Несмотря на ограниченность каждого конкретного источника, их разнородность дает возможность триангуляции информации и в конце концов позволяет характеризовать основные элементы политической культуры. Разнообразие источников обеспечивает максимально возможную в данном случае репрезентативность выборки взглядов советского общества, особенно когда мнения, содержащиеся в различных источниках, как личных, так и официальных, выражают одно и то же отношение. Несмотря на эпистемологические проблемы предвзятости, репрезентативности и точности каждого конкретного источника, а также на непоследовательность и неоднозначность мнений, исследователи не могут игнорировать такие интригующие свидетельства о советском обществе. Отсутствие возможности количественной оценки данных не перечеркивает исследовательскую значимость общественного мнения в формировании сталинского общества.
Еще одной проблемой моих источников была непоследовательность и изменчивость настроений. Загадочную двойственность мышления советского гражданина, когда зачастую противоречивые мнения и смешанные, конфликтующие взгляды сосуществовали даже внутри одного человека, можно объяснить двойственностью его среды, с разрывом между официальными нормами и реальным опытом. Настроения определялись как повседневной жизнью с ее тяготами, так и заявленной высокой целью социализма: первая может вызвать критику, вторая – воодушевление[43]. Тем не менее, такой «иррациональный» образ мышления не был уникальным советским явлением, он был характерен для крестьян любой национальности с социальным в основном, а не экономическим способом мышления, в котором одновременно могут присутствовать два противоречивых мнения[44]. Кроме того, делая задачу аналитика еще более сложной, любой человек в один момент мог чувствовать вдохновение и патриотизм, а в другой момент неудовлетворенность, в зависимости от многих переменных, включая изменение социального статуса или такие элементарные ощущения, как голод или сытость, как показал социолог Питирим Сорокин[45].
Эти трудности и ограниченность имеющихся данных не позволяют сделать количественные оценки частоты мнений в исследованиях советского общественного мнения. Природа наших источников и методов, используемых в культурологии, отличается от социологических и исторических позитивистских исследований. Изучая массив неструктурированных данных, я использую качественный метод как аналитический инструмент для получения более глубокого понимания культурных практик. Этот метод классификации исторических и культурных данных по темам, вычленения паттернов, чтобы сделать собранные данные интерпретируемыми, использовался в первую очередь в антропологии и этнографии для достижения понимания того, что мотивирует поведение человека, но в последнее время он стал более междисциплинарным и используется в исторических исследованиях[46]. Тематический анализ является наиболее распространенным методом, используемым в качественных исследованиях для определения паттернов в собираемых данных. В отличие от социологического исследования, преимущество этого метода заключается в успешном снижении вероятности предвзятости, предопределенной позицией исследователя и интервьюера[47].
Этот метод получил признание, например, в ходе полевых исследований по изучению социокультурных ориентаций местного населения в ходе операций Международных сил безопасности в Афганистане. Для оценки убеждений и представлений афганцев специалисты отходили от традиционных опросов, поскольку вопросы слишком часто отражали предвзятость исследователей, и те, таким образом, получали ожидаемые ответы. Вместо этого исследователи задавали чрезвычайно открытые вопросы, провоцируя рассказывание историй (например, историю села), которые выявляли ценности, представления и опасения. Триангуляция нескольких сюжетов открывала возможность для анализа[48]. Поведенческие экономисты также учли критику метода опросов, сосредоточившись на полевых исследованиях, а не на лабораторных экспериментах и социологических данных. В отличие от традиционной экономической науки, которая предполагает, что люди в основном рациональны и неэмоциональны, поведенческая экономика учитывает влияние ограниченной рациональности, социальных предпочтений и отсутствия самоконтроля на индивидуальное поведение. Таким образом, специфика исследованных источников диктует необходимость использования комбинации аналитических методов, поскольку, например, эмоциональная составляющая была частью комментариев в конституционной дискуссии.
Когда это возможно, исследователи могут применять статистический анализ для оценки тем, хотя количественная оценка не входит в число достоинств качественного метода. Формирование исследователем взвешенного, обоснованного впечатления признается допустимым аналитическим инструментом в качественных исследованиях, когда такое впечатление представляется в структурированной аргументированной форме. Я предприняла все усилия для сбора как можно большего объема репрезентативных данных для представления тем и нарративов, характеризующих политическую культуру советского общества, нашедшую выражение в конституционной дискуссии.
