Он позволяет употреблять вино, но весьма умеренно, как и апостол Павел заповедует Тимофею принимать понемногу вина для здоровья желудка. Вообще он допускает вино более всего в качестве лекарства. Он не разрешает, чтобы вино пили все без различия. По его воззрению, молодые люди – юноши и девушки – и даже замужние должны воздерживаться от вина. «Пылкому возрасту нейдет вливать в себя вино, горячайшую из всех влагу: это все равно, что к огню прибавлять огонь. От этого возжигаются необычайные стремления, пылкие страсти, огненные нравы; разгоряченные внутри юноши устремляются к похотям, так что и тело их показывает признаки будущей гибели в преждевременном созревании органов похоти. Похотливые пожелания юношей по возможности нужно стараться истреблять, и среди стола или обеда пусть они совершенно воздерживаются от вина, для них опасного. Если же жажда приступит, водой нужно утолять ее. Да и самой водой не следует чрезмерно наполняться, чтобы пища, не разжижаясь, удобнее варилась в нашем желудке и в большем количестве переходила в нашу плоть». Каждый должен, по совету Климента, смешивать вино с водой, а не пить его как воду. Сильными красками изображает он порок пьянства, который, впрочем, по его замечанию, встречался очень редко в то время между христианами. Он осуждает также пристрастие к винам иностранным и употребление различных вин во время одного и того же обеда. «Нужно, по наставлению Климента, весьма заботиться и о соблюдении приличия во время питья, т. е. нужно пить с лицом спокойным и неискривленным, не нужно хвататься за чашку с чрезмерной жадностью, не нужно неприлично водить глазами перед тем, как пить, не нужно предлагаемое для питья поглощать непристойно с невоздержанностью, чтобы не замочить бороды, не залить одежды, что случается, когда питье залпом вливается». «Не должно держать стакан таким образом, чтобы он покрывал почти все лицо». У женщин Климент порицает обычай пить из очень узких бокалов. Они делали это из некоторого рода кокетства: им казалось некрасивым широко раскрывать рот. Ему не нравилось, как они при этом загибают голову, нецеломудренно обнажают шею, как будто стараются обнажить для сотрапезников то, что могут. Тот же Климент дает многие советы о том, как прилично христианину держать себя во время пиршества. Он считает непристойным христианскому дому позволять шумную музыку, танцы и пр. «Зрелищем гнусным, театром распутства, по его представлению, является пиршество, когда на нем нескромно обращаются собравшиеся, при игре на флейтах, кимвалах, тимпанах и других музыкальных инструментах, при плясках и других подобных упражнениях. Можно допускать скромные и целомудренные мелодии, но всячески избегать изнеживающей музыки, нечестивым искусством звуков расслабляющей наш ум и нарушающей мир и тишину чувства. Кто умеет петь или играть на лире, тот этим не заслуживает себе упрека. Это делал и праведный Давид, благодаря Бога. Но если мы хотим достойно пользоваться приобретенным нами искусством пения или игры на музыкальном инструменте, не любовные песни должны быть нашим упражнением, а хвала Богу, Создателю вселенной, и благодарение Ему за те благодеяния, какими Он ущедряет нас». Климент хочет, чтобы шутки, столь обычные на пиршествах языческих, совершенно изгнаны были из собраний христиан. Веселость, по нему, должна сдерживаться в границах и должно далеко оставаться все, носящее печать нескромности. Неприличного не должно ни говорить, ни слушать, а о пороках не должно быть и помину. Не следует, по Клименту, на пиршественных собраниях насмехаться над другими, от чего рождается оскорбление, а отсюда споры, вражда и разные неприятности. Для любви и по любви сходятся на пиршества: зачем же здесь, вопреки цели пиршеств, вызывать насмешками вражду?»
