Имам Шамиль. Книга третья

Благотворительный фонд имени Мариам Ибрагимовой

Собрание сочинений в пятнадцати томах

Том 4

Авторский проект Рустама ИБРАГИМОВА

Глава первая

За успешные действия при взятии Сайтов и Гергебиля высочайшим указом генерал-лейтенант князь Моисей Захарье-вич Аргутинский был удостоен звания генерал-адъютанта. Ему было вверено командование войсками и управление гражданской частью всего Дагестана и Прикаспийского края, куда входили Дербентская и Кубинская губернии, Самурский округ, Даргинские общества, Кюринское и Казикумухское ханства, шамхальство Тарковское и ханство Мехтулинское. Полковнику князю Барятинскому – командиру Кабардинского полка – за осаду и штурм Гергебиля было присвоено звание генерал-майора с назначением в свиту Его Величества.

Командующий войсками Дагестана генерал-адъютант Аргутинский приступил к возведению линии новых укреплений возле аулов Ишкарты, Аймаки, Хаджал-Махи и Цудахара. Одновременно в Чечне по приказу Воронцова царские войска стали прокладывать дороги, рубить просеки, выжигать леса, вести осадные работы вокруг укреплённых аулов. Угадывалось направление деятельности от Шуры к новой резиденции Шамиля.

Имам созвал чеченских и аварских наибов с отрядами и, несмотря на глубокую осень, начал военные действия против объединённых сил генерала Фрейтага, которые были составлены из грозненского гарнизона, квартировавшего в Чир-Юрте, драгунского Нижегородского полка и частей укрепления Евгеньевское. Но наступившие холода со снегопадом вынудили Шамиля ограничиться набегами небольших отрядов мюридов на солдат, работавших в лесу. Только ранней весной, собрав многочисленное регулярное войско, имам повёл решительное наступление на Чеченскую линию.

На помощь Фрейтагу были брошены части Кюринского и Апшеронского пехотных полков, квартировавших в Темирханшуринском урочище. У аула Шали произошло крупное сражение. С большими потерями русским пришлось отступить. Не меньшие потери оказались и в войсках имама. Погиб старый преданный наиб из Уруты генерал Муртада-Али. Здесь же, в гуще горячей схватки, пал каратинский наиб Турач.

Шамиль вернулся в Ведено и созвал совет, на котором должны были назвать имя нового наиба Караты. Чохский учёный Муса-Хаджи сказал:

– Дереву соответствует плод, орлу – птенец. Несмотря на то что сын имама Гази-Магомед слишком молод, он чуть ли не с двенадцати лет следует в седле за отцом и за последние годы не раз показал смелость и смекалку в схватках с врагами.

– Ему исполнилось недавно восемнадцать лет. Он неопытен в делах правления и недостаточно учён для возвышения над народом, – возразил Шамиль.

Тогда устад Джамалуддин-Гусейн поднял голову, провёл рукой по седой бороде и, глянув в упор на своего зятя, произнёс по-арабски:

– Жизнь от колыбели до могилы есть наука, не возражай.

Гази-Магомед был назначен наибом Караты. Во время заседания в диван-хану вошёл охранник, который доложил о прибытии народных представителей из Хайтагского и Табасаранского вилаетов во главе с кадием Исмаилом.

Отложив нерешённые вопросы, Шамиль предоставил слово гостям.

Кадий Исмаил, прочитав благодарственную молитву Аллаху, способствовавшему желанной встрече с имамом и его сподвижниками, сказал:

– Люди нашего вилаета просят во имя Аллаха взять их под ваше покровительство, назначить наиба для установления шариата и создания регулярной армии, которая, примкнув к силам имама, пойдёт по пути газавата. И мы, рабы Божии, присоединяемся в своём желании и мечте к просьбе нашего народа.

– Слава Аллаху, указующему истинные пути. Я готов удовлетворить просьбу достойных кайтагцев и табасаранцев, которые со времён светлейшего шейха Ярагского всячески способствовали упрочению шариата в своих обществах и оставались неизменными сторонниками в бранных делах. Не сомневаюсь в том, что члены этого меджлиса будут согласны со мной, – ответил Шамиль.

– Согласны, согласны, – раздались голоса.

Когда уехали посланцы кайтагцев и табасаранцев, Шамиль пошёл в свою библиотеку, велев управляющему делами Хаджияву позвать сына Гази-Магомеда.

Высокий юноша, с широкими угловатыми плечами, короткой шеей, на которую была посажена большая голова, открыв дверь библиотеки, остановился перед Шамилем.

– Отец, ты звал меня? – спросил он, близоруко щуря небольшие карие глаза.

Шамиль внимательно оглядел сына с ног до головы, как будто видел впервые. Остановив взгляд на смуглом скуластом лице со следами перенесённой оспы, он подумал: «Не дал Аллах ему внешней красоты, но зато украсил мужеством, которое начертано на всём облике».

Видя, что сын, вытянувшись, как нукер, продолжает стоять у дверей, Шамиль сказал:

– Подойди сюда, садись.

Не меняя спокойно-строгого выражения лица, юноша сел рядом с отцом.

– Сын мой, тебе сообщили о решении меджлиса?

– Да, отец, мне сказал Мухаммед-Тахир.

– А как ты сам смотришь на это?

– Я буду смотреть так, как ты прикажешь.

Шамилю понравился ответ сына. Он сделал кивок головой в знак одобрения. Помолчав с минуту, имам сказал:

– Я знаю, среди наших людей, даже тех, кто внешне согласился с назначением тебя правителем Каратлянского общества, найдутся внутренне недовольные, и не без основания. Многие юноши подобны жеребятам, которые, будучи выпущены из конюшни, задрав хвосты, сломя голову носятся по полю, порой не замечая перед собой пропасти. Тебе дают волю не потому, что ты храбрее, умнее, достойнее других, нет, а потому, что уздечка, наброшенная на твою шею, будет в моих руках. Я уверен, что ты не сбросишь её, не будешь брыкаться, как непокорный жеребёнок. Ты понесёшь непомерную ношу. Не об этом речь. Меня беспокоит другое… – Шамиль задумался, не зная, с чего начать разговор, к которому готовился, как учитель к первому уроку.

Гази-Магомед смотрел на отца.

– Сын мой, ты ещё не знаешь людей. Нет науки, кроме жизненного опыта, помогающего познать их.

Трудно удерживать народ в повиновении, особенно тех, кто не способен глубоко мыслить, не поддаётся внушению, не подчиняется законам или придерживается их до поры до времени. Таких можно удержать страхом, но опять-таки до тех пор, пока этот страх будет зависеть от тебя. Но даже среди людей, одарённых мышлением, встречаются робкие душой, лицемерные, способные на измену, предательство, заговор. Многие склонятся в сторону стоящего у власти из-за личной выгоды. Но отворачиваются от главы, когда он в беде, легко переходят на сторону сильного или победителя. Человек, как природа, от рождения до старости постоянно меняется, приобретая определённые черты соответственно возрасту. Такие же изменения происходят в душе и разуме. Многие от природы злы и завистливы, а некоторым свойственна и жестокость. Но несмотря на все эти людские пороки, есть три пути к достижению уважения и признания. Первый – это путь правды. Справедливость и честность, проявленная даже по отношению к врагу, заставляет последнего преклониться, если он наделён даром мышления. В правде надо быть стойким, как эти горы, – Шамиль показал на панораму зубчатой гряды, виднеющейся в окне. – Справедливый не должен уподобляться траве, трепещущей и склоняющейся в ту сторону, куда подует ветер. Властитель должен быть немногословен, но красноречив. Красноречивый восхищает непроизвольностью и красотой слов.

Второй путь – добра и щедрости. Всякий разумный должен устремляться к добру, отгоняя вред. Скупость не прощается Аллахом состоятельному.

Третий путь – любовь к ближним. Устами Пророка сказано: «Люби ближних. Храни верность родственникам, если даже они причиняют тебе горе».

Сложна и многогранна деятельность правителя. Он должен всё и всех знать, не открывая себя до конца. Правящий должен избегать общества бесчестных и глупцов. С первыми он должен быть жесток, ко вторым – снисходителен…

– Отец, остановись! – воскликнул Гази-Магомед. – Твои слова подобны святым заповедям. Боюсь, что я не запомню всё сразу. Каждое из этих мудрых изречений произноси в отдельности при встрече со мной, чтобы я мог заучить их на всю жизнь.

Узнав от лазутчиков, что войска генерала Аргутинского вместе с апшеронцами и кюринцами находятся на месте летней стоянки-на высотах Турчи-Дага – и не намерены предпринимать каких-либо действий, Шамиль с отрядами аварских наибов занял позицию на горе Руги, чтобы отвлечь внимание Аргутинского. Три тысячи мюридов во главе с Омаром Салтинским имам направил через горы в Хайдак и Табасаран. Но салатавский наиб, испугавшись хаджалмахинского гарнизона, вернулся обратно. Возмущённый имам, собрав всех командиров тысячных, пятисотенных и сотенных и публично пристыдив Омара, дал ему отставку.

– Кто хочет показать свою удаль и умение, пройти к цели через все преграды? – спросил имам, обратившись к командирам.

Первым сделал шаг вперёд Хаджи-Мурад. За ним последовали и другие наибы. Но Шамиль, обратившись к первому, спросил:

– Сколько сабель выделить тебе?

– Пятьсот, – ответил Хаджи-Мурад, не задумываясь, и добавил: – Только выбирать воинов буду сам.

– Благословляю, бери тысячу, – ответил имам.

Хаджи-Мурад выбрал самых храбрых, самых отчаянных соплеменников, прославившихся при осаде Гергебиля и Салтов. Он повёл их вниз через земли даргинских обществ, а Шамиль двинулся вверх, в сторону Кази-Кумуха. По дороге к Хайдаку и Табасарану Хаджи-Мурад завернул в аул Бойнак. Жители не оказали ему сопротивления. Только Шахвали-хан – брат шамхала Тарковского, укрепив свой дом, отказался сдаться. Мюриды окружили имение Шахвали-хана. В жестокой схватке хозяин был ранен и тут же скончался. Хаджи-Мурад взял в плен жену и детей Шахвалихана, дом разграбил и предал огню.

Когда Хаджи-Мурад с тясячным отрядом явился в Хайдак, старейший аула, выйдя навстречу, сказал:

– Храбрейший из наибов, от имени жителей нашего селения прошу тебя освободить жену и детей Шахвали-хана. Ради них мы обещаем тебе склонить на сторону Шамиля брата пленницы Джамав-хана, человека уважаемого и влиятельного.

– Я не могу освободить эту женщину и её детей без согласия на то имама, – ответил Хаджи-Мурад.

Старейшие ушли недовольными. Хаджи-Мурад, оставив в Хайдаке сотню своих мюридов, отправился в Табасаран. Кадий Исмаил, до которого дошли слухи о самодурстве и жестокости, проявленных наибом Шамиля в Хайдаке, попробовал тоже вразумить Хаджи-Мурада.

Исмаил сказал:

– Хунзахский храбрец, запомни, ни один человек не может упрочить власть свою или тех, за кого он идёт, на злодеяниях. Твоё грубое обхождение с хайдакцами – ничто по сравнению с тем, что ты говоришь…

– Я выполню волю имама, – ответил Хаджи-Мурад табасаранскому кадию.

– Люди наши просили имама прислать к нам наиба, способного установить шариат и порядок в стране.

– Я это делаю, – дерзко ответил Хаджи-Мурад.

Тогда Исмаил-кадий возмущённо сказал:

– Если ты бесчинство твоих мюридов считаешь формой установления порядка, то ошибаешься. Более того, ты возмущаешь народ тем, что возишь всюду за собой пленную жену и сына покойного бека. И еще, – понизив голос, продолжал кадий, – ходят слухи, что ты насильно склонил к сожительству несчастную пленницу, жену Шахвали-хана. Не достигнешь успеха подобными путями.

– Успех мне всегда обеспечивало моё оружие, – ответил Хаджи-Мурад, покидая Табасаран.

Ропот недовольства и возмущения разнесся по аулам Хайдака и Табасарана. Даже те, которые считались искренними сторонниками Шамиля, когда до их вилаетов дошли слухи о приближении донгуза Аргута, обрадовались в душе. Хаджи-Мурад и сам почувствовал, что население готово подняться против него, не говоря уж о том, что оно намерено создать ополчение.

Аргутинский, узнав о появлении Хаджи-Мурада с отрядом в Хайдако-Табасаране, разгадал манёвр Шамиля. Он оставил на Турчи-Даге пост, быстро спустился с Гамашинских высот. Пехоту с местными всадниками и конно-ракетной командой направил на Шамиля, а сам с кавалерией, пятью батальонами пехоты и дивизионом драгун через Чирах двинулся к вольному Табасарану. В окрестностях аула Куярых произошло столкновение противников. Многие из тех храбрецов, которых выбрал наиб, пали в схватке. Жена убитого Муслим-хана с детьми сумела скрыться. Небольшой отряд с самим хунзахским героем спрятался в горах с награбленным богатством, стадами угнанного скота хайдакцев и табасаранцев. Следуя за ним, Аргутинский поднялся вновь на Гамашинские высоты.

Узнав о событиях, происшедших в Хайдаке и Табасаране, Шамиль, оставив намерение двигаться дальше на юг, вернулся в Ведено.

Он был крайне возмущён, когда табасаранский кадий Исмаил, явившись в Новое Дарго, рассказал о бесчинствах Хаджи-Мурада в их вилаете. Шамиль приказал немедленно призвать к себе Хаджи-Мурада. Но Хаджи-Мурад, вернувшись в Хунзах со сподвижниками, в категорической форме отказался явиться к имаму. Вскоре до Шамиля дошли слухи о том, что Хаджи-Мурад среди жителей аварской столицы стал порочить государ-ственный строй имама, призывая их к непослушанию и неповиновению.

– Люди Хунзаха, – говорил он, – разве тот факт, что Шамиль назначил сына – юнца Гази-Магомеда – правителем, не является доказательством его абсолютной власти и желания сделать этого отпрыска своим наследником? Имамом Дагестана и Чечни должен стать тот, чей кинжал окажется острее, рука сильнее.

Шамиль вторично послал в Хунзах гонца с требованием вернуть жителям Хайдака и Табасарана угнанный скот. Хаджи-Мурад ответил:

– Только с помощью оружия смогут имам и другие взять у меня то, что я таким же путём взял у других.

Тогда Шамиль отправил Кебед-Магому, Даниель-бека и Умалата Ичкерийского со своими отрядами в Хунзах. Хаджи-Мурад собрал сторонников и направился с ними к аулу Батлаич, чтобы встретиться с аскерами Шамиля. На окраине селения произошла схватка. Хунзахцы и цельмесцы, убедившись, что им не устоять против превосходящих сил шамилевского отряда, начали незаметно уходить через верхние окраины. Заметив это, Даниель-бек приказал охватить аул кольцом, чтобы не дать уйти Хаджи-Мураду, засевшему в доме сельского старосты. Мюриды стали окружать дом. Вдруг Хаджи-Мурад появился на крыше. Рукава его черкески были высоко засучены, полы подоткнуты, папаха лихо сдвинута на затылок. Сверкнув большими, широко расставленными на скуластом лице глазами, он закричал:

– Эгей, храбрые уздени Чечни и Дагестана, а ну-ка попробуйте взять меня живым!

