Заоблачный Царьград

© Ераносян В. М., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2017

Моей любимой «царевне» Елене, трем моим «княжичам»-сыновьям и моей мудрой матушке, дай Бог ей здоровья, посвящается роман вашего мужа, отца и сына Владимира

Падение начинается с осады…

В IX веке, в эпоху раннего Средневековья, разрозненные племена славян раздирали междоусобицы. Этим воспользовались хорошо обученные военному и морскому делу скандинавские ярлы, именуемые в славянских землях варягами. Сломив сопротивление самых воинственных племен, варяги ограбили и обложили данью городища балтов, чуди, кривичей, ильменских словен, покорили мерю и муромов. Затем они продвинулись на своих ладьях по Днепру с севера на юг к землям древлян, тиверцев и дреговичей, где столкнулись с могущественными и коварными врагами – Хазарским каганатом, Болгарским царством и Византией.

Чтобы не пасть под ударом грозных армий и их кочевых наемников-печенегов, возникла необходимость создать новое государство и объединить под знаменем конунга Рюрика всех, кого еще недавно варяги считали противниками. Создание общего войска варягов и славян стало вопросом выживания… Империи были сильнее, их крепости считались неприступными. Но путь «из варяг в греки» был проложен. На севере зародилась новая сила, способная сокрушить доселе непобедимые цитадели. Все стали называть ее Русью…

Глава 1. Князь и княжич

Олег – полновластный владетель Киев-града, новой столицы молодой Руси, – смотрел на своего воспитанника глазами не регента, но доброго опекуна. За долгие годы правитель русов и сам-то считал, что заменил Ингвару, сыну почившего в Новом Граде конунга[1] Рюрика, настоящего отца.

– Князь, а почему у отца не было больше сыновей? – вопрошал отрок.

– Были, но предусмотрительный бог Один[2] забрал их до срока… – отвечал, погладив длинный ус, князь, вспоминая все жертвы, которые он и его сестра Умила принесли своей совести, чтобы в окрестностях Старой Ладоги не осталось ни одного бастарда ушедшего в лучший мир конунга.

Юноша закрыл глаза, чтобы что-то представить, но дядя перебил его мысли, продолжив:

– Не кручинься. У тебя остались сестры. Твоя мать, бедная Умила из Упсалы, боролась за тебя, потому что знала, на что способны завистливые ярлы и до чего человека может довести жажда власти.

– А где сейчас моя мать? Я скучаю по ней.

– Она пребывает там, где положено быть любимице конунга, с твоим достойным отцом. Их огненная ладья ушла за горизонт. Такова была воля моей сестры, и я не смог перечить. Она была вельвой-провидицей, подобной Фригг, и верила, что после земной жизни окажется с твоим отцом прямиком в Вальгалле и там так же, как Фригг у Одина, будет возлюбленной конунга. Разве мог я воспротивиться тому, что было ее единственным утешением после смерти твоего отца?..

Глаза Ингвара увлажнились. И Олег, заметив это, в глубине души даже обрадовался. Не часто можно было увидеть варяжские слезы даже на челе отрока, тем более сына конунга… И только Олег видел мальчика насквозь и знал путь к его сердцу.

Этот зеленоглазый мальчонка с вьющимся клоком светло-русых волос и выбритыми под ноль висками и затылком сызмальства относился почтительно к своему дяде-опекуну. При этом Игорь, так называли его славянские подданные, был слишком юн, чтобы научиться лести и хитрости, и не искушен, дабы проявить известное в среде варяжских ратников вероломство.

С самого начала отрок был покладист и не задирался, не кичился происхождением и всячески выказывал уважение старшим. Этим Игорь заслужил одобрение и любовь признанного дружиной и воеводами за доблесть и разум нового конунга Хельга, прозванного ильменскими словенами, кривичами и чудью князем Олегом – вещим, аки боги.

Единственный недостаток княжича обнаружился в излишней горячности, выливающейся в поспешное принятие решений. Игоря можно было раззадорить, в умелых руках он мог стать орудием чужой мести и реализации чужих планов.

Олег надеялся, что эти понятные пороки, свойственные молодым, легко сотрут годы и в нужное время его воспитанник будет достоин славы и мудрости своего отца, приведшего их в земли необузданных славян и смирившего эти многочисленные племена дикарей силой варяжского меча.

