Смерть банкирши.

Глава 1. Павел.

Уже неделю Павел, с упорной настойчивостью, просматривал социальные сети в интернете, листал «желтые» газетенки, пытаясь отыскать сообщения или хотя бы намеки о каком-нибудь дерзком, изощренном и хитроумном преступлении.

Но как назло, везде сообщалось лишь о проблемах с пандемией и о, все возрастающих политических безобразиях в связи с этим на внешнем контуре.

Вот и сегодня, просмотрев всю имеющуюся местную прессу, Паша с отвращением отбросил газету в сторону, встал, потянулся и пошлепал босыми ногами на кухню.

– Никогда не поверю, что в этом городе перестали убивать, грабить и воровать. – Раздраженно ворчал он, ставя на конфорку турку с кофе.

Павел Михайлович Козлов, уже больше месяца, никак не мог найти работу. То ли журналистов развелось как собак не резаных, то ли именно в этом городе, куда он недавно перебрался, их было особенно много, а может просто ему не везло.

Совсем было, уже отчаявшись, он даже подумывал о продаже квартиры и возвращении обратно в Москву, где у него и работа была и неплохо, кстати, по местным меркам оплачивалась. Вот правда квартиры своей у него в столице не было. Он и приехал-то в Белоярск только из-за этой вот квартиры, неожиданно доставшейся ему в наследство, от недавно умершей тети Поли. Честно говоря, он эту тетю, Полину Аркадьевну, и не видел-то никогда, как, впрочем, и своего отца, чьей сестрой она являлась.

Надо отдать должное, квартира была шикарная. Как позже выяснилось, тетушка его, была в этом городе не последним человеком. Всю жизнь, проработав директором местной ткацкой фабрики, имела еще в те, «застойное время», золотую звезду Героя Социалистического Труда и несколько созывов подряд избиралась депутатом Верховного Совета СССР, а позже депутатом Госдумы.

Вот оттуда и пятикомнатная квартира, площадью 170 квадратных метров, в доме сталинской постройки почти в самом центре города. Такая квартира в столице – это целое состояние. Сдавая ее в аренду, можно было относительно безбедно проживать где-нибудь на Каймановых островах, или на худой конец на Кипре. Но Белоярск, это вам не Москва и не Санкт-Петербург. Здесь таких денег, по мнению Павла, никто и в глаза-то не видел.

Вступив в права наследника, поразмыслив, он решил пожить в этом сибирском городе, присмотреться, ну не только же в Москве люди живут.

Небольшие деньги из той прошлой, сытой, Московской жизни катастрофически быстро таяли. С еще большей скоростью иссякал запал столичной самоуверенности и гонора.

И вот когда он, обойдя почти все солидные редакции, собирался уже махнуть рукой на свои хоромы и позвонить старым друзьям в Москву, ему неожиданно улыбнулась удача. Одна из местных газет с примитивным незамысловатым названием «Актуальные вести Белоярска», вдруг предложила ему должность обозревателя криминальной хроники.

Казалось бы, жизнь налаживается. Работа пусть не в штате редакции и без гарантированного официального заработка, но все же персональная колонка и свобода творчества.

Правда тема рубрики была весьма специфическая и Павлу доселе, незнакомая, но Московский апломб вновь возобладал над здравым смыслом. Считая себя «стреляным воробьем» в классической журналистике, он был уверен, что легко справится и с этим.

Редактор, милый улыбчивый дяденька лет пятидесяти, ласково похлопывая его по плечу, выражая тем самым притворное восхищение, что наконец-то ему в сети попала настоящая столичная «акула пера», тем не менее, не забыл напомнить, что уже в эту пятницу ждет от него достойный, профессиональный, а главное, интересный материал.

А вот материала-то как раз и не было, как говорится, от слова «совсем». Город Белоярск, мягко говоря, был для Павла чужим, знакомых у него здесь не было, а завести их он еще не успел.

Редактор вчера снова ему позвонил, извинялся за беспокойство и почему-то постоянно хихикая, поинтересовался, на сколько знаков зарезервировать для него место в своей газетенке.

Дежурную криминальную сводку пресс-службы областного ГУВД Павел, конечно же, уже у себя на столе имел и как мог, обработал, растянув ее на заявленные им 2500 знаков. Но все это было не то. Не с этого хотел он начать здесь свою работу. Он понимал, что такой материал вряд ли будет обладать воздействующим эффектом и сможет кого-то всерьез заинтересовать, а также поможет продвижению его имени, как нового криминального эксперта и аналитика. Ему хотелось бы внести свежую струю, обсудить с читателем какую-нибудь захватывающую тему криминальной сферы. Ведь у него авторская колонка, она должна быть основана на личном опыте аналитика. Все это конечно так, но где взять информацию?

Налив в чашку горячий кофе, Паша снова прошлепал в кабинет и с ненавистью глянул на свой ноутбук, на дисплее которого уже вторые сутки девственно белел лист документа «Word».

***

Павел Михайлович Козлов был еще довольно-таки молодым, спортивного вида мужчиной, высокого роста без живота и прочих физических излишеств, намекающих на приближение пенсионного возраста.

Так случилось, что он в свои 35 лет до сих пор оставался холостяком, хотя поползновения на его свободу со стороны прекрасного пола нет-нет, да и случались. Правда с каждым годом таких посягательств, становилось все меньше, но Павел относил это лишь к тому, что это он стал более разборчивым, а может даже капризным, заботливо и придирчиво ограничивая свой круг общения.

Вчера вечером, лежа на диване и равнодушно взирая на экран телевизора, он вдруг поймал себя на мысли, что с тех пор как перебрался в этот город у него не появилось ни одной знакомой женщины, более того он даже не стремился подобные знакомства здесь возобновлять. Да и откуда им было взяться, этим знакомствам? Целыми днями он бегал как угорелый, оформляя свое право на наследство, регистрировал собственность. У тетушки, кстати, оказалась еще и дачка где-то загородом, и гараж, и еще многое, до чего у Павла, пока что, руки так и не дошли.

Потом он уже в поисках работы обивал пороги редакций газет и журналов, даже на телеканалах побывал, тут уж, как говорится, не до амурных интрижек. Да и где бы он мог пересечься с достойными дамами? В целях экономии из всех злачных мест он мог себе позволить только посещение соседствующего с его домом пивного бара «Медведь», куда, как известно, ни одна порядочная женщина не пойдет, чтобы скоротать вечер за кружкой пива.

– Да, запустил я как-то свою личную жизнь. – Паша крутнулся на громадном кожаном кресле, отыскивая взглядом свой смартфон.

– Интересно сколько у меня свободных капиталов на счету? – Поколдовав со смартфоном, он недовольно хмыкнул. – Куда деньги-то исчезают? Вроде и так уже в режиме крайней экономии живу. Что, идти в ресторан и сидеть там выглядывать, как бы лишнюю копейку не истратить? Не может быть, чтобы у тетушки никаких заначек не было. – Вдруг осенило Павла. – Я ведь теперь здесь, как бы, хозяин и ничего зазорного не будет, если я этим воспользуюсь. Только вот найти бы эту заначку. Думаю, что здесь и без меня уже все обшарили «лихие люди».

К огромному удивлению и великой радости в первой же шкатулке, которую он открыл, как упрек на незаслуженное обвинение мифических «лихих людей», лежала пачка пятитысячных российских банкнот.

– Е-мое … – Павел ошалело держал в руках полмиллиона рублей. – Ну, тетушка, дай Бог, чтобы это было не последнее, чем бы вы меня удивили. Знал бы Паша, как его слова были близки к реальности, он бы поостерегся от таких пожеланий.

Настроение настолько поднялось, что он даже на радостях позволил себе допить последние сто граммов коньяка, оставленного им как неприкосновенный запас. Отчего настроение еще больше улучшилось.

– А не сходить ли мне, куда-нибудь, поужинать? – Пришла вдруг вполне здравая идея, тем более, что время было как раз подходящее, а в холодильнике – «шаром покати».

***

Через полчаса Паша, весело насвистывая, сбежал по широкой лестнице с третьего этажа и оказался на пустынном дворе. На улице было уже почти темно, в весеннем апрельском воздухе клочьями висел серый туман, а с неба моросил мелкий колючий дождь вперемежку со снегом.

– Чертова Сибирь – Передернул он плечами – В Москве сейчас тепло уже. Наверно и цветы на клумбы высадили, а здесь? – Павел поднял воротник легкой кожаной куртки и секунду подумав, направился к уже знакомому бару «Медведь», но вдруг остановился и махнул проезжавшему мимо такси.

