Лысый одуванчик

Олеся мотнула головой, как всегда делала в моменты своей неуверенности, и покрепче закуталась в клетчатый плед. Наконец, замок щелкнул, Игорь поднял крышку. На синем бархате лежал клинок.

– Леся, что это?

– Офицерский морской кортик, – поспешила пояснить подружка. – Там, на хвостике, японские иероглифы… т. е. он изготовлен, скорее всего, во Владивостоке. Смотри, какая слоновая кость, какая сталь. К сожалению, ножен не было. Поэтому я и положила в коробку. А кортик подлинный.

– Я вижу, что подлинный. Зачем, почему ты это мне даришь?

– Потому, что хочу тебе приятно сделать. Ты увлекся историей. Как раз этот период. Семнадцатый год.

– Это очень дорогая вещь.

Олеся рассмеялась.

– Только это тебя волнует? Не беспокойся, я его не украла, а заработала. Ну, правда. Занималась тут с одним ребенком. Целый год, между прочим. Он в МГИМО поступил. И семья меня отблагодарила. Я сначала хотела отказаться, но вдруг вспомнила, что ты достал книжку Набокова. И решила взять.

– Все началось с подарка. Мне на день рождение подарили кортик. Я в то время интересовался историей. Это было давно, даже не вспомню, сколько лет назад.

– Этот первый экземпляр еще жив?

– Странный вопрос. Это столп коллекции.

– Самый дорогой?

– Самый ценный, если вы это имели ввиду. Нет, не самый дорогой по деньгам. У меня есть экпона-ты и в десять раз дороже.

– А мы можем их посмотреть? – это спросила Вероника и тут же получила в ответ еще один колючий взгляд. Семен отметил, что вероятно был прав, начав раскручивать тему собирательства. И еще более утвердился в мысли «cherchez la femme».

– Отчего же нет? Можно и посмотреть. Хотя ваши парни там натоптали намедни. Пришлось снять ковры и приводить в порядок мебель.

«Хорошо уводит в сторону свое недовольство, – подумал Семен. – Аккуратистом прикидывается. Но не хочешь ты нас пускать в свое пространство по другой причине. А вот по какой? Ладно, разберемся».

И Семен поднялся с кресла-качалки.

– Пойдемте, посмотрим. Страсть как люблю шляться по музеям. Если честно, ничего часто не понимаю, но люблю сам процесс…

«Хитрая лиса, – шагая впереди гостей по лестнице на второй этаж, подумал Игорь. – Ну, я сейчас тебе пошляюсь по экспозиции… Можно подумать, что в твоем-то звании и не разбираешься в оружии… Проверим. Что же ты все-таки нащупал?»

Ступени грустно скрипели, напоминая о своем возрасте. Действительно, эту лестницу он перевез из девятнадцатого века усадьбы, купленной по случаю в одной из деревень под Гатчиной. Дом спасти не удалось, но кое-что из старых стройматериалов пригодилось. Игорь любовно касался дубовых перил до момента, когда пронзила мысль: еще не хватало, чтобы их заинтересовала история этого раритета.

«А ведь раскопают, если не отвлечь на демонстрацию клинков. Хочешь показывать, не хочешь, а это сейчас уже выход из положения. Иначе твоя жизнь станет прозрачной, как вода в стакане», – но вслух Игорь бодрым голосом начал свое повествование о кортиках.

– Моя коллекция практически вся состоит из оружия начала прошлого века. Есть польская часть, австро-венгерская, русская. У меня просьба: при желании взять в руки кортик надеть перчатки. Однако, думаю, вы сможете разглядеть каждый экземпляр и без тактильности.

Игорь подошел к кабинету и набрал код на ручке двери.

– Ух ты, я вчера не обратила внимание, как тут у вас все устроено, – Вероника приглядывалась к электронному замку на дубовых створках. – Это вы так укрепились из-за коллекции?

– Вы мне льстите. Это кодовая дверная ручка. Достаточно простенькая, чтобы говорить об охране собственности всерьез.

Игорь распахнул двери. Кабинет оказался небольшим, чувствовалось, что это комфортное помещение предназначено для уединения. Но Вероника, хоть и заценила дизайн, совсем не удивилась, что мебель была итальянской, да еще и в стиле кантри – «все-таки он тривиально мыслит».