Предпочтительный термин «массовые восприятия/настроения/представления» отражает указанную неопределенность в источниках и используется здесь для того, чтобы отличить предмет моего исследования от хорошо организованного и измеримого «общественного мнения» в свободных обществах, основанного на социологических данных. Хотя до сих пор иногда материалы общенациональной дискуссии необоснованно недооценивались некоторыми историками[49], соответствующий критический анализ этих материалов позволяет нам изучать советское общество 1930-х годов и его отношение к индивидуализму, плюрализму, гражданским правам, насилию и компромиссу, а также уровень терпимости, которые характеризовали его переход от традиционного общества к современности.
Часть I
Цели пересмотра конституции и ее всенародного обсуждения
Глава 3
Происхождение конституционной реформы
Внутренняя переписка высших партийных чиновников открывает перед нами новые сведения об авторстве, механизме выработки и первоначальных целях конституционной реформы. Историки единодушны во мнении, что эта инициатива принадлежала Сталину. Однако недавно обнаруженные архивные документы позволяют проследить, как родилась идея: она возникла еще в 1933 году из предложения секретаря ЦИК СССР А. С. Енукидзе о реформе избирательной системы.
Авель Сафронович Енукидзе (1877–1937) принадлежал к первому поколению партийцев. Родом из Закавказья, он поддерживал дружеские личные отношения со Сталиным и Орджоникидзе и был частью тесного «сталинского круга». В разгар внутренних дебатов по поводу конституционной реформы 3 марта 1935 года Политбюро освободило Енукидзе от должности секретаря ЦИК в ходе так называемого Кремлевского дела правительственных служащих (январь – апрель 1935 года), однако он оставался членом конституционной комиссии, избранным 8 февраля. На июньском Пленуме ЦК 1935 года он был исключен из партии, год спустя восстановлен, но в конце концов арестован 11 февраля 1937 года и расстрелян в октябре 1937 года[50].
Еще 25 мая 1933 года Енукидзе направил в Центральный комитет записку от имени партийной группы секретариата ЦИК, в которой предлагал внести изменения в избирательную процедуру в ходе предстоящей в 1934 году избирательной кампании в советы. Он выдвинул несколько аргументов в пользу более инклюзивного избирательного законодательства. Первым его аргументом стало успешное завершение коллективизации, которая, по его словам, сделала крестьян социалистическими и лояльными («превратила крестьян в подлинный и прочный фундамент советской власти»), повысила их культурный уровень и политическое сознание. Похоже, он искренне верил в принцип коммунистической идеологии, что коллективистская жизнь в колхозе напрямую изменяет индивидуалистический мелкобуржуазный менталитет, который марксисты приписывали крестьянам. Другим аргументом Енукидзе стал рост пролетарских элементов в деревне в результате внедрения машинно-тракторных станций (МТС) и совхозов, что привело к советизации села. Вдохновленный коллективизацией и социальными изменениями, он предложил, во-первых, организацию избирателей в селах на будущих выборах по трудовому (бригада, колхоз), а не по территориальному принципу (село) и, во-вторых, равное представительство рабочих и сельских жителей на выборах советских съездов[51]. Он приложил проект постановления ЦИК, который включал предложения по внесению изменений в действующую конституцию.
Постановление Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР. В связи с охватом колхозами 65 % крестьянского населения Союза ССР и значительным организационно-хозяйственным укреплением колхозов, превратившим колхозников в действительную и прочную опору советской власти, учитывая огромный рост культурности сельского населения, и большой рост рабочей прослойки деревни (рабочие совхозов, МТС, добывающей промышленности и т.д.) Центр[альный] Исполнительный Комитет Союза ССР постановляет…
4. В соответствии с настоящим постановлением внести изменения в Конституцию Союза ССР и союзных республик[52].
Таким образом, решающим мотивом для инициативы Енукидзе стали преобразования в сельском хозяйстве. Это видение разделяли и другие высокопоставленные чиновники, как видно из различных документов, например, из секретной инструкции ЦК ВКП(б) от 8 мая 1933 года, за две недели до записки Енукидзе, подписанной Сталиным и Молотовым с приказом прекратить массовые репрессии в деревне: «Эти три года борьбы привели к разгрому сил наших классовых врагов в деревне, к окончательному укреплению наших советских социалистических позиций в деревне»[53]. Это видение нового состояния села вызвало решение ЦК 1934 года о пересмотре колхозного устава от 1930 года. Новая версия была принята в 1935 году.
Записка Енукидзе не привела к каким-либо немедленным последствиям. В течение года, с мая 1933 года по май 1934 года, идея внесения изменений в закон о выборах не получила развития. В выступлении на XVII съезде партии в январе 1934 года о будущих выборах в советы Енукидзе повторил свою оценку изменений после коллективизации – роста организованности и культуры крестьянства, роста пролетарских элементов на селе, но уже не связал эти изменения с необходимостью избирательной реформы и лишь выразил уверенность, что выборы осенью будут успешными[54]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Reisinger W. M. Conclusions: Mass Public Opinion and the Study of Post-Soviet Societies // Public Opinion and Regime Change: The New Politics of Post-Soviet Societies / Ed. by A. H. Miller, W M. Reisinger, and V. L. Hesli. Boulder, CO: Westview, 1993. P. 274; Shlapentokh V. Russian Citizenship: Behavior, Attitudes and Prospects for a Russian Democracy // Citizenship and Citizenship Education in a Changing World / Ed. by Orit Ichilov. London: Woburn, 1998. P. 28–52.
2
Rose R., Mishler W., Munro N. Popular Support for an Undemocratic Regime: The Changing Views of Russians. Cambridge: Cambridge University Press, 2011. P. 77.
3
Согласно советской статистике, в 1936 году 46 процентов населения были моложе 21 года. В соответствии с концепцией «молодежного навеса», этот демографический фактор, наряду с массовой миграцией населения в города, мог способствовать усилению радикальных настроений в обществе.
4
Sakwa R. Russian Politics and Society. London: Routledge, 2008. P. 456.
5
Среди множества работ см., например: Tucker R. The Soviet Political Mind: Stalinism and Post-Stalin Change. London: George Allen and Unwin, 1972; van Ree E. The Political Thought of Joseph Stalin: A Study in Twentieth-Century Revolutionary Patriotism. London: Routledge, 2002.
6
Getty J. A., Naumov O. V. The Road to Terror: Stalin and the Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932–1939. New Haven, CT: Yale University Press, 1999. P. 15–24.
7
Biryukov N., Sergeev V. Russia’s Road to Democracy: Parliament, Communism, and Traditional Culture. Aldershot, UK: Edward Elgar, 1993; Brown A. Ideology and Political Culture // Politics, Society, and Nationality inside Gorbachev’s Russia / Ed. by Seweryn Bialer. Boulder, CO: Westview, 1989; White S. Political Culture and Soviet Politics. London: Macmillan, 1979, и другие.
8
Sakwa R. Russian Politics and Society. P. 355; Petro N. The Rebirth of Russian Democracy: An Interpretation of Political Culture. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1995; Politics, Work and Daily Life in the USSR: A Survey of Former Soviet Citizens / Ed. by Millar J. R. Cambridge: Cambridge University Press, 1987.
9
Figes O., Kolonitsky B. Interpreting the Russian Revolution: The Language and Symbols of 1917. New Haven, CT: Yale University Press, 1999. P. 122–123, 189.
10
Lewin M. The Making of the Soviet System: Essays in the Social History of Interwar Russia. London: Methuen, 1985. P. 274, 304–311, 314.
11
Seregny S. J. A Different Type of Peasant Movement: The Peasant Unions in the Russian Revolution of 1905 // Slavic Review 1988. № 47 (1). P. 51–67; Куренышев А. А. Всероссийский Крестьянский Союз, 1905–1930 гг.: Мифы и реальность. М.: Дмитрий Буланин. 2004; Великанова О. Разочарованные мечтатели. Советское общество 1920-х гг. М.: РОССПЭН, 2017. Гл. 4.
12
Субъектность в философии и социологии – это способность человека выступать агентом (субъектом) действия, быть независимым от других людей. Поведение субьекта не полностью детерминировано условиями его непосредственного окружения и ассоциируется с самодетерминацией и личностной автономией.
13
Beetham D. Max Weber and the Theory of Modern Politics. Cambridge, UK: Polity, 1985. P. 194–198.
14
Medushevsky A. Russian Constitutionalism: History and Contemporary Development. Hoboken, NJ: Routledge, 2005. P. 156, 187, 241.
15
David-Fox M. Crossing Borders: Modernity, Ideology, and Culture in Russia and the Soviet Union. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2015. P. 44, 94.
16
«Идеология как репрезентация» в терминологии Добренко. См. статью: Dobrenko E., Savage J., Olson G. Socialism as Will and Representation, or What Legacy Are We Rejecting? // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2004. Vol. 5. № 4. P. 675–708, и его работы о соцреализме. Об элементах перформанса в культуре также говорил Джеффри Брукс: Brooks J. Thank You, Comrade Stalin! Soviet Public Culture from Revolution to Cold War. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2000.