– В «Сопку» – Бросил Алексей, усаживаясь на заднее сиденье.

Глава 2. Юрий Петрович.

День, как пишут классики, догорал. Похолодало. По пустой и безлюдной улице навстречу пронизывающему, сырому ветру, ссутулившись и пряча лицо от колючего мокрого снега, шаркающей походкой брел человек.

Одет он был, прямо скажем не по сезону, тепло. Старое ватное пальто, когда-то светло-коричневого цвета, с каракулевым воротником из-под которого торчал изношенный, грязный шарф крупной вязки.

Длинное пальто, не позволяло определить, какого фасона и цвета были его брюки, зато лохматые войлочные боты говорили сами за себя. На голове человека была фетровая широкополая шляпа, мешающая определить его возраст. Поскольку подобные наряды в наше время ни один уважающий себя человек не наденет, можно было бы предположить, что этот человек «бомж» и весьма преклонного возраста.

Но это было бы ошибкой, поскольку судить по фасону и качеству одежды о человеческом возрасте, а тем боле социальном статусе, весьма опрометчиво. И если бы вам, вдруг, довелось заговорить с ним где-нибудь, например, в ресторане, куда, впрочем, он и направлялся, то на вас взглянул бы еще не старый человек, лет этак шестидесяти отроду с ярко выраженными признаками интеллекта и благородства.

***

Юрий Петрович в прошлой жизни был обыкновенным альфонсом. Обладая классически красивой физиономией, хорошей фигурой и отлично подвешенным языком, в молодости, он был нарасхват у стареющих одиноких дам. Позже, изображая меланхоличного заезжего аристократа, пользовался популярностью среди молоденьких девиц, видевших в нем то скучающего миллионера, то погруженного в свое творчество представителя богемы; режиссера, писателя или художника. Все зависело только от того, в какой среде он собирался распушить свой павлиний хвост.

Юрий вырос в среде творческой интеллигенции. Его отец, музыкант, играл в оркестре народных инструментов то ли на «бандуре», то ли на «кобзе». Мать в этом же оркестре пела народные украинские песни. Нельзя сказать, что оркестр был настолько популярным но, однако же, почему-то постоянно гастролировал по всему Советскому Союзу и даже иногда выезжал за рубеж, естественно, в страны Варшавского договора.

Когда оркестр работал у себя в городе, каждый вечер у них собирались, так называемые представители творческой молодежи. Они много ели, пили «Агдам» или «Солнцедар», шумели, читали запрещенные диссидентские стихи, танцевали рок-н-ролл и твист. Юра любил эти веселые сборища, граничащие с чем-то запретным, развращенным и соблазнительным, а повзрослев, частенько сам принимал в них участие. У него на глазах люди влюблялись, сходились, ссорились, скандалили, изменяли друг другу и, это было вполне естественно и легко. С детских лет Юра жил жизнью артистов, беспорядочной, циничной, рискованной, но веселой и беззаботной.

Учился он плохо и непостоянно, частенько уезжая с родителями на гастроли. Школу закончил на одни трояки и аттестат свой даже не показал родителям, впрочем, они и не спрашивали. С его базовыми знаниями о поступлении в какой-нибудь институт можно было даже не заикаться. Зато он мог вполне профессионально играть на гитаре, фортепиано, знал нотную грамоту и неплохо пел. К тому же с детства постигнув все премудрости молодого развратника-соблазнителя и искателя любовных побед, Юра уже к 18-ти годам пользовался большой популярностью в среде богатеньких дам, а привлекательная внешность, наряду с благородной, аристократической фамилией, делала его поистине неотразимым.

Правду сказать, дворянскую фамилию Вяземский, Юрий взял себе уже позже, воспользовавшись, не бесплатно конечно, услугами знакомого, работавшего в одном из отделений «ЗАГСА». До этого, как и все члены его семьи, он носил не такую, может, благородную, но тоже очень звучную фамилию Горшков.

Оба родителя Юрия Петровича, внезапно как-то занемогли и, несмотря на сравнительно еще бодрый и работоспособный возраст, один за другим, тихонько скончались.

