совпадению, слово «крот» может служить в качестве символа ума или мысли. Тот же самый ум заключает в себе вечность, непрерывность, опору. Суфизм связан с увековечиванием человеческого сознания через его источник в уме. Преданность в отношениях с другими людьми является весьма существенным качеством для выполнения этой задачи.
Итак, эта эзоповская басня учит нас не только тому, что «шарлатана разоблачить несложно», как склонны думать комментаторы. Нет нужды отрицать, что такую функцию она могла выполнять веками, но поскольку в ней используются слова: ладан и крот, которые согласно суфийской традиции могут иметь скрытый смысл, это дает нам ключ к ее пониманию. Рассматривая в этом свете большое количество литературного и философского материала, мы неизбежно вспомним слова Руми, который, подобно Эзопу, был великим баснописцем Малой Азии. Он говорит, что сам канал может и не пить, но он доносит воду до жаждущих. Те, кто отнесется с интересом к подобной интерпретации кротового символизма, смогут очень ясно почувствовать, что непринужденная, законсервированная на века мудрость Эзопа сумела сохранить для нас питательное вещество, которое мы в ней сейчас находим.
Руми, живший спустя почти две тысячи лет после Эзопа, сказал: «Сказка, придуманная или возникшая иным образом, высвечивает истину».
Нет необходимости особо углубляться в арабский язык как таковой – подлинный источник семитской версии, откуда и происходит эта басня Эзопа. Он полезен нам только как инструмент, ибо, как показали филологи, этот язык сохраняет в тесной связи, сгруппированные согласно первобытным образцам, слова, значения которых претерпели значительные изменения в других семитских языках.
И на Западе, и на Востоке можно найти множество примеров подобной кристаллизации учения в литературе, ритуалах и народных поверьях. Многие такие явления считаются несерьезными, например, шутки, приписываемые Насреддину, Джо Миллеру и другим, они ценятся ради самого очевидного их смысла. Или взять хотя бы Омара Хайяма: чтобы заставить читателя мыслить яснее, этот поэт низводил жизнь до абсурда, что было упущено в анализе большинства его стихов, в результате их автора объявили пессимистом. Другим подобным примером является Платон: его материалы, с суфийской точки зрения, предназначались для того, чтобы показать ограниченность формальной логики и то, с какой легкостью люди делают неправильные выводы, исследователи же приписали этот недостаток самому Платону, полагая, что его рассуждения ошибочны. В некоторых случаях, как это произошло с Эзопом, тот или иной канал все еще несет воду, хотя его и не считают каналом. А бывает и так, что, опираясь на различные логические обоснования, люди придерживаются бессмысленных верований и ритуалов до тех пор, пока те не утрачивают всякую реальную динамику и могут представлять интерес только как антиквариат. Вот что сказал об этом великий суфийский поэт Джами: «Сухое облако, лишенное воды, не способно пролиться дождем». И все же, такие культы, являющиеся всего лишь подделками под тщательно продуманную символику, основанную на поэтических аналогиях, продолжают серьезно изучаться. Одни люди полагают, что подобные образования содержат в себе какие-то метафизические или магические истины, другие придают им некую самостоятельную историческую ценность.
В тех случаях, когда культы и человеческие объединения преследуют некую цель, которая первоначально была выражена сочетанием определенных ключевых слов, чтобы служить своего рода картой путешествия, необходимо знать, что именно этот фактор лежит в основе их образования, если мы хотим понять эти культы или даже просто проследить их историю. Арабскому языку, в силу его математической структуры, а также потому, что в средние века он был избран в качестве основы для передачи особого знания Востоку и Западу, придается огромная важность в таком исследовании.
Опять-таки, благодаря почти алгебраическому методу образования слов из трехбуквенных корней, арабский язык отличается очень большой простотой, совершенно неожиданной для тех, кто с ним незнаком. Во многих случаях мы имеем дело только с отдельными словами (группами согласных), а не с грамматикой или синтаксисом и даже не с арабскими буквами, т. к. для наших целей все это можно вполне удовлетворительно передать средствами латинского алфавита. Мы заменяем одну букву другой. В большинстве случаев мы видоизменяем ее, чтобы показать, какой была первоначальная буква. В сущности, это настоящее искусство, к которому часто прибегали в тех странах Востока, где был распространен арабский алфавит и вслед за ним суфийское знание, причем этим способом пользовались и те люди, которые не обладали глубокими познаниями самого арабского языка. Затем обнаружилось, что арабский язык могли использовать в качестве кода определенные люди на Востоке и на латинском Западе в средние века.[2]
Взаимоотношения родительницы и ребенка (крота и его матери), согласно суфийскому символизму, указывают на подготовку к обретению совершенного «видения», а также на высшую форму взаимосвязи между суфием и совершенным «видением» объективной истины. Для суфия религиозное воплощение или демонстрационная модель подобных взаимоотношений является всего лишь грубым или вторичным методом передачи некоего события, пережитого отдельным индивидуумом или группой – т. е. религиозного опыта, указующего путь к самореализации.
