Юность
– Да, меня так еще не любили… На, целуй мерзкую, развратную гадину… в глаза, в губы! во что хочешь… Ах, какой ты красивый!.. Скоро рассвет… Посмотри в окно: уже вздрагивает небо и потухают звезды… Целуй!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Розовым полымем загоралось небо на востоке. Проснулись в саду птицы и, попискивая, стали покачивать под окном ветки сирени. Предутренней прохладой тянуло из окна. Было странно тихо, словно пробуждающийся день боялся еще уходящей ночи и осторожно крался по мягкой росистой траве и сыроватым земляным дорожкам, приглядывался и прислушивался…
– Пора… Занимается утро.
– Милая, милая!.. Как ты красива!.. Не могу оторваться от твоих затуманенных глаз…
– Опять слезы?.. Ты уронил одну слезку мне на плечо… Горячо и щекотно… У, какой… бяка!.. Пора, пора… Сказка кончилась.
– Ты не поедешь… сегодня.
– Не могу, голубчик.
– Нет, нет… Не поедешь. Теперь ты… моя ты! Не отдам!.. Никому…
– Я, голубчик, не могу оставаться здесь ни одного дня… Ты это и сам понимаешь… Я подарила бы тебе еще несколько дней жизни… своей, а ты мне – своей, но… ведь это невозможно…
– Я хочу отдать тебе всю свою жизнь и душу отдать, а ты…
– Смешной… Мальчик… У меня нет души, чтобы обменяться с тобой… А жизнь… Нельзя брать чужую жизнь, когда не знаешь часто, что делать со своей…
– Не любишь ты меня!..
– Как умею… Я тебе говорила… Бери, какая есть…
– Калерия, ради Бога прошу – останься еще!.. Я не могу расстаться с тобой… не могу… Ах, ты не понимаешь этого… не хочешь понять…
Я припал к ней на грудь и не хотел оторваться…
– Ты как… ребенок у матери… Я тебе говорю, что осталась бы еще, но где…
– Я поеду с тобой… Ты смеешься?
– Нет… Этого не могу… Нельзя.
– Ты кого-нибудь любишь?
– Меньше, чем тебя… Не делай мне больно.
– Я мог бы убить тебя, Калерия!..
– За что?
– Не знаю… не знаю…
– Негде… Негде спрятать наш грех… Ведь люди это называют грехом…
– Если бы ты… Нет, тебе это покажется смешным…
– Ну, говори!..
– Мне хочется быть с тобой… только с тобой… Я унес бы тебя на край света, на необитаемый остров, и не знаю – куда… Тебе смешно…
– Какой ты милый… Я смеюсь потому, что твои слова пробуждают во мне детскую радость… Я смеюсь от восторга… Говори же!
– В старом бору, на берегу озера, живет лесник. Старик. Он рыбак и охотник… Мы друзья… Ты смеешься?..
– Ах, капризник! Я слушаю, слушаю… И, кажется, немного понимаю… Ты хочешь, чтобы там, в лесу, был наш «Край света»? Да?
– Да. Там есть домик. Старик живет летом в землянке, а мы… Ты не захочешь…
– Хочу! Это мне страшно нравится… Почему ты не веришь?… Тише, тише, ты задушишь меня… Ну, пусти же!..
Взошло солнце.
Яркая полоса золотисто-розового света ударила вдруг в окно и вместе с улыбкой заиграла на смуглом лице Калерии…
Где-то далеко играл на свирели деревенский пастух. Калерия прислушалась.
– Как хорошо… Можно снова поверить в счастье…
Обернулась, ласково посмотрела мне в глаза:
– Помнишь, в «Евгении Онегине»?
И, грустно, качая головой, потихоньку пропела:
«Пастух играет… А я-то, я-то»…XIII
Яркозеленый, с белыми, красными, желтыми и голубыми цветочками, лужок. Кругом – старые сосны. Только с одной стороны – голубой просвет: там, под горой – круглое притаившееся озеро, как огромное овальное зеркало в рамке из камышей и кустов: в неподвижных глубинах его – голубое небо, с повисшими в нем белоснежными облачками. С горы – бесконечный синеватый туман далеких лесов… Молодые елки и сосенки, выбежав из старого хмурого бора, словно малые дети, побежали под гору и, рассыпавшись по склону до самого озера, остановились в изумлении пред ярким светом и далеким горизонтом… На краю бора, под соснами, стоит и смотрит двумя окошечками на озеро новая смолистая избушка лесника, а пониже, на спуске – зеленый холм, с темной обросшей плесенью дверкой и крошечным окошечком. Это – землянка, первоначальное жилище старика, где он скрывался и зимой, и летом, пока не выстроил, наконец, избушки. Бережет он ее… Для кого? Бог его знает. А, может-быть, просто привык к своей землянке и жалеет бросить ее. В землянке – все немудреное его хозяйство; там пахнет овчиной, дымом, печеным хлебом и кислым квасом, а в избушке – все новенькое: золотятся свежеструганной сосной стены, лавки, косяки, скамейки, божница, а на полу – половичок из золотой соломы; печка выбелена, жерло ее прикрыто пестрядинной занавесочкой… На полке – самоварчик и тоже точно сейчас из лавки: блестит, словно золотой. Сизый глиняный рукомойник на веревочке. Крылечко с перильцами – на лужок. Нет двора, нет забора, загородки… Зачем? Всё – Божие и всё – твое… И небеса, и сосны, и вода в озере, и лужок с цветочками, и грибы, и ягоды, и дикая птица, укрывающаяся в лесных трущобах…
Благодарной примиренностью и безмятежным покоем наполняется душа от уединенной близости к земле и к небу. Чисто так и ясно и в голове, и в сердце, и всё думаешь: зачем люди хоронят себя и свои души в каменных мешках, ограждаются стенами, решетками, запорами, занавешиваются от солнца и друг от друга и всю жизнь боятся жизни и портят ее себе и другим?..
Как удивительно приятно, мелодично позванивают здесь колокольчики; пара лошадок, поматывая мордами, стоит под соснами и оглядывается: что там замешкался ямщик, привезший нас с Калерией?
– Тпру, милые лошадки! Ваш ямщик пошел искупаться в озере…
Глубокую благодарность чувствовал я и к лошадкам, и к тарантасу, в котором мы приехали, к желтому чемодану и к картонкам Калерии.
– Ба! Джальма! И ты здесь? Ведь я тебе не позволил!..
Джальма припала к земле и виновато смотрит на меня умными глазами.
– Ну, ладно уж, прощаю… Ах, ты шатущая! Пронюхала-таки…
Ружье и гитара. Гитару захотела Калерия.
– Геня! Как здесь дивно хорошо! – кричит с крылечка Калерия, – что-то напевает и бежит помогать.
– Я сам, сам…
Оглянулась, схватила за шею, поцеловала крепко-крепко и, откинув голову, побежала в бор. Там она пела, и голос ее уносился под гору к сизым туманам далеких лесов:
«Нас венчали не в церкви, не в венцах, не с свечами»…Вернулся ямщик. Это – тот же самый мужик, который вез меня домой.
– Разгуляться приехал?..
– Да.
– Эхе-хе… дела, дела! Голосистая… На весь лес беспорядку наделала…
– Никому не говори, что я здесь…
– А что мне… говорить-то?!. Не махонький… Сам понимаешь…
– Матери не говори, что оба здесь слезли…
– Понимаю… Ну, надо ехать… Хороша бабеночка… Прощай! В среду приеду…
– Рано в среду… Приезжай в пятницу или в субботу…
– Она наказала в среду… к вечеру. Она, брат, не похвалит за это…
Зазвенели колокольчики и рассыпались по лесу, словно засмеялись… Куковала где-то кукушка и всё дальше смеялись колокольчики. Кружились над цветами бабочки. Трещали в траве кузнечики. Тихо, как далекое море, шумел старый бор вершинами, а внизу под горой, пела моя Калерия… Неизъяснимая благодать ворвалась в душу, и, упав на траву, я стал смеяться и целовать землю…
– Господи, благодарю Тебя… Как я счастлив… как бесконечно счастлив!.. Джальма, ты не понимаешь отчего эти слезы… Ты лижешь мне руку, думая, что я несчастлив? Дурочка! Я теперь самый счастливый человек на всем свете!..
– Женился, что ли?
– А-а, дедушка! Откуда ты взялся?..
Я отвернулся и отер слезы счастья.
– Я из-под земли… Пришел узнать, не наладить ли вам самоварчик… Сижу в своей норе, как крот, услыхал – поет твоя-то и вспомнил: не надо ли чего…
– Хорошую избу ты поставил.
– Ничего… Всю жизнь копил на нее: не доедал, не допивал. Сам-то не наживу, а внучке пойдет. Мне и землянка хороша, перед могилой-то.
– Хорошо здесь!
– Плохо ли! Благодать Божия… Карасиков не сварить ли? Живые, только сегодня пымал… молодуху-то покормить надо. Вишь, как она разливается… Эх, молодое-то дело!.. Всё с песней: и горе, и радость… Когда женился?
– Недавно.
– То-то не слыхать было… Господа больше под старость женятся, а вот ты по нашему… Да ведь пока молод – только и погулять с красивенькой бабочкой, а там «бери – не надо»…
– Не стесним мы тебя – в избе-то поживем?
– Что ты! Живите!.. От вас только радость одна в избе останется… Давно я тебя не видал… Отколь взял жену-то?
– В городе… Нравится?
– Не вредная… Для вас ведь не бабу, а пичужку нужно: не в работу, не в заботу, а чтобы пожарче приголубить да песенку спеть… За охотой-то ходишь, аль бросил? Не до охоты, поди, с молодой бабочкой-то?
– Нет, не бросил, и ружье привез.
– То-то! На озере выводки есть, летные уж. Как заря – все на родину слетаются. А собачка всё та же у тебя.
– Та же. Джальма.
Джальма подняла голову и вопросительно посмотрела сперва на меня, потом на старика, хлопнула по земле хвостом.
– Спать-то вам будет неладно, пойду травки накошу. Что твоя пуховая постелька… У меня в избе чисто: ни блохи, ни таракана, ни какой этой погани… Где у меня коса-то… Покричи меня, коли что. Я недалечко буду. Вон там, под горкой, околь озера…
– Ладно. Спасибо, старик!
Ушел. Добрый старик, с синеватыми, уже выцветшими глазами. Всех любит, весь мир. Приручил зайца: с ним в землянке живет вместе с ежом, – «нас трое» – говорит – «я, еж да заяц».
Где же Калерия?.. Не могу без нее так долго…
– Калерия!
– А-у!
Зачем ты, голубка, уходишь так далеко?.. Заблудишься в темном бору. Беспокоится за тебя сердце. Иду в ту сторону, где прозвучала валторна. Выхожу на круглую лесную полянку, пеструю от цветов, звонкую от гудящих насекомых… Здесь! Как огромный красный мак – голова в красном знакомом шарфе… Присела, ползает по траве.
– Ты?.. Здесь много земляники: давай рот!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги