Верни звезду на небо

Это был обычный вечер. До тех пор, пока не прозвучали самые болезненные слова, которые Лина слышала за все восемь тысяч пятьсот пять дней, что она провела в этой семье.

Никто никогда себе такого не позволял раньше. Ни мама Жени, Аня, которой Лину однажды подарили на тринадцатилетие. Ни её младшая сестрёнка, которой подросшая Аня передарила куклу на какой-то из праздников. Ни одна из их подруг – и вот сегодня она впервые услышала от ребёнка такие жестокие слова.

Впрочем, дети теперь взрослели быстрее. В тринадцать лет Аня ещё не считала зазорным поиграть с ней, её младшая сестра же бросила игры с Линой уже в одиннадцать. Женя и вовсе перестала играть с ней ещё раньше – наверное, сейчас она была взрослее, чем её мама или тётя в том же возрасте.

Но легче от этого Лине не становилось. Как не становилось легче и от того факта, что Женя просто не знала о том, как устроен их игрушечный мир. Никому не было бы приятно, если бы его назвали тупым, верно? Никому бы не понравилось, если бы его неспособности проявить какие-то чувства вдруг кто-то позавидовал. Чему эта глупая девочка могла завидовать? Тому, как их лишал возможности двигаться один только её взгляд? Нет, это ей можно было завидовать Жене – живой, равномерно тёплой, способной менять столько одежды, сколько ей хочется. Способной гулять и общаться со всеми, с кем ей только вздумается.

Лина многое хотела бы высказать своей хозяйке, но не могла. Потому она молча понадеялась на какое-нибудь кармическое возмездие. Промолчала в ответ на прикосновения Даши, которая, видимо, хотела её поддержать. Не оглянулась на Варю, которая что-то ей сказала.

Она ведь не знала, что пожалеет об этом буквально спустя несколько мгновений, верно?

Вот Женя отвернулась. Вот вдруг покачнулась. Лина не успела даже позлорадствовать, что хозяйке вдруг стало плохо – она даже не до конца осознала, что именно происходит.

– Что случилось? – раздался тревожный голос Варвары. Лина хотела бы ответить подруге, но в тот момент, когда Женя оказалась на полу, мир вдруг завертелся перед её глазами.

Лина ещё смутно ощутила, как её хватает за плечи Даша, прежде чем пластиковые веки у неё неожиданно отяжелели и опустились сами собой.

Она… Она не понимала, что происходит.

Сначала ей показалось, будто её вытащили из воды. Или нашли в груде подарков и освободили от плотного пакета. В первые секунды это было просто прекрасно, но потом…

В груди появилось странное ощущение, расползающееся по ней неприятными щупальцами. Вспыхнул страх, и Лина сделала усилие – сама не зная, что именно пытается сделать. Впрочем, что бы она ни делала, это сработало – перед самым её лицом раздался какой-то шум, шипение, и грудь наполнилась чем-то приятным, лёгким. Странное чувство внутри и страх исчезли.

Но именно этот шум и привёл её в чувство. Лина внезапно осознала: этот шум был звуком её дыхания.

Но ведь игрушки не дышат!

Она вновь приложила усилие – привычное, и оно вдруг оказалось избыточным. Она определённо лежала, но веки её больше не были слишком тяжёлыми в таком положении. Они подчинялись ей легко и быстро, но едва она открыла глаза, как веки тут же опустились. На мгновение. Потом сами собой поднялись. Снова опустились на долю секунды. Это… это что, она…

Лина рывком села. Это не заставило её глаза немедленно распахнуться, как раньше. Она слышала, как что-то происходит у окна, как кто-то разговаривает за дверью комнаты, но всё это ощущалось не так, как раньше.

Бывшая кукла заставила себя удержать глаза открытыми. На лицо ей спали мягкие живые светлые волосы. Она сидела на кровати. Кровать была ей в самый раз – не такая огромная, как обычно.

Она дышала. Она моргала. В её груди билось что-то встревоженное и будто бы агрессивное. Её голова ныла после удара о пол. Её губы дрожали. В глазах что-то мешало.

Она была в теле своей хозяйки, в этом не могло быть никаких сомнений. Лина бы подумала, что это сон, вот только игрушки не спали – и таких видений у них никогда не было. Им хорошо было известно, что видят во снах дети, которые часто рассказывали им об этом, и происходящее больше всего было похоже именно на ночную сказку.

Раздался хлопок двери и тяжёлый вздох. Кукла вздрогнула, когда до неё вдруг дошёл весь ужас ситуации: она не просто была в теле своей хозяйки. Она была своей хозяйкой. Но недостаточно.

Разумеется, они с остальными игрушками тоже слышали ссоры родителей Жени. Наверняка Варя хотела сказать как раз что-то об этом, напомнить, как их хозяйке сейчас тяжело, в какой-то мере оправдать её. Лина тогда не захотела её слушать, ведь в ней клокотала обида за резкие слова, но…

Она заставила себя подняться с кровати. Ноги были ровными и совсем не такими мягкими, как представляла себе раньше Лина. На одном порыве, даже не подумав о том, что ей будет непривычно ходить, что ей нужно как-то свыкнуться с новой точкой опоры, она метнулась ко шкафу. И пусть ноги её заплетались, пусть она споткнулась по пути, Лину подстёгивал страх: это всё было ненормально. Она всюду, каждым миллиметром чувствительной человеческой кожи ощущала прикосновения ткани. Одежда вовсе её не радовала. Дыхание, без которого в груди немедленно нарастало что-то нехорошее, душное, пугало её. Раньше страх, все чувства были только в её сознании – теперь на них отвечало всё тело, которое будто бы сходило с ума.

Ухватившись за стенку шкафа, Лина припала к своей родной полке. Окинула её взглядом, пытаясь найти своих подруг, саму себя, хоть кого-нибудь… пусто. Никого не было. Неужели, шум возле окна ей не померещился?

Краем глаза кукла заметила знакомую полосатую шёрстку. Точно – на соседней полке сидел Тигряша. Мудрый старый тигрёнок, самый старший из них всех, если кто и знал, что происходит – то это он!

– Тигряша! – для того, чтобы говорить, пришлось жадно глотнуть ртом воздух. Тело повиновалось её воле целиком и полностью – это должно было бы её успокоить, но так всё работало лишь пока Лина не задумывалась над тем, как это происходит. Она понимала, что люди дышат, что это происходит непроизвольно – но сейчас, когда ей всё это было в новинку, осознать и принять это было слишком сложно. Она то и дело вздрагивала от новых ощущений, которые ей подкидывало живое человеческое тело, и не думать о них просто не получалось. Правда, чуть позже эти ощущения вытеснялись новыми, и ей приходилось думать уже о них, и… – Тигряша! – взмолилась Лина. – Я знаю, ты меня слышишь! Помоги! Я не понимаю, что случилось! – ноги у неё стали подкашиваться, и она инстинктивно уцепилась за другую полку. Впилась взглядом в тигриную мордочку.

Ноль эмоций. Тигряша был неподвижен, лишь чуть повёрнут в сторону окна. Прохладный ветерок с улицы заставил Лину невольно содрогнуться, по коже её прошли мурашки. Она почувствовала, как жжение в глазах усиливается. Её друзья были неизвестно где, никто из её окружения не мог с ней пообщаться и рассказать, что происходит. Тигряша, даже если он знал, как исправить это безумие, был безмолвен и никак не мог дать ей знак.

Ей было холодно. У неё болела голова. Её глаза отчего-то были мокрыми, а в горле будто бы застрял комок неизвестной раньше боли. Во рту было сухо, и от этого – почему-то очень неприятно. Живот, который будто бы жил своей, отдельной жизнью, тихо урчал. Это была жажда? Это был голод? Ей всё это теперь нужно было исправлять самой?..

Она была одна. Она не знала, кто ей может помочь. Её – теперь, видимо, её, – родители были в страшной ссоре. Такой ли была её жизнь ещё несколько минут назад?

– Ладно, – выдохнула бывшая кукла, чувствуя, как начинает дрожать. – Ладно… я поняла, что ты имела в виду, – пусть Лина понятия не имела, слышит ли её хозяйка – да, теперь она понимала, почему та завидовала её существованию. Никаких проблем с родителями. Никакого дыхания. Никакого голода.

Быть человеком оказалось слишком страшно.

– Женя, зачем ты встала? – раздался позади неё голос. Послышались шаги, чьи-то тёплые руки коснулись её запястий, локтей. Лина узнала эти руки – Аня. Её первая хозяйка. Мама Жени, которая думала, что разговаривает с дочерью. – Не стоит тебе подниматься. Нужно полежать. Давай я включу ночник и посижу с тобой, – в голосе была забота, и Лина осмелилась поднять на женщину взгляд. Она была подавлена. Она была мрачна. Эти оттенки настроения игрушки хорошо считывали.

Но отчего-то она улыбалась той, кого приняла за свою дочь, когда терпеливо укладывала её в постель и подтыкала одеяло. Отчего-то она принесла ей горячую травяную воду – чай, и сидела рядом. Почему-то она чаще молчала, лишь иногда задавала вопросы об её самочувствии вместо того, чтобы говорить о своём. Почему-то она не боялась этой страшной жизни, где было нужно дышать, моргать и пить чай. Может, потому, что была взрослой? Все взрослые были такими смелыми?

И почему-то она не ушла, пока Лина, убаюканная мерцанием ночника в полутьме комнаты, не провалилась в это странное небытие под названием «сон».

А может, не ушла и после этого.

Просыпаться было… скажем мягко, непривычно. Лина не забыла ничего из произошедшего – вероятно, потому, что момент возвращения в полное сознание был для игрушек необычным. Они никогда не спали, всегда были наготове, разве что могли погрузиться в свои мысли – но не так глубоко, как это делали люди, которым для полноценного отдыха приходилось входить в странный транс.

Когда она необыкновенно легко открыла глаза, несколько минут понадобилось на то, чтобы полностью осознать происходящее. Разум был странно затуманен, острота к нему возвращалась медленно. Бывшая кукла чувствовала себя роботом, которому поставили какие-то старые детали. Она видела, как «тормозил» компьютер Жени, когда однажды её родителям пришлось это сделать – вот, точно такие же ощущения были от того, что её сознание не охватывало всё существование в момент.

Лина потратила ещё некоторое время на то, чтобы проверить своё новое тело. Оно и правда было неоднородным: где-то – мягким, где-то – гораздо жёстче и крепче, чем её некогда пластиковая голова и руки. Оно было отзывчивым и послушным. Но ощущения в нём сводили с ума. Раньше её живот и грудь были будто онемевшими, она почти их не чувствовала: а теперь в груди билось живое сердце, а в животе что-то урчало.

Разумеется, Лина знала, что такое голод. Игрушкам не нужно было есть, но они видели, какое большое значение этому придают люди – да и в книжках, которые они порой умудрялись читать со своими хозяевами, было подробно описано всё происходящее с телом человека. Так что она не чувствовала себя неподготовленной, конечно, но…

Было страшно от того, насколько разом усложнилась её жизнь. А ведь ещё даже ничего не произошло. Что, если это навсегда? Что, если ей придётся жить целую длинную человеческую жизнь в качестве настоящей девочки? Лина знала многих знакомых Жени, которые приходили к ней домой. Сидя на шкафу, она видела все её переписки. Знала многие её тайны, и порой даже хотела подсказать ответ в домашнем задании – но сможет ли она заменить свою хозяйку? Вчера началось лето. Что будет, когда Лине придётся пойти в школу? А потом? Как ей разговаривать с людьми? Что, если однажды она кому-то попытается рассказать правду?..

Бывшая кукла моргнула, глядя в потолок. Она вспомнила об одной очень важной вещи – телефоне её хозяйки. Там, без преувеличения, была вся её жизнь – наверняка этого было достаточно, чтобы хотя бы попытаться начать разбираться в этом новом мире.

Лина приподнялась, огляделась. Обычно Женя оставляла свой телефон где-то на комоде или на письменном столе. Иногда – под подушкой, но где он был сейчас?

Неловкое движение – и раздался чей-то сонный вздох. Кукла вздрогнула, только теперь осознав, что мама Жени так никуда и не ушла. Просидела рядом, в мягком кресле, всю ночь.

– Доброе утро, – это было единственным, что удалось придумать Лине. А что, с чего-то же люди начинали разговор? Дышать всё ещё было непривычно, конечно, но всё же, тело справлялось. Мудрая живая машина. Мудрее беспомощной глупой куклы, которая застряла в нём не по своей воле. Или всё же по своей? Не из-за гордыни ли её наказал великий Сказочник?

Маленькая Аня, которая была уже далеко не малышкой, сонно поморгала. Во взгляде у неё снова появилась тревога. Что-то с ней было не так – будто какая-то печать осталась на её лице после сна. Беспокойства, мрачности, напряжения.

Она придвинулась ближе к Лине и коснулась тыльной стороной ладони её лба. Линия её бровей чуть смягчилась.

– Доброе, – Аня поморщилась, когда произнесла это слово. Будто не верила в него. – Как ты сегодня? Всё хорошо?

– Я… – что ей было сказать? «Я не твоя дочь»? Нет, это было бесполезно. Аня выросла. Она в это не поверит. Лина видела слишком много фильмов, где взрослые не верили даже в очевидное волшебство – а у неё даже не было доказательств, чтобы предоставить их своей бывшей хозяйке. Разве кто-то в здравом уме поверит, что она – всего лишь кукла?

– Температуры, вроде бы, нет. Голова не кружится? Не тошнит? – не замечая заминки, продолжала спрашивать мама Жени. Лина вздохнула, подумав: что же, ей надо было принять эту ситуацию. Другого выхода прямо сейчас не было.

И она приняла её, впервые в своей жизни сказав:

– Кушать хочется, – слух у людей был устроен в принципе иначе, но слышать эти слова от самой себя было вдвойне необычно. Ещё более необычным было то, что повзрослевшая Аня, которая когда-то тренировалась на ней, готовясь к этому моменту, мягко кивнула и протянула ей руку.

– Хорошо. Пойдём на кухню, – сказала она.

Лина впервые смогла протянуть ей руку в ответ.

Еда была… разнообразной. Лина никогда не думала, что люди столько информации могут получить от спрятанной во рту розовой мышцы – оказывается, её можно было обжечь чаем, как кожу. Но кожей не почувствуешь сладость сырка и кислинку ягоды внутри. Кожей невозможно говорить – а эта мышца справлялась и с этой задачей, причудливо изгибаясь и то дрожа, то мягко скользя по зубам – ещё одному необыкновенному устройству, – то жёстко сталкиваясь с нёбом, почти цокая. Тело помогало ей, подсказывая, как нужно жевать, когда глотать и как не подавиться воздухом – поразительно.

Ощущения ото всех этих открытий притуплялись, когда механизм нового действия становился почти привычным. И она вдруг поняла, что может оглядываться, говорить, а не только сосредоточенно жевать, разглядывая впервые доступную ей еду. Что же – посмотреть и правда было на что.

Мама Жени не ела. Лина, потихоньку оглядевшись, заметила, что они были дома только вдвоём. По крайней мере, не было слышно шума в ванной или спальне родителей, не звучала привычная приглушённая музыка из телевизора в гостиной. Видимо, потому что там никого не было.

Она неосторожно спросила:

– А где папа? – «папа Жени» чуть не вырвалось было у Лины, но она вовремя прикусила язычок. Оказалось, это тоже довольно больно, если не рассчитать силу.

Аня вздрогнула. Подняла на неё взгляд, оторвавшись от телефона. Хмуро посмотрела, в глазах будто бы сверкнули колючие льдинки.

– На своей работе, – резко, почти с вызовом ответила она. Отложила телефон, нервно придвинула к себе чашку с чем-то ароматным. Это люди называли кофе? – Он там, где ему интереснее. Охотится за звездами, – голос её изменился, и она прикрылась этой чашкой. Заставила себя замолчать.

Лина медленно моргнула, опуская руку с открытым сырком. Эти слова почти физически задели что-то у неё внутри. Она не понимала, что. Не понимала, почему в груди вдруг стало так тяжело, а в горле – горько.

Но она прекрасно видела, что то же самое чувствовала мама Жени – и сделала логичный вывод: это было из-за неё. Если ей ответили так, значит, эти чувства Лина ненароком поселила в её груди сама.

Она отставила кружку с чаем. Положила сырок на стол. Неловко шаркнула стулом, коснулась руки человека рядом с ней. Женщина вздрогнула, растерянно посмотрела на неё, перестав прятать глаза за этой ароматной чашкой.

– Прости, – просто сказала Лина. Отчего-то это оказалось сложным словом, может, из-за этого странного ощущения в груди и горле. Но она совершила ошибку, едва оказавшись в человеческом теле – и должна была её исправить. – Я не хотела тебя обидеть, – бывшая кукла заглянула в глаза матери Жени. Теперь и её матери, наверное?

Анна несколько секунд молчала, глядя в глаза дочери. Это был неожиданный жест со стороны Жени, он будто бы осадил её, привёл в чувство. Она вдруг ощутила жгучее чувство вины. За что ей было злиться на дочь? За неосторожный вопрос? Её девочка вчера потеряла сознание из-за духоты и их бесконечных ссор. Её тоже оставили в тяжёлый момент. Она не могла быть идеальной, не должна была быть.

Она ничего не сделала. И всё же – поразительно тонко почувствовала состояние своей матери, когда Анна на неё сорвалась. Почувствовала свою вину. Ни за что. Смотрела ей в глаза и просила прощения за свой несвоевременный вопрос, причинивший ей боль.

Женя собиралась отстраниться, когда Анна поймала её тёплую руку своей и удержала.

– Ты меня прости, – сказала она. Комок в горле неожиданно стал меньше, легче, когда удалось попросить прощения за незаслуженную обиду. – Ты ничего плохого не сделала. Я не должна была на тебе срываться. Просто я… устала. Очень. Это не твоя вина, – она погладила руку дочери. Та вскинула на неё будто бы удивлённый взгляд. Неуверенно улыбнулась. Это того стоило.

– Может быть… – она осеклась. Анна приподняла брови: