Толлеус. Учитель – ученик
Первым среагировал волк, который, жалобно скуля, сейчас же кинулся наутек. Потом, шумно выдохнув, очнулся Оболиус:
– Это вы?
– Я! – самодовольно улыбнулся бывший настройщик, но тут же скривился – в лицо ему шибанул отвратительный запах озона. – А теперь давай-ка ты: прижги серому хвост!
– Я? – искренне удивился юный искусник. – Я не умею!
– Тут все очень просто, вот образец. – Перед глазами помощника вновь появилось давешнее плетение. – Поторопись, пока волк до леса не добежал.
Действительно, трава колыхалась уже далеко. Еще минута, и зверь достигнет опушки леса и юркнет в спасительные кусты. Туда не сунутся даже огромные пастушьи собаки, которые сейчас с лаем торили свои дорожки в траве по следу серого разбойника.
Оболиус, мигом оценив, какие перспективы для него откроются, если он овладеет плетением молнии, с энтузиазмом принялся за дело, от усердия закусив костяшку указательного пальца и краснея от натуги. Нужно сказать, в отведенное время, пока взъерошенный хищник несся к чернеющей вдали полоске леса, ученик искусника уложился и торопливо наполнил плетение маной – старик даже не успел ничего сказать. Грохнуло, и снова светящиеся змейки на миг оплели невидимую защиту.
– Бестолочь, – взвизгнул старый искусник, когда к нему вернулся дар речи. – Что творишь?! Чуть нас не зажарил! – При этих словах он в сердцах приласкал подростка посохом по мягкому месту, а после схватился за настройки своего жилета, чтобы унять сердцебиение.
Чуть отдышавшись, снова взялся за посох, но Оболиус был настороже и ловко увернулся от удара.
– А что я! – огрызнулся Рыжик. – Сработало же как надо. Я все правильно сделал, вот же ваш образец! – Парень ткнул пальцем в воздух, где до сих пор висело плетение Толлеуса.
– Это нам повезло, что моя защита еще не развеялась. Я ведь ее только для своего разряда ставил, чтобы показать, как работает. А ты… – Старик замолчал, разглядывая свое творение, потом снова принялся бранить парня, но уже гораздо тише: – Так ведь думать надо! Думать! Я ж сказал – в волка. А ты что, слепой, привязку не видишь? Мы же уже проходили метки. На зверя надо было плетение наводить, а не бездумно копировать!
– Больно я разбираюсь, что тут да как, – насупился Оболиус. – Сказали сделать так – я сделал.
– Ты что это! – Толлеус даже закашлялся. – Как это «не разбираюсь»?
– Ну, по частям-то понимаю, что для чего, – стушевался ученик и виновато потупился. – Просто все равно… Плохое плетение, сложное. Можно проще!
Толлеус смерил Рыжика тяжелым взглядом:
– Ах неужели! По-твоему, искусники – все дураки, да?
От резкой отповеди Оболиус на мгновение опешил и побледнел, но тут же взял себя в руки:
– Вы свое плетение в небо зачем-то отсылаете, а ни к чему это. Потом плетение достаточно большое получается, из-за этого разворачивается долго. В результате оно всего-то как бы нить делает, которая молнией оборачивается. Я же вижу. Так отчего бы прямо от себя в цель такую нить не протянуть? Будет и быстрее, и экономнее, и проще…
– Ну ясно. – Старик почему-то печально улыбнулся. – Не считай других глупее себя – это ошибка. Вот ты решил, что так, как ты сказал, лучше. Вроде бы ты подумал, это хорошо. Но при этом ты уверен, что, кроме тебя, никто больше такого не сообразил. Это плохо… Помолчи! – Искусник взмахом руки остановил своего ученика, который уже было открыл рот, чтобы вступить в спор. – Откуда, по-твоему, у молнии сила появляется?
– Из плетения!
– Сейчас, именно сейчас думать надо, когда спрашивают, но теперь ты думать не хочешь и говоришь, как деревенский свинопас! Из какого, скажи на милость, плетения? Из того, в которое чуть-чуть маны капнул? Нет, дорогой мой, той маны не хватит даже котелок вскипятить. Ты заметил, что плетение большое и срабатывает не сразу, но зачем и почему – не сообразил. А ведь все не просто так. Это нужно, чтобы силу со всей тучи собрать. А чтобы из чистой маны грозовой разряд такой мощи сделать, ее полный кристалл потребуется… – Старик погладил свой манокристалл. – Но и тогда напрямую нельзя. Дело все в том, что молния – это не стрела. Стрела летит, куда прикажешь, а молния, оказавшись в нити, захватывает ее всю и вылетает сразу с обоих концов. Так-то!
– Почему бы тогда не формировать плетение прямо там, куда целишься? Нить можно сделать коротенькой. Тогда молния ударит в цель дважды!
– Уже лучше, – похвалил Толлеус. – Сделать правильную нить в самом деле можно где угодно. Вот только она лишь путь молнии показывает, а сам разряд – там, в небе, – старик ткнул посохом вверх, – потому он и называется «грозовой». Внизу собрать столько силы, чтобы он появился, не получится, – нет ее тут.
Оболиус поднял голову, полюбовался на серые тучи, что все так же клубились над спутниками.
– Он там живет?
– Кто?
– Разряд!
Толлеус медленно покачал головой:
– Вряд ли. Это только стихия. Мы можем немного управлять ею, не очень понимая как. Может, в академии кто-нибудь и знает все ответы, но мне такое не преподавали. Чародеи умеют управляться с погодой лучше нас, но вряд ли понимают больше. – Старик вздохнул. – Я знаю лишь то, что уже рассказал. Еще, пожалуй, могу добавить, что плетение одинаковое, а сила у молнии все равно разная получается. И расходуется она, эта сила.
– И что?
– «И что», – передразнил старик, и в голосе его прорезались сварливые нотки. – Если с одного облака разряд вызывать, то в первый раз сильно ударит, во второй – уже слабо, а потом и вовсе ерунда получится.
– Учитель, почему так?
– Как?
Оболиус зажмурился, пытаясь сформулировать мысль и найти нужные слова. Наконец выпалил:
– Запутанно! Все плетения, которые я видел раньше, были четкие. Посмотришь – и результат понимаешь. А тут может сработать, а может не сработать. И если да, то как сильно – неизвестно.
– А тебе, стало быть, порядка хочется?
Рыжик молча кивнул.
– Так знай: бывает молния «с порядком». Это та, которая на мане. Вот там все рассчитать можно, только маны нужно столько, что дешевле на стрелы золотые наконечники делать. И хитрости всякие знать надо, а то самому же от той молнии достанется. Рановато тебе такое плетение изучать. И так чуть не сгорели. В академии ты бы сначала выучился, и только потом тебе, может быть, разрешили бы с фрагментами плетений баловаться. А тут ни мастерской, ни пригляда за тобой… Ты это, не экспериментируй сам, а то и себя погубишь, и меня заодно…
Глава 2
Корнелия. Тяготы пути
Оробос
Молодая девушка с подозрением покосилась на свое отражение. Потом повернулась к нему спиной и попыталась заглянуть себе через плечо. Нахмурилась – увиденное в мутноватом гостиничном зеркале изображение ей чем-то не понравилось. Тряхнув пшеничного цвета гривой, увенчанной золотым обручем, она вышла из номера и спустилась по узкой деревянной лестнице на первый этаж, где в общем обеденном зале сейчас же приметила своего спутника – тощего мужчину, излучающего печаль и усталость. Без политесов усевшись к нему за сервированный на двоих столик, она с ненавистью оглядела предлагаемые яства.
Перехватив ее взгляд, мужчина истолковал его по-своему:
– Зря ты так, рыба очень недурна.
– Я толстая! – выплюнула девушка сквозь зубы и подальше отодвинула от себя столовые приборы.
Мужчина, не меняя выражения лица и продолжая меланхолично орудовать вилкой, оценивающе покосился на стройный девичий стан и подтвердил:
– Ты совершенно права, дорогая!
Красавица фыркнула:
– Тристис, ну сколько можно издеваться? Это невыносимо! И я на самом деле поправилась – я же вижу!
Тристис Имаген, в прошлом весьма перспективный, а ныне опальный сыщик с громкой, но совершенно пустой должностью уполномоченного императора по особым расследованиям, склонил в легком поклоне голову, пряча улыбку.
Так сложилось, что оба, являясь гражданами Кордоса, по службе были отправлены в страну чародеев, причем каждый имел свои задачи. Они впервые встретились у самой границы около двух месяцев назад и с тех пор день за днем проводили в карете, колесившей по дорогам Широтона от города к городу.
Это была официальная маленькая делегация, так что не требовалось ни скрываться от оробосских властей, ни играть чужие роли. Можно было просто ехать и ехать к своей цели и почти ни о чем не думать. И это безумно скучно. Причем Тристис вполне примирился со своей участью, сутки напролет покачиваясь в такт неровностям дороги и без тени эмоций выглядывая в окошко. Пожалуй, только аура печали становилась вокруг него все гуще и гуще.
Корнелия же в силу более горячего нрава или меньшего опыта переносила это испытание тяжелее. И что плохого в том, что она решила чуть-чуть скрасить путь, влюбив в себя этого хмурого мужчину, который годился ей в отцы? Причем ключевым словом было именно «влюбить», а не «соблазнить». Небольшая эмоциональная встряска пошла бы ему только на пользу! Потому что дураку понятно: в его душе до сих пор болит какая-то старая рана, а исцеление здесь только одно – идти не оглядываясь дальше.
Увы, все сложилось совсем иначе. Имаген с удовольствием поддерживал беседу, отвернувшись от окна, отвечал на вопросы, улыбался. Поначалу. А в конце как-то так вышло, что он стал ехидно называть Корнелию то любимой, но ненаглядной, то еще как-нибудь в этом роде, однако смотрел при этом совсем не влюбленными глазами, нет! Его глаза смеялись, он подтрунивал над незадачливой девушкой. И это при том, что она была очень красива, явно нравилась ему и прекрасно умела пользоваться женскими чарами. Вот только почему-то не срабатывало: писать ей стихи Имаген до сих пор не начал.
Сперва это задевало, и Корнелия пробовала все новые и новые способы, но сейчас хотелось уже просто прекратить это издевательство. Удивительное дело – в отношении него не было ни злости, ни антипатии за этот явный щелчок по носу, не хотелось доказать, что она все-таки может и умеет. Нет, он молодец, у такого не грех поучиться и изучить этот типаж мужчины. Вот бы только все правильно заметить, проанализировать и понять. Увы, не получалось, а сам Имаген подсказывать и прекращать игру не спешил.
– Ну как же, моя дорогая, – тоном послушного супруга продолжил Тристис. – Столько времени сидим сиднем в карете практически без движения, при этом кушаем как на убой. Тут немудрено обзавестись некоторой приятной округлостью, отличающей человека респектабельного от простолюдина.
Корнелия пробежала хмурым взглядом по тощей фигуре собеседника:
– Отчего же тогда вы респектабельнее не становитесь?
– Заботы государственные не дают расслабиться, – виновато пожал он плечами. – Вот кушаю сейчас этот замечательный наваристый бульон – все не впрок. – Имаген притворно вздохнул и улыбнулся, что несколько не вязалось с его внешностью: – Ну же, не дуйся! Если скакать на лошади верхом, а не трястись в карете, все пройдет! Думаю, наши гвардейцы устроят потасовку за право поменяться с тобой местами!
Корнелия так сверкнула голубыми глазами, что ухмылка сыщика разом поблекла. Что-что, а строить гримаски она умела в совершенстве. Однако Тристис никак не желал успокаиваться. С совершенно серьезным лицом заговорщицким голосом он сообщил:
– Но есть еще одно средство для юных девушек. Достаточно проскакать час-другой на мужчине, и это заменит сутки на лошади, к тому же не зазорно даже для благородной девицы…
– Правда? – Корнелия с лучезарной улыбкой перегнулась через стол как будто за поцелуем, и ее движение было вполне естественно и гармонично, когда она локтем зацепила бокал с вином, перевернувшийся аккурат сыщику на брюки.
Тот выругался сквозь зубы, а девушка, покачивая бедрами, стала подниматься по лестнице.
Взмах веера, который на самом деле являлся замаскированным искусным жезлом, – и вот уже она опять в своей комнате стоит перед мутным зеркалом и придирчиво рассматривает себя.
Для нее это полевая практика – первая и, возможно, единственная вылазка на территорию другого государства. Потому что впереди ее ждет большая карьера, а там не будет места для путешествий. Ей не придется самой добывать информацию, этим станут заниматься другие агенты и доставлять ей.
Задание на практике – найти в среде оробосских аристократов информатора. Средства любые: вербовка, угрозы, шантаж, зомбирование… Ценность полученной информации может быть не слишком высока, однако «Недремлющее Око» не должно сразу же обнаружить этот контакт – вот главное условие. В этом случае второй экзамен будет зачтен. Первый – выведать у соотечественника информацию, представляющую государственную тайну, – она уже сдала.
