Эсфирь

Глава вторая

Перстень Астинь

…была как белая лилия.

Женщины тихо перешептывались между собой:

– Смотрите, наша царица Астинь – как ароматная белая лилия. Даже от ее тени исходит влажная прохлада.

Это сравнение придумала Зерешь, первая жена царского визиря, и теперь его тихо передавали по кругу, чтобы именно в таких словах рассказать потом домашним про женский пир, устроенный в отдельном зале дворца для царицы Астинь и ее подруг.

Как лилия, да, как белая водяная лилия… Правда, передать словами удивительную красоту царицы было не легче, чем удержать воду в горсти.

Знатнейшие женщины города Сузы, собравшиеся сегодня во дворце, нарядились в лучшие платья, надели драгоценные украшения. Многие из них редко выходили за ворота своих богатых домов и месяцами никого не видели, кроме мужа, детей и слуг. На всех гостьях сегодня были парадные головные уборы, отделанные золотом и серебром, ожерелья и бусы из драгоценных камней, серьги и подвески в волосах, многочисленные кольца на руках.

Нашлись за столами такие, кто сразу дал волю острым языкам, слишком долго пролежавшим в ножнах покорности.

– Точно, наша царица как белая лилия, – шептались они, загораживая рты надушенными ладонями. – От нее даже пахнет тиной и речным илом. Как бы здесь не заквакать! После целой реки выпитого медового вина хочется поскорее запеть песни…

Слушая это беспечное хихиканье, трудно было представить, что многие из подруг Астинь каждый день считали оставшиеся до женского пира дни, обдумывали любую бусинку, загодя принимали бодрящие ванны и делали все возможные притирания, чтобы выглядеть во дворце не хуже других.

Астинь в золотом венце на голове восседала за столом выше остальных женщин. По обе стороны от нее стояли две молоденькие чернокожие служанки и обмахивали царицу опахалами из страусиных перьев. Все должны понимать: жен и наложниц у царя может быть сколько угодно, но божественная супруга, которая родит наследника престола, – только одна, несравненная.

Высокую шею царицы в несколько рядов окружали бусы из жемчуга. Ее платье было расшито тысячами голубых лазуритовых бусинок. В тихой задумчивости Астинь и впрямь была похожа на белую лилию, плавающую по водной глади среди кувшинок и других прибрежных цветов.

Многие мужчины мечтали увидеть вблизи на удивление белое, будто бы даже прозрачное лицо царицы Астинь. Но лишь в своих беспокойных снах могли они вдоволь любоваться перламутровыми щеками избранницы Артаксеркса, считавшейся самой красивой женщиной во всем царстве.

По персидским законам и понятиям о женской чести только царь, несколько избранных евнухов, женщины-подруги и служанки царицы могли спокойно лицезреть супругу царя. Астинь нельзя было появляться в людных местах, чтобы не разжигать в мужчинах напрасных желаний. Она могла обедать лишь наедине с царем, приходить ночью к нему на ложе и старательно прятать свою красоту от жадных, завистливых глаз.

Два года назад, в самом начале правления Артаксеркса Великого, была доставлена к нему из маленького городка близ Лагаша юная красавица Астинь. Она сразу же сумела понравиться молодому царю больше других наложниц. Даже в сильную жару маленькие груди и бедра Астинь излучали приятную прохладу и доводили молодого царя до озноба.

На теле Астинь невозможно было найти ни малейшего изъяна – ни царапины, ни шрама, ни расчесов, ни мелкой болячки. Насекомые, приносящие нарывы и лихорадку, словно бы сговорившись между собой, облетали Астинь стороной. Само солнце обходило ее беспощадными огненными стрелами, от которых у других кожа делалась темной и грубой.

А ведь родом Астинь была из краев бесконечных болот, где от летней жары вода к ночи делалась горячей, а от укусов местных насекомых на лицах появлялись шишки, которые целый год истекали гноем и могли свести в могилу, если не прижечь их каленым железом.

Поэтому многим было ясно: малютка Астинь со своим ясным личиком, непривычно белыми ручками и ножками, подраставшая в доме дальних родственников великого князя Мереса, вовсе не простое существо. Она с младенчества была отмечена знаками божества, а значит, судьба ее обещала быть сияющей и необычной.

Когда после внезапной смерти Ксеркса на персидском троне воцарился его сын Артаксеркс Лонгиман, Астинь как раз достигла поры первого цветения. Тогда во всех областях персидской державы появились наблюдатели на быстроходных лошадях, царские вестники и посланники, собиравшие повсюду красивейших девиц для царского гарема.

Хитрый князь Мерее, дальний родственник царя, быстро понял, как можно без лишних трудов обрести царскую милость. Он самолично доставил Астинь во дворец в Сузах, назвав ее лучшим из своих подарков. И ведь не прогадал! Все правильно рассчитал князь Мерее за одну Астинь он получил столько золота, что смог купить несколько десятков дорогих лошадей для своей конюшни и в каждый свой приезд ко дворцу получал от Артаксеркса новые богатые дары.

– Посмотри, а все же тяжел, слишком тяжел царский венец для тонкой шеи царицы Астинь, – тихо прошептала на ухо своей подруге Зерешь. – Я бы не хотела носить венец, в котором нельзя ни вволю потанцевать, ни даже просто покачать головой под звуки арфы.

– Бедняжка Астинь, – заметила подруга, поправляя на своей голове перевязь, расшитую разноцветным бисером. – Она такая бледная и печальная, потому что напротив нее уселась верховная жрица лунного храма. И смотрит таким взглядом, что Астинь боится лишний раз поднести к губам чашу с вином. Уж лучше сидеть под столом, чем на тронном месте напротив жрицы…

– Да, она очень страшная, эта лунная жрица, – заметила третья женщина, и все с ней согласились, хотя вряд ли смогли бы объяснить, что именно они имели в виду.

Лунная жрица по имени Синтара была женщиной не слишком молодой, но и не старой. Не красавицей, но и не слишком уродливой. Не толстой и не худой. Не веселой и не печальной. Она была неуловимой и жутковатой, как мерцающая лунная дорожка на темной ночной воде. Рядом с ней почему-то всем становилось не по себе.

Лунная жрица была посвящена в какие-то высшие таинства, недоступные простым смертным. Свои знания она могла передавать только ученикам и посвященным, конечно же, явно не за пиршественным столом. Поэтому было непонятно, о чем с ней говорить.

Все украшения Синтары были сделаны из чистого серебра: большие, свисающие до плеч серьги в виде двух полумесяцев, амулет на шее в виде нарождающейся луны, серебряный гребень в волосах с начертанными на нем непонятными знаками и символами. Но никто из гостей не смел расспрашивать, что означают эти знаки. Все знали: праздное любопытство по части небесных секретов заметно сокращает дни жизни.

Даже маленькие дети помнили: нельзя показать пальцем ни на луну, ни на небо, иначе палец отсохнет, а человек после этого в три дня может умереть среди ночи от неведомой болезни.

Светлые глаза лунной жрицы тоже словно отлиты из серебра – серые и пронзительные. Женщины на пиру старались в них не заглядывать.

Но Синтара и сама почти ни на кого не обращала внимания. Она неотрывно глядела на царицу Астинь, отчего бледные щеки царицы становились еще бледнее.

Верховная жрица храма лунного бога Син явилась на женский пир незваной, заявив, что ей повелели сделать это небесные светила. Уселась на почетное место жены царского визиря, на какое-то время спутала все танцы и песни…

Но вскоре женщины перестали обращать внимание на Синтару, настроили свои арфы, стали по кругу петь песни… Когда же очередь дошла до лунной жрицы, она неожиданно для всех тоже взяла в руки позолоченную арфу и запела, по-прежнему неотрывно глядя в лицо царицы Астинь.

Голос ее оказался резким, как у ночной птицы:

Допев, лунная жрица облокотилась всем телом на инструмент. В наступившей тишине было слышно, как арфа все еще продолжает жалобно скрипеть, хотя музыка уже смолкла.