– Уютно, – между тем сказала она. – Это супруга обстановку подбирала?

– Жена сюда не поднимается. Дизайнера нанимали, он и обставил второй этаж, стараясь исполнить мои пожелания.

– Это ваш вкус?

– Это простота и удобство. В сочетании с дороговизной, – Игорь попытался шутить, но не был поддержан.

Вероника уже внимательно рассматривала письменный стол, имевший вместительные ящики с медными ручками, затем перешла к книжному шкафу без дверок, но со множеством полок на разной высоте. Рядом стоял кожаный диван. В углу на небольшом комоде красовалась кофемашина. Витрины с оружием не было.

– А где же кортики? – следователь не удержалась от вопроса. Семен, остановившийся на пороге, приподнял брови – «не дурит ли он нас».

– Коллекция не живет в этом доме вся и постоянно, – Игорь не мог скрыть довольной ухмылки. – Она курсирует туда-сюда вместе со мной. Поэтому находится в так называемом передвижном хранилище. При этом у каждой подборки своя квартира.

Игорь подошел к комоду.

– Кофе не желаете?

– Делу время… – отлепился от косяка Семен. – Раскрывайте свои тайны.

– А я и не таюсь вовсе, – Игорь вынул из кармана ключницу и освободил один из маленьких ключей. – Так, номер первый подходит к верхнему ящику. Одно движение – и вы почти у цели.

Он выкатил вперед неглубокий ящик, из которого достал металлический кейс. Поставил на письменный стол.

– Это коллекция польских клинков. Вам известно, что первые кортики достались шляхтичам от Российской империи? – Семен сделал удивленное лицо. Игорю это показалось фальшивым. Поэтому продолжил назидательным тоном учителя. – В тысяча девятьсот четырнадцатом году для офицеров авиационных, автомобильных и воздухоплавательных частей был принят на вооружение авиационный офицерский кортик, который вы видите снизу. Он значительно повторяет русский морской.

Семен склонился над разложенным в чемоданчике оружием, показательно убрав за спину руки. Вероника исподтишка продолжала разглядывать кабинет.

– Выше вы видите два общевойсковых клинка образца двадцать четвертого года. Кстати, а вам известно, что до своего отечественного авиационного кортика польским лётчикам полагалось носить сабли? – Игорь входил в раж, Семену приходилось ему подыгрывать. – Да, да. И только в двадцать пятом году узаконены были вот такие образцы. Для всех унтер-офицеров от сержанта и выше. А это кинжал уже из бронетанковой части. Тридцатые годы. Хотите подержать в руках?

– Нет, нет, – почти одновременно отозвались гости. – Нам хорошо видно.

– Тогда перейдем к экземплярам австро-венгерским, – Игорь ловко подцепил из следующего ящика такой же кейс и поставил рядом с первым на стол. – Один из трех представленных – унтер-офицерский, императорских и королевских военно-морских сил, модель шестнадцатого года прошлого века, – демонстративно одев перчатки, Игорь вынул кортик из ножен. – Клинок стальной, прямой, обоюдоострый. На пяте маркировка изготовителя. На одной из граней надпись. Она означает «императорские и королевские ВМС. 1918 год». Очень интересны изображения на ножнах. Нептун с трезубцем и дельфином. А здесь – литера К в окружении латинских цифр IV и I. Знаете, что это означает?

Семен, не разгибаясь, покачал головой.

– Это монограмма последнего австрийского императора Карла I Габсбурга. Он же – венгерский король Карл IV… Судя по надписи, кортик принадлежал офицеру, проходившему службу на военно-морской базе Пола где-то в шестнадцатом – восемнадцатом годах. Вы смотрите – смотрите, а я кофе сварю. На вас рассчитывать?

– И хочется, и пора закругляться, – Семен повернулся к собеседникам. – Мы, пожалуй, закончим. Как, Вероника Антоновна? У вас еще есть вопросы?

– Наверное, соглашусь. На сегодня информации достаточно.

Игорь почти упал на диван после ухода гостей. Опустошение навалилось как тяжкий груз.

«Противоречие какое-то, – подумалось вяло. – Если голова пустая, ничего не хочется, то почему же тяжело на душе? И от чего-то такое ощущение, что я смотрю и не вижу главного. Вот оно, неуловимое что-то. Какой-то дискомфорт. Надо сосредоточиться, понять, когда я его почувствовал. Мы зашли в кабинет, я коллекцию стал показывать. В этот момент? Или чуть раньше? Думай, думай. Интуиция тебя никогда не подводила».

Пикнула кофемашина. Игорь понял, что не отключил ее. Да и кофе тоже не сварил. Он нехотя поднялся, подставил под носики машины чашку побольше и нажал дважды кнопку пуска – надо принять пару порций и взбодриться.

Кейсы с кортиками так и стояли на письменном столе. Не дело. Игорь придерживался железного правила: открытые поверхности мебели предназначены для работы, а не для хранения вещей. Еще в детстве мать внушила, что поддерживать порядок можно именно таким образом. Поэтому Игорь всегда критически относился к людям, чьи рабочие столы были завалены бумагами недельной давности, а на кухне – заставлены приборами и посудой. Еще хуже обстояло дело с настенным украшательством. Все эти фотографии в разноперых рамочках и эстампы вызывали в нем неприязнь и отторжение.

Его квартира и загородный дом были обставлены дорогой мебелью, но нигде на ней невозможно было найти статуэтки или вазы. Книжный шкаф – для книг. Каминная полка – для старинных часов. На кухне шкафчики глухие, никаких полотенец и прихваток на крючках. Декор стен исполняли обои, подобранные дизайнером. И даже комнатные цветы, которые когда-то любила выращивать жена, переехали в теплицу. Игорь объяснял свою тягу к минимализму простотой уборки. И скрывал, что именно таким образом упорядочивает свои обязанности внутри дома.

Это как на плацу. Строй солдат всегда более показателен, чем эти же солдаты в классе или спортзале. Игорь говорил: я сын военного и грешу порядком. То, что он еще и сын генеральши, ему в голову не приходило. Но он всегда держал в уме их скромную с братом спальню, в которой были лишь аккуратно заправленные кровати, шкаф для одежды и два венских стула. И милее этой комнаты, обставленной матерью, для Игоря вроде и не было ничего.

Хотя (и он это признавал) был один дом, в котором ему отдыхалось спокойно и комфортно, несмотря на буйство картин на стенах, безделушек в книжном шкафу и кухонной утвари рядом с плитой. Но это был единственный случай, когда его не раздражал хаос.

Раздражение. Точно. Это чувство последние дни явно активизировалось. Понятно, что в его доме совершено преступление. Но в том-то и дело – тревожило не это. Игорь ловил себя на предательской мысли, что исчезновение супруги – всего лишь факт, который ускоряет принятие им важного решения. Факт не страшный, не сулящий каких-то фатальных последствий. Он не верил, что жену похитили бандиты в целях шантажа. Крупных финансовых потоков через него последнее время не проходило, сделок не намечалось, он никому не переходил дорогу уже многие годы.

Скорее он мог предположить, что Нина сама организовала свое похищение. На ее совести уже был вселенский обман с беременностью. Когда все открылось, он ушел из дома и сгоряча напросился на войну в Афганистан. Чуть не погиб, получил ранение. Хотел развестись. Но Нина сумела так себя повести, так все снивелировать, что он в последствии даже чувствовал себя виноватым во всей этой истории.

Нина могла. Она тот еще конспиролог. Но это сколько же времени потребовалось на подготовку, чтобы «без шума и пыли» выкрасть женщину, привязанную к инвалидной коляске? И как удалось найти сообщников в ее хроническом отстранении от общества? Кто взял на себя смелость взвались тело его жены на плечо и погрузить в машину?

На участке следов оказалось много, а вот у ворот отпечатков шин притормозивших машин было только два, не считая его аутбэка. Полиция сделала слепки. Оказалось, что первой у дачи останавливалась «лада». Это понятно – она привезла по эконом-тарифу Кузьминичну. Второй след принадлежал «хёндэ». И тут у сле-даков пошли вопросы. И дочь, и внучка ездят на седанах этой марки.

«Ладно, разберутся. Девчонки ни при чем. Я точно знаю, что мать никогда бы не попросила Наташу обманывать, а тем более подставить меня. А если и попросила – получила бы отказ. Это моя дочь, как никак. Я в нее вложился. Душой, прежде всего. Деньгами, конечно, тоже. Но главное – временем. Так Леся говорит. Эх, милая, как ты всегда права бываешь…»

Игорь, несмотря на выпитый кофе, снова обмяк на диване.

Вероника сидела в кабинете, разложив на столе четыре склеенных между собой листа офсетки. Она никак не могла приучить себя рисовать схемы на графитной доске, стоявшей в углу, а тем более, в компьютере. Ей было роднее и понятнее выкладывать свои мысли на бумагу.

В руках, как первоклассница, она сжимала двенадцать разноцветных фломастеров, выдергивая попеременно то один, то другой, и чертила только ей понятные цепочки. Два из склеенных листов уже пестрели именами и датами, которые были сшиты между собой цветными строчками связей. Но ниточки, за которую можно было потянуть все расследование, она пока не видела.

Игорь. Его имя значилось в центре, от надписи в разные стороны уходили прямые и волнистые линии синего цвета. Кудрявых росчерков было много, как и догадок. А четких прямых утверждений – совсем чуть-чуть.

«Все-таки правильно, что пригласила в помощь Семена, – Вероника, не выпуская из руки фломастеры, пододвинула в центр стола раскрытую папку с отчетом психолога. – Он правильно пишет, что этот отец семейства имеет повышенный уровень ответственности, любит все держать под контролем».

Ей нравились такие мужчины, она западала только на подобных, хотя и срывалась из отношений именно из-за непринятия их «строевой подготовки» в мозгах. Касательно Игоря Вероника думала, что способна просчитать с точностью до высоких процентов, как он поведет себя в той или иной ситуации. Это было на поверхности. Его тяга к порядку, четкое планирование дня, невозможность повысить голос при эмоциональном срыве…

Но за благовоспитанным фасадом (и она это нутром чувствовала) скрывалось нечто совсем иное. Как раз несистемное, сентиментальное, неуверенное. И Веронике казалось, что, если ей удастся на чем-то таком Игоря поймать, – будет раскрыто и само похищение.

Она не считала его преступником – не было ни оснований, ни фактов. Но понимала, что исчезновение жены как-то связано с их отношениями, с качеством их брака.

– Федор, что там у тебя? – спросила Вероника, ответив на входящий.

– Вы меня четвертуйте, но я его потерял.

– Что ты сделал?

– Потерял. Я вел его, как вы велели, от офиса в главную контору. Он там был около сорока минут. Вышел, сел в свою субару и поехал вроде бы обратно. Но вдруг остановился на Рубинштейна, припарковался. Мне не повезло, мест свободных рядом не было. Ну, буквально минуту, может, потерял… Я уже по всем кафеюхам проскочил, не понимаю, куда он так быстро исчез.

– Машина на месте?

– В том-то и дело, что стоит. А его нет.

– Там много арок, дома старые.

– Я что, глупый? Он единственно, куда мог успеть зайти, – это во двор двадцать пятого дома.

– Значит, иди туда.

– Как бы не так. На воротах кодовый замок.

– И чего ты тогда звонишь, если лопухнулся?

– Так я подумал, что, если ворота открыл, то он код знает. То есть не чужой в этом доме человек.

– Это ты молодец. Возвращайся, надо прошерстить списки жильцов.

Олеся смеялась негромко, но заразительно. Игорь только что рассказал, как улепетывал от самой настоящей слежки.

– Я его увидел не сразу, – говорил он между салатом и супом-пюре. – Они взаправду меня подозревают. И не понимают, что я самый первый интересант, который хочет знать, что же произошло на самом деле. А они мне на пятки слежку пристроили.

Олеся стояла у него за спиной, разогревая свою порцию в микроволновке. Наклонилась, чмокнула в макушку.

– Подожди, подожди, я хочу не только слышать, но и видеть твое довольное лицо, – она вынула из микровелли глубокую тарелку, аккуратно поставила на стол и придвинула свой стул поближе к Игорю.

Они сидели на просторной кухне, где белый кирпич диктовал настроение. Так как квартира располагалась в доме девятнадцатого века при ремонте стены просто оголили и покрасили. Грубый серый потолок был смягчен по цвету и высоте деревянными балками. С них над столом из каучукового дерева свисали сосульки светильников. На стенах тут и там висели картины.

Они не были подобраны стилистически, но выглядели в этом лофте органично. То ли потому, что были написаны одним художником, то ли оттого, что их развешивала Олеся. В умении сочетать вкус и безалаберность ей равных трудно было сыскать.