Пожалуй, затягивать не стоит, впереди не так много крупных городов, и далеко не все мужчины послушно теряют голову, стоит ей только этого захотеть.
Глава 3
Тристис. В изоляции
Самым тяжелым для сыщика оказалась вовсе не скучно-утомительная дорога и не общество опасной своими связями и характером ставленницы Рагароса – второго человека в Палате защиты империи. Больше всего Имагена угнетало отсутствие информации. Что делается в империи? Это не досужий интерес: малейшие детали важны, а он здесь, в изоляции.
Его задание – встретиться с неким Толлеусом, который, прожив сотню с лишним лет тише воды ниже травы, вдруг выскочил откуда ни возьмись на сцену большой политики и успел засветиться не в одном крупном деле. И ведь что самое удивительное – до сих пор не задавили, хотя топтались на той арене тяжеловесы крупнее некуда.
Это Тристис придумал, что выгоднее взять старика в оборот, нежели просто пустить в утиль. И вот теперь самому приходится ехать за тридевять земель, в то время как там, в Тертоне, решается, возможно, судьба самого сыщика.
Когда-то он был хорош: энергичен, умен, воспитан, к тому же обладал навыками искусника. Он сумел подняться очень высоко, но потом стал кое-кому мешать, и карьера, казалось, на этом закончилась. Десятки лет расследовать бытовуху в мелком городке – врагу не пожелаешь такой судьбы. Но вот фортуна вспомнила о нем и подарила еще один шанс – оппозиция в правящих кругах приметила Имагена, вспомнив прежние заслуги и оценив полезность.
Аккурат сейчас там, в столице, ребром встал вопрос: останется ли у власти правящая клика или уступит место новой группировке, с которой сыщик связал свою судьбу?
В случае провала лично ему ничего не грозит. Он далеко и вне основных раскладов. Ниже, чем был совсем недавно, уже не упадет. Но если все пойдет как надо, хорошо бы оказаться рядом, чтобы новые высокие посты не заняли другие, менее достойные личности.
В общем, одно расстройство.
И Толлеус хорош – едет параллельно границе в зоне действия искусных трансляторов, словно красуясь перед своими соотечественниками. И вдобавок целое стадо гонит, будто пастух. Так и этого ему показалось мало: нет-нет да затевает в городах и весях что-то громкое, чтобы привлечь к своей персоне еще больше внимания. То взрыв на руинах устроил, то чудовище изловил.
Логического объяснения такому поведению нет. Понятно, что старик не прячется и демонстративно не боится. Но зачем это ему? Может, он приманка оробосцев? Слишком топорно, так они не делают. В «Недремлющем Оке» работают профессионалы.
Более того, беглый големщик, похоже, устраивает шум искусным образом, а ведь у него не должно быть ни посоха, ни амулетов. Никос снабдил? По всем канонам, конечно, такого не может быть. В смысле – второго посоха, а не горсти амулетов, но что-то сыщику подсказывало, что в случае с Никосом этот вариант исключать нельзя. И если да – это плохо, потому что Тристис как раз везет изъятый посох бывшего тюремного настройщика манонасосов в качестве главного мотива к сотрудничеству.
В общем, масса времени, чтобы разработать стратегию разговора, но при этом острейший дефицит достоверных данных – одни домыслы, оперировать которыми попросту глупо. И что тогда? А ничего… Когда перед глазами туман и серая муть, хочешь не хочешь – идти приходится на ощупь. Без вариантов.
Тристису это не нравилось, совсем не нравилось. Мало того что подобный подход ставил под сомнение успех всего предприятия, вдобавок сам сыщик в таком положении находиться не привык и чувствовал себя не в своей тарелке.
Глава 4
Толлеус. Соседи
Деревня Лысовка под Боротоном
В загоне химер все было спокойно – никакие хищники не могли проникнуть через невидимую стену. Деревенским о таком приходилось только мечтать. Местный староста еще в первый день приходил любопытствовать насчет волшебной защиты для коров, но договориться с искусником не вышло. Хорошую сумму селяне предложить не могли, а при этом требовалось оградить значительную территорию для их стада.
В принципе загон мог стоять долго, подпитываясь прямо от заключенных внутри мохнаток. Частые вояжи старика на поле были связаны с тем, что приходилось переводить стадо с места на место: нельзя долго пасти на одной лужайке скот, хоть обычный, хоть чародейский.
Выполнив работу, Толлеус подзарядил свой жилет, и парочка отправилась в обратный путь. На вершине холма искусник снова задержался. Но нет, не видать ни гор, ни домика-крепости, ни озера. Только край полей, под струями дождя кажущихся серыми, и в другую сторону – убогие деревенские домики. Даже отсюда они выглядели неважно – какие-то косые, дряхлые и неухоженные. Такое часто бывает в старых поселениях: как срубит хозяин избу, так потом в ней живет его старший сын, потом внук и так далее, пока не пройдет лет двести. Пока дом не развалится, никто его перестраивать не будет. Подлатают и дальше живут.
Телега со скрипом потащилась под гору, выворачивая к крайней избе. Оболиус занялся лошадью, а старик прошел в дом, стаскивая плащ и башмаки. Финна уже сварила похлебку: из горшка поднимался пар, наполняя помещение запахом разваренной свеклы. Теперь же она засеменила навстречу важному гостю, принялась хлопотать над его вещами, развешивая их сушиться у печки. Толлеус устало плюхнулся на низкий табурет и вытянул ноги к огню. Появился помощник и тут же повторил маневр своего учителя с той лишь разницей, что повесил плащ сам.
– Господин! – обратилась хозяйка дома к искуснику, раскладывая большой деревянной ложкой похлебку в широкие плошки. – Солнце сегодня сквозь тучки-то на чуть-чуть… А все одно хорошо. Да?
Старик медленно кивнул, не поворачивая головы, занятый своими мыслями.
– Так это неспроста! Большой чародей с самой столицы! Это он! – поспешила старушка поделиться последними сплетнями. – По приказу самого императора! Чтобы, значит, проклятущая туча отсюда куда подальше – фьють! – И хозяйка изобразила сухонькой рукой завиток, означающий, как чародей разделался с ненастьем. – А то ведь иначе без урожая все земли, а значит, и казна без налога! Во как!
Искусник промолчал, но тут к новостям проявил интерес Оболиус:
– А что, бабка Финна, чародея того на пять минут только хватило? Дождь как шел, так и идет себе!
Старушка поджала морщинистые губы, смерив рыжего выскочку недовольным взглядом. Видно было, что, окажись здесь простой мальчишка, она бы сейчас же научила его уму-разуму хорошим тумаком. Однако она все никак не могла определиться со статусом парня, поэтому до рукоприкладства дело не дошло. После некоторых раздумий Финна сказала:
– Отчего же только на пять минут? Еще как не на пять! Это ж цельный Повелитель Чар, а не кто-то там. Карета золоченая, жеребцы в дорогих попонах, челядь в камзолах, точно господа. Ей-ей, ручкой раз – и проклятие тю-тю! А что дождь, так теперь ненадолго! Остаточки! То от старосты весть, не пустозвонство какое, – поспешила она сослаться на чужой авторитет.
Оболиус посмотрел на учителя, который не то дремал, не то просто задумался, и, не найдя поддержки, пожал плечами.
– А что за замок красивый на берегу стоит? – перевел он разговор.
– Какой такой замок? – нахмурилась Финна.
– Ну, с красной крышей. Небольшой такой, на холме!
– Да какой там замок, – махнула рукой старушка. – Дом это чародейский.
– Тут живет чародей? – навострил уши очнувшийся Толлеус.
– Раньше. Да только уже второй год, как нет его.
– И кто там теперь живет?
– Да никто! Дом-то непростой! Сперва-то, понятное дело, слухи. Так двое пацанов чуть постарше этого, – бабка ткнула скрюченным пальцем в сторону Рыжика, – только глупее, потому что без спросу туда – шасть. И всё, ни слуху ни духу.
– Умерли? Отчего?
– Темное дело. Они ж безвозвратные: ни тел, ни следов. Может, вообще не туда, может, на озеро, а водица холодная. Али в лес за ягодами, а там волки злющие – люди-то догадливые задним умом. Но, со слов приятелей, как будто к чародею в гости. Староста наш враз – общий сбор. Только прежде чем всей деревней на поиски, надо к господину Гласусу – хозяину замка этого. Надо, да где он? У нас тут одна женщина, Проська, третий дом от правого края… Так она раньше у чародея в доме по хозяйству. А потом вдруг все – сама туда больше ни ногой. Нет господина, а лошадь его тут, у Проськи в хлеву. И как он там без продуктов-то? Никак! Похоже, беда! Слухи тут как тут. Только как есть на самом деле, никому не ведомо.
От длинной тирады Финна раскраснелась и умолкла. Но, видя, что слушатели терпеливо ждут, перевела дух и продолжила:
– Ну так вот, весь честной народ – к Проське, чтобы, значит, она, как раньше, туда за новостями про ребятишек да назад. А она ни в какую. Вроде как страх у нее. А что там страшное – ни единого словечка. Дрожит вся и бледнеет, а что, почему – ни гу-гу. И мысль у всех такая, что вроде как ничего эдакого в доме том нету вовсе. А Проська – просто глупая баба. Мужики к старосте: как дальше-то? И тишина – мыслей нет. Один так, другой эдак – всё не то. Час впустую. Наконец у кого-то складные слова: как будто хозяин сперва в отъезде по важным делам, а теперь вот домой, а там ребятня. Он их цап за воровство – и под замок. Ну, батьки ихние – к господину Гласусу. На обмен за бестолковых отпрысков своих – службу какую али харчи. Пацанье же, по малолетству какой с них спрос? А коли нет там никого, то тогда уже можно с ватагой мужиков в лес да на озеро с бреднем. Так вот, двое их, отцов-то. Первый – Спас, мужик здоровый, а второй мелкий да хромый, у него это вместо имени давно – Хромый. А при рождении… Как же?.. Эх, чтоб его! – Финна досадливо плюнула в угол, сморщилась и тут же стала стирать плевок, рассказывая дальше: – Так вот, с его слов, Спас – торопыга, первый за ворота шасть! По мне, так неспроста Хромый сзади. Трусоватый он, это точно. Поди, специально топ-топ нога за ногу, чтобы без него как-нибудь. Задумка такая хитрая у него. Ну и Спас не дурак, а с пониманием и добрый вдобавок. Вот он один в ворота тук-тук – и внутрь. И вдруг крик изнутри страшный такой – и все, нет человека.
– Чем же дело кончилось?
– Тьфу ты! – возмутилась Финна. – Я ж тут битый час как сорока «тыр-тыр-тыр», чтобы с чувством, с пониманием, а он «дальше» да «дальше»! Эк нетерпеливый какой! – И тут же, мелко задрожав, поспешно принялась извиняться: – Ох, господин, это я, старая, не со зла, а по глупости! Голова-то того, уже плохая совсем…
Толлеус махнул рукой, останавливая поток самобичевания, и старуха, опасливо сжавшись, продолжила рассказ:
– А и все. Хромый за ворота ни-ни. Назад да вприпрыжку. А потом как? Можно по-всякому. Этот так: «Ведьму надо!» Где она, известно, только где же монеты? Сразу-то, конечно, столько ни у кого нету. Он урожай – на базар, еще из утвари кое-что туда же. И через месяц готово! И она сразу тут как тут. В черном вся, зато волосы белые-белые, хоть и молодая. А любопытно же всем, целая толпа за ней. Только зазря все. Тряпица у нее от рубашки пацаненка али какая иная, уж ведьма и так ей и сяк – и никак. «Зло в доме, нельзя туда. И живых внутри нету, а неупокоенные есть». Вот и конец. Уж если даже ведьма – ни-ни-ни, то нам-то куда? Мертвые, когда они не мертвые, – это чародейская вотчина, нам бы что попроще. Топор али рогатина тут не помощники – это яснее ясного, а дураков в деревне нет. Эх… – Финна горестно вздохнула: – Плохо. Не по-людски это, когда без похорон.
– А зачем пацаны полезли к чародею? – спросил старик, ожидая услышать сказку о несметных богатствах.
– Известное дело – из глупости. Мол, смелые да удалые. Чтобы потом гоголем перед товарищами туда-сюда.
– А где мне найти этого Хромого? Поговорить с ним хочу.
Старушка безнадежно махнула рукой:
– Покойник он. А покойники – они неразговорчивые…
– Отчего он умер? – быстро спросил искусник, заподозрив действие проклятия.
– После того случая он что ни день, то пьяный. Ну как пьяный… Не совсем, а чуть-чуть, но все-таки. А скотина разная, особливо кони, к этому делу – с осуждением. Только тут не конь, а бык племенной. Хромого-то жинка – баба боевая, на крики сразу с лопатой в стойло, да только куда там! Бык-то здоровенный, злющий. Рогом ее да к теленку в ясли. А если бы нет, так и всё – обоих в одну могилу.