Агент русской разведки

Глава 4

Поздняя весна 1877 года. Княжество Сват

Всю свою долгую жизнь, следуя взглядам Макиавелли19, Абдул Гафур успешно распространял влияние равно на друзей и врагов. Ахунд, почитаемый как новый пророк миллионами правоверных мусульман и даже инакомыслящими, для виду поддерживал дружеские отношения с британцами, втайне всё же проклиная их.

Тем не менее у старца имелся один недруг, которого никакие ухищрения и изворотливость не могли переманить на свою сторону, а потому он его весьма остерегался. Этим недругом были сикхи20 – некогда полновластные могущественные хозяева долины Пешавар и правители Пенджаба. Они с самого начала встали на пути Абдул Гафура к беспредельной власти. Не успевал ахунд насладиться очередной победой, как между ним и целью оказывался этот ненавистный враг. Суть противостояния заключалась вовсе не в англичанах, как могло показаться на первый взгляд. Да, сикхи – этот воинственный народ, некогда низвергнутый с самого высокого положения, – теперь были в подчинении махараджи из Патиалы21. А сам махараджа являлся лишь безвольным вассалом британцев. Но не сердечная преданность или политические убеждения склоняли сикхов к верности англичанам, а лишь лютая вражда к мусульманам, которым благоволил Абдул Гафур.

– …Учитель, вам не холодно? Пойдёмте в дом – ночи ещё холодные.

Слова приближённого вывели старика из раздумий, но он не удосужился отвечать, а властно отмахнулся еле заметным движением ладони. Слуга не стал испытывать терпение ахунда и поспешил удалиться. Но, услышав скрипучий голос старца, быстро вернулся.

– Абу Али, что там у тебя в руках?

– Одеяло, учитель.

– Укрой!

Слуга накрыл худые плечи Абдул Гафура тёплым одеялом из верблюжьей шерсти и в ожидании приказа застыл как изваяние. Властный отметающий взмах ладони старца вновь заставил приближённого удалиться. При этом ахунд знал, что тот не оставит его здесь одного – внимательные глаза следили за каждым движением учителя. Только Абу Али знал его привычку уходить из дома к этому скалистому гроту, чтобы предаваться размышлениям после ночного намаза. В одиночестве ему думалось хорошо, особенно ночью, – сон всё равно не шёл в старческую голову. Ниша грота укрывала его тщедушное тело от прохладного ветра, а занимаемая высота позволяла вообразить себя восседающим на мировом троне. Стоило только поднять голову и посмотреть в бездонное ночное небо, усыпанное разноцветными звёздами, как наступало некое блаженное оцепенение. Кажется, само мироздание вводило в необъяснимый транс, пыталось сказать что-то важное, напомнить о единстве всего сущего. А ещё старик заметил, что когда прищуриваешь глаза, то от звёзд протягиваются тонкие мерцающие лучики-нити, словно приглашая в путешествие по Вселенной. Впечатление было созвучно частым раздумьям ахунда последних месяцев об уходе мир иной.

Абдул Гафур не сожалел о сети, сплетённой своим изощрённым умом, опутавшей все уголки мусульманского мира, что позволяло ему управлять процессами за многие тысячи фарсангов отсюда. Ведь власть – вещь эфемерная, даже единоличная, – сегодня есть, а завтра ровным счётом ничего. Это обстоятельство заставляло старика озаботиться судьбой любимого младшего сына. Ему не место в княжестве. Как только Абдул Гафура не станет, он должен покинуть Сват. Наилучшим местом для переезда будет Европа. А как это обустроить, он подумает после возвращения Сейф аль-Малюка из Бухары.

Между тем как раз в это самое время караван под предводительством его доверенного лица подвергся нападению. Всё произошло, когда караванщики и слуги, утомлённые долгой дорогой, расположились на ночлег у входа в долину Сват – в трёх днях пути до дома. Им в голову не приходило, что кто-то из проживающих в подлунном мире посмеет уронить хотя бы даже волосок с людей ахунда. Люди Абдул Гафура были неприкосновенны, но только не для заклятых врагов старика. Сикхский отряд поджидал караван в облюбованном для ночлега месте, но не стал нападать сразу, а дождался темноты. То, что караванщик остановится именно здесь, было ясно любому путнику. У подножья горы, покрытой зелёной сочной травой, раскинулось прозрачное озеро, словно приглашая путешественников к отдыху. И место для засады тоже являлось отменным – чуть дальше, за крутой скалой, можно было спрятать хоть сотню всадников.

Тихо задушив часовых, сикхи переходили от одной палатки к другой и быстрым наскоком вырезали ничего не подозревающих людей Сейф аль-Малюка. На счастье самого предводителя, русский подпоручик не спал – он-то и спас его от верной смерти. Мацкевич, услышав подозрительные шорохи и приглушённые стоны несчастных, подвергшихся нападению, приподнялся из-за верблюда, рядом с которым устроился на ночь, и увидел множество смутных силуэтов, быстро передвигающихся по лагерю. На раздумья не оставалось времени, он вскочил на ноги и, пригибаясь, побежал в сторону палатки Сейф аль-Малюка. Быстро растормошив, шепнул одно лишь слово:

– Нападение на караван!

Затем выскочил наружу и на мгновение остановился, чтобы попытаться понять, откуда в первую очередь исходит опасность. Нападавших было человек двадцать пять. В лунном свете то и дело мелькали их сабли и ножи. Но вот захрипели разбуженные верблюды, некоторые издали тревожные трубные звуки. Стали просыпаться люди и хвататься за оружие, чтобы оказать сопротивление. Почему не стал кричать Ян? Он сам не понял почему – скорее всего, подсознательно понимал, что нельзя, иначе привлечёт внимание к палатке предводителя.

– Что там? – спросил испуганно Сейф аль-Малюк, вышедший из-под навеса с саблей в руках.

– Человек двадцать-двадцать пять. Кажется, индийцы. Откуда они здесь?

– Сикхи! – упавшим голосом проговорил посол Абдул Гафура.

– Вам надо спрятаться! – сказал Мацкевич. – Я ещё днём увидел расщелину в скале. Там, за палаткой, шагах в пятидесяти. Давайте я провожу вас. И отдайте мне саблю – вы её даже поднять не можете, уважаемый.

Тут прибежали около десятка воинов из числа охраны посла и встали полукругом вокруг Сейф аль-Малюка и Мацкевича. Ян быстро объяснил, куда спрятать предводителя, а сам ринулся в гущу битвы. Он стремительно передвигался по площадке, рубя саблей направо-налево, делая выпады, подскоки, уклоны. Вот упал один противник, второй третий… Но главная цель впереди – предводитель сикхов, их командир. Только добравшись до него, можно прекратить резню. Вон он, в большой зелёной чалме, украшенной побрякушками. Стоит посреди лагеря с двумя саблями в руках. В начавшейся схватке с ним Мацкевич был, как никогда ранее, осторожен – вертел головой, замечал каждое движение, направленное в его сторону, лишь бы не допустить подлого удара в спину. Поединок подпоручика и командира сикхов был настолько захватывающим, что остальные на время прекратили драку, застыв с выставленным друг на друга оружием.

Ян отметил про себя, что сикх был хорошо сложен, крепок – от него исходила звериная сила. Он вертел своими саблями так быстро, что глаза невольных зрителей, даже при ярком лунном свете, не успевали замечать их траекторию. Но подпоручик уже вошёл в «казачий спас»22 – в его восприятии движения противника многократно замедлились, и ему не составляло труда с помощью одной лишь сабли сначала отбивать каждый удар, уворачиваться, а затем самому переходить в атаку. Наконец он, увидев, что сикх раскрылся, ударил справа налево с оттягом по его груди. От неминуемой смерти раненого спасли стальные кольца, надетые на шею, которые свисали чуть ниже ключиц. Но всё равно ранение было достаточно серьёзным, и предводитель сикхов упал навзничь на траву. Он сделал попытку приподняться, но это ему не удалось, и тогда его сторонники многоголосо закричали:

– Пракаш Сингх! Пракаш Сингх! Пракаш Сингх!

Видимо, так звали их вождя. По всему видать, воины были потрясены поражением непобедимого Пракаш Сингха, но уже через пару мгновений проворно подхватили своего предводителя, затем убитых и исчезли в темноте, будто их и не было здесь. Попытку преследовать нападавших остановил Мацкевич. Во-первых, можно в темноте нарваться на засаду и получить ещё больший урон, а во-вторых, необходимо более надёжно организовать охрану Сейф аль-Малюка.

На рассвете подсчитали потери и убытки. Особенно убивался караванщик, который закупил в Бухаре хлопковое масло для перепродажи местным купцам. Почти все большие кувшины были разбиты, а масло разлито. Значительными оказались и людские потери – десять убитых воинов. Но Сейф аль-Малюк не переживал по этому поводу. В конечном счёте они просто-напросто плохо выполнили свою работу. Из-за их беспечности было совершено внезапное нападение сикхов. Понятно, что целью головорезов являлся сам посол великого ахунда. Лишь внезапное и отважное вмешательство русского решило исход дела не в пользу нападавших. Сейф аль-Малюк никогда не забудет оказанную услугу. По приезде обязательно расскажет про геройский поступок раба. Русский правильно расценил обстановку, когда остальные метались в панике. И выбрал одну-единственную цель, которая заставила отступить сикхов: только потеря вождя вынудила их отказаться от первоначального плана. Сикхи – народ воинственный. Даже будучи в меньшинстве, не отступают, предпочитая смерть позорному бегству. Они считают, что всё в этом мире происходит по воле бога. Умирая, человек не попадает в рай или ад, а растворяется во всеобъемлющей всевышней любви. Особенно почётно для этих людей умереть, защищая истину. Это мировоззрение делает сикхов идеальными воинами – бесстрашными и дисциплинированными, что было доказано во множестве войн.

Для Яна тоже не являлась секретом огромная роль войны и достойной смерти в бою в сикхизме. Если не было войн, то раз в год в каждой общине сикхов устраивались поединки на мечах и кинжалах между молодыми и старыми мужчинами. В ходе таких схваток, вполне реальных и кровопролитных, старик мог получить желанную смерть в бою. Так почему же они отступили, когда победа была уже близка? Единственным оправданием их поступку могло служить незнание намерений вождя. Как только их предводитель получил тяжёлое ранение, некому стало вести их к цели.

– Как твоё имя, урус? – спросил наконец Сейф аль-Малюк.

– Ян Мацкевич.

– Слишком тяжело для нашего уха… Ну да ладно. Как ты сказал? Ян?!

– Да!

– С этого дня я – твой должник, Ян. Хотя рабу никто ничего не должен. Но я только временный хозяин. Ты будешь принадлежать великому ахунду Абдул Гафуру, да продлит его дни Аллах. Я уверен, тебе он понравится, Ян. Он умеет очаровывать людей, даже чужестранцев…

К вечеру третьего дня караван втянулся в городок Мингору23. Здесь была расположена одна из резиденций ахунда, где он проводил всё время почти безвылазно. Его дом, расположенный на самой высокой точке города, был неприступной крепостью. Множество воинов охраняли дом «учителя», не давая чужакам даже приблизиться. Хотя сам ахунд был открыт для людей. На его пятничные проповеди в местной мечети собирались множество правоверных, где он с ними обращался запросто, не кичась своим положением. За что небожителя и боготворили, считая чуть ли не новым пророком. Каждое его слово ловили и передавали из уст в уста, каждая его проповедь ложилась бальзамом на сердца верующих, каждому его движению, взмаху руки, походке, манере одеваться подражали последователи.

Абдул Гафур обладал железной волей; хотя и был самоучкой, но, благодаря общению с мудрецами из Индии, постиг бездны премудрости. Он вникнул в тайны арабской и персидской наук – алхимии и астрономии, умел делать заговоренные талисманы и амулеты, которые несли либо жизнь, либо смерть – в зависимости от того, кому предназначались. Вера в магическое влияние этих фетишей распространялась на миллионы приверженцев, которые скорее боялись их, чем поклонялись им.

Его судьба склоняла к признанию правоты восточного учения, утверждавшего, что души, хорошие или плохие, которым не хватило времени для осуществления своих планов на земле, воплощаются вновь. При этом жажда утоления страстей вовлекает их в поток земных привязанностей всё сильнее и сильнее. Соответственно, казалось, что Абдул Гафур был многовековым воплощением самого себя, настолько коварной и одиозной фигурой он являлся. Родившись в семье бедняка, невежественный крестьянский мальчишка сумел избежать пожизненной участи пастушества и устремился к вершинам славы с использованием хитрости, стяжательства и насаждения суеверий. Прежде Абдул Гафур был воином и честолюбивым предводителем фанатиков, потом стал дервишем, затем – всесильным ахундом: благословения и проклятия превратили его в господина эмиров, ханов, халифов и прочих мусульман.

Познакомиться с будущим наставником своего любимого сына он решил незамедлительно.

– Расскажи мне про себя, урус! – сказал ахунд трескучим голосом.