Тертуллиан на гравюре Нового времени
Климент требует большой осторожности по отношению к молодым людям. «Молодые люди, по рассуждению его, не должны вовсе участвовать в пиршествах, потому что они еще не тверды и многое, что здесь приходится им видеть и слышать, может приносить им вред, возжигать страсти» и пр. А о замужних женщинах и девушках он говорит: «Замужние женщины, когда они являются сюда, должны быть внутренне прикрыты стыдливостью, как внешне одеждами, а незамужние и вовсе не должны являться на пиршества мужчин». Участие в пиршествах язычников христианам не было позволено. Этому уже препятствовало то, что в таком случае христианину неудобно было совершать обычной молитвы и пения перед едой, во время нее и после нее. Притом же, христианам казалось греховным быть на пирах, носивших религиозно-языческий характер. Поэтому епископу Марциалу (около 250 г.) поставлено было в большее преступление «его участие в постыдных и скверных пиршествах язычников», за это он даже был низложен. Из Тертуллиана мы узнаем, что христиане сторонились общественных пиршеств, которые устраивались в честь императоров, в чем видели язычники род политического преступления. Тертуллиан по этому поводу замечал иронически: «Правду сказать, великое доказательство верноподданического чувства: зажигать огни и раскладывать постели (потому что у древних кушали лежа) по улицам, делать тут огромные пиршества, обращать город в питейный дом, распивать всюду вино, производя всякие наглости и бесчинства. Неужели радость народная должна обнаруживаться через общий позор?» С течением времени благопристойность начала ослабевать у христиан на пиршествах; именно во время брачных пиров по местам стали нарушать чистоту и скромность прежних нравов. Поэтому собор Лаодикийский (около 370 г.) повелевает: «Если христиане присутствуют на свадьбе, то они не должны ни скакать, ни плясать, но скромно вкушать за свадебным столом, а священники и клирики не должны смотреть ни на какие зрелища, а должны уходить, как скоро появятся комедианты». Должно быть в IV веке уже не строго смотрели на то, что на браки христиан приглашались языческие скоморохи и музыканты. Слушать их и смотреть на них стали считать не столь греховным, как если бы сам христианин позволил себе что-либо подобное. Эти непорядки вызвали следующие узаконения седьмого вселенского собора: миряне должны удаляться мимических представлений и сатанинских песней на браках.
К замечательнейшим и интереснейшим обнаружениям духа христианского в домашней жизни первенствующих христиан принадлежит влияние его на девственное и брачное состояния.
С полным правом говорит Иоанн Златоуст, что девство только в христианстве достойно оценено, и с таким же правом он восклицает: «Прежде чем явилось христианство, где тогда было девство?» Евангельскому совету о девстве (Мф. 19, 12) следовали многие из первых верующих. Иустин (около 138 г.) пишет: «Между христианами есть много мужчин и женщин из всех сословий, которые с детства пребывали в девстве и достигли уже 60 или 70 лет». Немного позднее апологет Афинагор говорит: «У нас можно найти многих как мужчин, так и женщин, которые остаются в безбрачии, в надежде таким образом теснее соединиться с Богом». И Минуций Феликс утверждает: «Мы целомудренны в наших речах, непорочны в нашем теле. Очень многие между нами постоянно девствуют, имея целомудренное тело, хотя они и не хвалятся этим». Все последующие отцы церкви настаивают на мысли о предпочтении девства перед супружеством. Когда на Западе Иовиниан, Гельвидий и Вигилянций стали распространять противоположный взгляд, то бл. Августин и бл. Иероним провозгласили это последнее учение ересью и сильно боролись против него. При этом никогда не надобно забывать, что понятие о девстве не ограничивалось представлением только о телесной непорочности. Истинным девственником считался тот, кто при непорочности телесной отличался смирением и внутренней чистотой. Так учили мужи апостольские: Климент римский и Игнатий Богоносец. Собор Гангрский около середины IV века говорит: «Если кто из тех, кто ради Господа остается безбрачным, осмеливается гордиться над женатыми – анафема». Подобным образом писал и Кирилл Иерусалимский. Как сильно церковь настаивала на внутренней чистоте, понимая под ней отрешение от нечистых желаний, взглядов, слов и пр., это можно видеть из слов Афинагора: девство ведет к Богу, а нечистые помыслы и похоти снова удаляют от Бога». Пополняя ту же мысль, Минуций Феликс говорит: «Мы целомудренны не только во взоре, но и в сердце». Относительно этой внутренней чистоты верующие были убеждены, что она не может быть потеряна даже в том случае, если грубое насилие осквернит чистоту телесную, как это случалось с христианками во время гонений. Проспер Аквитанский (V в.) так рассуждает об этом: «Если сохраняется святость души, то святость тела остается нерастленной, хотя бы тело и потерпело растление; напротив, как скоро не соблюдена чистота души, исчезает и святость тела, хоты бы тело и не было осквернено». В мученических Актах рассказывается, что когда консул Пасхазий в царствование Диоклетиана святую деву Лукию из Сиракуз в Сицилии приказал отдать в публичный дом, она отвечала: «Тело никогда не может вступить в преступную связь, когда нет на то согласия души. Если совершать со мной насилие, непорочность моя удвоится и я получу венец». Впрочем, если приходилось выбирать что-либо одно из двух: смерть или бесчестие, христианские девы и жены с радостью и решительностью выбирали смерть. Они скорее соглашались потерять жизнь, чем лишиться девства, охотнее шли ко львам, чем к содержателям публичных домов (ad leonem, quam ad lenones). Об этом свидетельствует христианский поэт Пруденций Климент (IV в.). В особенности часто случалось в царствование Максимина, преемника Диоклетианова, что христианские жены и девы подвергались казни или пыткам за то, что они не хотели служить гнусным страстям этого императора, его министров и генералов. Евсевий насчитывает не менее 600 христианок, которые приобрели за свое мужество в этом случае великую славу. Во главе этих героинь он ставит знаменитую и высокообразованную александриянку, которая многократно отвергала неистовые искательства языческого императора Максенция и за это наконец лишена была своего богатого имущества. Христианки в период гонений решались даже на самоубийство, лишь бы не потерять свою честь. Позднейшие отцы церкви не одобряли подобные поступки, но в более древнее время многие считали самоубийство, совершенное при таких тесных обстоятельствах, не только позволительным, но и считали его подвигом, заслуживающим всяких похвал. У Евсевия встречаем такой рассказ: достойна удивления одна женщина-христианка в Риме, благороднейшая и скромнейшая из всех, которым пытался нанести бесчестие Максенций. Едва только узнала она, что люди, в таких делах прислуживающие извергу, окружили дом ее, и что ее муж, бывший римским префектом, из страха содействует ее похищению, тотчас, выпросив себе минуту времени, будто для того, чтобы прилично одеться, входит во внутреннюю свою комнату и оставшись одна, пронзает себя мечом и немедленно умирает.
О других подобных случаях рассказывает церковный историк Никифор Каллист; именно он говорит о двух знаменитых антиохийских девах, которые по совету своей матери бросились в воду, чтобы избегнуть позора. Он прибавляет, что этот поступок встретил такое одобрение, что вслед за ними с той же целью побросались в море и многие другие антиохийские девы. Тот же Никифор передает сказание об одном случае, в высшей степени замечательном по своей необычайности. Дело было с христианской девой Евфразией из Никомидии. Она спрашивала никомидийского епископа Анфима (во времена Диоклетиана), что она должна сделать, если ей случится выбрать или смерть или идолопоклонение. Он посоветовал ей в подобном случае выбрать смерть. И она привела в исполнение это решение своего пастыря, но привела так, как едва ли можно было ожидать. По определению гонителей она отдана была одному юноше на растление. Оставшись с ним в уединенной комнате, Евфразия объявляет ему, что она владеет одним волшебным средством, которое делает человека неуязвимым и что она сообщит ему этот секрет, если он не коснется ее непорочности. Затем она сделала смесь из воска и масла, обмазала ей себе шею и пригласила юношу изо всех сил ударить ее мечом по шее, уверяя, что он увидит, что не принесет ей никакого вреда. Опыт сделан, и она лишилась жизни, как и желала того. Так как в то время очень хвалили подобную хитрость, то нечего удивляться тому, что заслуживал одобрения и всякого рода обман, если только он имел целью охранение своей девственности. Так, тот же Никифор рассказывает об одной христианской деве, что она в видах сохранения своего целомудрия объявила себя больной секретной болезнью.
