Лабиринты памяти
Так я снова оказался там, откуда приехал. Демин посочувствовал мне, но нюни распускать не дал.
– Давай пиши план мероприятий, буду помогать, – сказал он.
План так план. Я сел за бумаги и стал прикидывать, как и что можно и нужно сделать. На следующий день в кабинете генерала мой план рассматривался с участием представителей нескольких войсковых частей и местной эксплуатации.
Суть плана была проста – найти место протечки трубопровода. Но как это сделать? Таких внешних признаков, как просадка грунта, дорог, площадок или фундаментов зданий и сооружений видно не было. Отрыть экскаватором всю трубу невозможно. Она была проложена давно, рядом с ней и над ней чего только не было понастроено.
Оставался только один вариант – искать дефект изнутри. На участке трубопровода диаметром восемьсот миллиметров, проходящего рядом с проблемным объектом, располагались две камеры врезки, которые находились на расстоянии четыреста шестнадцать метров друг от друга. В камерах были установлены мощные чугунные задвижки, каждая весом не меньше тонны.
Значит, надо было слить воду из трубопровода, откопать и взломать покрытия камер, временно демонтировать задвижки и пролезть ползком по этому участку трубы. После определения места протечки предстояло уже точечно вскрывать экскаватором это место и ликвидировать дефект.
Замучил подробностями? Извините, но без них никак. Осталось немного, уже переходим к подвигу, сопоставимому с глупостью. Это если учитывать, что дома тебя ждет жена и две чудесные крохи.
Все было и так не просто, а тут еще представитель войсковой части, того самого подтапливаемого объекта, заявил, что они могут оставаться без воды только очень ограниченное время, а сколько точно, он сказать не может. Такие вопросы должна решать Москва и соответствующие специалисты. В том числе это связано с тем, что их мощному вычислительному центру требуется постоянное охлаждение, и если градирни оставить без воды, то все может накрыться медным тазом и обороноспособность страны сильно пострадает.
Пришлось сделать паузу аж на трое суток. Ждали решения Москвы.
Пока откапывались и вскрывались перекрытия камер, я готовил солдата-труболаза и рассчитывал продолжительность каждого этапа операции.
Полученный через три дня ответ сильно не порадовал. Какие-то там военные ученые высчитали, что воду можно отключить только на четыре часа и ни на минуту больше. По истечении данного времени подача воды должна была быть обязательно возобновлена.
По моим расчетам выходило, что при благоприятном стечении всех обстоятельств этого времени могло хватить только на обнаружение дефекта трубопровода. Чтобы отремонтировать саму трубу, все придется повторять еще раз.
Но делать нечего, что есть, то есть.
Москва согласовала время начала операции, и мы приступили к последним приготовлениям.
План действий и примерный тайминг были следующими. Два часа сливаем воду через все точки раздачи. Полчаса уходит на разбалчивание и демонтаж задвижек в обеих камерах. В обеих – потому что без притока воздуха задохнешься. У каждой камеры по автомобильному крану, третий – в резерве. В первую камеру после подъема задвижки опускается подключенный к электрическому кабелю вентилятор.
Дальше максимум тридцать пять – сорок минут на проход по трубе. Последовательность обратных действий понятна: восстанавливаем задвижки, пускаем воду.
Солдат-труболаз соответствующе одет, на лбу фонарь, в кармане лежит запасной, на лице маска-респиратор, к ремню привязана капроновая бельевая веревка. По договоренности, при нахождении места протечки он дергает веревку и мы вяжем узел, тем самым замеряя расстояние до дефекта.
Настал час «Ч». Вроде все просто и все готово. Время пошло. Трубу сливают уже около полутора часов, вот-вот поступит команда разбалчивать чугунные задвижки. Краны у камер, монтажники ждут отмашки.
Стою у первой камеры, смотрю на сидящего рядом на ящике солдата. Молодой, щупленький, нервно курит, сигарета в пальцах предательски подрагивает, на щеках от волнения цветет румянец.
Вдруг появляется четкое осознание того факта, что вся моя операция под угрозой срыва. Дело в том, что я не смогу запустить этого парня в эту трубу!
Дальше все было на автомате. Забираю у солдата фонари и респиратор, надеваю чей-то бушлат, сверху затягиваю ремень и привязываю к нему веревку. Кто-то из ребят надел мне на руку командирские часы с фосфоресцирующими стрелками. Инструкцию я знаю, к выполнению задания готов. Расписка о добровольном желании лезть в эту чертову трубу написана.
Через час с небольшим задвижка поднимается, а я с двумя помощниками и вентилятором спускаюсь вниз и заползаю в трубу. Дорога каждая минута.
С первых метров понимаю все свои просчеты и радуюсь, что полез вместо солдата. Почему он должен был расплачиваться за мои ошибки?
Оказывается, вода слилась не полностью. В нижнем овале трубы, по которому я елозю животом, ее довольно много. На такой глубине вода просто ледяная. Через десять метров бушлат намокает так сильно, что кажется, будто он весит килограммов двадцать. В узком пространстве водовода его уже не снимешь.
Несмотря на открытые задвижки и вентилятор, воздуха не хватает. Чем дальше, тем тяжелее, руки и ноги коченеют, на коленях и локтях начинает расползаться ткань, торчащие куски ржавчины царапают кожу. Рабочие рукавицы слишком короткие, поэтому грязь и ржавчина набиваются в рукава и, кажется, добираются до самых подмышек. Самое неприятное – это стыки труб. Через сто с лишним метров штаны рвутся, колени становятся голыми и внутренние неровности и заусенцы стыков больно режут кожу. Еще через сто метров частично оголились и локти.
Наверное, со стороны я похож на шомпол в стволе ружья. Я занимаю весь просвет, выставляю вперед локти и, чуть расставив ноги, чтобы помочь себе коленями, раз за разом протягиваю тело вперед на небольшое расстояние. И так метр за метром. Бушлат, как юбка шомпола, тщательно протирает поверхность. После меня из этой трубы можно будет стрелять.
Скорость движения пропорционально угасающим в организме силам постепенно замедляется. Пройдено более половины трубы, в очередной раз останавливаюсь полежать, отдохнуть, выключаю фонарик на лбу. Трубопровод извивается, света впереди не видно. Разворачиваю руку, смотрю на часы – прошло больше двадцати минут. С учетом времени, необходимого на возвращение, я в страшном цейтноте, а то и в минусе.
В то время я был в приличной физической форме, но, скажу честно, на середине трубы все равно сломался. Закончились не только силы, на исходе была еще и воля. Все ближе и ближе подбиралась паника.
Читать, конечно, легче, чем находиться глубоко под землей в обжатом стенками трубы пространстве, ледяной воде, грязи и темной безысходности.
Повреждение трубы обнаружилось через двести тридцать шесть метров. Не заметить его было нельзя. Стык двух труб полностью разрушился, и одна из них просела примерно на десять-двенадцать сантиметров относительно другой. Я нашел дефект, задача выполнена! Фонарик выхватил из темноты вымытые водой пазухи в земле за пределами водовода.
Получалось, что вода через образовавшуюся щель проникала в грунт, распространялась на значительные расстояния и затапливала подземные сооружения. Видимо, это было только начало. Еще немного, и последствия могли бы быть гораздо более катастрофичными.
Но вернемся ко мне. Место аварии обнаружено, впереди прямой участок и уже виден свет в конце тоннеля. Дергаю за веревку, сигнал о находке передан.
Отдыхаю, собираю последние силы и в полуобморочном состоянии готовлюсь к завершающему броску. И тут приходит очередное прозрение. Я не смогу проползти через нарушенный стык. Просадка трубы уменьшила диаметр и вперед я уже не протиснусь. Развернуться тем более невозможно. Стрелки на часах пугают: прошло тридцать две минуты, осталось меньше восьми. Даже вперед – и то бы не успел.
Меня предупреждали, что сорок минут – это максимальное время, и что по его истечении рабочие начнут монтаж задвижек. Форс-мажор не рассматривался. Речь шла об интересах государства, обороноспособности и тому подобном. Я писал расписку и все это знал.
Собрав силы плюс используя заполняющий кровь адреналин, пытаюсь пятиться. Оказывается, что это в разы сложнее, чем ползти вперед. Нужна помощь извне, меня надо тащить. Дергаю несколько раз за веревку, мне посылают такой же ответ. Не понимают. Злюсь, дергаю снова, пячусь.
Сознание уже вовсю фантазирует – гипс снимают, клиент уезжает. Задвижки открывают, воду пускают, … наступает. Удар воды, короткое путешествие в ее потоке до ближайшей задвижки – и нет капитана. В общем, было весело.
Наконец по постоянно ослабевающей веревке эти бестолочи в первой камере понимают, что я пячусь, и начинают мне помогать. Сначала работаем вместе, потом я вытягиваюсь и стараюсь им не мешать. На такой случай надо было привязывать веревку не за ремень на поясе, а за ногу, запоздало размышлял я. Это было бы более эффективно и не так больно.
Смотрю на часы. Время вышло! Не успели!
Но раз тянут, значит, не все потеряно. Молюсь – Господи, не дай опустить задвижку.
Когда меня вытащили из камеры, последнее, что я увидел, была как раз опускаемая краном задвижка. После этого я отключился.
Дальше было круто. Госпиталь, воспаление легких. Палата на одного, всеобщее обожание, цветы, конфеты, фрукты, пионеры, комсомольцы, больные из соседних палат, простые люди, фотографы.
Первым пришел Демин, выгнал провожатых, сел рядом с кроватью, уважительно посмотрел и, глухо крякнув, проговорил:
– Ну ты даешь!
Потом он в подробностях расспросил меня о моих впечатлениях. Отвечая, я чувствовал себя Юрием Гагариным, который делился полученными эмоциями от первого полета в космос.
Наконец настала моя очередь задавать вопросы, главным из которых был, конечно, один – почему не закрыли трубу и не пустили воду?
Генерал помолчал и с усмешкой ответил:
– Как тебя затопишь, если ты в рубашке родился? А если серьезно, то молись за того человека, который принял на себя ответственность за это решение. Операция была на контроле у Генштаба, там твоя жизнь по сравнению с интересами поддержания обороноспособности страны, честно сказать, ничего не стоит. Списали бы без некрологов под грифом «государственная тайна», и все. Когда доложили, что капитан в трубе, а время истекло, Москва несколько минут раздумывала. Потом кто-то за тебя вписался, и поступила команда ждать. Этот человек не побоялся серьезной ответственности, и ты о нем вряд ли когда-нибудь узнаешь… Но он подарил тебе второй день рождения. А вообще хочешь, дам тебе хороший совет? – уходя, с улыбкой сказал Демин. – Перестань ты лазить по этим трубам, подумай о семье и детях!
Праздник героя длился целых две недели. Я объедался шоколадом и фруктами и упивался всеобщим обожанием. Я был героем, про меня знали все.
Разговаривая по телефону с женой и родителями, я не рассказывал о случившемся, говорил, что задерживаюсь в командировке по работе и уже скоро приеду. При этом я искренне удивлялся, почему до них еще не дошли слухи о моем подвиге, а в Москве не готовят какой-нибудь там парад в мою честь. Все равно рано или поздно все узнают и оценят мои героизм и скромность, размышлял я.
Через некоторое время здоровье восстановилось, и можно было лететь домой. Сидя в самолете и наблюдая за фантастическими фигурами, образованными клубящимися внизу облаками, я рассуждал о своем будущем. Скорее всего, дадут какой-нибудь орден, следующее звание у меня и так на подходе, это мне не интересно.
Надо будет еще попросить трехкомнатную квартиру, вчетвером в двухкомнатной уже тесно. С этим-то после моих дел, в результате которых я сэкономил государству огромные бюджетные средства, проблем быть не должно. Мои мечты превращались в грезы и, видимо, на почве недавнего госпитального триумфа, улетали выше всех облаков.
На следующий день я уверенным шагом входил в кабинет Венедиктова. В голове крутился четко продуманный план разговора о всех моих поощрениях. Я ждал правильных слов и решений.
Но что-то сразу пошло не так. Генерал поднял на меня хмурый взгляд и с раздражением спросил:
– Где ты прохлаждался столько времени?! Сколько можно решать простые задачи? Тебя уже неделю ждут в Скрунде! Отвечаешь за пуск в эксплуатацию нового растворо-бетонного узла. Чтобы завтра уже был на месте! По прибытии доложишь!
Закончив речь, он вернулся к бумагам на столе, показывая мне, что очень занят и аудиенция закончена.
Двигаясь к выходу и не веря в происходящее, я еще несколько раз оглянулся. Сознание подсказывало, что так быть не может, генерал шутит и вот сейчас он окликнет меня и достанет из стола приказ о награждении и ордер на квартиру.
Не окликнул…
На следующий день я был в Скрунде и, выполняя там очередное задание руководства, еще целый месяц томился чувством царящей в мире несправедливости и ожидал, что справедливость все-таки восторжествует.
Не восторжествовала…
Ну может, только чуть-чуть. Генерал Демин позвонил командиру моей части, а тот после моего возвращения из Скрунды со словами «Ты молодец!» крепко пожал мне руку.
Молодость, наивность, романтика…
Извлечение третье. Балхаш
В этот раз мы с главным инженером ГУССа решили посетить важный объект, находившийся в Казахстане на берегу озера Балхаш. Там строилось чудо техники того времени – станция РЛС с фазированной решеткой. Об этом говорить уже можно, поскольку во времена перестройки все эти объекты были заброшены и разграблены. Сегодня этот небольшой городок называется Балхаш-9, а в мое время он именовался Девятой площадкой.
Всего мне пришлось побывать на Девятой площадке три раза, и уже не помню, в которой из тех поездок я получил те или иные впечатления, поэтому объединю их вместе.
Этот рассказ будет отличаться от других.
Представьте, что я вернулся из увлекательного путешествия и выборочно делюсь с вами короткими воспоминаниями.
Генерал вылетел из Москвы без меня, и я вынужден был его догонять.
Прилетаю на военный аэродром «Камбала», что находится рядом с городом Приозерск. Это восточный Казахстан, Карагандинская область. Рядом известный военный полигон Сары-Шаган. Сам Приозерск расположен в пятнадцати километрах отсюда, на берегу озера Балхаш.
Военный аэродром имеет статус первого класса и используется в целях обеспечения выполнения задач, решаемых на соседнем полигоне, а также является одной из основных опорных баз военно-воздушных сил СССР в Средней Азии.
Лето, пустыня, жара. Ветер гонит по аэродромным плитам мелкий песок и местные колючки, называемые «перекати-поле». Рядом с проволочным ограждением пасутся верблюды, на проволоке сидят и высматривают еду голодные худые вороны.
Инфраструктура аэродрома сильно удивляет. Пара каких-то одно- и двухэтажных сараев с небольшой стеклянной будкой диспетчеров наверху. Если бы не мощные бетонные взлетно-посадочные полосы, решил бы, что попал на аэродром малой сельскохозяйственной авиации, где должны базироваться одни «кукурузники».
Слева – строительные вагончики и что-то похожее на барак. Мне надо ждать попутную машину до Приозерска. Иду налево, к бараку.
Припекает. Недалеко от барака, как автомобиль у дома, припаркован истребитель-бомбардировщик МИГ-27. К МИГу прислонена желтая лесенка, ведущая к кабине. В самолете никого нет.
Тогда на вооружение уже ставились самолеты МИГ-29, но и эти тоже летали.
Я плохо разбираюсь в авиатехнике, но отличить их могу. У МИГ-27 сзади одно сопло, а у МИГ-29 два. Но не суть… Становится интересно, я подхожу ближе и наблюдаю сцену, о которой и хочу вам рассказать. Мелочь, но запомнилось надолго.
Из барака выходит стройная молодая женщина, которая держит за руку маленькую девочку. Они останавливаются недалеко от выхода и кого-то ждут. Проходит минута, и на пороге появляется самый настоящий военный летчик. Это видно по его летному комбинезону и круглому белому шлему с черным сдвижным светофильтром.
Шлем под левой рукой, правой он коротко обнимает жену и дочку, затем подходит к самолету, вскарабкивается по лестнице в кабину и, что-то понажимав, опускает фонарь. В это время жена оттаскивает в сторону лестницу. От необычности происходящего я даже не успеваю сообразить, что женщине тяжело и ей надо бы помочь.
Родственники отходят, пилот прогревает двигатель, с кем-то переговаривается по внутренней связи и, помахав семье ручкой, выруливает на взлетную. Она совсем рядом. Жена с дочкой машут в ответ.
Вокруг больше ни единой души. Все выглядит настолько обыденно и просто, что кажется не совсем реальным. Вроде как в деревне – глава семьи заехал на жигулях домой пообедать и двинулся дальше, в сельмаг, дочке пряников купить.
В этот момент меня отвлек взлет самолета, на котором я прилетел. Проводив его взглядом, я повернул голову обратно к МИГу и обомлел. Его не было. Он исчез. Не сразу, но я нашел в небе удаляющуюся огненную точку. Извергаемое двигателем пламя таяло вдали. Звук самолета был еще здесь, а его самого уже не было.
Женщина с девочкой не успели повернуться, чтобы уйти, а их муж и папа уже исчезал за горизонтом. Только что был здесь и практически на моих глазах взял и исчез. Типа пошел на работу и пропал.
Такой классный фокус, скажу я вам, даже в цирке не увидишь. Вот он, Эйнштейн, вот она, теория относительности в действии.
Можно смотреть по телевизору репортажи или читать статьи о достижениях авиационной промышленности, можно даже сходить на авиашоу и насладиться фигурами высшего пилотажа самолетов последних поколений, но когда ты становишься очевидцем такого события, происходящего без показных презентационных оберток, в повседневной жизни, оно воспринимается совершенно по-другому.
Проводив взглядом хрупкую фигуру женщины с девочкой и ожидая машину в Приозерск, я еще долго переваривал увиденное. Какие чувства должна испытывать жена этого летчика в такие моменты? Можно ли к этому вообще привыкнуть?
Первым впечатлением от поездки поделился, идем дальше.
Добравшись до Приозерска и решив там свои дела, я направился на Девятую площадку. Думаю, до нее было порядка ста семидесяти километров по пустыне на север.
Главное, добраться до магистральной трассы на Астану (тогда Целиноград), а оттуда тебя до места с радостью бесплатно подвезет любая машина. Только подними руку. Водители-дальнобойщики страшно устают в пути от одиночества и рады любому попутчику. Условие одно – общаться, пока едешь.
Добрался удачно. Всю дорогу мы с водителем обсуждали, какие красивые девушки живут в Приозерске. Я, честно говоря, заехал туда всего на час и никаких девушек увидеть не успел, но до самого поворота на Балхаш-9 усердно кивал и поддакивал.
Успел вовремя. Венедиктов был у командира части, а приехавшие с ним люди еще расселялись.
Старлей, исполнявший обязанности завхоза, вручил мне ключ от моего временного жилья, дал солдата для сопровождения и, напоследок поцокав языком, сказал:
– Прямо санаторий у тебя там будет. Комната с кухней у самого берега Балхаша, окно с видом на море…
Если ему верить, то можно было подумать, что он чуть не плакал от зависти.
Солдат привел меня к длинному обшарпанному бараку казарменного типа, зашел со мной внутрь, показал мне на ободранную щелеватую дверь и тут же ретировался.
Я был страшно голоден и поэтому первое, что сделал, – это разобрал рюкзак, достал хлеб, банку тушенки, одесскую колбасу и пошел на кухню разогревать еду.
Электрическая плита быстро нагрела чугунную сковородку, и по бараку пополз манящий запах говяжьей тушенки. Уже через несколько минут за моей спиной послышался легкий шум. Оглянувшись, я увидел целую ватагу детей разного возраста. Их голодные взгляды были устремлены на плиту, носы интенсивно втягивали воздух с запахами от сковороды, а рты энергично сглатывали слюну.
В общем, я остался без ужина. Тушенка и колбаса вместе с хлебом исчезли за несколько минут, а за ними последовали и все продукты из рюкзака, оставленного мною в комнате.
До времени общего сбора, обозначенного генералом, оставалось порядка четырех часов. Разобрав вещи, я решил сходить в местный магазин, чтобы пополнить припасы еды.
Вот тут и начались интересные события.
У входа в барак находилась курилка. На торчащие из земли столбы буквой «П» были набиты строганные доски, а в центре сооружен небольшой квадратный столик. Рядом с деревянными лавками стояло несколько урн, сделанных из заваренных труб большого диаметра.
Выходя из барака, я сразу же наткнулся на четырех мужчин, играющих в домино и одновременно отравляющих свои легкие.
Я поздоровался со всеми за руку, представился и устроился рядом, чтобы понаблюдать за игрой. Постепенно завязалась беседа за жизнь. Выбрав паузу между партиями, я заметил:
– Красиво вы рассказываете про свою службу… А чего у вас дети-то не кормленные, голодными глазами на еду смотрят?
Разъяснения убили меня наповал. Оказалось, что все давно привыкли питаться в солдатской столовой. А тут недавно приехала какая-то нехорошая комиссия и всех сильно отругала. Теперь туда так просто не пойдешь, если только во время своего дежурства по части.
– Ну и что? – не поняв до конца суть проблемы, настаивал я. – А магазин, а столовая?
– Ты че, с дуба рухнул? Там же деньги платить надо! – ответил один из игроков.
– Да там и купить-то особо нечего, кроме хлеба, печенья и тушенки, – добавил второй.
– Классный у вас подход, – изумился я. – Хорошо, магазин плохой, но у вас же огромное озеро под боком, целое море, чего вы, например, рыбы-то не наловите?
– Мы тебе че, рыбаки, чтобы рыбу ловить? Каждый должен заниматься своим делом, – возмутился сидевший передо мной мужчина.
– Ладно, я вас понял, забивайте козла дальше, – махнул я рукой, направляясь в сторону магазина. Через полчаса я уже был в своей комнате и раскладывал на подоконнике купленные продукты: хлеб, лук, картошку, подсолнечное масло, перец, лавровый лист….
Затем я достал из рюкзака моток тонкого шпагата, привязал к нему вместо грузила металлическую гайку и занялся изготовлением крючка из куска ржавой стальной проволоки, один конец которой я согнул в кольцо, а другой наточил и загнул соответствующим образом.
Таким макаром за десять-пятнадцать минут я изготовил примитивное орудие для рыбной ловли и мог выдвигаться к озеру. Я вырос на Волге, и это была моя стихия. Захватив с собой батон белого хлеба и старое жестяное ведро, уже через несколько минут я был на берегу.
Немного отвлекусь, чтобы описать само озеро. Его длина шестьсот километров, ширина до семидесяти километров, глубина до двадцати шести метров. Сорок три острова, длина береговой линии – две тысячи триста километров. Часть озера соленая, часть пресная. В общем, вы поняли – это было практически море.
Я уселся на найденный на берегу старый деревянный ящик, пододвинул к себе ведро, насадил на крючок размятый во рту мякиш белого хлеба и, размотав шпагат, забросил снасть в воду.
Если вы смотрели фильм «Бриллиантовая рука», то знаете, что такое рыбалка на Черных камнях. Клев был примерно такой же. Рыбу в этом озере до меня никто не кормил. Через тридцать минут ведро было уже доверху заполнено отборными сазанами, и мне пришлось искать кусты с крепкими ветками, чтобы сделать несколько куканов для остальной рыбы.
Через час с небольшим я закончил. Пришлось сделать две ходки, чтобы перенести всю пойманную рыбу на кухню общежития. Всего было, наверное, килограммов двадцать. Поймал бы больше, но рыба часто срывалась с самодельного крючка без концевого заусенца.
Доминошников уже не было. Пройдя по коридору барака, я постучался во все двери, громким голосом скомандовал общий сбор в районе курилки, а сам пошел в свою комнату собирать продукты, необходимые для готовки рыбы. С детства хорошо готовлю, в том числе и рыбные блюда.
Через пять минут у входа в барак столпился народ. Все уже по дороге заглянули на кухню и теперь оживленно переговаривались, не веря в происходящее. Время летит быстро, и на мою рыбалку субъективно ушло не больше времени, чем на поход в магазин.
Я посмотрел на часы. До рабочего сбора, назначенного Венедиктовым, оставалось чуть больше полутора часов. Надо было спешить.
Отобрав семь человек в поварскую ресторанную группу, я распределил между всеми производственные обязанности, и работа закипела.
Не буду дальше утомлять вас описанием самого процесса. Опишу его заключительный этап.
Через час перед бараком стояли импровизированные столы, за которыми пировали почти все жильцы общежития. На столах было расставлено множество тарелок и кастрюль с ухой, а также жареной и вареной рыбой. Не обошлось без самогона. Понятно, что основные тосты поднимались за «спасителя».