На Яна не мигая смотрела пара серо-зелёных глаз, абсолютно не сочетающихся с внешним обликом их обладателя. Это были глаза юноши – яркие, проницательные, пытливые, завораживающие. А седобородое, испещрённое множеством морщинок лицо и костлявые, тонкие, узловатые пальцы выдавали в нём глубокого старика. Именно разительное отличие более всего потрясло Мацкевича: ясные зеленоватые глаза и сгорбленная тщедушная фигура, дрожащей старческой рукой опирающаяся на шест с серебряным набалдашником. И этот человек управляет всем мусульманским миром?! Как бы там ни было, но подпоручик Генерального штаба Русской императорской армии достиг своей цели – под видом раба, проданного бухарским эмиром.

…Накануне отправки Мацкевича из Бухары русские всё-таки вышли на него. Интенсивные поиски после разноса, устроенного наместником царя, привели к тому, что след был найден. В конце концов, Бухара – это большой аул. И все дороги в этом «ауле» ведут в дом сановника Маджида. Немаловажную роль в поиске сыграл и кастрат Ахун. Узнав, что его невольный защитник при дворе эмира неожиданно исчез, он сильно расстроился. И не зря. Ахун был не глуп – он понимал, что это связано с побегом русской невольницы из гарема, и теперь Файзрахман будет всячески его притеснять. Действительно, любитель гашиша, встретив кастрата возле покоев эмира, со злостью прошипел:

– Ну что, Ахун, не жить тебе! Скоро я до тебя тоже доберусь!

– Чем я вас опять обидел, уважаемый Файзрахман? Я – маленький человек, но верно служу нашему эмиру.

– Не притворяйся, кастрат! Это ты помог этому кяфиру Яну умыкнуть наложницу эмира!

– Вы ошибаетесь, уважаемый Файзрахман, в тот день меня не было во дворце. Я ходил навещать своих родителей.

Нукер пристально посмотрел расширенными зрачками на Ахуна и со злорадством проговорил:

– Нет теперь твоего защитника, кастрат! Скоро и духа его не останется в Бухаре… И тебе несдобровать…

– Простите меня, уважаемый Файзрахман. А что случилось с Яном-усто?

– Что-о-о? Усто-о-о? Да он уже не усто, а раб Маджида. А вскорости… – тут нукер запнулся, поняв, что сболтнул лишнего. – Ну ты смотри у меня! Если кому скажешь, что услышал… – пригрозил он, тряхнув кастрата за грудки.

– Что вы, что вы, уважаемый Файзрахман. Кому я могу сказать?

– Впрочем, это уже не важно. Его теперь русским не найти.

На следующий день Ахун снова посетил дом своих родителей. Через некоторое время из дома выбежал мальчик-прислужник с узелочком в руках. В нём, кроме горячей лепёшки из тандыра, лежал небольшой гладкий камень. На поверхности было нацарапано лишь четыре слова: «Ищите в доме с высоким дувалом». Мальчик добежал до дома русского наместника, достал лепёшку, откусил большой кусок, и не переставая жевать, забросил узелок с камнем во двор. Постоял мгновение, прислушиваясь к голосам, и снова побежал по улице, на ходу запихивая лепёшку за пазуху.

Подкупить одного из охранников не составило труда, и поздно ночью на встречу к пленнику пришёл штабс-капитан Гурьев – непосредственный начальник Мацкевича. Ян был крайне удивлён, увидев Петра Самсоновича при таких обстоятельствах, – он, признаться, уже потерял всякую надежду и готовился действовать самостоятельно. Мужчины крепко обнялись.

– Для нас это даже хорошо, что так получилось! – отметил Гурьев, поправив на голове чалму и запахнув на груди узбекский халат. – Лучшего и желать не надобно. Наше руководство давно мечтает внедриться в самое подбрюшье Британской Индии. А уж если вы будете при самом Абдул Гафуре!.. В Европе о нём практически ничего неизвестно. Но и там, и у нас в России признают, что он имеет большое влияние на мусульманский мир.

– Какая моя задача, Пётр Самсонович?

– Вам предоставляется карт-бланш. Действуйте на своё усмотрение вплоть до ликвидации ахунда. Слишком велико его влияние на Музаффара. Нельзя допустить, чтобы эмир соскочил с нашей протекционной орбиты. Сейчас, сами понимаете, не до него – война с турками. Есть мнение, что османы вступили в войну не без одобрения Абдул Гафура, а может, даже по прямой его указке.

Скрипнули петли двери, и за ними послышался громкий шёпот:

– Азиз, сиз учун вақт келди24!

– Ҳозир келаман25!

– Как видите, мне пора, господин подпоручик! Вам желаю крепости духа и удачи! При необходимости уходите на Каир. Там найдёте приют по известному вам адресу и новое задание.

– Ясно, господин штабс-капитан!

– И ещё, Мацкевич… – Гурьев достал из-за пазухи многократно сложенную бумагу. – Думаю, это вас поддержит в трудные минуты. Возьмите!

Ян принял из рук Петра Самсоновича послание, подписанное знакомым почерком: «Вашему Благородию подпоручику Мацкевичу Я. Б.». Письмо было от Ольги.

– Благодарю!

– Прощайте!

Дверь за Гурьевым закрылась, и Мацкевич снова остался наедине со своими мыслями. Зато после посещения штабс-капитана настроение улучшилось. Теперь он по внутренним ощущениям не «урус, проданный в рабство», а офицер Генерального штаба на особом задании. А ещё согревало душу неожиданное письмо Ольги, которое, без сомнения, поддержит его в далёких скитаниях. Она сообщала, что добралась до Оренбурга благополучно и благодарила за это своего спасителя. «Значит, тот сон был в руку!» – подумал Ян. Не зря ему снилась Ольга в заснеженном Оренбурге…

– Что ты молчишь? – повторил вопрос Абдул Гафур. – Мне сказали, что ты знаешь пушту. Или ты предпочитаешь дари?

– Немного знаю, уважаемый Абдул Гафур! – ответил Мацкевич.

– Обращайся ко мне просто – учитель!

– Хорошо, учитель. Я собирался с мыслями. Не знаю, с чего начать свой рассказ.

– Начни со своих родителей. Кто твой отец? Жив ли он? Есть ли у тебя братья, сёстры? В общем, всё по порядку. Я буду слушать…

Старец слегка откинулся на высокие подушки и приготовился внимать. Ясный сосредоточенный взор немигающих глаз ахунда свидетельствовал о захватывающем интересе к рассказу собеседника. Абдул Гафур умел оценивать людей по первому впечатлению. Он уже для себя решил, что для задуманной цели этот молодой, крепкий, по-мужски весьма красивый урус подходит ему. А то, что он сможет переманить его на свою сторону, ахунд не сомневался. Дело даже не в том, что он теперь его раб, скорее наоборот – Абдул Гафур собирается дать урусу полную свободу. Даже приготовит мистический оберег, чтобы ему сопутствовала удача.

Мацкевич огладил отросшую чёрную бороду и начал рассказ:

– Родился я 1 февраля 1269 года по хиджре26. Отцу моему было уже 63 года, когда я появился на свет. Поэтому я недолго наслаждался отцовской любовью. Когда мне исполнилось двенадцать лет, он покинул этот бренный мир. А материнской ласки не видел вовсе – матушка умерла при родах. Братьев и сестёр нет – отец, царство ему небесное, женился поздно. Я стал единственным и долгожданным ребёнком. Дальнейшее воспитание взял на себя мой дядя – потомственный военный в пятом поколении. Поэтому выбор моей дальнейшей судьбы был очевиден – он отдал меня в Варшавское юнкерское училище. Учился я там прилежно, старательно постигал науки, особенно давались мне иностранные языки и воинское искусство. Без хвастовства могу сказать, что стал лучшим фехтовальщиком училища.

– Да, Сейф аль-Малюк рассказал мне о твоём мастерстве. Восхитился тем, что ты в одиночку раскидал моих заклятых врагов.

– Ну что вы, учитель! Был лишь один поединок с их вождём. Кажется, его звали Пракаш Сингх.

– Это ещё больше характеризует тебя как военного стратега – принял единственно правильное решение и тем самым спас жизнь моему другу. Он хлопочет наградить тебя за это. Проси что хочешь!

– Я теперь ваш раб, учитель! – сказал Мацкевич смиренно – притворства ему было не занимать. – Всё в вашей власти!

– Хорошо, я подумаю над этим. А теперь иди, я немного утомился. Продолжишь свой рассказ завтра.

Ахунд два раза хлопнул в ладоши, и в дверях появился верный слуга Абу Али, чтобы увести Мацкевича. Он проводил Яна на нижний этаж, где ему была приготовлена комната – достаточно светлая и пустая, если не считать циновки и покрывала для сна, свёрнутых на полу под окном. Оно выходило на высокий каменный забор, выкрашенный в белый цвет. Подпоручик попытался рассмотреть, что можно увидеть кроме забора. Но тут же из-за угла появился воин с широкой кривой саблей на плече и, расставив ноги, стал пристально смотреть на чужака.

– Да, понял, понял, – сказал вполголоса Ян и, широко улыбнувшись, помахал ему рукой: – Охраняете дом хозяина бдительно… Хвалю! Э-эх! Завалюсь-ка я спать!

Мацкевич развернул циновку, укутался покрывалом и, едва положив голову на подушку, уснул здоровым беспробудным сном.

Глава 5

Княжество Сват. Трудности выбора

Яна Мацкевича разбудил громкий стон, вырвавшийся во сне из собственных уст. Ему привиделось, будто он все ещё сидит в душном бухарском зиндане, закованный в цепи. А узбекские охранники, громко хохоча, поливают его сверху мочой. Он пытается увернуться, но куда там – цепи на руках и ногах не дают это сделать. От унижения и обиды Ян кричит в голос и… просыпается в тёмной комнате, где давеча уснул после приезда в Мингору.

Подпоручик вытер рукавом потное лицо, шею и грудь; оглянулся в поисках кувшина с водой; пошарил рукой вокруг, но безуспешно. Во-первых, темно, во-вторых, в принципе нечего было искать. Нестерпимо хотелось пить, поэтому пришлось встать. К его удивлению, дверь в комнату была не заперта. Ян вышел в пустой коридор, прогулялся по нему, дергая ручки дверей, и в конце концов набрёл на кухню. Обнаружил чан с водой, напился вволю и удовлетворённо крякнул.

Сон окончательно покинул Мацкевича. На улице слышались негромкие переговоры охранников, одиночный лай собаки и протяжный крик ишака. «Ему, наверное, тоже приснился тревожный сон», – подумал Ян, улыбнувшись. Он решил прогуляться по придомовой территории, чтобы размять затёкшие ноги. Как говорится, сделай шаг, а дорога появится сама собой. Подпоручик вышел во двор. На улице было темно и прохладно; всё так же кричал ишак, ему вторила собака. Послышалась громкая ругань, видимо, хозяина беспокойных животных. После всё стихло, и Ян зашагал по первой попавшейся тропинке вверх по гребню скалы. Но не успел он сделать и сотни шагов, как неожиданно был остановлен приставленным к горлу ножом. Ян мог бы без труда освободиться от захвата, уйдя в присед, и, воспользовавшись ножом нападавшего, вспороть ему брюхо, но скрипучий старческий голос разрешил ситуацию мирным путём.

– Абу Али! Отпусти его!

– Слушаюсь, учитель! – послышалось над ухом Мацкевича, и лезвие ножа тут же перестало касаться горла.

Вглядевшись в темноту, Ян увидел сгорбленную фигуру Абдул Гафура, восседающего на камне в складках тёплого одеяла, накинутого на плечи.

– Подойди ко мне, урус! – потребовал ахунд. – Садись рядом. Я вижу, ты тоже не спишь. Какие мысли тебя терзают, урус?

– Я, кажется, впервые за долгие годы так много спал, учитель! – ответил Мацкевич. – Уснул ещё засветло, после разговора с вами, и вот только пробудился. Сон больше не лезет в голову.

Ахунд понимающе кивнул, но ничего не сказал. Так они и молчали бесконечно долго, рассматривая далёкие мерцающие звёзды. Как ни странно, неловкости от молчания не было. Только Мацкевич затылком чувствовал внимательный и напряжённый взгляд слуги Абдул Гафура, стоящего сзади наготове, чтобы защищать хозяина. Наконец, почувствовав, что Абу Али создаёт Мацкевичу стеснение, ахунд слегка махнул ладонью в его сторону. Слуга нехотя отошёл на десять шагов и застыл как изваяние, стараясь не мешать ахунду шуршанием камней под ногами.

– Ты догадываешься, почему оказался за многие тысячи фарсангов от дома и зачем понадобился мне, урус?

– Почему я оказался здесь – объяснимо. Меня продали в рабство. Коварный эмир Бухары лишил меня свободы, бросил в зиндан и позволил своим нукерам издеваться надо мной, затем продал вашему послу. А зачем я вам понадобился – ума не приложу, учитель…