От истинной девственности в древней церкви требовали, чтобы она выражалась во всем поведении девственников. В этом отношении Тертуллиан говорит следующее: «Для целомудрия недостаточно того, что оно существует, нужно также, чтобы оно проявлялось. Оно должно быть так совершенно, чтобы оно из души переходило на одежду, простиралось от внутренностей сердечных до внешних покровов». Поэтому было строго запрещено девственникам носить какую-нибудь неприличную одежду, допускать себе такого же рода украшения и удовольствия. Киприан писал: «Девы ни для кого не должны украшаться, не должны стараться нравиться никому, кроме их Господа, от которого они получают награду за девство. Дева не должна украшаться так, как будто она отыскивает себе мужа. Дева, привлекающая к себе взоры юношей и возбуждающая в них страсти своими нарядами, не может быть целомудренной и скромной в душе!» «Девы, украшающие себя золотом, перлами и драгоценными камнями, потеряли красоту сердца».
Христианская древность высоко ставила девственное состояние, но та же древность высоко ценила и брачное состояние. Только мечтательные и еретические секты считали непозволительной жизнь брачную. Но отцы и соборы всех веков единодушно возвышали свой голос против подобной крайности. Собор Гангрский (прав. 9) определяет: «Если кто живет неженатым и остается в воздержании не ради красоты и святости девства, а из презрения к браку, да будет анафема». То же говорит 51 Апостольское правило: «Если епископ, пресвитер и диакон удаляется от брака, мяса и вина не ради подвига воздержания, но по причине гнушения, забыв, что Бог все создал добро зело и что Бог сотворил мужа и жену, или да исправится, или да будет извержен из священного чина и отвержен от церкви. Тоже и с мирянином». Учитель церкви Климент даже положительно отдает предпочтение брачному состоянию перед безбрачным. «Совершенный христианин, думает он, если вступает в брак по воле божественного Слова, имеет своими образцами апостолов (которые, по нему, имели жен). Таковой человек одерживает верх над прочими мужами. Женатый человек и хозяин дома живет среди всяческих искушений, с которыми он встречается вследствие своих забот о жене и детях, о здоровье и имуществе, остается при всем этом твердым, не отпадая от любви божественной. Но кто не имеет хозяйства, тот не имеет и многих искушений, так как он заботится только о самом себе, то и стоит ниже того, кто хотя менее его заботится о собственном своем спасении, но полезнее в жизни».
Дух христианский прежде всего оказывает могущественное влияние на условия заключения браков. Первый след церковного благословения при заключении браков находим в послании Игнатия Антиохийского к Поликарпу. «Те, которые женятся или выходят замуж, должны вступать в союз с согласия епископа, чтобы брак был о Господе, а не по похоти». Остается не совсем ясным, что нужно разуметь под выражением «с согласия епископа», но во всяком случае видно, что церковь с древних времен давала согласие, одобрение, вообще принимала участие при заключении браков. Брак уже перестал, как это было в язычестве, быть гражданским делом, он стал вместе с тем делом церковным. Яснее Игнатия говорит Климент Александрийский. Осуждая обыкновение женщин носить фальшивые волосы (шиньоны), учитель церкви взывает: «Да кому же священник будет преподавать свое благословение? В таком случае (при возложении рук) он будет преподавать его не этой женщине, а волосам посторонней другой женщины». Также и Тертуллиан пишет: «Как изобразить счастье брака, советуемого церковью, освящаемого ее молитвами, возвещаемого от ангелов на небесах, благословляемого Богом-Отцом?» При другом случае тот же писатель говорит: «Тайные брачные союзы, т. е. о которых не объявляется перед церковью, влекут за собой большую опасность, потому что они могут быть сравниваемы с блудом и прелюбодеянием». Позднейшие свидетельства о церковном благословении браков бесчисленны.
Много поучительного представляют предписания древней церкви о цели брака, о свойствах супружеской жизни, о взаимном отношении супругов и прочее. Так как брак есть образ союза Христа с церковью и есть таинство, то древние писатели постоянно требуют особенной чистоты и святости от брачного состояния – качества, которые неизвестны были в языческом мире. Иустин говорит: «Христиане вступают в брак не ради плотской похоти, но для того, чтобы рождать детей». Афинагор пишет: «Жену каждый из нас, которую он взял по установленным у нас законам, имеет только для деторождения. Как земледелец, бросив в землю семена, ожидает жатвы и больше уже не сеет, так и у нас мерой пожелания служит деторождение» (то есть, если плодоношение женой уже началось или если возраст не позволяет надеяться иметь детей). Родственное с этим встречаем замечание у Климента Александрийского: «Ближайшая цель брака есть рождение детей, а высшая – доброе воспитание их». Очень хорошо тот же Климент говорит при другом случае: «Добрые браки основываются не на золоте и красоте, но на добродетели». То же Тертуллиан: «Христианин женится не ради плотской похоти и не ради прибытка». Климент дает многие правила о том, как должны поступать христианские супруги при физических сношениях между собой. Он запрещает плотское совокупление во время месячных очищений или в случае, если жена зачала уже во чреве. Продолжение физических сношений в последнем случае он почитает противоестественным и греховным. Другие правила касательно того же предмета заключаются в следующем: «Человеку должно воздерживаться от сладострастия и повелевать чреву и тому, что ниже чрева. Не касайся никакой другой жены, кроме своей. Да и здесь должны быть мера и граница. Излишнее удовлетворение плоти расслабляет нервы, омрачает чувства и уменьшает силы. Бог хочет, чтобы род человеческий продолжался, но Он не говорит: будьте похотливы. Время для соития наблюдают животные, не имеющие разума. Человеку ли, отличенному разумом, стоять в этом отношении позади их? По руководству разума, время нужно наблюдать тем, кому позволено жить с женами: никто не должен сходиться с женой, по обычаю петухов, во всякое время, например, возвращаясь из церкви или утром с торжища, когда время молитвы, чтения и других дел. Нечасто должно быть брачное сношение: чем оно реже, тем желательнее и приятнее. Далее, и ночью, во тьме, не нужно вести себя неумеренно и вольно. Бесстыдные слова, гнусные фигуры, любодейные поцелуи и имена других вольностей пусть не упоминаются между нами». Скромность, которая характеризовала древний христианский союз, слышится в самых наименованиях, какими звали себя взаимно супруги. Жены весьма часто назывались «сестрами» своих мужей, и в самом деле некоторые супруги жили друг с другом как брат с сестрой, на некоторое время или навсегда отказывая себе в брачных удовольствиях. Что такое воздержание может иметь место только при обоюдном согласии супругов, на этом настаивает в особенности Августин на основании слов апостола Павла (1 Кор. 7, 2. 4). Некоторые при самом вступлении в брак давали себе обет постоянного целомудрия: другие, живя более или менее долгое время в брачном состоянии, потом переходили к жизни целомудренной. Примеры того и другого рода были известны еще во времена Тертуллиана: воздержание этого рода представлялось явлением столь выходящим из обыкновенного порядка вещей, что считалось героическим подвигом. Кроме этого произвольного воздержания в браке существовали еще определенные времена воздержания, продолжавшиеся более или менее короткий срок. Отцы и соборы требовали воздержания от людей женатых во все воскресные и праздничные дни, во дни причащения, покаяния и поста; при этом ссылались на кн. Исход гл. 19, ст. 15, где приказано было израильтянам перед принятием закона в продолжение трех дней не сообщаться с женами. Что в день совершения брака новобрачным не позволялось брачное сношение, это видно из одного правила собора Карфагенского, где говорится: «Жених и невеста, по получении благословения, должны проводить следующую ночь в девстве из благоговения к полученному благословению». Об установленных временах воздержания говорит Кирилл Иерусалимский, хотя и не перечисляет их. О воздержании в день причащения говорит блаж. Иероним. А собор Лаодикийский запретил браки во дни четыредесятницы.
Св. Кирилл Иерусалимский
Отцы и учителя церкви многократно внушают супругам скромность в их взаимных отношениях так, чтобы их речи и взаимное обращение не давали случая к соблазну ни детям их, ни прислуге. Тертуллиан внушает: «Являйте собой красоту пророков и апостолов. Простота и целомудрие да будет единственным вашим убранством. Привяжите слово Божие к ушам вашим, говорит он женам, а иго Христово к шее своей. Покоряйтесь мужьям, сего довольно для вашего украшения. Оденьтесь в шелк справедливости, в виссон святости, в пурпур целомудрия. Исполняйтесь мудростью, святостью и чистотой. И тогда сам Бог будет вашим верным и вечным подателем любви». Говоря о женах, Климент называет предметы, которыми они стали бы украшать себя, перьями, на которых они улетают от супружеской верности. Но не все христианки соглашались с этими строгими предписаниями, некоторые из них старались выставить разные возражения в защиту своих нарядов. Они говорили, что они должны украшаться ради своих мужей, чтобы поддерживать их благосклонность, что Бог сами блага земные даровал на пользу им, что они занимают высокое положение в свете и по необходимости должны сохранять свое достоинство. Тертуллиан разбирает и доказывает неосновательность каждого из этих возражений. Древние христианские писатели описывают брак христианских супругов в самых привлекательных чертах, как полное, внутреннее единение двух лиц, составляющих из себя как бы одну жизнь. Приводим следующие слова Тертуллиана: «Как приятны должны быть узы, соединяющие два сердца в единой надежде, в единой вере, в едином законе! Они – как дети одного отца. Нет между ними никакого раздора или разделения ни в душе, ни в теле. Они два в единой плоти: где плоть едина, там и душа едина. Они вместе молятся, вместе припадают на колени, вместе постятся, взаимно ободряют и руководят друг другом. Они равны в церкви и в общении с Богом, равно делят бедность и богатство, ничего один от другого скрытного не имеет, не в тягость друг другу, каждый из них может посещать больных и помогать нищим. Они вместе поют псалмы и гимны, стараясь друг друга превзойти в хвалениях Бога своего. Иисус Христос радуется, видя такое домоводство их, посылает мир свой на их дом и обитает в нем вместе с ними, а где Он находится, туда не может войти дух злобы». Такое взаимообщение супругов проявлялось, между прочим, в обоюдных попечениях о спасении души. Пример заботливости супруга о спасении своей жены показывает Тертуллиан, написавший сочинение «К жене», в котором он дает ей наставления, как устроить свою внутреннюю храмину не только при его жизни, но и по смерти. Еще во втором веке было широко распространено предание, что апостол Петр возбуждал в своей жене ревность к терпеливому перенесению мученической смерти, говоря ей: «Жена, помни Господа». В свою очередь, весьма часто случалось, что жены-христианки обращали своих мужей к вере в Бога, знакомили их с христианством и приобретали их для веры и добродетельной жизни. За это именно восхваляет Григорий Богослов мать свою, Нонну. Если Златоуст говорит: «Нет никого сильнее благочестивой жены, увещевающей и наставляющей своего мужа», то это замечание подтверждается бесчисленными примерами из всех веков. В понятие святости христианского брака входило прекращать супружеские отношения с супругом порочным. В книге «Пастырь» Ерма даются такие наставления по этому поводу: «Если кто-нибудь будет иметь женой христианку и найдет ее впавшей в прелюбодеяние, то муж грешит, если живет с ней. Если муж узнает о грехе жены и она не покается, но будет оставаться в своем прелюбодеянии, то муж сделается участником в ее прелюбодействе. В случае если она упорно остается в своем пороке, пусть муж оставит ее, а сам остается один. Если же, отпустив свою жену, возьмет другую, то и сам становится прелюбодеем. Если же отпущенная жена покается и пожелает возвратиться к мужу своему, то он должен принять ее; если же не примет ее муж, он грешит грехом великим; должно принять грешницу, которая раскаивается, но не много раз». Что здесь сказано о муже, тоже по книге «Пастырь», имеет свою силу и в отношении к жене. Того же требует и Василий Великий. Впоследствии случилось, что только одни мужья хлопотали о разводе со своими женами, под предлогом прелюбодеяния их, и возникло воззрение, что жены не имеют права требовать такого же развода в случае прелюбодеяния своих мужей. Представители церкви старались выяснить всю неосновательность подобного одностороннего взгляда.