Вместе на Край Света

– Не расстраивайся. – Бросил плачущей Эрне собравшийся в обратный путь Тиль Мергенталер. – Поверь мне на слово: это ещё не самое страшное, что могло приключиться.

– Обсушись, господин! Далёк твой путь. – Подняла заплаканное лицо хозяйка таверны.

– Солнце высушит. – Хмуро ответил ей ландграф и, сев на своего коня, ускакал прочь…

Вернер, выждав, пока наладится погода, выбрался из своего укрытия – ливень застал его по дороге домой, и сын кузнеца так и не пообедал. Убежищем ему послужило какое-то заброшенное крытое сооружение, одиноко стоявшее в поле у дороги.

Мальчик, нарвав полевых цветов, ещё мокрых от проливного дождя и от этого ещё более благоухающих, направился в сад, где видел Эрику – может быть, она придёт после обеда туда поиграть?

Вернеру несказанно повезло: Эрика неторопливо шла в сад с другой стороны; её силуэт виднелся на горизонте.

Мальчик немного срезал и подошёл к ней, протягивая букет дивно пахнущих соцветий.

– Это тебе. – Улыбаясь, молвил он и покраснел, как рак – он волновался.

– Ой, какие чудесные цветы! – Обрадовалась Эрика, глядя на ромашки и васильки, и тоже зашлась краской – на её щёчках играл румянец. – А я иду собирать грибы после дождика. Пойдёшь со мной?

– Конечно! Но тогда лучше не в сад, а в лес!

– Но мне далеко нельзя… – Вздохнула та.

– А мы не будем долго бродить по лесу; наберём в твою корзинку самых отборных грибов – и сразу обратно. Одна нога здесь, другая – там.

Взявшись за руки, дети развернулись и зашагали в сторону дома Вернера – ведь до леса там рукой подать.

Пока они шли, дочь мельника, не будучи жадной девочкой, угостила своего попутчика кусочком яблочного пирога, который собрала ей в дорогу Хайди:

– Вот, бери. Перекусим по пути.

Проголодавшийся Вернер съел свою долю за пару минут, не забыв поблагодарить.

– Эрика, а у меня сегодня день рождения! Вечером в нашем доме будет большой праздник… Ты придёшь? Я приглашаю.

– Наша Эмма выфла жамуш. – Только и выговорила девочка набитым ртом. – То есть, только собирается – разве ты не знал? – Прожевав, добавила она. – Её сосватал один рыцарь из Эйленштайна. Такой большой, и на белом коне. Он даже разрешил своего коня погладить! Я была так рада!

– Значит, ты не придёшь… – Опечалился сын Вильгельма и Гертруды.

– Я буду помогать своей сестрёнке, Вернер. – Опять вздохнула Эрика. – Весь вечер мы с мамой будем шить ей платье. Уже неделю шьём; немножко осталось. Ну а ты расти большой! – Засмеялась она.

– Моя мама шьёт. Хочешь, я скажу ей? Она вам поможет.

– Подвенечное платье должно быть сшито в доме невесты, и только её родными; так велит обычай. – Улыбнулась девочка. – А сколько тебе исполнилось? – Поинтересовалась она.

– Восемь.

Зайдя в сосновый бор, Эрика всей грудью вдохнула аромат ещё мокрой травы и листвы:

– Какой дивный запах! Озон… Я давно мечтала посетить это место. Я твоя должница, Вернер; спасибо за то, что ты меня сюда привёл…

Это был совсем другой мир, совсем непохожий на сад, поле, дорогу или дом – хвойный лес, плавно переходящий в широколиственный, притягивал своей красотой; он завораживал. И вправду, тут было на что посмотреть и что послушать: переливы-перезвоны всяких разных птиц, включая одиночные выкрики пролетающих ласточек, стрижей, вальдшнепов и кроншнепов. Стрижи и ласточки тоже были гостями этого леса, поскольку гнездились под крышами пустых и старых зданий. Вернер уже видел их, когда прятался от дождя в лачуге – стрижи с шумом проносились мимо его носа с бешеной скоростью (да так, что их оперение не успевало намокнуть), а ласточки показались ему самыми изящными из всех птиц.

Сосны были не единственными деревьями в этом лесу, хоть и преобладали в нём количеством. Видимо, неподалёку располагался водоём, потому что дети заметили аиста и цаплю, а в небе пролетела стая журавлей. В лес залетела и Вредная Птица, но дети были так поглощены созерцанием природы, что не заметили её.

Откуда ни возьмись, появился большой ёж. Эрика хотела его взять на руки, но тот быстро юркнул куда-то. Кузнечики, мотыли и неясыти; полёвка; озорные белки, непринуждённо перепрыгивающие с ветки на ветку – загляденьем было сие зрелище.

– Ой, Вернер… Лепрекон! – Захлопала в ладоши девочка, разглядев среди кустов какого-то зеленоватого человечка в шляпе алого цвета. Но мальчик её не услышал, увлечённо собирая сосновые шишки, валявшиеся на земле. Грибы они уже собрали – в лукошке валялись рыжики, волнушки, лисички, опята, дождевики, боровики, подосиновики, подберёзовики, трюфели и шампиньоны; всего понемногу.

Любопытство в очередной раз взяло вверх, и девочка отправилась за лепреконом, который уводил её всё дальше и дальше…

– Эрика, ты где? – Приподняв голову, окликнул Вернер дочку мельника, но той и след простыл. Мальчик стал оглядываться по сторонам и внимательно прислушиваться к каждому шороху.

Внезапно послышался слабый детский крик. Сын кузнеца не на шутку перепугался и бросился туда, откуда, по его предположению, доносился крик.

Вскоре он вышел к какому-то мутному пруду, покрытому тиной, и на поверхности пруда плавали росянка, кувшинки и колокольчики. И тут Вернер заметил Эрику, неуклюже барахтающуюся в воде. Видимо, водоём был неглубокий, но девочку засасывало всё глубже и глубже. Отчаявшаяся, обессиленная, она уже почти не сопротивлялась.

– Болото! – Закричал мальчик. – Эрика, держись!

Побросав корзину с шишками и корзину с грибами на землю, Вернер вытащил из кармана своих штанов верёвку (которую всегда с собой носил, на все случаи жизни), подбежал к краю берега и один конец бечёвки кинул утопающей, и тот хлестнул дочь мельника по плечу.

– Хватайся скорее! – Громко воззвал Вернер.

Из последних сил Эрика ухватилась за противоположный конец верёвки обеими руками, и мальчик стал тащить её оттуда прочь, пятясь назад, и не увидел ветку дерева за своей спиной, больно ударившись, но на ногах он удержался.

Вытащив таки свою приятельницу из лап вязкой жидкости, Вернер начал её укорять:

– Куда тебя понесло?! Я так испугался за тебя… Больше так не делай!

Оба замёрзли – день клонился к вечеру; их трясло, как грушу.

Эрика молчала, дрожа от прохлады, сырости и страха, точно осиновый лист.

– Как собака чихает? – Неожиданно спросил Вернер, присев перед спутницей на корточки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Та широко распахнула два зеркала своей души, но ничего ему не ответила.

– Как кошка умывается? – Задал очередной вопрос мальчик.

Дочь мельника, почувствовав какой-то подвох, вопросительно посмотрела на своего друга.

– А как хомяк кушает? Как белочка грызёт орешки? – Не унимался мальчуган. Эрика прыснула от смеха, но быстро его подавила.

Когда же Вернер начал показывать, как чихает собака, как умывается кошка, как ест хомяк да как белка грызёт припасённые ей орехи, девочка не выдержала и уже хохотала вовсю.

– Вернер, ну ты чего? – Смеялась Эрика, игриво толкая того в грудь ручками.

– Ну, слава Богу. – Вздохнул с облегчением сын Вильгельма-кузнеца.– А то я уже думал, что никогда не подниму тебе настроение. Пойдём домой, уже поздно. Скоро стемнеет, нужно успеть вернуться. Поднимайся! Я доведу тебя.

Мальчик помог ей приподняться.

– А как же твой день рождения? Тебя не будут ругать? Меня-то точно прибьют… Да и идти нам в разные стороны!

Вернер, ничего не отвечая, взял её за руку и повёл за собой. Доведя девочку до самой калитки её дома, он сказал:

– Ты извини меня. Это я виноват; не доглядел. Мне жаль…

Дочь мельника подпрыгнула и, чмокнув того в щёку, убежала восвояси; только её и видели.

А мальчик, краснея, стоял и глядел ей вслед. Поцелуй горел на его щеке, и Вернер приложил к ней свою ладонь.

– Это был лучший день рождения в моей жизни! – Изрёк он и зашагал домой.

Хайди и Дитмар, завидев грязнулю-дочь в испачканном платье, с растрёпанными волосами и с двумя полными корзинками в руках, захотели одновременно и отлупить, и прижать к груди:

– Ты где была?! Отвечай немедленно!

Та послушно всё изложила.

– Отныне ты наказана. – Ворчали родители, сетуя и отмывая свою нерадивую дочь от грязи, после вытирая насухо полотенцем. – С этих пор ни на шаг из дома! Никакого леса! И чтобы мы ни слова больше не слышали ни о каком Вернере!

Ревя, Эрика убежала к себе в комнату и заперлась там. Она свернулась в самый беспомощный комочек в мире, и стала жалобно хныкать горькими слезами, предварительно накрывшись одеялом с головой.

Через час послышался стук.

– Эрика, это мама и папа. Открывай…

Девочка выполнила их просьбу и снова рухнула на свою кровать.

Хайди присела на краешек её постели и нежно, заботливо погладила дочь.

– У нас забот невпроворот: Эмма скоро покинет наше гнёздышко… Я сегодня рассчитывала на твою поддержку – думала, ты поможешь мне с платьем; его нужно закончить.

Эрика надула губки.

– У меня чуть сердце не ушло в пятки. – Наклонилась Хайди. – Я оббежала всех соседей, всех на уши поставила. Однажды ты подрастёшь, и тоже станешь мамой. Тогда поймёшь, почему я так переживаю.

Они обнялись.

– Спи сладко, мой птенчик; мой котёнок, моё солнышко… – Поцеловав дочку, Хайди вышла из её комнаты.

«Моё сокровище», добавила она уже немного погодя, стоя за дверью, и ушла шить; шить всю ночь напролёт.

Только неспокойной оказалась эта ночь: внезапно погиб старший сын егеря Вальдемара, воин Майнхард, сражённый длинной чёрной стрелой. Но, умирая, он успел дёрнуть несколько раз за цепь, намотанную на язык большого тяжёлого колокола, звон которого разнёсся на несколько лиг вокруг. Колокол висел непосредственно в сторожевой башне, а сама башня, будучи частью хорошо укреплённого замка, выдавалась немного вперёд, в сторону Севера; в её цели и задачи входили наблюдение и оповещение. Поэтому тот, кто совершил сие беззаконие, поступил очень расчётливо: теперь замок остался без ушей и глаз; без постового – как без рук.

Гул медной громадины немедленно услыхали ландскнехты из гарнизона «Северная застава», которые базировались в этом же замке.

Все проснулись. Зажглись огни. Кто-то выбежал наружу, озираясь по сторонам.

– Что происходит? – Спросонок зевнул один риттер, ничего не понимая.

– Сам не знаю. – Едва продрав глаза, засопел носом другой.

– Почему я слышу колокол? – Рявкнул третий (наверное, командир гарнизона). – Я один его слышу? Где Майнхард, чёрт бы его побрал?

– Он же в башне, милорд. – Испуганно произнёс ещё кто-то.

– Гул утихает. – Заметил первый ландскнехт.

– Вот именно; то и странно. – Добавил второй. – Если бы наш постовой был жив, он бы или продолжал звонить, или спустился бы уже сюда вниз по винтовой лестнице.

Все посерели.

– А который час?

– Полночь.

– Что-о?! – Выпалил главарь гарнизона, бледнея ещё больше. – Боевая тревога! Быстро всем одеться! К оружию!

Подняв весь гарнизон на ноги, самый главный велел всем окружить замок для отражения возможных атак, а сам полез в башню.

– Майнхард! Нет!!! – Начальник стражи обнаружил лишь мёртвое тело, постепенно холодеющая рука которого сжимала обрывок листка бумаги со строками: «Простите, моя бдительность не уберегла меня сегодня… И на кого я вас оставлю? Поклон моему отцу».

Тщетно вглядываясь в черноту, хозяин цитадели погрозил неизвестности плотно сжатым кулаком:

– Кто бы ни сделал это, я найду его! Я разыщу эту тварь и спущу с него три шкуры. Он ответит мне за всё. Явись мне, несущий смерть, и мы поквитаемся с тобой!

Однако некто, человек-убийца словно выжидал; наверняка ждал удобного случая, чтобы поодиночке перебить пограничный отряд.

Настал час, и рухнул замертво один из ландскнехтов, а за ним ещё один и ещё.

– Да нас всех тут перебьют! – Возмутился кто-то. – Всё, я умываю руки. Кто со мной? На вольные хлеба.

– Мы же дали клятву королю! – Возразили тому в ответ.

– Охранять северные границы королевства за жалкие гроши? Нет уж, увольте.

Спустившийся вниз начальник стражи, услышав разлад в его стане, сказал следующее:

– Предатели! Вон из строя! Те же, кому дороги честь и доблесть; для кого данное однажды слово – не пустой звук, пусть остаются, чтобы биться до конца.

И никто не посмел уйти, а зачинщики стыдливо склонили свои головы.

– Сегодня был сражён наш друг; наш сухопутный юнга и брат. – Продолжал главарь гарнизона. – Вот, осталось нас много меньше сотни. Но разве мы трусы? Когда это мы бежали, поджав хвосты, точно какие-то щенки? Нет, мы псы войны; мы те, кто принимает на себя первый удар; так примем же его достойно!

Слова говорившего приободрили стоявших.

– Ты, – Скомандовал начальник гарнизона одному из своих людей. – Скачи скорее в Грюнштадт; пусть не опускают мост надо рвом. Ты, – Приказал он второму. – Поспеши быстрее в Дарингард; пусть пришлют нам подмогу. Ты же, – Наказал он третьему. – Возьми себе лучшего коня; того, что прислал Хорст, и ветром дуй во весь опор в столицу нашу, в замок Вальдбург, дабы предупредить нашего короля о том, что деется страшное на Севере. Пусть его регулярная армия, его гвардия будут готовы ко всему, ведь неизвестно, что нас ждёт. А уж мы, ландскнехты, продержимся, сколько сможем.

Трое всадников поскакали в разные стороны – на восток, на запад и на юг.

– Да сопутствует вам всякая удача! – Пожелал им начальник гарнизона. – Все остальные – за мной!

Не доехал первый всадник до Грюнштадта, ибо пробило его насквозь умело брошенное вдогонку копьё; не доехал и всадник второй, что мчался в Дарингард, потому что его лошадь, чего-то испугавшись, встала на дыбы и, скинув своего наездника, затоптала его насмерть, убежав в неизвестном направлении.

Настал рассвет, и вот: мчится третий всадник, не ведая усталости; сильный конь под ним, и вороной; выносливый весьма. По горам и по долам, минуя реки и ручьи, все бурные потоки; с самого Севера через весь Кронхайм держит путь тот всадник. Далеко позади леса, луга, поля и водопады, и сколько ещё их впереди?

Тяжёл тот путь, то отпущенное бремя: дышит еле-еле конь под жёсткою сбруей, фыркает ноздрями он устало. Остановился всадник, и мрачности его не было предела. И оглянулся назад, и почудилось ему, что огненные реки настигают, сжигая всё на своём пути. И упал с коня, и провалился в глубокий сон, лёжа на земле, ещё толком не прогретой поднимающимся наверх солнцем. И открылось всаднику, что перешло большое войско Тот Берег, и полегли в неравной схватке все ландскнехты из его гарнизона. Был то вещий сон…

Пробудившись от того, что конь толкает его своей мордой, нетерпеливо стукая копытом по земле, всадник в спешке запрыгнул в седло и стрелой полетел в Вальдбург.

– Отворяй ворота! Живо! – Завопил человек в шлеме с опущенным забралом, а под ним конь чернее ночи. Одной рукой он держал поводья, а другая была поднята высоко вверх, сжимая длинный меч, и меч этот был как продолжение руки.

Райнхард, привратник внешних королевских ворот, кольцом окружавших город, немедленно распахнул их, потому что на шлеме у всадника были перья, которые носили только ландскнехты с Севера. Райнхард даже подумал было, что прискакал его брат, Майнхард.

Не успел он открыть ворота, как нежданный гость влетел в освободившееся пространство, и на полном ходу поскакал прямо к самому замку, и вид этого странника внушал и страх, и испуг; настолько он был грозен.

Реют вымпелы на флагштоках; снуют туда-сюда бюргеры.

«Вальдбург», вымолвил путник, но без радости в голосе. Спешившись, он подошёл к внутренним воротам дворца, но путь ему преградили гвардейцы с алебардами наперевес, одним из которых был Герхард, ещё один сын Вальдемара.

– Ты по какому делу? – Настороженно спросили привратники.

– Держу я свой путь с самого Севера; несу я плохие вести. Нет времени объяснять, я скакал почти без остановок. Отведите меня в тронный зал на аудиенцию к королю либо прямиком в его покои; это очень важно. Дело не терпит отлагательств.