Без алиби

3

Больше всего на свете я не люблю мух и ранние телефонные звонки. Крылатые насекомые выводят меня из себя по причине своей наглости и неуязвимости, а ранние звонки обычно прерывают мой сон в самый сладкий момент.

Пять часов утра! Я даже застонал от обиды, зарылся головой под подушку, но телефонный звонок достал меня и там. Можете хоть удавиться на телефонном проводе, но трубку не возьму, подумал я, продолжая лежать с закрытыми глазами. Прошла минута, мои нервы уже гудели, как ЛЭП, а телефон все надрывался, и казалось, что звон, как тонкое сверло, буравит мне череп.

Второй минуты я не вынес и, опрокидывая на ходу стулья, кинулся к телефону, схватил трубку и, едва ли не заглатывая микрофон, прохрипел:

– Ну вот я, вот я! Слушаю очень и очень внимательно!

Треск, шорох, дыхание.

– Пожалуйста, еще раз! – сквозь зубы процедил я. – Если вы нечаянно проглотили свой язык, тогда можете что-нибудь промычать или прохрюкать, я постараюсь понять.

Эта Анна, подумал я, ужасно неприятная девушка. Дура, змея, хитрая и мстительная бестия.

Я мысленно обозвал ее непечатными словами.

– Все? Поговорили? Вы счастливы теперь? Блеск остроумия, нечего сказать…

Мне показалось, что в трубке раздался звук, напоминающий скрип двери, и тотчас побежали короткие гудки.

Я швырнул трубку на аппарат, но, вместо того чтобы упасть на диван и попытаться уснуть, стал быстро натягивать на себя джинсы. Дура-змея-хитрая бестия больше полугода, пока я в поисках Валери шатался по сельве, работала в паре с Альфредом Шраером, одним из туристов нашей группы, оказавшимся впоследствии шавкой, состоящей на службе у наркомафии. Если верить Анне, никто из охранки Августино даже не заподозрил, что она всего лишь мастерски шпионит, чтобы в нужный момент спасти меня. Если даже латиноамериканские гринперос[1], преуспевающие в наркобизнесе и контрабанде золота, не раскусили ее, то можно представить, сколько лицемерия, фальши, игры и коварства заложено в душе у этой миловидной девы, живущей на крыше моей дачи.

Майку я уже натянул на ходу и в домашних тапочках выскочил из квартиры. В такой ранний час на улицах не бывает ни машин, ни отдыхающих, и я, сняв тапочки, побежал босиком по прохладному асфальту. По Приморской до поворота, затем вниз, мимо санатория министерства внутренних дел, пансионата железнодорожников и, не добегая до реликтового леса, налево, в сторону морю, к Портовой башне Генуэзской крепости.

Калитка оказалась запертой на шпингалет, я громко клацнул им, как автоматным затвором, но был уверен, что никого не разбужу этим звуком – мужчина с сыном вчера съехали.

Я поднялся по деревянной лестнице на крышу лишь для очистки совести. Естественно, Анны там не было. На раскладушке лежало скомканное одеяло, примятая подушка с золотой нитью ее волоса, скрученной спиралью. На стопке кирпичей – маленькое зеркальце, расческа, пухлая косметичка, пачка сигарет и банка с торчащими из нее увядшими цветами. Под раскладушкой – зеленая сумка, резиновые тапочки. Я поднял голову и сквозь пленку увидел развешанные для просушки купальник и, пардон, некоторые детали женского туалета.

Я вздохнул, мне стало стыдно за этот невольный обыск и, опасаясь, что Анна вот-вот нагрянет, быстро спустился во дворик и сел за стол.

Ближайший телефон-автомат – на территории санатория. Следующий – на набережной, у пивбара, но он уже год как не работает. Анна, даже если будет возвращаться очень медленно, уже должна причаливать к калитке. Я еще не знал, что скажу ей, но разговор у нас, по всей видимости, будет не очень приятным. Ей нужна моя помощь. Что именно она хочет?

Я прикидывал варианты, но мой мозг не мог придумать ничего более или менее правдоподобного. Это связано с сельвой? А кто из нас первым заговорил о ней? Кажется, это сделала Анна, она спросила: "Тебе не хочется вспоминать о том, что было в сельве?"

Значит, она намерена просить не о каком-то пустячном одолжении, вроде: "Поухаживай за моей подругой" или "Когда ко мне снова подкатит тот тип на "Вольво", сделай вид, что ты мой муж." Она хочет, чтобы я снова ухватился за нити, концы которых до сих пор не обрублены, и потянул на себя жуткий клубок, в котором сплетены наркотики, бесчисленные убийства, моя дочь и мои чувства к Валери. А этого, как ни стыдно признаться, я боялся больше всего. Но не животное чувство страха за свою жизнь владело мною, а желание как можно дольше сохранить это зыбкое ощущение покоя и равновесия.

Я невольно глянул на часы. Даже если бы Анна продвигалась от телефона-автомата ползком, то уже давно была бы здесь. Возможно, она решила искупаться перед завтраком.

Было бы глупо ждать и, тем более, отыскивать Анну на пляже. Злость, которая вытолкнула меня из квартиры, улеглась. Собственно, я выяснил, что звонит по утрам действительно Анна, и делает она это, по-видимому, из хулиганских побуждений, чтобы досадить мне и таким глупым способом отмстить за нежелание помочь ей.

Я вернулся домой. Открывая дверь, услышал, как трезвонит в комнате телефон. Богатый сегодня день на звонки, подумал я, и если это опять Анна, то придется высказать ей все, что я о ней думаю. Поднял трубку, но не стал первым что-либо говорить, и лишь молча слушал тишину. Анна – а я был уверен, что это она – тоже молчала. Я слышал тихое дыхание, шорох, словно трубку перекладывали из руки в руку.

И вдруг, совершенно неожиданно – осторожный мужской голос:

– Алло?..

Я настолько опешил, что не знал, что сказать.

– Вы меня слышите?

Голос показался мне незнакомым. Я кашлянул и, наконец, ответил:

– Да-да, слушаю.

– Простите, а с кем я говорю? – спросил голос.

Ненавижу подобные вопросы, когда мне звонят и тут же выясняют, кто поднял трубку.

– С автоответчиком, – ответил я. – А хозяин квартиры спит. А с кем имею честь…

– Я ваш доброжелатель, – ответил голос. – Простите, что потревожил вас в такое время, мне трудно было найти подходящий аппарат, так что приходится звонить с этого… Словом, Вацура, я хотел бы вас кое о чем предупредить.

Я молчал. Таким тоном – спокойным, обыденным – не шутят.

– Вы меня слышите?

– Да.

– Вас хотят по крупному подставить. Будьте осторожны в эти дни. Обеспечьте себе железное алиби.

– Я не понял! – Морщась, я зачем-то шарил рукой по столу в поисках ручки и бумаги. – Кто меня хочет подставить? О каком алиби вы говорите?

– Я вам сказал то, что знаю.

– Кто вы?

– Все, разговор закончен. Здесь посторонние.

Я мельком глянул на дверь, ведущую в коридор, словно она была единственным препятствием.

– Прошу вас, не кладите трубку! – крикнул я. – Всего секунду! Я должен сказать что-то очень важное и для вас…

Не уверен, что эта фраза, претендующая на скрытую тайну, заставила бы незнакомца простоять у телефона еще несколько минут, но я, кинув трубку на стол, пулей выскочил из квартиры, слетел по лестнице вниз и помчался по Приморской к санаторию, где при входе в бювет находился единственный в округе работающий телефон.

Я тебя достану, бормотал я, разрывая грудью встречный морской ветерок, я из тебя всю душу вытрясу, ты мне все расскажешь.

У меня был небольшой шанс отыскать незнакомца. В том, что это человек приезжий – я почти не сомневался. Мои знакомые, имеющие домашние телефоны, вряд ли говорили бы в столь таинственной форме. А приезжему неоткуда позвонить, кроме как из санаторного автомата.