– Только живым надо брать его, – шепнул Даниель-бек Кебеду.

Мюридам было приказано не разрушать и не поджигать дом старосты, поскольку Хаджи-Мурад вошёл и заперся в нем самовольно. Оцепив двор, день и ночь просидели мюриды, на утро второго дня из Хунзаха и Цельмеса прибыли старейшие, почетные люди, которые выступили посредниками при переговорах наибов Шамиля с Хаджи-Мурадом. Они с трудом уговорили Хаджи-Мурада сдаться и поехать на суд меджлиса. Только на следующее утро Хаджи-Мурад приказал нукерам распахнуть ворота. Аскеры Шамиля хотели было кинуться на него, но он, подняв шашку, предупредил: «Не смейте подходить!» Мюриды остановились. Повернувшись к цельмесцам, стоящим позади, он крикнул: «Коня!» Затем, пронзив сощуренными глазами стоявших полукругом людей, медленно вложил клинок в ножны. Один из нукеров подвёл ему оседланного коня. Хаджи-Мурад, как кошка, вскочил в седло и, тронув скакуна, сказал: «Сопровождайте». Ичкерийский Умалат пошёл со своим отрядом впереди. Мюриды Кебеда, окружив Хаджи-Мурада, шли двумя колоннами по дороге. Отряд Даниель-бека замыкал шествие. Так двигались они до самого Ведено.

Шамиль распорядился поместить Хаджи-Мурада в гостиной под усиленной охраной, несмотря на то, что при дворе имелась тюрьма. Назначили день суда. Хаджи-Мурад предстал перед судьями в форме полковника. Даниель-бек хотел сорвать с его плеча серебряный эполет и шестиконечную звезду, но имам не разрешил, ограничившись тем, что у взбунтовавшегося полковника отобрали оружие.

На суд в Новое Дарго в качестве свидетелей были вызваны почётные представители Хайдака и Табасарана вместе с кадием Исмаилом. Диван-хана как никогда была заполнена народом. В сопровождении конвоя быстрым, порывистым движением перешагнул Хаджи-Мурад порог зала судебного заседания. Словно загнанный тур, готовый боднуть настигшего врага, он исподлобья обвёл сидящих быстрым взглядом и остановился на Шамиле, который, как всегда, сидел между секретарем и главным кадием имамата – устадом Джамалуддином-Гусейном.

С обвинительной речью выступил Даниель-бек. Он же зачитал свидетельские показания, которые подтвердили, повторив словесно, свидетели – хайдакцы и табасаранцы.

Хаджи-Мурад сказал:

– Всё, что здесь было сказано обо мне, есть правда. Не задумываясь, поступал так, а не иначе, зато я перед вами весь такой, как есть, а ты, господин генерал, бывший султан Элису, – он посмотрел на Даниель-бека, – был и остался плохим мусульманином.

– Ты будешь выступать с обвинением в мой адрес, когда я сяду на твоё место, – грубо оборвал его Даниель-бек.

Шамиль, подняв руку, остановил обоих. Когда в зале воцарилась тишина, он начал говорить, обратившись к своему недавнему соратнику:

– Меня тревожит то, что ты сознаёшься в совершенных преступлениях, не раскаиваясь, с самодовольным видом героя. Тяжесть совершённых тобой противозаконных деяний заключается не только в том, что ты постоянно присваиваешь себе две доли всей добычи, а в том, что без разбору грабишь и своих, и чужих. Являясь моим представителем в вилаетах Хайтага и Табасарана, ты мародёрством и насилием убил веру у людей, которые стремились к истинному шариату и к тому пути, по которому идут верные приверженцы ислама. Этот вред, принесённый тобой, гораздо хуже вреда, учинённого гяурами, и плохо, что ты не понимаешь, что действовал им на руку, восстанавливая народ против нас.

Все присутствовавшие с затаённым дыханием слушали Шамиля.

Никто не сомневался в том, что Хаджи-Мураду будет вынесен смертный приговор, особенно после того, как имам сказал:

– Умному человеку не вредят ни сан, приобретённый старанием, ни достигнутое положение с почестями, а глупцов они приводят к гибели.

Даниель-бек торжествующе посмотрел на Хаджи-Мурада.

Шамиль продолжил:

– Во многих делах можно обойтись без храбрости – одним умом, но ни в чём нельзя ограничиться одной храбростью, обойдясь без ума. Ты, Хаджи-Мурад, чрезмерно наделён первым качеством и обойдён вторым. Лишь потому я обращаюсь к меджлису с просьбой простить тебя.

Ропот пронёсся по ряду сидящих. Многие не любили кичливого, резкого хунзахца, который блестяще действовал кинжалом и кремнёвкой и ничему другому в жизни не научился. Не веря словам имама, Хаджи-Мурад насторожился.

– Пусть будет так, – услышал он слова некоторых членов меджлиса.

В глазах подсудимого засверкала молния торжества и гнева. Он обжёг взглядом Даниель-бека, затем сквозь узкую щель прищуренных глаз полоснул косо конвоиров, стоявших у дверей. Хунзахский герой резко повернулся и пошёл к выходу.

Около месяца без дела слонялся он по аулам Чечни, не находя приюта и покоя.

В один из дней к Шамилю приехал на взмыленной лошади житель Гехи-Мартана. Войдя в комнату, где сидел имам за молитвой, чеченец сказал:

– Хаджи-Мурад сжёг свой гехинский дом со всем имуществом и сбежал к русским в крепость Воздвиженскую. Мой кунак видел, как он подошел к трем солдатам, высланным в секрет к чахгиринским воротам.

Даниель-бек подтвердил слова чеченца:

– Он опередил меня, с тем же донесением и я спешил к тебе. Хунзахский разбойник успел ускользнуть из-под рук наших лазутчиков. В крепости Воздвиженской стоит Кюринский полк, которым командует флигель-адъютант Симон Воронцов, сын наместника.

– Теперь Аллах ему судья. Лишь от священного ока никому не скрыться. Человек, который делает хорошее, делает для себя, и тот, который творит плохое, тоже делает для себя. Посмотрим, куда он пойдёт от них, – сказал Шамиль.

Когда гехинец удалился, Даниель-бек повёл с имамом секретный разговор.

– Нет сомнения, – сказал он, – что этот разбойник не забрал с собой имеющиеся у него большие ценности. Взять он мог только то малое, что можно унести в карманах. Только при последнем набеге его на Бойнак в доме брата Тарковского шамхала Муслим-хана, говорят, он набрал полные хурджины серебра и золота.

– Спрятал, наверное, всё в надёжном месте. Бог с ним, никто ничего не уносит с собой, кроме савана, – махнув рукою, произнёс Шамиль.

Но Даниель-бек не унимался:

– Ни в хунзахском доме, ни в Гехи-Мартане не мог он спрятать ценности.

– Куда же тогда он их дел? – спросил имам.

– Зарыл в каком-нибудь погребе или конюшне в Цельмесе.

– Ну и пусть лежат там. Эти ценности не принесли счастья Шахвали-хану, привели к беде и этого отчаянного безумца, не принесут радости и нам.

– Я не предлагаю забрать их себе. Можно даже, не положив в госказну, раздать на нужды всех мечетей и содержание учащихся при мечетях.

– Попробуй поищи. Если найдёшь, так и сделай, – согласился Шамиль.

Наиб Даниель-бек, взяв в помощь с разрешения имама ичкерийского Умалата с отрядом, двинулся в Цельмес. Подойдя к селению, он послал сотню мюридов с приказом арестовать семью Хаджи-Мурада. В доме находились старушка-мать Залму, жена-чеченка Сану, дети. Испуганная Сану хотела унести с собой узелочек с ценностями, но мюриды вырвали его из рук женщины и повели всех к Даниель-беку. Наиб сам допросил жену Хаджи-Мурада.

Сану отвечала:

– Я не знаю, что и где спрятал мой муж. То, что принадлежало лично мне, отобрали твои бандиты. Но, если бы и знала, клянусь Аллахом, не сказала бы вам даже под угрозой беспощадной расправы.

Даниель-бек, скрывая своё восхищение под строгой маской дознавателя, не отрывая глаз смотрел на стройную и смелую красавицу Сану, прекрасный облик которой не изменили последние месяцы беременности. На белом лице её горел яркий румянец, платок и чутху сползли с головы и висели за спиной, удержавшись на длинных чёрных косах.

– Уведите, – приказал Даниель-бек.

– Не трогайте меня руками, я пойду сама, – сверкнув взглядом, полным ненависти, предупредила Сану. Её вместе с детьми и старушкой посадили в яму во дворе цельмесского старосты.

Даниель-бек лично присутствовал при поисках драгоценностей. Они были найдены в земле, в одном из углов конюшни. Разграбив дом Хаджи-Мурада, Даниель-бек покинул Цельмес.

Через год, когда Шамиль находился в шалинских окопах, сражаясь с подступающим к чеченскому аулу отрядом русских, к нему привели мальчика лет десяти, который, протянув сложенную вчетверо записку, сказал: «От Хаджи-Мурада».

Шамиль с удивлением, развернув бумагу, стал читать: «Шамилю Гимринскому от Хаджи-Мурада Хунзахского. После этого, если ты строго соблюдаешь и действуешь во имя Аллаха и справедливости, разреши тем, кто связан со мной законом, родством и кровью, прийти ко мне: матери моей Залму, жене Сану, сыновьям Гулла и Абдул-Кадыру, дочерям Баху, Бахтыке и Семис-ханум, Китилай».

Шамиль сказал Мухаммед-Тахиру: «Напиши». И стал диктовать:

«О, глупец! Поистину ты отступил от ислама. Иначе предпочел бы гибель себе и тем, кого хочешь увлечь за собой. Пусть они лучше умрут здесь, чем отпадут от истинной религии подобно тебе.

Имам Шамиль».

Вскоре до Шамиля дошли слухи о том, что Хаджи-Мурада отправили в крепость Чар, затем в Тифлис. Говорили, что он сторонился русских, отказывался от пищи. Из Тифлиса его отвезли в крепость Нуха. Здесь он поссорился с начальником гарнизона, которого вместе с охраной убил во время прогулки, и скрылся с четырьмя соплеменниками в лесу намереваясь бежать в сторону бывшего султанства Элисуйского. Но уйти ему не удалось. Недалеко от азербайджанского селения Кипчах на границе Кахского и Нухинского уездов Хаджи-Мурад был окружен и убит вместе с остальными беглецами.

Так окончил жизнь Хаджи-Мурад, однажды совершивший измену и не остановившийся на этом.

Представители хайдако-табасаранского народа, возвратившись из Нового Дарго, куда были вызваны как свидетели по делу Хаджи-Мурада, рассказали своим соплеменникам о суде и решении. Тогда хайдакцы с табасаранцами вновь обратились с письмом к Шамилю, в котором опять просили приобщить их вилает к имамату, назначить над ними достойного наиба. Видя, что Шамиль медлит, Исмаил-кадий Табасаранский вновь явился к тестю Шамиля устаду Джамалуддину-Гусейну. Учитель тариката пообещал посодействовать. Он в тот же день, вызвав к себе зятя, сказал: