Книга Возвращение росомахи. Сборник - читать онлайн бесплатно, автор Камиль Фарухшинович Зиганшин. Cтраница 2
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Возвращение росомахи. Сборник
Возвращение росомахи. Сборник
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Возвращение росомахи. Сборник

Солнце уже хорошо прогревало южные склоны, и на обнажающихся участках щетинкой пробилась молодая трава. Между трухлявых валёжин появились сморщенные, будто от старости, гномики – строчки и сморчки – первые грибы. На оголившуюся макушку муравейника вылез муравей-разведчик. Ползая по разворошённой кровле, он оценивал ущерб и прикидывал, чем в первую очередь следует заняться после пробуждения рабочих муравьёв.

Пышка, выбрав место с хорошим обзором, обычно днём подолгу дремала на подсохших проплешинах, а в сумерках отправлялась на северные, всё ещё заснеженные склоны, к горным пикам. Именно там охота была удачливей: на южных ей почему-то попадались одни ежи. Увидев росомаху, они натягивали на лоб колючий капюшон и, насторожённо выглядывая из-под него, ждали, что будет дальше. Стоило ей сделать шаг, начинали угрожающе пыхтеть, слегка подскакивать, пытаясь уколоть иглами. После того как кончик одной иглы застрял в мочке носа, Пышка к этим зверушкам не приближалась, даже если была сильно голодна.

Лишь только муравейники ожили, росомаха в самый солнцепёк, чтобы удовлетворить потребность в кислой пище, клала на кучу мохнатые лапы. Отважные муравьишки, суматошно бегая, густо облепляли их и обстреливали сотнями едких струек. Их не смущало то, что враг в тысячи раз крупнее и сильнее. Как только нос Пышки начинало щипать от запаха муравьиной кислоты, она слизывала шевелящуюся массу и, тщательно разжевав, проглатывала. Затем набирала новую порцию. Наевшись, уходила, а бедные труженики, не ведая усталости, приступали к ремонту жилища.

* * *

Прошёл год. Вновь зазвенели от талой воды распадки. Речка вспучилась, взломала ледяные оковы и вырвалась на простор. Загрохотали перемалываемые в узких горловинах льдины. В тайге появились одиночные комары, почему-то большие и лохматые. Они мрачно тудели над головой росомахи, норовя усесться на нос. Вылезли из подземных каморок, прикрытых старыми листьями и прошлогодней травой, шмели. Оглядевшись, они с гулом разлетались собирать нектар с первоцветов.

Лишь обозначалась заря на востоке, как тетерева, отрастившие перед брачными турнирами мясистые красные брови, спешили на зарастающие гари и моховые болота. Собравшись на проталинах, обрамлённых посеревшими холстинами уцелевшего снега, косачи, в строгих чёрных фраках с красиво загнутыми фалдами, начинали, раскинув крылья, время от времени подпрыгивать и воинственно «чуфыркать»: издавать далеко слышное шипение, похожее на «чуфыш-ш-ш», гортанно бормотать, булькать.

Этими полными страсти звуками, разносившимися в холодном, влажном воздухе, петухи вызывали соперников на турнир. Когда такой храбрец объявлялся, бойцы, до предела налив кровью брови и распушив вытянутые шеи, начинали демонстрировать сидящим на деревьях рыжеватым курочкам свою удаль – набычившись, топтались, надувались, гневно бубнили. Иные от избытка кипящей страсти взрывались чёрным сполохом трепещущих крыльев и взмывали свечой вверх. Каждый старался доказать сидящим вокруг тетёркам, что именно он самый достойный кавалер.

По завершении ритуала курочки улетали с выбранным партнёром к месту, которое было заранее облюбовано ими для строительства гнезда. Там, вдали от посторонних глаз и совершался праздник любви.


Пышка уже хорошо изучила свой участок. Больше всего её радовал царящий здесь покой. Парные следы двуногих встречались лишь на самом краю её владений, за лесистой грядой – как раз там, где она когда-то лишилась хвоста. Оттуда с осени, когда ложился снег, нередко доносились выстрелы, и Пышка долгое время туда не ходила. Но однажды, преследуя табунок оленей, всё же забежала и даже дважды пересекла следы двуногого. Задавив оленуху, росомаха больше недели провела возле неё. За всё это время Пышку никто не потревожил. И она стала заглядывать на эту территорию без былого страха.

Как-то ближе к закату Пышка отправилась к горбатой гряде: днём там стреляли. Идя навстречу ветру, она уловила в налётных струях аромат крови.

Ведомая густеющим с каждым шагом запахом, Пышка вышла на истоптанную лесную полянку. На побуревшей от крови земле лежала неряшливым комом требуха, голова и раздвоенные копыта оленя. Едва росомаха приступила к трапезе, как кусты зашевелились и выбежали волки-разведчики, тоже привлечённые запахом крови.

Подав стае сигнал «всем сюда», они, разойдясь полукружьем, устрашающе клацая зубами, стали подступать к росомахе. Но та давно усвоила, что в таких случаях главное – вести себя уверенно и смущать противника взглядом в упор. Вон и вожак со своей свитой появился. Хвосты, приподнятые до уровня спины и немного изогнутые в средней части, выдавали их агрессивный настрой[8]. Матёрый, увидев Пышку, тяжело вздохнул: «Опять эта вонючка!»

Он хорошо помнил, каким нестерпимым смрадом она обдала его осенью, когда они с волчицей попытались отнять у неё добычу. Волк, грозно сверкнув глазами, глухо зарычал было, но по его обмякшему хвосту Пышка поняла, что серый не собирается драться. Коротким ворчанием она поприветствовала его. Тот в ответ примирительно улыбнулся и издал вполне дружелюбный рык. (Мимика у волков настолько красноречива, что эмоции легко «читаются».)

Некоторое время никто не двигался. Смотреть друг на друга долго в этой ситуации было бестактно, и звери то и дело отводили глаза в сторону. Наконец вожак, судорожно сглотнув слюну, отошёл и лёг на жухлую траву. Его примеру последовали остальные. Наевшись, Пышка взяла в зубы печень (знала, что после серых ничего не останется) и, сопя от сытости, удалилась. Все остались довольны друг другом.

Небогатая на звуки «речь» зверей, дополненная языком телодвижений и нервных импульсов, весьма выразительна. Там, где человек тратит много слов, зверю достаточно одного взгляда или позы. Так, поджатый хвост, чуть сгорбленный хребет, опущенная голова свидетельствуют о признании превосходства противника. Но особенно хорошо звери чувствуют друг друга по взгляду. В нём они могут прочесть всё. И если в глазах промелькнёт скрытое коварство, зверя уже не обманешь дружелюбным помахиванием хвоста. Самое хорошее взаимопонимание наблюдается у представителей конкурирующих видов. Оно и понятно – это помогает им избегать конфликтных ситуаций. В жизненно важных вопросах звери, как правило, идут на компромисс.

Росомахи – животные всеядные. Зимой в меню, конечно, преобладает мясо, как свежедобытое, так и падших зверей. При этом предпочтение отдаётся боровой птице: куропаткам, рябчикам, а если повезёт, то и глухаря задавят. Пышка тоже обожала дичь и особенно успешно добывала её из снежных спален.

Сегодня же она решила поохотиться у солончака, что в изголовье распадка. Хотелось добычи посерьёзнее. Обильно сочащаяся оттуда охристого цвета влага, стекая ко дну рыжими струйками, покрывала почву белёсой коркой соли. Она была густо истоптана копытами и вылизана до ямок оленьими языками.

Дождавшись, когда к земле потянулись последние лучи и таёжную чащу наполнил мягкий свет тлеющего заката, Пышка побежала к солончаку по хорошо набитой тропке. Свежие вмятины от копытец козули[9] и кабарги вселяли надежду на успех. Ждать в засаде пришлось недолго. Лишь стемнело, послышался характерный перестук.

Готовясь к прыжку, росомаха, дабы блеск глаз не выдал её, прикрыла веки. Когда оленуха, не успевшая полностью сменить зимнюю, пепельно-серого цвета шерсть на рыжеватую летнюю, оказалась напротив, Пышка увидела, что та не одна – за ней бежал тонконогий оленёнок. У росомахи дрогнуло сердце. Она предупредительно уркнула и отвернулась. Косуля настороженно покосилась на хищницу и, самоотверженно загораживая собой детёныша, прошмыгнула мимо…

* * *

Наконец истлели последние сугробы. Снежные забои сохранялись лишь в глубоких тенистых ложбинках. Ветер старательно разносил по тайге прелые запахи прошлогодних трав и ошмётки спрессованных листьев. Готовясь к лету, наша героиня активно меняла роскошную зимнюю шубу на летнюю. Из-за торчащих во все стороны остатков длинной шерсти и выпадающего пуха она выглядела теперь неряшливо. Но не одна Пышка утратила привлекательность. Вон и белки из холёных красавиц превратились в тощих доходяг, а их шикарные хвосты стали похожи на истрёпанные плётки.

Талая вода схлынула, и желтовато-мутная река, войдя в берега, текла, гоняя по поверхности подвижные воронки. Пышка бродила по пойме и осматривала мелкие лужи в надежде поживиться рыбой. Заметив колебания спинных плавников, заходила в воду и, загребая когтистой лапой, выкидывала вёрткую серебристую рыбёшку на берег. Однако эта мелочь только распаляла аппетит.

Тем временем на галечную косу, заваленную плавником, вышла тощая медведица. За ней плелись три довольно упитанных медвежонка. Мамаша направилась к воронам, галдящим на многоярусном завале: по характеру крика чёрных кумушек она поняла, что там есть чем поживиться. Подойдя к нему, медведица раскатала стволы и, достав из-под них погибшую в паводок лису, подозвала медвежат. Двое из них, не желая делиться, стали с угрожающими воплями таращить глазёнки, толкаться, рычать, да так яростно, что ни один не мог приступить к еде.

Пока драчуны мерились силой, третий медвежонок спокойно хрумкал предложенное матерью угощение. Когда забияки прекратили бузу, от лисы осталась половина. Медведица же всё это время, не обращая внимания на отпрысков, грызла лосиный рог – бесценный источник минеральных солей. Когда детвора покончила с лисой, мамаша увела потомство в тайгу.

Как только семейка скрылась, Пышка подошла к месту медвежьей трапезы. От земли исходил запах чуть подтухшего мяса, но вокруг ничего, кроме клочков шерсти и парящих в прохладном воздухе кучек медвежьего помёта, не нашла.

Росомаха поскакала дальше: где-нибудь и ей повезёт. Точно – вон матёрый беляк на молодой травке кормится. Пышка под прикрытием поваленной лесины подкралась почти вплотную. Косой, поняв, что бежать поздно, не растерялся: опрокинулся на спину и, выставив вперёд лапы, замахал ими часто-часто. Налётчица отпрянула: не хотелось морду под когти подставлять. Заяц тем временем вскочил и отбежал на безопасное расстояние. Опять неудача!

Тщательно процеживая носом воздух, а он у росомах чует в лесу намного дальше, чем видят глаза, Пышка выхватила наконец аппетитный запах. Читая на ходу всё более густеющие воздушные послания и рассматривая встречающиеся следы, она шаг за шагом восстанавливала картину недавней трагедии.

Вот тут несколько косуль, а следом и серый перебежали через ключ. Волк долго гнал одну из них по тропе. А вон из тех кустов уже сильно пахнет кровью. Точно! Тут он её и зарезал. Волк здоровый: добычу не по земле волок, а закинул на спину. Куда же он унёс её? Пышка принюхалась. Запашистые струйки тянулись из кедрача.

Росомаха прильнула к траве и пошла, осторожно переставляя полусогнутые лапы: вдруг серый ещё там. «Сколько мяса, сколько мяса!» – подстрекательски трещала с осины сорока. Вот и выходной след. Совсем свежий. Стало быть, ушёл. По всей видимости, попить после обильной трапезы. Надо поторапливаться!

Увидев росомаху, терзающую его добычу, волк пришёл в бешенство и с ходу атаковал воровку. Но та не стушевалась: обнажив желтоватые клыки, с медвежьим рёвом сама ринулась навстречу. Серый оторопел от такой наглости и едва увернулся от просвистевшей перед мордой когтистой пятерни. Росомаха, сделав сальто через голову, всё же сумела полоснуть его брюхо длинными когтями снизу.

На отчаянные вопли товарища примчалась пара волков. Они решили проучить нахалку. Поодиночке серые не рисковали связываться с росомахой: низкая болевая чувствительность и хорошая реакция позволяли той драться отчаянно и с невероятным упорством. А сообща был шанс преподать дерзкой вонючке отменную трёпку. Но и тут у них ничего не вышло – росомаха взобралась на дерево и, не проявляя ни малейшего беспокойства, дожидалась, пока стае надоест караулить её.

Глава 4

Верхи. Отец Сергий

Село Верхи вытянулось тремя улицами вдоль берега озера, занимающего большую часть межгорной котловины. В центре – площадь. На ней с одной стороны двухэтажное здание бывшей конторы леспромхоза, с другой – школа с пришкольным участком. Основали Верхи при Екатерине Великой казаки и крестьяне, бежавшие сюда от расправы после подавления пугачёвского бунта. Топкие мари и дремучие леса, окружающие обширный, отдельно стоящий горный массив, надёжно ограждали беглый люд от царских властей. Сейчас с большаком село связывала семидесятикилометровая лесовозная дорога, по-змеиному вихляющая по сосновым гривам и марям. До середины девяностых годов XX века здесь, наряду с госпромхозом, был крупный леспромхоз. Могучие Уралы и КрАЗы за год вывозили по зимнику до миллиона кубометров первосортной древесины.

В то время в посёлке действовала школа-десятилетка, клуб с инструментальным ансамблем и художественной самодеятельностью, почта, два магазина. Но пришли иные времена, и леспромхоз как-то незаметно умер: вывозить многометровые хлысты мачтового леса стало невыгодно, а пригодная для сплава речка текла, минуя жилые края, прямо к студёному морю-океану. Клуб закрыли. Вместо трёхсот дворов осталось полторы сотни. Слава богу, что школу сохранили, правда, стала она восьмилеткой. Госпромхоз пока держался. И мужики продолжали, как испокон веку в тутошних краях, промышлять пушнину, бить на мясо зверя, ловить, вялить рыбу, подсачивать смолу у вековых сосен, вываривать пихтовое масло.

Связь с миром поддерживала автолавка. Два раза в месяц из города приезжал на вездеходе ГАЗ-66 экспедитор Семён Львович, лысоватый, рыхлый мужчина неопределённого возраста. За не сходящую с округлого лица услужливую улыбку селяне прозвали его Подковой.

Приезда автолавки все, особенно дети, ждали, как праздника. К обеду собирались у единственного двухэтажного, рубленного из лиственницы здания – бывшей конторы леспромхоза.

Помимо ходового товара Семён Львович доставлял почту, газеты, пенсию, солярку для дизельной электростанции. А в город увозил ягоды, кедровые орехи, сушеные грибы, пихтовое масло. Зимой их сменяли мороженое мясо и дичь, в основном рябчики, куропатки, а также масло и творог.

Оставшись без работы, народ перешёл на самообеспечение. Стали сажать больше картошки, капусты, держать скотину, коз на шерсть; всё лето и осень заготавливали дары тайги. Кто не ленился – жил в достатке. Особенно выгодно оказалось собирать на продажу клюкву и бруснику: не портится и цена хорошая. Некоторые семьи за сезон до полутонны сдавали.

Подкова приторговывал и водкой, но на общем сходе ввели на её продажу запрет. Случилось это после того, как бывшие лесорубы, отмечая в конце зимы пятидесятилетие своего бригадира Игната, перепившись, стали выяснять отношения. Вальщик Герасим вспомнил, что Игнат когда-то лишил его премии за поломку мотопилы «Дружба». Словесная перепалка переросла в драку. Рассвирепевший Герасим схватил стоявший у печи топор и профессиональным ударом развалил обидчику череп. Придя домой, всю ночь пил, дико орал. Жена с детьми, опасаясь за жизнь, убежала к свекрови. То ли от курева, то ли от упавшей свечки, рубленный из смолистого кедра дом Герасима под утро полыхнул. Жар внутри был такой, что когда дотлели последние угли, то и костей не нашли – один пепел. Не знали, что и хоронить. Слава богу, ветра не было, а то и вся улица выгорела бы.

Эта трагедия потрясла селян: «Дожили! Куда катимся?!» Собравшиеся на пепелище бабы голосили во весь голос:

– Двух таких орлов ни за что ни про что потеряли! Две семьи враз осиротели!

– Допраздничались!

Валентина, жена зарубленного Игната, чуть ли не на каждого мужика кидалась:

– Кто теперь моих пацанов поднимать будет?! Вы?! Пропойцы проклятые!

Тогда и порешили: «Больше водку в село не завозить!»

Приехавший через неделю Подкова попытался втихаря продавать, но случайно увидевшая это Валентина пришла в бешенство и ястребом накинулась на Семёна Львовича:

– Ещё раз привезёшь, оболью твою колымагу бензином и спалю!

Подкова до того перепугался, что на её глазах вылил две поллитровки и побожился соблюдать решение схода.

Ещё бы! Доход с каждой поездки и без спиртного почти в два раза превышал расходы: за иные дары леса магазины и рестораны платили ему в три раза больше, чем он селянам.

Более того, после введения сухого закона он уговорил охотоведа Степана Ермиловича, уже второй год исполнявшего и обязанности директора госпромхоза, закрепить за ним примыкающий к дороге на Верхи большой, почти в триста квадратных километров, промысловый участок. Местные охотники давно забросили его из-за удалённости. Для Подковы же он был очень удобен – так и так каждый раз проезжал мимо, да и горы там были не такие крутые, как на остальных участках.

* * *

В селе на взгорке стояла обветшавшая церковь, построенная в середине 19 века. Во времена леспромхоза её использовали в качестве склада и за зданием худо-бедно следили. А когда леспромхоз закрыли, она быстро пришла в запустение.

Весной, накануне Страстной недели, бабке Екатерине приснился сгоревший сын Герасим. Был он весь в чёрном: «Матушка, неприютно мне здесь, помолись за меня. Испроси у Господа искупления греха моего смертного». Женщина проснулась. Обливаясь слезами, она бухнулась на колени и до утра молилась перед образами. А подоив и выгнав в стадо корову, пошла к подругам. Рассказала про сон. Обсудив его, они сговорились перед Пасхой в Чистый четверг прибрать церковь и помолиться там вместе.

Целый день дотемна выгребали хлам, мыли пол, вытирали с сохранившихся росписей на стене пыль. На следующий день стали готовиться к Пасхе. Одна принесла Псалтырь в кожаном переплёте, другая – икону Казанской Божией Матери, Библию. Развесили вышитые полотенца, застелили скатертью стол для яиц и куличей.

Старославянский толком никто не знал, но всё же пытались читать по писаному, улавливая музыку молитвы сердцем.

После одного из таких совместных молений сваха Екатерины, бабка Люба, села на паперти. Счастливая улыбка озарила её лицо:

– Ой, девочки! Как здесь хорошо! И не уходила б никуда. Вот кто объяснит – молюсь, молюсь дома, всё одно страшно жить. А сюда прихожу – и будто кто силы вселяет. И думаю: «С Божьей помощью как-нибудь поставим с Катей мальцов на ноги».

– Да и мне уходить отсель не хочется. Тут даже дышится легче.

– А что? Давайте каждое воскресенье собираться. Глядишь, ещё кто сподобится, присоединится.

Долгое время они так и ходили то втроём, то впятером. Их так и прозвали – «церковницы».

Однажды вместе с Подковой в село приехал священник и предложил крестить желающих полным погружением. И желающие нашлись. С той поры и кое-кто из мужиков стал заглядывать в церковь. А учитель истории с сыновьями захаживал. Мягкому и молчаливому старшему Сергею, любившему рисовать в уединении, царящая в церкви атмосфера до того пришлась по душе, что иногда приходил и без отца. Стоял, подолгу рассматривая лики. После окончания школы он поступил в медучилище на фельдшерское отделение.

Приезжая домой на каникулы, Сергей с раннего утра до захода солнца пропадал в церкви. Смастерил и поставил у входа две лавочки, побелил свободные от росписей стены, отремонтировал вместе с друзьями крышу. Окончив училище, он, уже работая на «скорой помощи», поступил в семинарию. Это в селе никого не удивило.

Ближе к окончанию его учёбы тётка Елена, взявшая на себя обязанности церковного старосты, поехала в епархию с просьбой направить парня после рукоположения в сан в Верхи. Епископ Филарет благословил. Так и образовался полноценный приход, а заодно и фельдшерский пункт.

Через год с небольшим отец Сергий обвенчался с одноклассницей, тихой работящей девушкой Ириной.

С Божьего благословения и при финансовой помощи пожертвователей – в основном выходцев из Верхов, живущих в городе, – селяне приобрели несколько икон и три колокола. Мастер золотые руки Николай Пуля в благодарность за то, что отец Сергий легко и без осложнений удалил мучавший его двое суток аппендицит, вырезал за зиму Царские врата и оклад для иконостаса. Женщины с энтузиазмом учились пению на клиросе. Вскоре у них сложился такой замечательный хор, что приехавшие из епархии на освящение колоколов и Царских врат представители духовенства во главе с епископом не могли скрыть восхищения.

Помимо служб отец Сергий каждое воскресенье после причастия читал проповеди. И такие они были мудрые и проникновенные, так брали за душу, что послушать их стало собираться чуть ли не полсела. Люди приходили не только за наставлениями, но и заодно обсудить свои болячки, испросить нужного лекарства.


По окончании Петрова поста отец Сергий отправился на речку Ворчалку порыбачить: завтра день рождения матушки, а она у него большая любительница рыбы.

День был ясный, тихий. Поляна, поросшая травой и полевыми цветами, звенела от стрекота кузнечиков. Впереди как-то странно летал орёл. Он то пикировал вниз, то вновь взмывал вверх.

– За кем-то охотится, – сообразил батюшка и прибавил шаг. Взойдя на бугор, увидел мчащегося по поляне зайца. Расчётливыми прыжками вбок он каждый раз уклонялся от грозного преследователя. Орёл тут же взмывал, а косой возобновлял бег. И когда стервятник, падая сверху, вновь выпускал крючковатые когти, заяц делал резкий бросок в сторону, правда, с каждым разом всё короче.

– Эх! Замотает! – сокрушённо вздохнул отец Сергий.

Но вот косой достиг пихтача и, бросив победный взгляд на пикирующую птицу, скрылся под зелёными лапами.

– Ай да молодец! – похвалил священник.

С остановками на пробные забросы он дошёл до верхних порогов, у которых обычно брал не меньше дюжины радужных хариусов. Но сегодня что-то ни одной поклёвки. Батюшка расстроился до крайней степени. Ещё бы! Чем же он порадует матушку?

Поднялся выше, к Ямам. И там ничего. Речка словно вымерла. Даже кругов на воде не видно. Лишь неосевшая муть в следах барсука. Тот, видимо, охотился за лягушками и в азарте несколько раз заскакивал в воду. На влажном берегу отчётливо видны отпечатки его лап. Похожи на медвежьи, только поменьше размером: пятипалая ступня с венчиком от когтей.

Отец Сергий прошёл ещё пару километров, закидывая наживку на быстрину, но безрезультатно. Только тут он заметил, что солнечный диск уже завис в проёме между гор. Поняв, что дотемна домой не успеть, батюшка расположился на ночлег прямо на берег у. Скромный ужин состоял из двух картофелин, пары сухарей, пластинки сала и чая из листьев смородины с чагой. Этот берёзовый гриб придавал напитку не только красивый коричневый цвет, но и вкус свежести, аромат леса.


Разбудили батюшку хлопки тугих крыльев. Не поднимая головы, отец Сергий приоткрыл глаза: сквозь прорежённый восходящим солнцем туман разглядел на беломраморных берёзах стаю тетеревов. Перелетая с ветки на ветку, они кормились листьями.

Полюбовавшись на краснобровых с лирообразными хвостами косачей, священник собрал в кучку потухшие головешки и запалил костёр. Выпив две кружки бодрящего чая, поспешил домой. Чтобы укоротить путь, пошёл, срезая извивы русла, напрямик.

Кедровка, летая перед ним зигзагами, скрипуче выкрикивала: «Тревога! Тревога!» Не жалея себя, она предупреждала обитателей леса о появлении самого страшного для них зверя – человека. Откуда ей было знать, что этот человек ни разу ни в кого не выстрелил.

Однажды, ещё в седьмом классе, друг уговорил пойти на охоту. Кто-то из взрослых подстрелил косулю. После короткой конвульсии она затихла, а из глаз, смотрящих, как казалось Сергею, с немым укором, выкатилась слеза. Ошеломлённый подросток при этом ощутил такую боль, словно свинцовая пуля угодила не в оленя, а в его сердце. С тех пор Сергей возненавидел охоту. Но в тайге бывать любил. Она заряжала, настраивала на светлые мысли, вызывала восхищение своей бесконечной и непостижимой красотой. Возвращался он после таких прогулок наполненный любовью и радостью.


С пологой седловины до отца Сергия донёсся непонятный звук: как будто кто-то скрёбся и урчал внутри пустой бочки. Свернув с перевитой мускулистыми корнями кедров звериной тропы, он увидел между обомшелых глыб чернеющий провал. Подошёл ближе – на дне глубокой ямы метался какой-то зверь. Когда глаза немного пообвыкли, разглядел молодого медведя. Тот стоял на задних лапах, вытянув передние вверх, и смотрел маленькими глазками с явно выраженной мольбой о помощи.

– Да уж, не повезло тебе! Погоди, что-нибудь придумаю, – участливо произнёс батюшка.

Косолапый перестал метаться и сосредоточенно вслушивался. Отец Сергий свалил стоящую неподалёку сухостоину. Толстый конец подтащил к провалу и стал опускать в яму. Это вызвало у пленника неожиданную реакцию: он зарычал и, с яростью набросившись на приближающуюся лесину, принялся с остервенением раздирать кору, кусать ствол. Священник опешил. Он понимал, что, спасая такого непредсказуемого зверя, сильно рискует, но не оставлять же живую тварь на верную смерть.

После нескольких злобных атак пленник сообразил, что лесина ему ничем не грозит. Покрутившись ещё немного вокруг неё, обхватил ствол лапами и полез наверх.