Бегаю я неплохо, но минуты полторы все же прошло, пока добежал до центрального входа в санаторий. Там перешел на шаг, глядя во все стороны, но санаторная аллея, разделенная строем пальм и обрамленная пышными клумбами с белыми розами, в этот час была безлюдной – у отдыхающих время пробуждения.

Как ни странно, но у телефона стоял человек. Это была молодая женщина в ядовито-желтом сарафане на тонких бретельках. Трубку она держала так, словно пыталась согреть микрофон своим дыханием, и произносила, преимущественно, только вопросы:

– Да шо ты говоришь? Да ты шо? Батюшки! Да ты шо?

Не снижая темпа я подошел к ней и прервал ее разговор, ударив рукой по рычагу. Женщина, все еще не отпуская трубку, отшатнулась от меня, но телефонный провод не позволил ей уйти слишком далеко.

– Я прошу прощения, – сказал я, вытирая со лба пот. – Дело особой важности. Вы должны мне помочь. Только что отсюда звонил мужчина. Вы видели его? Где он? В какую сторону он пошел?

Я полагаю, что в санатории МВД к такой манере общения должны относиться как к норме. Испуг на лице женщины сменился выражением любопытства. Она сразу же забыла про трубку, которую я осторожно извлек из ее руки и повесил на рычаг, и, повернувшись, махнула рукой в сторону моря.

– По аллее. К кортам. Ну, где корпуса.

Я ей не вовремя понравился. Может быть, она приняла меня за отважного оперативного работника, и ее глупая мордашка засветилась улыбкой. Она уже не думала о незнакомце.

– Точнее! – потребовал я. – В какой корпус он пошел?

Она снова повернулась, пожала плечами.

– Да я откуда знаю? Я не смотрела долго.

– А как он был одет?

– В трусы. Ну, в трусах, таких, красных, спортивных. Для бега. Он каждое утро бегает по той дороге вверх и обратно.

– Что, кроме трусов на нем больше ничего не было?

– Ничего. Ну, кроссовки, конечно, были, а здесь, – она показала на грудь, – все голое. А вы его разыскиваете, да?

– Об этом пока никому ни слова. Ясно? – Я улыбнулся и подмигнул ей.

– А вы мне даже договорить не дали! – Женщина вспомнила о телефоне и сняла трубку с рычага. – И жетона у меня больше нет.

Я порылся в карманах джинсов, хотя знал, что телефонных жетонов у меня из-за ненадобности никогда не было. Я развел руками в стороны.

– Можете позвонить из моего дома.

– А вы здесь живете?

– В четырехэтажке. Где продуктовый магазин. – Я смотрел в ту сторону, куда, по словам женщины, ушел мужчина, звонивший мне. – А вы случайно не слышали, о чем он говорил?

– Кто?

– Ну этот, в красных трусах.

– Он? – Женщина отставила вперед одну ножку, чмокнула губами, заморгала, закатила глазки вверх. Она начинала кокетничать, а когда женщина старается понравится, то все ее мысли заняты только собой. – Вы знаете, я не разобрала. Он говорил тихо. И, знаете, мне он тоже показался подозрительным.

– И что в нем было подозрительного?

– Ну, он так бесцеремонно на меня смотрел! Таким, знаете, взглядом, будто раздевал. У меня аж мурашки по коже забегали. И еще он сказал – ну, не мне, конечно, а тому, кто в телефоне – здесь, говорит, посторонние подслушивают.

Это точно он, подумал я.

– И вы заметили, что он каждое утро бегает по этой дороге?

– Каждое, – кивнула женщина. – Я встаю рано и, знаете, на балконе загораю. Так, по-современному, без купальника. Но нет, он меня ни разу не заметил. Глаза – в асфальт, и как конь – на гору. А потом с горы. Я за ним давно наблюдаю, как приехала сюда.

– А в каком он корпусе живет?

– Нет, не знаю.

– Может быть, знаете, за каким столом сидит в столовой?

– В нашей смене его нет. А может, он вообще не из санатория.

Дамочка надеялась на развитие отношений. Я сам предложил ей воспользоваться моим телефоном и ретироваться было уже поздно. Вынул из кармана ключи, протянул ей.