«Достигший совершенства суфий – велик и возвышен; он чист. С помощью любви, работы и гармонии он добился высшего мастерства. Все секреты ему открываются, всё его существо проникнуто волшебным блеском. Он Руководитель и Странник, идущий Путем беспредельной красоты, любви, знаний, могущества, завершенности; он Страж древней Мудрости, Первопроходец к высшим тайнам, возлюбленный друг, само бытие которого опьяняет нас, придавая новый смысл человеческому духу».
Вышеприведенное описание суфия принадлежит современному писателю, который не относится к их числу, хотя и провел какое-то время с теми, кто следует Путем Любви.
Духовно не преображенному человеку кажется, что суфий изменчив, но для тех, кто обладает внутренним восприятием, он остается одним и тем же, ибо сущность его неизменна. Один из ученых Кашмира, веками бывшего одним из центров суфийского учения, еще в XVII в. проделал работу, которую сегодня можно было бы назвать обзором наиболее общих особенностей, присущих суфийским мистикам. Речь идет о Сираджеддине, который объездил не только все соседние страны, но побывал также на Яве, в Китае и Сахаре, встречаясь с суфиями и записывая их устное наследие. Он пишет:
«Суфий – это совершенный человек. Когда он говорит: «Среди роз будь розой, среди шипов будь шипом», – речь идет не обязательно о поведении в обществе. Суфии – это поэты и влюбленные. В зависимости от того, в какой почве произрастает их учение, они могут быть солдатами, должностными лицами или врачами. Глазам стороннего наблюдателя они могут показаться магами, мистиками или же мастерами какого-то непостижимого или бессмысленного ремесла. Бели вы считаете их святыми, их святость окажет на вас самое благотворное влияние, если же вы сотрудничаете с ними как их коллега, вы сможете получить пользу от общения с ними. Мир для них – инструмент, посредством которого они шлифуют и полируют человечество. Отождествляясь с процессом непрерывного творения, они и сами становятся создателями совершенных людей. Некоторые из них разговаривают, другие молчат, третьи, как кажется, беспрерывно двигаются, четвертые остаются на одном месте, занимаясь обучением. Для того чтобы понять суфиев, необходимо использовать интуитивные способности, которые в обычном состоянии подавляются их дружественным врагом – логическим умом. Пока вы не научитесь понимать нелогичность и скрытый в ней смысл, избегайте суфиев или пользуйтесь только их ограниченными, понятными и самоочевидными услугами».[3]
Суфия, суфиев невозможно описать отдельной группой слов или понятий. С помощью движущейся многомерной картинки – можно попытаться это сделать. Руми, один из величайших мистических мастеров, описывает суфия так:
Пьян без вина; сыт без еды; смятенный, лишенный сна и пищи; король в нищенском рубище; сокровище в руинах; не от воздуха, не от земли; не от огня, не от воды; море, у которого нет берегов. Он владеет сотнями лун, сотнями небес и солнц. Его мудрость не от книг, а от истины.[4]
Он человек религии? Нет, гораздо, гораздо выше: «Он за пределами атеизма и религии – что для него заслуги и грехи? Он скрыт – ищите его!»
Эти известные слова, взятые из «Дивана» Шамса Табризи, написанного в XIII в., говорят нам о том, что суфий скрыт, и скрыт более глубоко, чем последователи любой другой тайной школы. Тем не менее тысячи отдельных суфиев пользовались широкой известностью на всем Востоке. Суфийские общины можно встретить в арабских странах, в Турции, Иране, Афганистане, Индии, Малайзии.
Чем настойчивее пытались пытливые западные ученые проникнуть в тайны суфиев, тем более сложной представлялась им эта задача. Своими трудами они только захламили область мистицизма, востоковедение и, в частности, арабистику, а также историю, философию и даже мейнстрим обычной литературы. Как гласит суфийское высказывание: «Тайна себя охраняет, обнаружить ее можно только в духе и практике Работы».
Этим, наверное, и объясняется то, что, возможно, самым крупным из живущих авторитетов в области суфизма является один известный профессор археологии. Заслужить этот авторитет ему помогло не профессорское звание, а то, что он сам – суфий.
Обычные люди на востоке представляют себе суфиев примерно так же, как западные люди – всех восточных мистиков. Их считают обладателями сверхъестественных способностей, наследниками тайн, дошедших до них из глубины веков и символизирующих собой мудрость и неподвластность времени. Суфий способен читать мысли, мгновенно переноситься из одного места в другое, он постоянно поддерживает связь с потусторонним миром.
Суфиям приписывают обладание тайным могуществом, и нередко можно встретить людей, которые расскажут вам, например, как какой-то суфий излечил их с помощью одного только взгляда или каким-либо другим, необъяснимым способом.[5] Считается, что суфии всегда преуспевают в избранных ими профессиях: множество людей служит тому доказательством. По общему мнению, суфии ошибаются гораздо реже, чем другие, и ко всему имеют особый подход. Правильность их действий обычно подтверждается дальнейшими событиями, что приписывают их способности определенным образом предвидеть будущее. Сами суфии верят, что они принимают участие в высших формах эволюции человечества.
Несмотря на то, что народные верования, связанные с почитанием святых, распространены повсюду на Среднем Востоке, им далеко до популярности легенд и традиций, имеющих отношение к суфийским мастерам, которых почитали последователи всех религий. Суфийские старцы могли ходить по воде, рассказывать о событиях, происходивших в далеких странах, жить истинно реальной жизнью и многое, многое другое. О неком мастере, например, сообщают, что стоило ему начать говорить, как его слушатели впадали в состояние мистического экстаза и приобретали особые магические силы. Где бы ни появлялись суфии, мистики других школ, уже и сами весьма выдающиеся мастера, становились – иногда даже без единого слова – их учениками.
В материальном мире превосходство суфиев связано с их работой и творчеством, которые снискали себе всеобщее уважение благодаря достижениям отдельных суфийских деятелей. Широко распространено мнение, что философские и научные открытия, сделанные суфиями, стали возможны благодаря их экстраординарным способностям. Обычные теологи или интеллектуалы, не склонные считать суфиев особой духовной элитой, которая связанна с высшими формами сознания, испытывают некоторую неловкость, когда вынуждены признавать, что в одних странах суфии являются национальными героями, а в других – основоположниками национальной литературы. Предполагается, что от двадцати до сорока миллионов человек являются членами суфийских школ или их филиалов, причем число суфиев постоянно возрастает.
Суфием может оказаться ваш сосед, человек, живущий напротив вас, богач или бедняк, порой – затворник.
Исследовать реальность суфизма исключительно извне не представляется возможным, поскольку суфизм предполагает непосредственное участие, подготовку и опыт. Несмотря на то, что суфии написали огромное количество книг, все они написаны применительно к различным обстоятельствам, кажутся противоречащими друг другу и не могут быть понятыми непосвященными, или же имеют скрытый смысл. Чаще всего посторонние исследователи изучают их весьма поверхностно.
Попытки раскрыть суфизм посредством изучения суфийских произведений, написанных для Востока, также наталкиваются на определенные трудности, на что не раз сетовали ученые, в том числе и профессор Николсон, приложивший немало трудов, чтобы понять и сделать доступной Западу суфийскую мысль. Публикуя отрывки из некоторых суфийских произведений, он признает, что «очень большое количество этих произведений обладают совершенно особыми и уникальными свойствами, так что их подлинный смысл открывается лишь тем, у кого есть ключ к шифру, в то время как непосвященные либо понимают только их буквальный смысл, либо вообще ничего не понимают».[6]
Книга, подобная этой, «сама себя проектирует» суфийским способом, из чего следует, что в ее основе по определению лежат не общепринятые, а суфийские образцы. Природа содержащейся в ней информации и ее изложения весьма специфична, соответственно, к ней не применимы известные критерии. В подаче материалов был использован метод «рассеивания», поскольку воздействие считается эффективным в силу множественности его проявлений.
В обычной жизни некоторые формы понимания становятся доступными благодаря опыту. Человеческий ум является тем, чем является, отчасти вследствие влияний, которым он подвергается, а также своей способности использовать эти влияния. Взаимодействие между влиянием и умом определяет собой качество личности. В суфизме этот естественный физический и ментальный процесс используется сознательно. Как следствие, человек ощущает, что он достигает более эффективных результатов: приход «мудрости», вместо того чтобы быть вопросом времени, возраста и случая, становится неизбежным. В качестве иллюстрации этого процесса суфии приводят в пример дикаря, поедающего все, что попало, и человека, умеющего различать, который ест лишь полезную и одновременно вкусную пищу.