– Что это за песня? – тихо спросила царица Астинь. А потом добавила: – Она не подходит для пира. Это не застольная песня. Наверное, ее исполняют во время какого-то обряда, который мы не знаем.

– Похоже, так и есть, – согласилась жрица. – Но бывает, что и пир становится обрядом, который понимают лишь посвященные. Не зря же я сегодня к вам пришла. Иногда пир – это обряд, который отделяет прежнюю жизнь от новой, другой.

– Что ты хочешь этим сказать, Синтара? – Астинь повела плечами, будто ей вдруг стало зябко.

– Только то, что уже сказала, царица.

– Конечно, ведь после хорошего пира еще долго хочется петь и веселиться! Как будто начинаешь жить снова! – воскликнула одна из самых молодых и веселых девушек.

– Скажите, почему мужчины каждый день устраивают себе праздники, а нам дозволено собираться вместе лишь в редкие дни? – поддержала ее подруга. – Значит, мы должны теперь так веселиться, чтобы хватило на месяц, а то и вовсе на целый год…

Как раз в это время слуги принесли на подносах лакомства из меда, орехов и буйволиного молока, а также кувшины с новым вином. Все начали пробовать сладости и вино. Все, кроме лунной жрицы, которая по-прежнему в упор разглядывала царицу Астинь, будто хотела прочесть по лицу ее судьбу.

– Почему ты не пьешь вина, Синтара? – почти прошептала царица Астинь. – Или тебе не нравится вино из царских кладовых?

Тогда жрица снова навалилась на арфу, ударила пальцами по струнам и пропела:

Все снова поглядели на бедную Астинь, которой, увы, некуда было спрятаться со своего высокого трона.

Синтара передала арфу сидящей рядом Зерешь. Та сидела, повернувшись к лунной жрице толстым боком. Она верила только своим домашним мудрецам и гадателям. Зерешь отдала арфу слуге и сказала:

– Хватит нам заунывных песен, а то я сейчас засну. Верно люди говорят: где бы ни цвела роза, рядом с ней всегда есть шип. Вы как хотите, а я люблю слушать за столом не песни, а истории про любовь и верность влюбленных…

– Да-да, лучше будем рассказывать интересные истории, – обрадовалась царица Астинь.

Самая веселая из девушек захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ай-ай, какая мудрая ты у нас, Зерешь! Нет в Сузах никого умнее тебя!

Зерешь – первую и самую старшую жену Амана Вугеянина – многие в Сузах называли мудрейшей среди женщин и просили у нее совета по самым разным вопросам. Дело было в том, что в своем доме Зерешь держала трех прорицателей, гадающих по цифрам на магических костях. Да и в процветающем доме ее отца в Бактрии ни одно большое дело не начиналось без ворожбы и предсказаний. Там гадали по печени, по полетам стрелы и птиц, по направлению дыма, по маслу, разлитому на воде, по судорогам убитого животного, по звездам и сновидениям… По всему, что только можно себе придумать.

Но почему-то больше всего Зерешь доверяла магическим костям с цифрами. Она давно убедилась: такие предсказания наиболее надежные – даже лучше, чем у звездочетов и лунных провидцев.

Может быть, поэтому Зерешь не сильно смущалась лунной жрицы и была веселее многих на пиру. Она привыкла во всем жить своим умом, а точнее, умела ловко защищаться от жизни умом трех своих гадателей.

– Я знаю одну интересную историю из древних времен, – сказала лунная жрица со странной улыбкой на лице.

– Про утонувшего рыбака, который встретился в чреве рыбы с морской царицей? – полюбопытствовал кто-то с края стола.

– Нет, еще интереснее.

– А эта история про любовь? – робко спросила царица Астинь.

– Про великую любовь и верность, которые не всем дано постигнуть.

И Синтара принялась рассказывать про стародавние времена, когда царицы уходили в подземный мир вслед за мужьями и непременно брали с собой всех своих слуг, придворных девушек, конюхов, возниц, виночерпиев, охранников и музыкантов. В такой день женщины, как и сегодня, наряжались в праздничные одеяния, надевали свои лучшие украшения, подкрашивали глаза и веки зеленой краской – зеленый цвет издавна считался цветом жизни и нового рождения, – а затем устраивали в усыпальнице большой праздничный пир.

– Они пировали, пили вино, а потом все вместе выходили из склепа? – спросила самая нетерпеливая из девушек, но уже не таким веселым голосом. – Они потом уходили, да?

– Да. Они уходили в мир иной, – спокойно продолжила лунная жрица. – В лучший из миров. Тот, который на небесах. Но сначала они занимали в гробнице заранее отведенные места, наполняли свои чаши ядом и под музыку выпивали яд по команде царицы. Потом могильщики засыпали склеп землей и насыпали сверху большой холм. Такой же большой, как над усыпальницей царя…

Лунная жрица закончила рассказ. Женщины уже не пили вино – они со страхом глядели на свои кубки, друг на друга, на царицу Астинь. Пиршественный зал вдруг всем показался мрачным и душным. Без окон, заставленный скульптурами незнакомых богов, награбленными из греческих храмов, он сильно напоминал склеп… И кто знает, что было подмешано в царское вино?

Однако Синтара взяла в руки свой кубок, отхлебнула вина и впервые за все время пира снисходительно улыбнулась.

– Не бойтесь, – сказала она. – Это древняя история. Сейчас таких обычаев нет. К тому же наш царь еще очень молод. Впереди у него много лет жизни. Пейте, в ваших кубках не яд, а сладкое вино.

– Хватит нам историй, пора танцевать, – первой поднялась со своего места Зерешь, и вслед за ней встали другие женщины, взялись за руки, закружились в хороводе:

С бойкого языка Зерешь слетали слова новой, только что рождающейся песни. Их тут же подхватывали другие женщины – как легко и приятно было кружиться под эту песню после медового вина!

Даже царица Астинь заметно повеселела и тихо, одними губами, повторяла слова, которые после каждого припева все больше проникали ей в душу:

Все так увлеклись танцем, что не заметили, как в зале появился прыткий Авагф, один из семи царских евнухов, отвечающий за рассылку указов во все области царства и за распространение наиболее важных известий внутри дворца.

– Пусть царица Астинь тотчас явится перед лицо владыки в царском венце на голове и в наряде из шелка, чтобы все великие князья и придворные в тронном зале смогли увидеть ее красоту! – выпалил запыхавшийся Авагф. – И пусть потом царица в том же наряде покажется перед народом, собравшимся во дворе царского сада.

Царица Астинь слегка покачнулась на высоком троне, тихо охнула. Авагф взглянул на нее и виновато добавил:

– Сильно развеселилось сердце нашего царя от вина. Он сегодня желает такого, чего никогда прежде не требовал.

– Ты ничего не перепутал? – переспросила Авагфа Зерешь, привыкшая на правах жены визиря запросто разговаривать даже с царскими евнухами. – Может, ты неправильно передаешь речи царя? Скажи не по-своему, а слово в слово, как приказал царь.

– Царь велел, чтобы царица Астинь облачилась в свое прозрачное белое одеяние, в котором она по вечерам иногда так ловко пляшет в сальных покоях. То самое, через которое хорошо виден ее живот и золотой поясок на гибком стане, – слегка покраснев, принялся пересказывать Авагф. – И чтобы волосы царицы под венцом извивались в танце черными змеями. И тогда все поймут, что никто не может сравниться с ее красотой, и увидят…

– Ох, довольно! Молчи! – с мукой в голосе воскликнула Астинь.

– Ты просто пьян, Авагф, – сказала строго Зерешь. – Вон как тяжело ты дышишь. И лицо у тебя сделалось совсем красным. Должно быть, ты перепутал комнаты и забыл, что тебя послали в женский дом за наложницей или танцовщицей. Поэтому скорее иди к Шаазгазу, стражу царских наложниц, скажи, чтобы он выбрал подходящую женщину для развлечений, нарядил ее в бесстыдные одежды и направил к толпе под шатром…

Авагф послушно отступил в дверной проем, но в следующую минуту в зал вошли еще шесть царских евнухов и молчаливо выстроились в ряд. Последним из них стоял Харбона. И тогда Авагф еще раз громко повторил приказание царя: привести царицу Астинь к царю и…

…показать всему миру ее красоту.

Потому что не только престольные Сузы, а половина мира крепко зажата в кулаке персидских царей. Скоро и весь мир сделается единой ахменидской державой, как того хотели Кир Великий, и сын его Камбиз II, и Дарий, и Ксеркс.

– Именно теперь, при молодом царе Артаксерксе, – твердили в один голос придворные мудрецы, обаятели, тайновидцы и волхвы, – наконец-то совершилась необходимая полнота времен, и настали дни для главных побед и всемирных завоеваний. Не случайно он носит имя Артаксеркс Лонгиман, что значит Долгорукий. Благодаря завоеваниям отцов царь простер свой скипетр на сто двадцать семь областей от Индии до Эфиопии, дотянулся властной рукой до далеких земных окраин. Артаксеркс будет владыкой всего мира.

В свое время Артаксеркс не пожелал обосноваться в Персеполе – в городе, который не только сами персы, но и соседние народы называли «твердыней Ксеркса». Теперь огромный дворец Ксеркса в некогда столичном Персеполе стоял полупустым. По ночам там в залах кричали лишь павлины и одичавшие кошки, между зубцов на стенах давно обосновались летучие мыши. Лишь в женском доме под надзором евнухов тихо доживали свой век жены и наложницы прежнего царя, боясь лишний раз напомнить Артаксерксу о своем присутствии.

Главный архив со всеми придворными писцами, казна со стражниками и счетоводами, лучшие дворцовые прорицатели и гадатели постепенно переместились в Сузы и теперь находились под рукой у царя Артаксеркса.

Это был очень умный и хитрый ход, позволивший новому правителю оставить в Персеполе всех неугодных придворных и набрать себе новых – более расторопных и молодых.

…И вот теперь один из них – Авагф стоял на коленях перед царем, низко склонив голову к мраморному полу. Он знал: бывают такие новости, за которые владыка может повесить за язык, посадить на кол, отсечь мечом голову. И почему-то именно он, Авагф, по своей постылой должности вынужден сообщать царю дурные известия.

– Царица Астинь не пожелала явиться по приказанию царя, – сказал Авагф, нарочно медленно растягивая слова, будто в каждом звуке теплилась его жизнь.

– Что? – закричал Артаксеркс, вскакивая с трона. – Что ты сказал, коварный пес?

Авагф еще покорнее растянулся на мозаичном полу. Голос царя гремел в гулком зале большим барабаном.

Евнух собрал всю свою волю, чтобы не зажать от страха уши руками.

– Как не пожелала? Отказалась? – еще громче взревел царь.

Авагф лежал с закрытыми глазами и слушал, как со стола падали золотые кубки и со звоном катились по полу. И еще евнух услышал где-то наверху страшный клекот и шипение. Он понял, что ему осталось жить несколько мгновений.

Старый Харбона, лучше всех знавший привычки Артаксеркса, однажды так сказал Авагфу:

– Не бойся, когда царь кричит, – это пустое. Опасайся, когда владыка начнет задыхаться от гнева и шипеть, уподобляясь дракону. Тогда он способен на все.

Авагф услышал шаги и напряг все свои силы, чтобы в последний миг жизни не закричать от ужаса и не покрыть свое имя вечным позором. Но шаги вдруг пронеслись мимо, в воздухе остался лишь еле заметный запах дорогих благовоний царя. Только тогда Авагф приподнял голову и зачем-то растерянно ощупал свой бритый взмокший затылок.

Все присутствующие теперь глядели на дверь, через которую разгневанный царь выбежал в сад.

Авагф присел на скамью и принялся сосредоточенно молиться Арту – божеству правды и справедливости, в честь которого назвали когда-то царя Артаксеркса. И неважно, что там, в саду, Артаксеркс с криками вырывал на своем пути цветы и ломал ветки деревьев, топтал в припадке ярости траву и рассекал мечом кусты жасмина. Главное, что головы его подданных остались на плечах.

Даже старый Харбона понимал: не следует мешать царю. Пусть выпустит пар, помечется по саду, подобно раненому барсу, пошипит, изрыгая проклятия. Он царь, и на то его…

…великая царская власть.

А Мардохею не давал покоя простой вопрос Гадассы: а зачем царь?

Сейчас, сидя за пиршественным столом, он не мог думать об этом вслух. Зачем людям царь?

Этим вопросом, должно быть, задавался пророк Самуил, когда иудейский народ вдруг потребовал себе царя. Но Бог сказал Самуилу: «Не печалься, они не тебя, а Меня отвергли, чтобы Я больше не царствовал над ними».

И еще сказал: «Сделай все так, как они просят, но только не забудь от Моего имени объявить народу права царя. Пусть никто не говорит потом, будто не знал, что его ожидает».

Тогда Самуил вышел на площадь и пересказал права царя.

– Царь возьмет ваших сыновей и приставит к своим колесницам, сделает всадниками и отведет на войну.

Но люди на площади кричали:

– Мы согласны, пусть царь будет над нами!

– Царь поставит сыновей ваших возделывать царские поля и жать царский хлеб, заставит их делать ему оружие и все новые колесницы!

Но люди кричали:

– Мы согласны, пусть царь будет над нами!

– Царь возьмет дочерей ваших, чтобы они варили царю кушанья и пекли хлеба, отберет у вас лучшие поля, виноградные и масличные сады, отдаст их своим слугам. От ваших посевов и виноградников он будет брать десятую часть, чтобы кормить своих слуг и евнухов. И столько же от всякого мелкого стада.

Но люди закричали еще громче:

– Пусть возьмет, и пусть царь будет над нами!

– Царь возьмет лучших юношей и девушек, лучших ваших рабов и употребит на свои дела. Вы и сами будете у него рабами! Не лучше ли быть рабами Господа, нежели служить царю? Ведь вы не выдержите и вскоре восстанете на царя, которого сами же хотели.

Но люди закричали:

– Нет, пусть нас судит и водит на войну царь, хотим быть, как другие народы!

И тогда сказал пророк Самуил израильтянам усталым голосом:

– Ладно, идите каждый в свой город. Будет у вас отныне царь.

Мардохей задумчиво покачал головой и оглядел пиршественный стол.

– Вот и поедают они нас теперь, словно сладкий виноград, – произнес он вслух.

– Т-т-ты о чем? – встрепенулась Гадасса.

– Древние пророки называли иудеев виноградом Господа, Его избранной сладкой гроздью. Смотри, сколько жадных ртов жуют за столом виноградные гроздья… Все хотят нас пожрать.

– На моей тарелке тоже выбита к-к-красивая виноградная гроздь, – заметила девочка. – Может, это блюдо из Иерусалимского храма?

– Может, и так, – помрачнел Мардохей. – Прежний царь Кир вернул кое-что из награбленного, но много храмовой утвари растащили по всему свету. Она может оказаться в любом из царских или вельможных домов. Не ешь с этой тарелки, девочка. Нельзя, чтобы обглоданные кости лежали на священной посуде.

– Мне вообще не хочется есть. Вокруг так много интересного, – мгновенно согласилась Гадасса. – С нашей скамьи виден весь царский дворец!

Она, не отрываясь, разглядывала картины из камня на дворцовых стенах. На всех был изображен царь Артаксеркс Великий: вот он охотится и руками разрывает пасти могучим львам. На его лице нет ни тени смятения или страха. Вот царь принимает дань от иноземных послов. Его гордый горбоносый профиль выражает не радость, а скорее досаду – уж слишком длинна вереница посланников.

На всех картинах Артаксеркс выбит очень крупно. Он кажется в два раза выше ростом и шире в плечах, чем остальные. Но больше всего воображение девочки поразила мощная мускулистая нога царя, открывающаяся при ходьбе из-под полы богатого одеяния. Одной такой ногой можно затоптать целую армию неприятелей.