– Дом третий, первый подъезд, квартира четвертая. Звоните, сколько вам надо. А я должен осмотреть парк.

Румянец залил ее щеки. Что она подумала обо мне – не берусь судить, но ее доверчивость к незнакомому мужчине была на уровне безрассудства.

Я спустился по дорожке мимо теннисного корта и открытой танцплощадки к корпусам, раздумывая над тем, что сказал мне по телефону незнакомец. У меня были все основания относиться к его предупреждению достаточно серьезно, тем более, что он назвал меня по фамилии. Моя недавняя жизнь была настолько тесно связана с криминальными элементами, как говорят юристы, что было бы верхом легкомыслия относиться к анонимному звонку как к розыгрышу или ошибке.

Внезапно я остановился, будто налетел на дерево. Стоп, дружище! Так если это звонила не Анна, то где же она могла быть в пять часов утра?

Я добрел до пляжа, поднялся на первый ярус солярия, осмотрел топчаны, уже частично занятые отдыхающими, и пошел обратно. Не нравится мне все это, думал я. Анна со своими намеками, какой-то ухажер на "Вольво", анонимный звонок и предупреждение об опасности.

По мосту я перешел к Портовой башне и свернул на улочку, где находилась моя дача. Ничего не попишешь, думал я, придется объясниться с Анной. Пусть выкладывает, что ей от меня надо.

Второй раз за сегодняшнее утро я отворил калитку дачи и вошел во двор.

– Ку-ку! – громко произнес я любимое приветствие Анны и стукнул кулаком по лестнице. На голову посыпалась какая-то труха и прошлогодние листья.

Домик по-прежнему был закрыт на замок, и на крыше – никого. Анна, похоже, так и не появлялась здесь. Вот так фокус, пробормотал я, заглядывая на всякий случай в палисадник. Голодные куры смотрели на меня из-за проволочной решетки.

Несколько минут я вышагивал по дворику, как арестант на прогулке. Ни одной умной мысли не приходило в голову, несмотря на то, что я обеими руками заталкивал в рот спелую черешню, содержащую, насколько мне известно, глюкозу и прочие вещества, активизирующие работу мозга.

Надо разыскивать этого козла в красных трусах, думал я, плюясь косточками во все стороны. Возможно, он же и есть водитель "Вольво". Предположим, что Анна, потеряв надежду втянуть меня в свои проблемы, попросила своего ухажера припугнуть меня по телефону, что он, после утренней пробежки, и сделал… М-да, бред сивой кобылы.

Я поморщился, так как только что придуманная версия показалась ужасно примитивной, и стрельнул косточкой в петуха, который уж слишком высокомерно смотрел на меня.

Интересно, а где она ночует? – продолжал я умственные упражнения. С ним, в одном из номеров санатория? Зачем тогда надо было затевать весь этот спектакль с крышей и раскладушкой?

Я вспомнил ее золотистый волос на примятой подушке. Один раз, как минимум, она все же спала на крыше. Собственно, в этом не было ничего удивительного. Удивительным было то, что Анна, раз она живет с ухажером в санатории, не взяла с собой косметичку – такие вещи девушки ее типа держат всегда с собой.

Скоро я понял, что лучше не забивать голову наспех сделанными выводами, открыл дверь домика, нашел на кухне огрызок карандаша и на календарном листке написал Анне записку: "Как вернешься – немедленно разыщи меня. Кирилл." Затем я тут же разорвал записку на клочки и кинул в мусорное ведро.

Крым не знал человека, глупее меня! Ну если Анна нарочно скрылась из поля моего зрения, если она не желает встречаться со мной, то какого черта она станет срочно разыскивать меня?

Я подогрел воды и приготовил кофе. Чем сильнее разгорался день, тем все большее волнение охватывало меня. Я уже глубоко порочный человек, думал я, помешивая столовой ложкой в железной кружке – другой посуды на даче не водилось. Я не способен воспринимать ситуацию так, как это сделал бы нормальный человек. Если в курортном поселке, у моря, пропадает девушка, то в первую очередь предполагают (не дай Бог, конечно!), что она утонула, получила травму на прибрежных камнях, или же перегрелась на солнце и попала в больницу. А о чем подумал я?

4

Ирину разыскать было непросто, потому что я видел ее всего пару раз, причем одетой. На диком пляже народ же загорал и купался, преимущественно, в костюмах Адама и Евы. Если бы я знал, где она сняла комнату, то подождал бы до вечера, но дикий пляж оставался единственным местом, где я мог наверняка разыскать ее.

Я привлекал внимание обитателей пляжа громким хрустом, который издавала галька, мне было неловко, потому что приходилось пялиться на обнаженные натуры, в то время как истинный джентльмен непременно бы отвернулся. Впрочем, некоторым экзальтированным от свободы дамам, рядом с которыми не было мужчин, нравилось мое любопытство, и они, медленными и ленивыми движениями, будто пытаясь прикрыть наготу, демонстрировали свое тело. Я старался смотреть только на лица, хотя, скажу откровенно, делать это было весьма не легко.

Мне пришлось дважды обойти пляж, переступая через полотенца и панамы, пока понял, что Ирины здесь нет. Конечно, можно было бы осмотреть берег повнимательнее, но здесь это выглядело бы как грубое покушение на общечеловеческую нравственность, и я не стал усердствовать, тем более, что шел уже одиннадцатый час, и солнце при полном штиле жарило особенно сильно.

Не комплексуя по поводу того, что на мне, в отличие от других обитателей дикого пляжа, были плавки, я быстро скинул джинсы и майку и бросился в воду. Для купания этот пляж, откровенно говоря, был мало пригоден. Глубины у берега нет, повсюду, как кочки на болоте, раскиданы булыжники, о которые, если не соблюдать осторожность, можно повредить голову. Поэтому первые двадцать-тридцать метров я не плыл, а полз между камней, на ощупь отыскивая фарватер.

На глубине я несколько раз нырнул, доставая до дна и хватая первые попавшиеся под руку камни и ракушки, потом полежал на поверхности воды, глядя, как надо мной, на мгновение заслоняя крыльями солнце, планирует в небесной лазури чайка. Поочередно взмахивая руками, я поплыл вдоль берега. Чайка, видимо принимая меня за крупную рыбу, не отрывалась, парила надо мной, рассматривая меня то одним, то другим глазом, потом вдруг сделала "горку", перевернулась вниз головой и спикировала на меня. Я уже был готов получить удар в голову клювом, как птица опомнилась, сообразив, что вряд ли сможет вытащить меня из воды, пронеслась, как мне показалось, в нескольких сантиметрах от моего лица, мощно взмахнула крыльями и снова воспарила вверх.

– Эй-ей! Острожнее! – крикнул кто-то над самым моим ухом.

От неожиданности я глотнул воды, перевернулся, и только тогда увидел, что едва не таранил головой надувной матрац, на котором лежала типично одетая для этих мест девушка в темных очках, с прической каре и золотым крестиком на цепочке. Я тотчас узнал ее. Ирина!

– Это вы? – на выдохе спросила она, не зная, какую часть тела прикрыть, и съехала с матраца в воду. – Приветик. Я не ожидала вас здесь увидеть… Бррр, какая холодная. Цепляйтесь за матрац, а то утонете.

– А я вас как раз ищу, – ответил я.

– Что вы говорите! – наигранно воскликнула она, сдувая капельки воды с верхней губы. – И для чего же вы меня ищете?

Мы, опираясь локтями о матрац, как о стол, демонстрировали друг другу милейшие улыбки. Однако в то же время мне приходилось отчаянно болтать в воде ногами, удерживая вертикальное положение, но они все равно всплывали и, в конце концов, их затащило прямо между ног Ирины. Получилось ужасно – словно я проделал этот пошлый трюк нарочно. Кажется, я покраснел так сильно, что вода вокруг меня должны была тотчас вскипеть. Удивляюсь, почему Ирина не заехала мне по физиономии. Она молча оттолкнула меня вместе с матрацем и, не поднимая плечи над водой, медленно поплыла вдоль берега. Я, стараясь держаться от девушки на безопасном расстоянии, поплыл за ней, одной рукой загребая, а другой буксируя за собой матрац.

– Ну что вы там? – крикнула, не оборачиваясь, Ирина. – Воды наглотались? Что вы хотели?

Я прибавил немного оборотов и сравнялся с нею.

– Я хотел поговорить с вами об Анне.

– Со мной? – искренне удивилась Ирина. – Кажется, вы знаете ее намного больше, чем я.

– Да, я знаю ее больше, чем вы. Но дело в том, что Анна пропала.

Ирина даже не остановилась и не повернула голову в мою сторону. Я ожидал от нее другой реакции.

– Вот как, – сказала она и, помолчав, добавила: – А с чего вы взяли, что она пропала?

– Она не ночевала… – Я хотел сказать "на крыше", но подвернулось более удачное слово. – Она не ночевала на даче.

– Ну, это еще ни о чем не говорит.

– Вы правы, конечно. – Ирина начинала меня нервировать. – Но я, предоставивший ей жилье, в какой-то мере несу за нее ответственность. Мало ли что с ней могло случиться? Может быть, она утонула.

– Она не утонула, – ответила Ирина уверенно, повернулась ко мне: – Отдайте матрац! Что вы вцепились в него, словно сами тонете?

– Вы знаете, где она?

– Я? – зачем-то переспросила Ирина, будто этот вопрос мог быть адресован еще кому-то. – Я, может быть, и знаю.

– Вы говорите загадками. Это что, такая манера общения, или вы не хотите отвечать мне?

– Я не совсем уверена в том, что знаю точно, а вы же хватаете за горло, как прокурор.

Ей было нужно время, чтобы подготовить ответ, и Ирина, сделав глубокий вздох, с головой ушла под воду. Без всякого сомнения, она что-то знает, думал я, глядя на пузырьки, выпрыгивающие из глубины на поверхность. У женщин, конечно, бывают свои тайны, но разве Ирина и Анна настолько близки, чтобы так свято хранить секреты друг друга?

Она вынырнула, откинула назад волосы, провела ладонью по лицу, снимая воду.

– Я думаю, что она на пару дней уехала в Джанкой. Там у нее родственники. Тетка, что-ли? Она что-то говорила про Джанкой. Это, по-моему, недалеко.

Я сразу понял, что она лжет.

– Уехала в Джанкой на темно-синей "Вольво", – добавил я.

– "Вольво"? – Ирина часто заморгала и уставилась на мой локоть. – Не знаю ни про какую "Вольво".

Вдруг меня осенило, и я едва не рассмеялся.

– Послушайте, милая! Я не знаю, что рассказывала вам Анна про наши с ней отношения, но, уверяю, мне наплевать на ее любовников, и ваша преданность совершенно бессмысленна, как нелепа и смешна ваша беспомощная ложь.

Ирина легко подняла на меня свои очаровательные глаза, краешек ее губ дрогнул. Она покачала головой и сделала легкий выдох, словно выдувала сигаретный дым мне в лицо.

– Думайте, что хотите.

Я промахнулся. Версия с любовником, похоже, была совсем далека от истины. Ирине надоело мерзнуть в воде, и она, сверкнув глянцевитой кожей, выскользнула из воды и легла грудью на матрац, представ перед моими глазами во всей, так сказать, красе. Может быть, она хотела таким образом поставить точку в нашем разговоре? Если бы мне было лет пятнадцать, то так бы оно и вышло: воспитанный бабкой жутким пуританином, я вряд ли бы вынес такой ошеломляющий поступок девушки и моментально наглотался бы морской воды. Сейчас же я спокойно разглядывал ее порозовевшую, покрытую "мурашками" озноба кожу и думал о том, что с годами я стал чрезмерно придирчивым, и мне очень непросто будет найти себе жену. Бог слепил Ирину неплохо, хотя и не без изъянов. Лодыжки, например, немного толстоваты, плечики – воробьиные, узкие и слабые, а это не в моем вкусе.