Надо сказать, что Горшковы хоть и вели сумбурную, беспорядочную и легкомысленную семейную жизнь, но к удивлению даже самого Юрия, оставили ему приличное наследство. Трехкомнатная кооперативная квартира в Москве площадью около ста квадратных метра, большой бревенчатый дом в подмосковной деревне, ранее принадлежавший его бабушке по материнской линии и, как венец материального благополучия того времени, черный автомобиль ГАЗ-24 «Волга» в очень даже еще презентабельном состоянии.

Казалось бы, что еще молодому человеку, в жизни надо? Стартовый капитал есть, здоровье так и лучилось на лице Юрия, недостаток образования, в виде диплома, компенсировался умением музицировать и петь легкомысленные песни в любой компании. Хорошая память, позволила ему еще в детстве, весьма сносно овладеть польским и французским языками. В том социальном кругу, где последнее время вращался Юрий Петрович, у него просто не было отбоя от богатых и образованных невест.

Но у него были другие виды. Он холост, интересен, у него есть крыша над головой, а семья, работа. Это его решительно не интересовало, более того, он об этом даже не думал. Как и многие в те времена, Юрий пребывал вне любого общественного и социального процесса, оправдывая свой статус тунеядца и лодыря стремлением к свободе, независимости и творчеству.

Разве мог он, человек никогда не заработавший своим трудом ни копейки, воспользоваться привалившим ему немалым состоянием и использовать его как стартовый капитал для дальнейшей жизни? Конечно же, нет. Он в считанные месяцы просвистел, профукал, все родительское наследство с таким ухарским энтузиазмом, что, как говорится, – «На собственные порядочные похороны не хрена, не осталось».

Как известно, делать он ничего не умел, постоянной работы у него не было, а беспрестанное бренчание на фортепиано или гитаре и гнусавый французский шансон давно уже всем поднадоел, а если и был востребован, то только где-нибудь вечерком, «подшофе» в компании таких же никчемных «мажоров», возомнивших себя «богемой».

Основная масса молодежи, где-то училась, работала на предприятиях, учреждениях, в институтах. Люди творческие, всерьез занимавшиеся искусством, сторонились его, считая бездарностью и серой посредственностью. Некоторые говорили это вслух, хоть пока и за глаза, но говорили же.

Юрий был шокирован – как так, оказывается его образ, манеры, как всеми любимого, эрудированного, утонченного и привлекательного аристократа, в сознании окружающих вовсе не совпадает с его представлением о своей персоне.

Его ровесник, соседский Федька, совсем недавно завистливо заглядывающий ему в глаза, доктор наук, ректор какого-то там университета. У него жена, двое детей и служебная «Тойота Лэнд Крузер», мимоходом кивает, проходя вечером в подъезд. Недавно Вяземский пригласил его вечерком выпить рюмку, другую хорошего коньяка, так он сухо отказался, сославшись, на семейные дела.

– Раньше бы за счастье посчитал – С ненавистью подумал Юрий, сердито провожая взглядом соседа. – Из грязи в князи, колхозник лапотный.

Это открытие настолько потрясло его, что он на целую неделю ушел в запой.

Ровно через неделю после последней рюмки, когда отравленный этилом организм стал приходить в себя, Юрий решил провести «ревизию» прожитой жизни. Сопоставив мысленно все, чем он занимался до этого, проанализировав состояние резервов, определив перспективы и свои возможности, он с горечью пришел к выводу, что первая фаза его жизни окончена и окончена она катастрофическим провалом. Его ровесники, пусть не так красиво играющие на гитаре, давно уже достигли таких высот в карьере, бизнесе которых ему не видать никогда.

Второй фазой Юрий определил следующую часть жизни и назвал ее стадией накопления. Начиналась она, по его прогнозу, прямо вот сегодня, в год его сорокалетия, которое исполнилось буквально месяц назад.

Та ничтожная и убогая жизнь, которую он вел до этого, его больше не устраивала. Он вдруг осознал, что жизнь не такая уж и длинная, как ему раньше казалось, а он не такой уж неуязвимый и неувядаемый. Лишний раз это подтвердила, последняя пьянка, после которой он примерно столько же времени отходил, валяясь на диване с мокрым полотенцем на голове.

А ведь пройдет еще лет десять и что дальше? Старость, немощь? А на что жить? Ведь у него ничего нет. Вот только и осталась-то эта квартира. Ну, так, а долгов-то сколько?

Юрий Петрович весь вечер провел в думах. Иногда вскакивал и вышагивал по квартире, иногда хватал шариковую ручку и что-то писал на клочке бумаги, считал столбиком цифры и снова ходил, как заводной.

– Скоро, скоро – Артистично выкрикивал он, размахивая руками – старость постучит своей клюшкой в мою дверь. И тогда именно тогда начнется третья, последняя фаза моей никчемной жизни, так определил он сам – фаза дожития. А как она будет протекать, зависит только от него. Неплохо бы, последние дни, отведенные ему на этом свете, провести на теплом океанском побережье, сидя в кресле-качалке с бокалом вина или чашечкой кофе в окружении внимательных молоденьких сиделок, чем ежедневно на полусогнутых ногах брести в дешевенький кафетерий и не гнувшимися пальцами отсчитывать мелочь за пластиковый стакан коричневой бурды.

Утром, Юрий Петрович Вяземский, в срочном порядке сдав в аренду свою квартиру, отбыл из Москвы в неизвестном направлении.

Глава 3. Неисповедимы пути.

Пропустив уже вторую рюмку ледяной водочки и с аппетитом поглощая шашлык, Павел мысленно строил планы о дальнейшей своей жизни в городе, о котором два месяца назад он даже понятия не имел. Нет, конечно, как любой грамотный интеллигентный человек он, разумеется, знал о существовании такого сибирского города, как Белоярск. И даже как-то, транзитом, по пути на Дальний Восток проезжал мимо. Но, конечно же, он никогда не думал, что ему придется здесь поселиться. Ему никогда не нравилось выражение «Везде люди живут». Павел, как коренной москвич, всегда считал, что жить надо не где-то, а только в Москве, ну, на худой конец, в Санкт-Петербурге. Но вот уже больше месяца он жил здесь и, как говорится, ничего страшного не происходит. Вокруг такие же люди, такие же автомобили, а уж квартира, в которой он жил в столице и в подметки не годится той, где он сейчас проживает. Правда с работой промашка вышла. Впрочем, а кто его здесь должен был ждать? Сразу и в Москве хорошую работу хрен найдешь.

Павел отложил вилку, вытер салфеткой губы и поймав вопросительный взгляд официанта, поманил его пальцем.

– Принеси, братец, еще, двести водочки и один шашлычок горяченький.

– Нет вопросов. Сейчас все сделаем в лучшем виде. – Склонил голову официант. Замешкавшись, он топтался на месте, словно хотел еще что-то добавить.

– Что-то не так? – Глянул вопросительно Павел.

– Видите ли – Замялся официант – сегодня в зале очень много посетителей. Вы не будете возражать, если я подсажу к вам за стол одного нашего гостя, он наш постоянный клиент. Правда, выглядит он сегодня, не совсем комильфо, – Блеснул эрудицией официант – но проблем вам, поверьте, он не создаст.

– Пьяный, что ли? – Приподнял брови Павел, намереваясь категорически отказать.

– Что вы, он вообще очень умеренно пьющий. Более того, очень интеллигентный и образованный человек, просто он сегодня одет несколько неряшливо. У него, наверное, какие-то проблемы в личном плане, я конкретно не осведомлен.

– Хорошо. Давайте сюда вашего неряшливого интеллигента. – Усмехнулся Павел. – Водочки тогда четыреста, пожалуйста и пару греческих салатов. Может у него и с деньгами сегодня не все в порядке.

– Благодарю вас. – Официант склонил голову. – Господин Вяземский платежеспособен, но в случае чего, заведение всегда готово оказать этому клиенту услугу в виде кредита.

– Давно наслышанный об этом ресторане «Сопка», – Павел благодушно осматривая зал, с удовлетворением отметил, что в углу на эстраде уже располагались оркестранты. Он решил, сегодня не ограничиваться ужином, а посидеть подольше, понаблюдать за публикой, послушать музыку. Хоть и не ахти, какое заведение, так на слабую троечку, по столичным меркам, но все же для Белоярска, это был ресторан, и говорят, один из лучших.

– Разрешите представиться. Юрий Вяземский.

Павел повернулся. Перед ним, чуть склонив голову, стоял джентльмен. Именно это слово почему-то сразу пришло в голову Павлу, глядя на породистое, слегка небритое и чуть усталое лицо человека, определенно знающего себе цену.

Павел, в прежней своей жизни работая в московском журнале, имел возможность общения с представителями бомонда, потому хорошо знал подобный типаж людей. Нельзя сказать, что он был ценитель мужской красоты, но стоящий перед ним человек действительно был классически красив и породист, как может быть красива античная статуя.

– Павел. – Поднялся он из-за стола. – Прошу, присаживайтесь. Фамилию называть он не стал, уж больно комичным был диссонанс между Козловым и Вяземским.

Даже не притронувшись к карте меню и не глядя на стоящего рядом официанта, Вяземский, хорошо поставленным голосом, видимо в привычной, своей манере заказал бокал красного вина «Каберне Совиньон» и «Амейжуаш-а-бальяо-пату» на закуску.

– В Португалии бывали? – Осведомился Павел, наливая себе рюмочку водки.

– Доводилось. – Улыбнулся снисходительно Вяземский, хотя наверняка даже не знал, где она находится.

Такая категория людей, к которой, вне всякого сомнения, относился и сидевший напротив Вяземский, была достаточно хорошо известна Павлу. Как правило, обладая хорошими природными данными, они не заморачивались над своим образованием считая, это излишним. Нахватавшись верхушек в среде себе подобных, очень поверхностных и по-дилетантски легковесных, они, тем не менее, умели преподнести себя в благоприятном свете как интеллигентные и очень образованные люди. Ведь мало кто знает, например, что в Португалии никогда к «Амейжуаш-а-бальяо-тату» не подадут красное вино «Каберне Совиньон». Подавать к морепродуктам, в частности к моллюскам, из чего это блюдо и готовят, полагалось только светлое вино или шампанское. Интересно, что за «Амейжуаш-а-бальяно-тату» ему подадут в этой забегаловке, из перемороженных креветок, наверное – Весело усмехнулся в душе Павел.

Откинувшись в кресле, он с любопытством, почти в открытую изучал незваного соседа, стараясь угадать, сколько времени понадобится, чтобы он прокололся и выдал себя с потрохами.

– Вы, извините, чем изволите на жизнь зарабатывать, господин Вяземский? – Павел с нескрываемым ехидством осматривал его одеяние.

Павел сразу обратил внимание, что одет он был и впрямь как-то неподобающе. Ни прическа, ни холеное лицо, пусть даже с легкой щетиной не соответствовали его одежде. Белоснежная импортная сорочка с золотыми запонками на манжетах, слегка приспущенный галстук «боло» на шее, и мягкий темно-синий пиджак из кашемира и шелка, никак не соответствовали тренировочным брюкам с вытянутыми коленями и старомодным ботам «прощай молодость», на которые трудно было не обратить внимание. А когда на левом запястье, тускло блеснул, дорогущий «Ролекс» в платиновом корпусе, стало понятно, что человек либо случайно, может по пьяни, выпал из своей социальной среды, либо с ним случилась какая-то неприятная история.

Заметив оценивающий взгляд Павла, Юрий Петрович артистично развел руками.

– Не обращайте внимания на мой внешний вид, молодой человек. Все это так банально и пошло, что не стоит даже об этом говорить.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – Вполне серьезно спросил Павел.

– Не думаю. Впрочем, может чуть позже. – Вяземский положил на колени салфетку, пододвинул блюдо и вооружившись вилкой принялся за ужин.

Павел тоже, налил себе рюмку водки, выпил, поковырялся в греческом салате. Что-то не давало ему покоя. Что-то незримо и даже магически притягивало его к человеку, сидящему напротив. Он положил вилку.

– Вы так и не ответили мне, господин Вяземский, чем изволите заниматься?

– А вы отгадайте. – Ухмыльнулся тот, отхлебывая вино из бокала.

– Вероятно, вы принадлежите к категории творческих людей. Я прав?

– Смотря, что следует понимать под творчеством, молодой человек – Внимательно и пристально взглянул на него Вяземский.

– А он не глуп. Неужели я ошибся с его характеристикой. Но что мне так в нем знакомо? Что? – С напряжением думал Павел.

Заиграла музыка. Павел обернулся к оркестру. Какой-то поддатый «дрищ» в узких клетчатых брюках, покачиваясь что-то кричал на ухо саксофонисту, держа в руках пятитысячную купюру. Тот что-то возражал, качал отрицательно головой, но потом все-таки забрал деньги, кивнул «дрищу» и сделал рукой жест ансамблю.