17
Yurchak A. Everything Was Forever, Until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2005. P. 12, 21.
18
Rose R., Mishler W., Munro N. Popular Support for an Undemocratic Regime. P. 3–15.
19
Исследование демократического движения 1985–1991 годов, проведенное Лукиным на основе качественных методов, показывает, что в России эпохи Горбачева отсутствовали необходимые культурные предпосылки для успешной демократизации (см. главу 13): Lukin A. The Political Culture of the Russian ‘Democrats’. Oxford: Oxford University Press, 2000.
20
Bullard R. W. Inside Stalin’s Russia: The Diaries of Reader Bullard, 1930–1934 / Ed. by J. Bullard and M. Bullard. Charlbury, Oxon, 2000. P. 258.
21
Богатыренко З. С. Обзор документальных материалов по истории создания конституции СССР, 1936 г. // Исторический архив. 1959. № 2. С. 197–205; Ронин С. А. Конституция СССР 1936 года. М.: Госюриздат, 1957; Третьяков Г. Ф. Всенародное обсуждение проекта Конституции СССР // Вопросы истории. 1953. № 9. С. 97–102; Кабанов В. В. Из истории создания Kонституции СССР 1936 года // История СССР. 1976. № 6. С. 116–127.
22
Siegelbaum L., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life. New Haven, CT: Yale University Press, 2004; Davies S. Popular Opinion in Stalin’s Russia: Terror, Propaganda and Dissent, 1934–1941. Cambridge: Cambridge University Press, 1997; Goldman W. Z. Terror and Democracy in the Age of Stalin. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.
23
Getty J. A. State and Society under Stalin: Constitutions and Elections in the 1930s // Slavic Review 1991. № 50 (1). P. 18–35.
24
Almond G. A., Verba S. The Civic Culture: Political Attitudes and Democracy in Five Nations. Boston: Little, Brown, 1965.
25
Nérard F.-X. Stalinism as Traditional Political Culture // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2016. № 17 (2). P. 475–482; Martin T. Modernization or Neo-Traditionalism? Ascribed Nationality and Soviet Primordialism // Stalinism: New Directions / Ed. by Sheila Fitzpatrick. London: Routledge, 2000. P. 348–76; Lewin M. The Making of the Soviet System; Getty J. A. Practicing Stalinism: Bolsheviks, Boyars, and the Persistence of Tradition. New Haven, CT: Yale University Press, 2013.
26
Almond G. A., Verba S. The Civic Culture. P. 19.
27
Ibid. P. 23.
28
Viola L. Popular Resistance in the Stalinist 1930s: Soliloquy of a Devil’s Advocate // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, Slavica Publishers. Vol. 1. № 1. Winter 2000. P. 45–69; Velikanova O. Berichte zur Stimmungslage: Zur den Quellen politischer Beobachtung der Bevolkerung in der Sowjetunion // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas 1999. № 47 (2). P. 227–243; Holquist P. ‘Information Is the Alpha and Omega of Our Work’: Bolshevik Surveillance in Its Pan-European Context // The Journal of Modern History. 1997. № 69 (3). P. 415–450; Fitzpatrick Sh. Popular Opinion in Russia under Prewar Stalinism // Popular Opinion in Totalitarian Regimes: Fascism, Nazism, and Communism / Ed. by Paul Corner. Oxford: Oxford University Press, 2009. P. 17–32.
29
Например: Davies R. W. The Industrialisation of Soviet Russia. Vol. 6, The Years of Progress: The Soviet Economy, 1934–1936. London: Palgrave Macmillan, 2014; Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1934–1938 гг. М.: РОССПЭН, 2010.
30
Р. В. Дэвис ссылается на доклад воронежского НКВД от 20 июля 1936 года о ситуации в области: Davies R. W. The Industrialisation of Soviet Russia. P. 317; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. C. 278–280.
31
Applebaum A. Foreword / The Gulag Archipelago, 1918–1956: An Experiment in Literary Investigation. Translated by T. P. Whitney and H. Willets. New York: Harper Perennial Modern Classics, 2007. P. xix.
32
Максудов C. Демография «Великого перелома» 1929–1933 / интервью М. Соколову // Эхо Москвы. 2019. 2 июня. URL: https://echo.msk.ru/programs/cenapobedy/2435957-echo/.
33
Analyzing Intelligence: Origins, Obstacles, and Innovations / Ed. by R. Z. George and J. B. Bruce Washington, DC: Georgetown University Press, 2008. P. 73.
34
В задачи американских разведчиков-аналитиков входит определение потребностей заказчика (правительства) и предоставление разведданных для удовлетворения этих потребностей (Analyzing Intelligence. P. 2). В советской практике, однако, это могло превратиться в дилемму, когда видение некоего события правительством не соответствовало тому, как это видел аналитик. Советские статистики в «репрессированной» переписи 1937 года заплатили своими жизнями за статистику, которая не соответствовала взглядам Сталина на общество.
35
Тепляков А. Г. Машина террора. ОГПУ-НКВД Сибири в 1929–1941 гг. М.: Новый Хронограф, 2008. C. 22, 24, 204–205.
36
Bullard R. W. Inside Stalin’s Russia. P. 116.
37
Siegelbaum L., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life. P. 134; ГАРФ. Ф. 3316. Оп. 8. Д. 222. Л. 125. К 1 ноября 1936 года семь союзных республик представили отчет по 94 521 рекомендации.
38
Общество и власть. Российская провинция 1917–1980-е годы: В 3 т. / Под ред. Кулакова А. А., Сахарова А. Н. Т. 2: 1930 – июнь 1941 г.. М.: ИРИ РАН, 2005. С. 389–435.
39
Getty A. State and Society under Stalin; Fitzpatrick Sh. Stalin’s Peasants: Resistance and Survival in the Russian Village after Collectivization. Oxford: Oxford University Press, 1996. P. 353.
40
Siegelbaum L., Sokolov A. Stalinism as a Way of Life. P. 134.
41
Например, «Крестьянская газета», см.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927–1939: Документы и материалы: В 5 т. М.: РОССПЭН, 1999–2006. Т. 4. С. 795–799, 804–809, 819–827.
42
Hellbeck J. Liberation from Autonomy: Mapping Self-Understandings in Stalin’s Time // Popular Opinion in Totalitarian Regimes: Fascism, Nazism, and Communism / Ed. by P. Corner. Oxford: Oxford University Press, 2009. P. 53.
43
Fitzpatrick Sh. Popular Opinion in Russia under Prewar Stalinism. P. 25–26.
44
Peasants and Peasant Societies: Selected Readings / Ed. by T. Shanin. Harmondsworth, UK: Penguin Books, 1971. P. 247.
45
Sorokin P. A. Hunger as a Factor in Human Affairs. Translated by Elena Sorokin. Gainesville: University of Florida Press, 1975.
46
Denzin N., Lincoln Y. The SAGE Handbook of Qualitative Research. Thousand Oaks, CA: Sage, 2011.
47
Boyatzis R. Qualitative Information: Thematic Analysis and Code Development. Thousand Oaks, CA: Sage, 1998; Braun V., Clarke V. Using thematic analysis in psychology // Qualitative Research in Psychology. 2006. № 3(2). P. 77–101.
48
Price B. R. Notes on My Mixed Methods Approach to Rapid Assessment. 2017. Unpublished manuscript.
49
И. Б. Орлов и Е. О. Долгова писали: «Многие граждане СССР не заметили введения Конституции»; Медушевский и Бранденбергер в соответствующих исследованиях почти проигнорировали дискуссию 1936 года. См.: Орлов И.Б,. Долгова Е. О. Политическая культура россиян в ХХ веке: Преемственность и разрывы. Сергиев Посад: СПГИ, 2008. С. 150; Medushevsky A. Russian Constitutionalism: History and Contemporary Development; Brandenberger D. Propaganda State in Crisis: Soviet Ideology, Indoctrination, and Terror under Stalin, 1927–1941. New Haven: Yale University Press, 2011.
50
Хлевнюк О. Хозяин: Сталин и утверждение сталинской диктатуры. М.: РОССПЭН, 2010. С. 252–256.
51
Согласно предыдущей конституции 1924 года, один делегат представлял 25 000 рабочих и один делегат – 125 000 крестьян. В течение 1920-х годов крестьянство настойчиво требовало равенства.
52
РГАСПИ. Ф. 667. Оп. 1. Д. 10. Л. 15–21, 22–4.
53
Общество и власть. Российская провинция. Т. 2. С. 152.
54
XVII Съезд ВКП(б). Стенограммы. 28 января 1934 // Хронос. URL: http://www.hrono.ru/dokum/1934vkpb17/5_2.php.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги