Поверь в свою счастливую звезду

На следующий день было воскресенье, и я предвкушала выспаться. Но в 8 утра раздался звонок в калитку. Надо отметить, что в сельской местности рынок начинается в 6 утра, а часов в 11 уже заканчивается. Меня это всегда шокировало: пока выспишься, на рынке уже ничего нет, а в единственный выходной вставать в 6 утра и бежать на рынок я считала верхом идиотизма. Но у сельских жителей свои привычки, и только сейчас, по прошествии почти десяти лет и с приездом в наш район большого количества горожан, порядки стали меняться. Рынок сейчас работает до 3 часов дня, да и магазины круглосуточные появились. Словом, цивилизация потихоньку доходит и до нас, чему рады не только мы, но также наиболее продвинутое местное население.

Но вернемся к нашему рассказу: итак, в 8 утра раздался звонок. Я накинула халат поверх ночной рубашки и вышла. У калитки стояли парень и девушка. Похоже, мой вид говорил красноречивее слов, что меня подняли с постели. Они извинились и сказали, что приехали из станицы на базар, и у них через пол часа обратный автобус, поэтому позже прийти они не могут, и попросили показать им свадебные платья. Я разрешила, только забежала домой на минутку переодеться и убрать постель из проходной комнаты, через которую люди будут заходить в прокат. Дети смотрели телевизор, муж тоже сидел с ними рядом. Увидев меня, прошипел:

– Что, завтрак скоро будет?

– Видишь, я с людьми занята, подожди.

Парень с девушкой зашли, долго мерили и выбирали, но так ничего и не выбрали. Такое случается сплошь и рядом, и это понимают все, но только не мой муж. Когда посетители ушли, он набросился на меня с криком:

– Что такое, выходной день, пожрать нечего, завтрака до обеда ждешь, никакого внимания семье.

– Но это же клиенты, они же пришли по делу. Я же не с подружками болтала, и не на гулянье была.

Но объяснять что-либо было абсолютно бесполезно. Сели завтракать, Василий отшвырнул в сторону тарелку с яичницей. Дети тихо, как мышки, шмыгнули на улицу, чтобы не попасть под горячую руку. Настроение на выходной день было безнадежно испорчено.

Я часто думала о том, что моя семейная жизнь становится просто невыносимой. Каждый день дома нахожусь как на линии фронта: обстреляют или пронесет? Сотрудницы, с которыми я вместе возвращалась с работы, говорили, что с приближением к дому у меня меняется выражение лица, и они не могут смотреть на мои тоскливые затравленные глаза. Я не знала, что мне делать. Я не могла доверить мужу деньги, потому что он, невзирая ни на что, тратил их по своему усмотрению. Например, я послала его на базар за мешком картошки на зиму, а он купил подводное ружье. Зачем в ноябре месяце подводное ружье, для подледного лова что ли, и как его использовать вместо картошки, я не знала. В результате я весь день проплакала, а потом стала просить водителя служебной машины заехать купить мешок картошки или лука. Дома опять скандал:

– Водитель – твой любовник, – орал этот ненормальный.

Или еще: если хозяин коммерческого ларька давал мне продукты в долг под зарплату, дома меня ждала очередная сцена у фонтана. Ничего не покупать, не занимать и не приносить я тоже не могла, ведь детей надо было кормить.

Куда уйти я не знала, в городе у меня не было никого из родственников. Уехать опять в Ташкент к маме, это значило сесть ей на шею вместе с детьми, а и там и с работой плохо, и все на узбекском.

Никогда не забуду лицо моей ташкентской соседки, которая была в Андижане во время погромов и видела, как безумная толпа крушит всех и вся на своем пути, не разбирая ни возраста, ни национальности. Когда она вспоминала об этом, ее всю трясло, и она в кратчайшие сроки уехала с семьей в какую-то российскую деревню. После нашего отъезда в самом Ташкенте состоялась серия террористических актов. Сейчас там уже почти не осталось никого из моих друзей и знакомых. Россия, Германия, Америка, Канада, Израиль – где только нет сейчас моих земляков! Остались в Ташкенте или те, кто живет за гранью нищеты, или имеющие тяжело больных родственников, которых и оставить нельзя, и везти с собой невозможно. Люди рвутся из Ташкента любыми путями, вроде глупо ехать назад. Так все тянулось год за годом, а выхода никакого не было, становилось все хуже и хуже.

Работа со свадебными платьями потихоньку начала приносить доход. Все больше людей узнавали о нашем прокате, все больше приходили, несмотря на стойкое убеждение местных жителей, что платье, взятое в прокате, не принесет семейного счастья.

Много времени приходилось тратить на то, чтобы привести платья в порядок после свадьбы. Приносили их, бывало, и с оторванными подолами, и испачканными в мазуте, и прожженными сигаретами. О том, где была невеста в этом платье во время свадьбы, нам оставалось только гадать.

Приходилось отстирывать платья и отбеливать, на прожженные места пришивать цветочки или бусинки, менять поломанные молнии.

Во время свадебного сезона, с апреля по ноябрь (исключая только май, чтобы не маяться), платья у меня брали, тем более что в нашем городе другого проката не было, и приходилось ехать за ними в Краснодар, а цены там на порядок выше. Но зимой, особенно с декабря по март, бывало, ничего не брали вообще, и это сразу негативно отражалось на нашем бюджете. Бывало несколько раз, что после свадьбы не возвращали вовремя платье, и тогда мы с подругой шли сами искать этих людей по адресам.

Сильно осложняло мне жизнь наличие основной работы, на которой надо было находиться с утра до вечера, а люди приходили часто среди недели утром, и днем, потому что тем, кто далеко живет, вечером трудно добираться. Даже в нашем городе после 8 вечера перестают ходить маршрутки и автобусы, а в станицах транспортная проблема стоит еще острее. Приходя днем, посетители или никого не заставали дома, или рисковали нарваться на моего мужа, которому они нарушали дневной сон, и он с руганью прогонял их прочь, или на кого-то из детей, которые не могли ничего толком объяснить. Бросить работу и заниматься прокатом я тоже не могла, потому что на основной работе была хоть не очень большая, но стабильная зарплата, и никакой финансовой подстраховки у меня не было.

Василий так и не работал. В последнее время он записался в казачество и часто ходил на всякие казачьи собрания и мероприятия. Толку от этого для семьи не было никакого, разве что отдых от его присутствия дома хотя бы на несколько часов. Скандалы по поводу и без повода продолжались, и не ожидалось никаких перемен к лучшему. Поводом для скандала могло послужить что угодно: недосоленный суп, крики играющих детей под окном, отсутствие чистой тарелки или чистых носков. После таких вечерне-ночных разборок я вставала утром с больной головой, не хотела ни завтракать, ни пить чай, и только на работе, где приходилось полностью переключаться на производственные проблемы, я немного успокаивалась и приходила в себя, особенно когда девчонки, видя мое состояние, угощали чашечкой крепкого кофе.

Моя подруга Оля, конечно, заступалась за меня, как-то раз я даже у нее ночевала вместе с младшим сыном, и это очень не нравилось мужу, как и вообще сам факт нашей с ней дружбы. Он запретил Ольге приходить к нам домой, а когда она все-таки пришла в его отсутствие, то кинулся душить ее. Обращаться в милицию она не стала только из жалости ко мне, хотя я сейчас думаю, что может, и надо было. Мне порой казалось, что у него не все в порядке с головой, особенно пьяный он совершал абсолютно неадекватные поступки.

С Олей мы стали видеться тайно, я заходила к ней по дороге на работу или с работы, или она приходила ко мне на работу. Вскоре она продала свою хатку за бесценок, потому что в ней жить стало опасно – вот-вот потолок рухнет на голову, и уехала к своей маме в другой район, за 200 километров от нас. С ее отъездом исчез последний лучик надежды в моей беспросветной жизни. Так и не знала, что делать и на что решиться. Если бы хоть кто-нибудь позарился на моего красавца Васю, была бы очень рада. Но желающих не находилось. Если мне всегда жизнь с ним медом не казалась, то сейчас стала вообще не выносима.

Но я знаю точно и всегда верю в то, что жизнь приносит нам неожиданные сюрпризы. Мой брат собрался уезжать жить в Канаду, и пригласил меня с младшим сыном приехать в Ташкент попрощаться с ним, полностью оплатив нам билеты на самолет. Только с Владиком, потому что ему по малолетству нужен был еще детский билет, а Егору уже взрослый. Мы поехали. Это было, конечно, не решение проблемы для меня, но хотя бы какая-то отсрочка, возможность отдохнуть и хотя бы две недели не видеть милого муженька. Свадебный сезон еще не начался, на работе мне дали отпуск, тем более что у меня были не использованы отпуска за два предыдущих года, и мы поехали.

Все родные сразу обратили внимание на мой потухший взгляд и отсутствие интереса к чему-либо. Друзья приглашали меня в гости, мама тащила на базар купить новый костюм, брат с женой показывали новые модели свадебных платьев, но мне ничего не хотелось и ничего не радовало.

Тогда даже моя мама, которая всегда говорила, что развод – это плохо, надо терпеть, и мальчикам нужен отец, теперь посоветовала бросить все и уходить на квартиру. Я сама думала об этом давно, но, кроме того, что квартиру трудно найти, нужно еще чем-то за нее платить, причем нужна предоплата сразу за несколько месяцев. Но и этот вопрос решился: брат подарил мне двести долларов на предоплату, тем более, что у меня был день рожденья как раз в период нахождения в Ташкенте.

Конечно, все это было только легко сказать. Выполнение этого плана требовало неимоверных душевных сил. Мне пришлось столкнуться и с непониманием собственных детей, и с потоками лжи и клеветы в свой адрес, и с осуждением некоторых знакомых и соседей. Но все-таки это был шанс, реальный шанс изменить свою жизнь к лучшему, как операция для тяжело больного человека. Больно, тяжело, но без этого просто не выжить.

Вернувшись домой, спрятала деньги в надежное место и приступила к выполнению своего нелегкого плана. Я нашла съемную квартиру, которая устраивала меня по всем показателям: не далеко от центра, с ванной и горячей водой (как же я по всему этому соскучилась!), с телефоном, с мебелью. Во избежание обмана я заплатила предоплату хозяину в присутствии двух своих приятельниц и взяла с него расписку. Разумеется, это все происходило втайне от мужа. Был назначен день икс, я договорилась на работе с водителем служебной машины перевезти мой скромный скарб. Детям я сказала о том, что мы с ними уходим, заранее. Старшему было все равно, младший очень переживал, но оба меня не выдали.

И вот настало утро решающего дня. За два часа до приезда машины я сказала мужу, что ухожу от него. И, поскольку Василий часто вел себя неадекватно, то я ожидала любой реакции: от потока слез до нападения на меня с топором. И на этот случай моя подруга сидела в кустах и наблюдала за домом. Но эффект неожиданности дал свой результат: он то ли не поверил до конца, что такое возможно, то ли просто не решил еще, как на это реагировать, но повернулся и ушел куда-то, а я стремительно начала собирать вещи. За час мы перевезли все вещи на новое место жительство. Я очень спешила, чтобы муж не успел вернуться и затеять расправу, поэтому забыла кое-какие вещи, которые после он отдать отказался. Особенно жалко было альбом с фотографиями детей.

На новом месте я чувствовала себя гораздо увереннее. В квартире была железная дверь, на окнах решетки, и телефон, по которому можно позвонить 02. Квартира была трехкомнатная: в одной комнате были сложены вещи хозяев, в другой я расставила свадебные платья для проката, а в третьей спали мы. Еще была большая кухня, на ней мы даже гостей потом принимали. На кухне стоял диван-малютка, на котором мы спали с Владиком зимой в особенно холодные дни. В большой комнате все тепло выдувало нашими шквальными ветрами, и было невыносимо холодно.

В первый день все было тихо. Реакция Василия последовала на другой день к вечеру. Адрес он узнал, наверно, от кого-то из детей, и вечером нарисовался. Упал на колени, целовал нательный крест и клялся, что все понял и никогда не повторит своих ошибок. Меня этими дешевыми эффектами было не пронять, но на детей они подействовали очень сильно. Почувствовав, что симпатии детей склоняются в его пользу, он решил развить успех:

– Возвращайся хотя бы ради детей. Другие женщины ради детей все терпят, дети – это главное для нас, мы ради них живем.

– Нет уж, говорю. Хотя я детей тоже люблю, и именно ради них терпела столько лет все твои выходки, но им сейчас одному 15 лет, другому 11. Еще два-три года, и у них будет своя жизнь: они поедут учиться, уйдут в армию, женятся. А у меня жизнь тоже одна. И я не хочу, чтобы ты даже приближался ко мне. Я не буду судиться с тобой за твою великую хату – кучу глины, и можешь подавиться своими алиментами.

И я выразительно открыла перед ним входную дверь. Егор кинулся следом:

– Я пойду с папой!

Владик смотрел на меня исподлобья.

– Мама, почему ты не хочешь дать папе шанс?

Как мне было объяснить сыну, что все свои шансы он давно исчерпал?

Егор так и остался жить с отцом. Со мной он избегал всяких объяснений на эту тему, стал прогуливать школу, грубить учителям, несмотря на приближающиеся экзамены за 9 класс. На все мои расспросы, уговоры, попытки помочь ему в учебе, ответ был один:

– Вернись к папе, тогда я буду хорошо себя вести.

Это был откровенный шантаж. Я очень переживала за сына, мне было очень обидно, что после пятнадцати лет самоотверженной заботы он сделал выбор не в мою пользу, но на шантаж не поддалась.

Я часто в то время, да и после, думала о неблагодарности детей. Сколько сил и души было отдано им! Когда старший сын в двухлетнем возрасте сильно болел, 20 дней ночевала в реанимации рядом с его кроваткой: дремала на стульях и вздрагивала при малейшем его движении. Сколько я выхаживала его после больницы, возила к частным врачам и делала уколы, готовила отдельно протертые супчики. И младший имеет серьезное врожденное заболевание сердца, с ним я тоже набегалась по больницам. За всем этим стоит терпеливый кропотливый труд, слезы и отчаянье бессонных ночей. А сколько было потрачено сил и нервов, когда сыновья учились читать и писать, сколько неприятных минут пережито в школе из-за их плохой учебы и неблаговидных поступков! Сколько с ними прочитано книжек, сколько всего переговорено! Но никак не могу понять, почему ростки доброты и благодарности не дают всходов в их душах? Почему для них так притягателен образ тунеядца и скандалиста папочки? Или, может, это генетическая предрасположенность? В любом случае, для меня наступило прозрение: нельзя жить для детей. Надо думать о себе, о своих интересах и желаниях, о своей единственной неповторимой жизни. И, вытирая слезы, я поклялась себе никогда больше не жертвовать собой ради кого-то.

Я хотела быть счастливой, и жизнь моя преобразилась. Я могла ходить куда хочу, и общаться с кем хочу. Вместе с Владиком я съездила к подруге Оле в гости в соседний район.

Мы ездили с детьми на Азовские лиманы, плескались в теплом море и загорали до черноты, ели сушеную таранку и смеялись из-за каждого пустяка. Потом я помогала Оле полоть в огороде траву, заодно мы болтали обо всем без лишних ушей. Владик с Наташкой носились на велосипедах по улице, распугивая гуляющих кур, и играли в прятки с деревенскими ребятишками. А вечером мы все вместе сидели во дворе под навесом, слушая стрекот цикад и глядя в ночное небо, с низко висящими звездами. Такого неба никогда не увидишь в городе: кажется, протяни руку, и звезда окажется у тебя в ладони.

Даже денег у меня стало больше, несмотря на то, что приходилось платить за квартиру. Все постепенно налаживалось, Егор сдал все-таки экзамены за 9 класс, но после всех его художеств в десятый класс его не взяли.

Состоялось судебное заседание по поводу нашего развода. Через знакомых я попросила судью не давать нам сроков для раздумий, а сразу развести. Так и случилось, тем более, что мы уже не жили вместе.

Прокат свадебных платьев продолжал у нас работать по новому адресу.

Владик помогал мне, в свободное от школы время добросовестно сидел и ждал клиентов, показывал им платья, давал мерить, а потом звонил мне на работу, если они что-то выбирали, я по телефону объясняла им правила или договаривалась о том, когда им прийти, или они приезжали ко мне на работу, или оставляли задаток сыну. Конечно, мы потеряли часть клиентов из-за переезда, несмотря на то, что развесили везде вокруг дома вывески и указатели.

Конкуренция усиливалась, в соседнем районе открылся большой прокат платьев, и в нашем городе открылся еще один. Но люди все равно к нам шли, у нас были платья больших размеров для полных или беременных, чего не было в других прокатах и я подгоняла им платье по фигуре. Особенно часто нашими клиентами были небогатые люди из станиц, были случаи даже, что часть суммы за прокат они возмещали нам продуктами. Я соглашалась и на это, к обоюдной радости обоих сторон.

Жизнь продолжалась, и я снова почувствовала ее красоту и неповторимость. Ко мне приходили в гости знакомые и сотрудницы с работы, несколько раз приезжала Оля. Мы с Владиком ездили в Анапу «дикарями» на четыре дня. В виду стесненности в средствах, нас поселили на кухне, где мы спали в раскладных креслах. Но нам были безразличны бытовые неудобства: мы безвылазно купались в море, лазили по горам, ходили на раскопки древнего города, которому больше двух тысяч лет, гуляли по ночной Анапе и разговаривали о жизни.

Возле дома, где мы снимали квартиру, был парк, самый старый в нашем городе. Аллеи его украшали столетние дубы, клены, ясени и мы часто с Владей сидели на скамеечке и ели мороженное, или он катался на качелях, а я сидела просто так, глядя на желтеющую листву, и думала о том, что совершенно напрасно мучилась столько лет и не каждый брак следует сохранять. Если бы я раньше решилась на этот шаг, может быть, удалось избежать многих проблем с детьми, они бы меньше впитали в себя потребительское отношение к жизни своего папы, его наглость, и неуважение к людям. А сейчас я имею потраченные напрасно лучшие годы молодости, и детей, убежденных, что с моими желаниями и интересами можно не считаться, ведь мама нужна как обслуживающий персонал для их удобства. Чего стоила «коронная» фраза Василия, в ответ на просьбу убрать за собой посуду или чем-то помочь по дому: «А тебя я зачем держу в хозяйстве?». К счастью, я спохватилась не слишком поздно, и уверена: все лучшее у меня только начинается!

Каждое утро, идя на работу, я проходила по дубовой аллее, как через зеленый коридор. Зеленый, или желтый, шуршащий под ногами, или покрытый снежной пеленой, как в заколдованном царстве, он успокаивал меня, дарил прилив бодрости, и надежду на перемены к лучшему.

У меня были друзья, Рая и Антон, семейная пара, приехавшая из Братска с двумя детьми: 15-летней Настей и 5-летней Аней. В свое время я помогла им получить прописку в нашем районе. Антона в Братске преследовали то кредиторы, то бывшие жены, да и экология там ужасная, и он решил сменить место жительства, но оказался настолько невезучим, что покупка дома пришлась у него как раз на август 1998 – всем известный «черный вторник», когда его доллары, переведенные в рубли по курсу Центробанка, на следующий день обесценились более чем в три раза. Поэтому покупка дома в городе стала невозможна, он еле-еле смог купить маленькую хатку в станице. Им, коренным горожанам, пришлось держать кур, уток и свиней, чтобы прокормиться. Антон с высшим образованием устроился скотником на ферму в колхоз. Я иногда приезжала к ним в станицу. Летом там было хорошо: во дворе мы собирали малину, вишню, сливу, яблоки и груши, сидели за столом в беседке, обвитой виноградом, и ходили купаться на речку. Но с наступлением осени все вокруг становилось серым, унылым и раскисшим от дождей, по улице можно было проехать только на тракторе, да и то с трудом, и даже поход в туалет во дворе требовал ловкости и сноровки и превращался в кросс по пересеченной местности.

Каждую весну всем колхозникам раздавали участки, на которых росла сахарная свекла, и обязывали ее полоть. После уборочной за это давали несколько мешков сахара. Антон с Раей уговорили меня помочь им с прополкой, пообещав, что без сахара меня не оставят. Сахар стоил дорого, сын любит варенье и чай с сахаром, и я согласилась.

И вот мы собираемся на поле. В 6 утра по улице проезжает колхозный автобус и собирает всех желающих на прополку. Владик остался за няньку с пятилетней Анечкой. Антон, Рая, их Настя и я сидим у обочины с тяпками. Я никогда до этого не держала в руках тяпку, и боюсь, что не отличу свеклу от сорняков, но меня обещают научить этой премудрости. Минут двадцать потряслись по деревенской дороге, и увидели перед собой бескрайнее поле. Наш участок – один гектар. Я никогда не знала, много это или мало. В ширину – двадцать грядок, но конец каждой грядки терялся где-то за горизонтом. Пока мне объясняли, как держать тяпку и как полоть, обитатели соседних участков ушли далеко вперед. Даже дети лет десяти-одиннадцати пололи ловко и быстро. Похоже, что они рождаются с тяпками в руках.

– Эй вы, городские!, – кричал нам сосед слева., – Это вам не кнопочки нажимать на компьютере!

Я представила, как беспомощно выглядел бы он за компьютером, но от комментариев воздержалась и взялась за тяпку. Ярко светило солнце, несмотря на ранее утро, день обещал быть очень жарким. Через час работы я огляделась по сторонам: Антон, Рая и Настя опередили меня не намного, а край поля как был, так и остался за линией горизонта. Еще через пару часов я не могла разогнуть спину, и когда меня позвали завтракать, есть совсем не хотелось. Солнце припекало все сильнее, пот струился по лицу, на руках горели мозоли, и я проклинала себя за дурацкую идею – лучше бы купила этот сахар. Мы дошли до середины поля, уже не видно было дороги – только одна бескрайняя свекла, море свеклы. У Антона остановились часы, и мы не знали, сколько осталось до приезда автобуса. Автобус обычно забирал людей в час, а потом в пять часов. Я опять склонилась над своей грядкой, и вдруг услышала Настин крик: «Автобус! Автобус приехал!». Мы кинулись бежать по грядке к автобусу, но ноги вязли в мягкой земле. Автобус быстро развернулся и уехал.

Мы повернулись и пошли обратно. Солнце палило просто беспощадно. Вода у нас кончилась. Соседей поблизости не было видно, чтобы попросить у них воды. Так мы работали еще пару часов, и когда я увидела на краю поля машину-водовозку, то подумала, что от жажды у меня начались галлюцинации. Мы попили и вернулись на поле. Наконец-то мы дошли до конца грядки, но мы все вместе за весь день пропололи только четыре грядки из двадцати!

Вечером у меня хватило сил только искупаться в летнем душе, где вода в бочке нагревалась от солнца, и дойти до кровати. Спину ломило со страшной силой.

За несколько дней мы пропололи все-таки весь участок. При виде тяпки меня до сих пор бьет нервная дрожь. Но самое интересно, что сахар мы так и не получили. Антон напился на работе и обматерил главного механика колхоза. За это его лишили премии и двух мешков сахара.

Мой сын, мудрый не по годам, посоветовал мне не расстраиваться из-за этого. «Хорошо, что не случилось чего-то похуже, мы все живы и здоровы» – уговаривал меня он. Владик не доставлял мне особых проблем ни своим поведением, ни успеваемостью в школе. С отцом он, конечно, общался, я не могла ему этого запретить, да и не видела в запретах никакого смысла.

Все в нашей жизни было здорово, за исключением одного: у нас не было своего жилья. Я обошла все банки, но про ипотечный кредит в нашей глуши никто не слышал. Обычного кредита на неотложные нужды, который можно было взять по размеру моей зарплаты, не хватило бы даже на собачью конуру. Я часто шла по улице и думала: вот добротный дом, вот ветхий, вот саманный, а у меня нет вообще никакого.

Проблема жилья меня очень волновала еще и потому, что хозяин, у которого мы снимали квартиру, через год начал ссориться со своей сожительницей, и она постоянно грозилась его выгнать. У меня не было определенности, сколько мы еще сможем здесь прожить. В попытках найти другую квартиру, мы с подругой Татьяной обошли все пятиэтажки в центре, но не смогли найти не только ничего подходящего, но даже вообще никакого.

Тут мне позвонил брат, который больше года жил в Торонто, и предложил прислать мне гостевое приглашение, чтобы я могла приехать к нему на полгода поработать, и, может быть, заработать себе на квартиру. Это был единственный реальный шанс, и я, конечно, за него ухватилась.

И вот я в Москве, стою возле канадского посольства. Возле калитки меня встречает огромная толпа. Чтобы зайти в посольство, надо записаться задолго до открытия. На календаре 2000 год. На другой день московские знакомые привезли меня к воротам посольства в 6 утра. Ура, я была в первой десятке. Но, простояв на улице минут сорок, поняла, что одета не по сезону: у нас на юге в марте уже тепло, а Москве лежит снег и мороз градусов 10. Вместе с другими товарищами по несчастью иду греться в ближайший подъезд жилого дома. Сразу всем телом прижимаюсь к батарее, только ноги в туфлях не знаю куда поставить. Сапоги я собой в Москву не взяла. Только чуть согрелась, как жильцы подъезда выгоняют нас обратно на улицу. На улице опять зуб на зуб не попадает, и мы, пристроившись следом за входящими в подъезд жителями, опять припадаем к вожделенной батарее. Так, в борьбе с холодом и жителями подъезда, незаметно наступает час открытия посольства. Охранник у ворот берет список, который вела очередь, и начинает запускать внутрь по 5 человек.