К новому имени Олег привык. К мальчонке тоже. Но более привычки Олегу было как воздух необходимо знамя. И этим знаменем на его ладьях могли быть лишь красные паруса с летящим вниз за добычей соколом, гербовым знаком отца Игоря, конунга Рюрика. Иначе управлять воеводами, которые в узком кругу так и норовили величать себя ярлами, не представлялось никакой возможности.

Именно они, вечно недовольные и жадные до добычи да новых земель, были главной опасностью власти князя. Они, окаянные… Не каган Хазарии Аарон, не император Ромеи – великой и сказочно богатой христианской Византии – Лев по прозвищу Философ, а те, кто ближе всех, кто знает слабые места, кто может воспользоваться своим знанием и предъявить права на трон русов.

Олег всегда чуял беду, именно поэтому он расправился с Аскольдом и Диром, такими же, как он, воеводами при Рюрике, отличавшимися от него только одним – полным отсутствием уважения к династии. Пусть даже эта династия гонима с родных земель на берегах Варяжского моря и решила обосноваться в новом неизведанном мире, чтобы когда-нибудь достаточно окрепнуть и благодаря Одину или новому славянскому богу Перуну вернуться домой. А там взять то, что ей принадлежит по праву.

Так размышлял князь, думая и о том, что в излишней оседлости его рати, в новых привычках и новых богах также таится немалая опасность. Русы обрастают семействами, уделами и теряют былой дух, который наводил ужас на соседей и смог сломить и горделивых древлян, и коварных хазар. Этой опасности можно было противостоять только одним способом – нужно было сделать преимуществом то, что варяги считали слабостью. Необходимо было поделиться своей славой. Своим именем «русы»! Объединить несоединимое не под страхом, а добровольно. Увлечь чуждых походам и набегам землепашцев, звероловов и скотоводов своей целью, заразить своей удалью, создать доселе невиданную рать из разных народов и покорить весь мир…

– Хочешь сесть на этот трон? – поманил князь шестнадцатилетнего отрока.

– Этот трон принадлежит тебе, дядя, – потупил взор испуганный Игорь.

– Никогда не говори такие глупости, твоя мать из рода влиятельного ярла, как и я, но твой отец – конунг, изгнанный хитростью вероломным Хориком, сам милосердный Рюрик, призванный словенами на правление только потому, что не накладывал нестерпимого ярма на покоренных, уважал их мнение не в пример некоторым из наших кровожадных воевод и дружинников. Рюрик всегда довольствовался малым и не гневил богов неблагодарностью. Он был лучше всех нас. И все любили его. Его чтили воины, от него млели женщины, его боготворили даже рабы. А ты его потомок. Сядь.

Князь уступил место княжичу. Игорь со смущением подчинился и уселся на огромный дубовый трон с резными подлокотниками в виде оскалившихся медвежьих морд.

Олег встал сзади и прошептал в ухо юному соправителю свое наставление:

– Гнев и жадность – вот что предстоит одолеть князю. Гнев там, где нет мудрости. Жадность там, где возникает зависть. Славянские князья молились разным богам, но только Один добровольно лишился глаза, чтобы испить из источника мудрости. Только Один постиг силу рун и перевоплощений. Все предают, когда им выгодно, но только Один знает цену предательства и только он один может понять, почему мы должны предать своего бога…

Влетевшая в тронный зал ворона словно подтвердила присутствие одноглазого бога, но Олег резко бросил в ворону щит, раздавив несмышленую птицу.

– Предать? – спросил Игорь.

– Именно предать! – повторил Олег. – Волхв Деница, который все время со мной, ты знаешь этого ведуна… Он все предвидит. И передает мне свое знание. Он открыл мне глаза, чтобы я закрыл последний глаз Одина. И ты не бойся этого… Так надо. Один оказался не таким сильным и не таким мудрым. Источник, откуда он черпал силы, иссяк. И он не смог одолеть волка, пусть даже самого свирепого… Эти боги! Их не стоит бояться, раз их можно менять…

Княжич вспомнил косматого рыжебородого старца с оспинами на лице и с морщинистыми, как у рептилии, руками, в длинной льняной рубахе и войлочной шляпе, который всегда следовал в обозе за дружиной… Даже когда князь отправлялся в полюдье за данью… В последний раз он видел старца, вырезающего руны, когда из Хазарии от кагана и бека приехали раввины.

Князь в тот день по научению волхва не принял дары Аарона, лишь обменяв мечи на хазарские палаши и сабли. Потом дружина смеялась: смерд-слуга, знавший язык иудеев, передал подслушанный разговор посланников кагана. «Их мечи заострены с двух сторон, а сабли кагана – только с одной. Их не победить, подкупим же их. За серебро они обратят свою мощь против наших врагов»…

На переговорах, зная мысли посольства, Олег потребовал у кагана отказаться от прежних данников-северян и вятичей и платить серебром за рабов, которых русы станут приводить в Казар-сарай, именуемый Итиль по названию реки-житницы. Иначе же, коли каган не пойдет на условия русов, князь грозился обратить свои мечи и стрелы против Хазарии, а не против ее врагов-мусульман, затаившихся за дербентской стеной и готовых напасть с юга. Именно туда, как услышали раввины, засобиралось все воинство русов, готовое грабить мусульман за стеной и делиться трофеями, если каган соизволит пропустить целую армию по своим владениям. У кагана не было выхода. Разве что согласиться. Или принять бой…

Князь водрузил на голову шлем с бармицей и накинул плащ, призвав Игоря поторопиться. Княжич, выйдя за врата крепостных стен, понял, что предстоит что-то очень важное и заранее приготовленное.

У башни их ждали оседланные кони и малая дружина. Путь был недолог. Сперва верхом, потом на ладье. До высокого кургана на острове у излучины Днепра, где в святилище стояли славянские истуканы.

Местная знать из древлян, полян и кривичей под шаманские бубны и струнные гусли ведунов принимала клятву варяжской дружины. Так повелел Вещий Олег, пообещавший вершить справедливость от имени нового бога Перуна-громовержца, покровителя витязей и судьбы.

Присягу скрепили жертвоприношением, казнив полоненных рабов из тиверцев и уличей, составивших рать против власти князя, и пронзив мечом знатного вятича, что водился с хазарами и служил сборщиком дани кагану. Их кровью окропили каменный алтарь ненасытного деревянного идола, которого поставил князь выше Одина и приказал именно этим истуканом клясться впредь своим ратникам.

И те подчинились, ведь князя никто не смел ослушаться не только из страха перед острием его меча, но и по весомости его аргументов.

Еще с весны, как началось полюдье и выяснилось, что далеко не все данники довольны пришлыми варягами, князь осознал, что вечно полагаться на силу все еще бодрого к походам, но уже изнеженного воинства он не может. Ради безопасности нового своего государства он принял чуждую веру, перенял язык и дал многочисленным племенам славное имя русов, объединив их и умножив свои силы десятикратно. И только так, никак иначе, он способен был сохранить свою власть и распространить свое влияние на дерзких кочевников и самого Аарона.

Юный княжич Игорь смотрел на шесть костров вокруг каменного алтаря, в один из которых князь бросил гореть раздавленного ворона. Отрок прощался со старыми сказками и заблуждениями о боге-жреце и воине в синем плаще. Он видел потирающего руки рыжебородого волхва и плачущего схимника-черноризца из Византии, который рыдал над обуглившейся в костре Библией, каясь в своей неудачной попытке обратить проклятых язычников в истинную веру и предвещая недоброе.

Христианина не трогали, считая за юродивого. Олег хоть и верил в магию молчаливых слов, читанных греком с седой бородой, но не соблазнялся его проповедью, считая распятого Бога слабым в сравнении с громовержцем славян. Ведь этот Бог по имени Иисус принял смерть от римлян по наговору черни безропотно, как агнец. И это непонятное воину поведение Бога не уживалось с представлениями варягов о силе и мудрости всемогущих небесных покровителей и жрецов-волшебников.

Славяне легко обучались военному делу и неприхотливости в походах. Опытные дружинники учили их держать строй, делать стену из щитов, осадному делу и элементарной фортификации. Они перенимали тактику боя викингов, среди них попадались отчаянные воины. Не такие свирепые, как посвятившие себя войне берсерки, орудующие одновременно двумя мечами, словно жонглеры. Но ведь такие мастера, для которых смерть в бою была ценнее мирной жизни, почти перевелись и в его дружине.

Новые подданные научились рубить длинный лес, строгать и шлифовать доски, чтобы строить ладьи, а их жены теперь плели лен для парусов. Примитивные верфи разрастались на Днепре. Флот укрупнялся. Шла подготовка к большой войне.

В воздухе снова витал запах предстоящих сражений. Кровь закипала при мыслях о походе. И эта предвоенная эйфория теперь трогала и славян. И они теперь предвкушали сладость легкой наживы и бесшабашного удальства.

Олег притворился почитателем их Бога не зря, взамен он заразил их своей мечтой. И это была главная связующая сила сокрушительного воинства.

Консолидация славян с правящей верхушкой из неукротимых и энергичных русов обещала стать грозной силой. Олег проникся уверенностью. При наличии флота и новой преторианской гвардии из славян он достигнет наконец того, о чем еще в Старой Ладоге он сговорился с Рюриком и что под силу только истинному царю. Он исполнит заветную мечту варягов.

Мечта же у всех у них была одна. Она озаряла и призывала к действию. И теперь она стала общей мечтой простых воинов-варягов, ярлов и вставшей под знамена нового конунга славянской знати – бояр. Она пьянила, как мед. Она была далекой и от этого еще больше желанной.

Эту мечту даровал всем своим подданным Вещий Олег, славный победами. Теперь, после покорения чуди, северян, древлян, мери и муромов, дреговичей и радимичей, он возжелал осадить сам Царьград! И не просто потрепать окрестности христианской цитадели, не просто поживиться его несметными богатствами, а поставить великий город на колени, затребовать ежегодную дань и прибить щит с атакующим соколом к золотым вратам столицы мира как символ победы или покровительства над Византией…

Глава 2. Русы

– Вам это нравится?! – бесновался Свенельд, не по годам амбициозный военачальник, не собиравшийся расставаться с пророчествами рун и рогами на шлемах своих берсерков.

Он собрал верных людей в своих огромных палатах из соснового сруба, в дарованной регентом за храбрость вотчине, что простиралась на землях древлян за семью холмами от Киева, не в самых плодородных землях и не на самых лучших пастбищах, у дремучих лесов с непроходимыми и наполненными смрадом болотами.

– Нет! – кричали в один голос дружинники свирепого варяга. Они были с ним в боях, и им не нравилось, что князь-регент создает параллельное войско, передает варяжский опыт ведения войны славянским ремесленникам и земледельцам.

Мозолистые руки славян годились для плуга, не для меча. Князь Олег унижал варяжскую честь и тем, что отверг старых богов, заставляя их клясться громовержцем Перуном и скотим богом Волосом. Неужто пантеон идолов этих подлых людишек достоин одинакового уважения с Одином и Фригг, неужто их кикиморы страшнее валькирий!

– Если князю нужно больше воинов, почему он не призовет наших братьев с Варяжского моря?! Почему обратил свой благосклонный взор на наших рабов? Может, он вооружает их против нас?! Может, он боится нас?! Может, он усомнился в нашей верности княжичу Ингвару?! Или забыл, что это не их, а наша мечта – пройти из варяг в греки?! Что это наша жизнь – война!

– Война! – вторили хором берсерки, размахивая мечами и топорами.

– И только мы можем спать, накрываясь щитами, есть сырую пищу и пить кровь наших врагов из чаш, сделанных из их черепов!!! Мы русы! Они русские, наши рабы по праву!

– Да, Свенельд! – поднимали мечи в одобрении варяги. – Говори, что делать, Свенельд!

– Олег силен именем нашего конунга Рюрика, – поправив серьгу с жемчугом, болтающуюся на мочке, уже вкрадчиво молвил Свенельд. Ободренный поддержкой верных людей, он, наконец, решил изложить давно продуманный план. – Олег приготовил нам, своим соплеменникам, участь Аскольда и Дира. Вспомните, как он пришел к власти на наших копьях и какую же мы получили благодарность, убив достойных воинов и возведя на трон малолетнего отрока, не проявившего себя в силу лет ни в одной битве?

Перед глазами воинов пронеслись дела давно минувших дней. Тогда под видом купцов самые храбрые из них сели в ладьи, чтоб спуститься по Днепру к Киеву. Аскольда и Дира, знатных варяжских воевод, пригласили на борт, чтоб осыпать дарами. Олег усыпил бдительность их немногочисленной свиты и приказал ударить им в спину. Он сказал: «Вы никто! Вы просто воины! А он князь! Истинный конунг!» Он показал на Ингвара, кто должен был жить и править, и воины отбросили кафтаны торгашей и обнажили мечи, чтобы сразить самозванцев.

Они выполнили приказ, убив соплеменников в угоду новому правителю. Но Олег узурпировал власть именем Рюрика, провозгласив, что править всеми землями может только наследник конунга и он, его законный и единственный регент.

Кто же знал, что спустя несколько лет Олег возомнит себя императором, словно Александр Великий, променявший своих братьев-македонцев на мнимую поддержку новых вассалов – восточных деспотов. Неблагодарный Олег. С каждым годом в нем было все больше высокомерия. Он тешил свое самолюбие, утопая в неге и роскоши. В его окружении появлялось все больше славянских бояр, коих он одаривал уделами, зачастую лучшими, нежели сородичей с Варяжского моря. Он нанимал все больше телохранителей не из русов, а из белых хорватов-великанов и кривичей, пока еще не способных одолеть берсерков, но уже научившихся огрызаться.

– Ничего! Мы не получили ничего! – продолжал Свенельд. – А все, что у нас есть, мы добыли сами! Своей собственной инициативой! Сами!

– Сами! – подтвердила дружина.

– Если б мы с оглядкой смотрели на регента, мы бы прозябали в нищете в захваченных землях, наполненных молоком и медом! Мы пришли сюда, чтобы идти дальше! А не осесть у этих вонючих болот! Скоро, через год или два, наших воевод заменят бояре-льстецы, окружившие князя-регента и он променяет нас на них, как променял скандинавских богов, что водили нас к победам и склоняли многочисленные рати к нашим ногам, на богов славян! Не бывать этому!

– Не бывать! – в едином экстазе орали варяги, барабаня по щитам.

– Мы не допустим, чтобы регент прикрывался именем покойного конунга! И за нашей спиной собирал огромную армию! Эти мечи направлены против нас! Мы убьем Ингвара! Лишим Олега его защиты!

– Убьем Ингвара! – соглашались заведенные варяги, но даже в обезумевшей толпе некоторые отворачивали головы от столь очевидного вероломства, направленного против невинного княжича. Многие переглядывались, кто-то опускал взоры. Здесь пахло заговором.

– Но наш меч не коснется наследника конунга! Мы не посягнем на династию! – уловив настроение меньшинства, Свенельд смягчил риторику. – Мы просто не подставим свое плечо, когда предатели-славяне покусятся на жизнь отрока! Его смерть будет на регенте. Олег, только он, виноват в том, что доверился дикарям и поклонился чужим богам!

– Да! – ликовали дружинники Свенельда. Они хоть и были дикими и кровожадными убийцами, но никто из них не хотел убивать княжича лично…

И все-таки заговор состоялся. И это был хитроумный план, в котором с Игорем должны были расправиться давние враги варягов, уставшие от их поборов.

При благоприятном исходе покушения Свенельд, несмотря на сверхамбиции, не рассчитывал на трон в Киеве. Он желал одного: чтобы ему и его людям не докучали. А трон он добудет и в других землях! Без попечительства назойливого регента, который не сможет им управлять без герба Рюрика. Он всего лишь ярл, такой же и ничуть не выше!

Глава 3. Заговор

…Все вотчины в период полюдья с поздней осени до самой весны должны были возмещать Олегу, регенту княжича Игоря, расходы на строительство флота, содержание дружины и киевского городища. Это ложилось тяжким бременем не только на ближние от Киева земли. Даже Новгород Великий платил триста гривен в год, что равнялось ста пятидесяти фунтам серебра.

Древляне, народ вольный и своенравный, роптали пуще всех. Нарастало недовольство. Ненависть витала в воздухе в их столице Коростене, обнесенном бревенчатым частоколом над неприступными рвами, грозя неповиновением и бунтом…

Неподалеку от Киева в тайном месте у опушки леса, окаймленном непроходимыми болотами, выставив посты и дозоры, встретились Свенельд, молодой воевода самой крупной после княжеской дружины, и правитель древлян, средний годами жестокий язычник по имени Мал.

Больше года назад Свенельд, заручившись грамотой с соколом на воске и вензелем Рюрика, обложил Мала и его племя непомерной по тем временам данью. И хотя сделал он это от имени Олега, до великого князя доходили лишь шкуры черных куниц искусных лесных звероловов, небогатых, по словам сборщика дани Свенельда, на ценности.

Остальная же мзда с древлянских дворов, не учтенная дружиной Олега и киевскими боярами, оседала в закромах хитрого воеводы. У древлян было чем поживиться. До прихода русичей именно они терзали соседей набегами, промышляли грабежами и воровали невест у миролюбивых полян. Серебро они закапывали в землю. И Свенельд, прознав сие, нащупал золотую жилу.

Удельные владыки – городские старейшины, науськиваемые жрецами, и знать, потерявшая вес и статус, искали способ избавиться от пришлых русов или хотя бы ослабить их гнет. Хотели вернуться к старым порядкам, когда можно было безнаказанно совершать набеги из дремучих лесов на беспечных полян. И не бояться княжеского суда, скорого на расправу.

Для этого древляне искали союза как в далекой Хазарии через агентов кагана, выведывающих слабину в русском княжестве, так и в окружении ненасытных варягов, надеясь на внутренние распри, подобные той, что случилась три зимы назад, когда спустившиеся по Днепру с Любича ладьи привезли в Киев смерть, сменив власть одних осевших в славянских землях варягов на других, в пользу малолетнего сына Рюрика при регентстве могущественного Олега.

И конечно же, древляне, уличи, вятичи, северяне, белые хорваты, все племена, что были притеснены, вооружались. В гончарных оборудовались кузницы, под волчьими шкурами охотничьей добычи прятались в зерновых амбарах и лесных острогах латы и кольчуги.

– Мал, я ведь знаю, что ты меня ненавидишь. И что ты готовишь восстание! Неужто осмелишься мне угрожать? – с презрением прошептал Свенельд на ухо своему знатному гостю.

– Если бы я хотел ссоры, то первым бы делом пошел бить челом князю Олегу, поведал бы ему о размерах взятой в Полюдье с древлян дани, чем вызвал бы гнев регента на твою голову… – негромко, но глядя прямо в глаза варягу, прошипел Мал. И добавил, выдержав паузу: – Да, я тебя ненавижу, а ты нас презираешь. Что может быть хуже презрения, когда тебя пользуют, словно раба, не замечая чувств и боли… Когда от тебя ждут безропотного подчинения и не воспринимают за равного по силе. Когда тебя не боятся…

– А чего вас бояться? – подначивал воевода. – Это Олег вас боится, раз признал ваших деревянных идолов, которых стоило пустить на дрова для погребения мертвых.

– Он, как и ты, не боится нас, – задумчиво изрек Мал, – просто он хитрее тебя, и он строит империю, подобно хазарам и ромеям. Ему претит нажива без смысла, теперь он хочет величия и единовластия. Поклонения себе, словно богам. Он не чтит наших идолов, а не отверг их только потому, что решил говорить с нашим вольным народом устами жрецов. А чего хочешь ты?

– Я готов избавить тебя от дани за одну услугу. Для этого ты здесь и мы говорим на равных. Ты ведь этого хотел? – усмехнулся Свенельд.

– Я слушаю тебя… – удивился Мал. Из сделки с врагом всегда можно извлечь пользу, если дело касается другого врага…

Правитель Коростеня, жестокий Мал, не умел улыбаться. Так говорили в народе. Его боялись. А после того как Мал вошел в капище и заколол жрецов Перуна только за то, что они возблагодарили богов за вразумление чужеземцев, принявших веру их предков, Мал возложил на себя и духовную власть.

Весенние игрища, когда женихи умыкают невест, теперь начались по его велению. Девушки плели венки, напевая песни о русалках, и бросали их в приток Днепра, прося водяного доставить их к суженым и приговаривая: