«Тяжёлая» вода

Крайнов так увлекся завтраком, что абсолютно позабыл о реалиях и своих обязанностях, которые сегодня, то есть в этот самый день и в этот самый момент забывать было никак нельзя? А эти «обязанности» были таковы: примерно в десять часов утра или чуть позже (время «Ч») должны приехать с арсенала и привезти «учебную» новую баллистическую ракету или «изделие Д-15». Затем, из шахты № 6 нужно выгрузить боевую баллистическую ракету или «изделие Д-5», а на ее место загрузить «учебную». Казалось бы, вроде бы рядовая операция, если бы не одно «НО?». Предшественник Крайнова, старпом «К-921» капитан второго ранга Алексей Иванович Мартынов полгода назад казалось бы при аналогичной «рядовой» «рокировки», но только боевой Д-5 на учебную, уже в «финальной части» «груза – подъемной операции» не только повредил учебную ракету, но и вывел из стоя шахту № 8, которая теперь пустая и герметично заварена на заводе «Звездочка» после аварийного ремонта в результате данного происшествия? Мартынов не только «лишился звездочки», но и поставил «жирный крест» на своей дальнейшей карьере – теперь дослуживает на УПТК-59, тренирует и обучает экипажи навыкам и основам борьбы за живучесть корабля!? Ибо согласно Корабельному уставу, именно старший помощник командира крейсера отвечает за прием – погрузку боезапаса на корабль! А вот капитан второго ранга Сергей Васильевич Крайнов за гастрономическими изысками кажется об этом позабыл? Хотя нет! Окончив завтракать, старпом быстро направился в свою каюту, снял кремовую рубашку (в кают-кампании согласно корабельному этикету офицером запрещалось появляться в рабочей одежде за исключением дежурного по кораблю или вахтенного офицера), надел теплый шерстяной водолазный свитер из верблюжьей шерсти, «канадку» и решительно отправился на свой пост, в рубку…

– Ну, как Андрей Леонидович, не замерз? – настроение Крайнова явно улучшилось после плотного сытного завтрака и того внутреннего тепла, которое излучал полный желудок.

– Да, нет, Сергей Васильевич, не замерз! Я же тепло одет! Помните такой анекдот: «Одной жене офицера ее подруга говорит:

– Знаешь, твой муж у тебя «гуляет»!

– Правда? Ну и пусть гуляет, ведь он тепло одет!» – штурман хихикнул своей шуточке, старпом лишь снисходительно усмехнулся уголком рта – он уже несколько раз слышал этот «бородатый» анекдот.

– Спасибо тебе, Андрей! – Крайнов благодарно, но жестко, по – мужски, пожал руку штурмана. Беляев даже немного растерялся:

– Да, чего уж там!

Возникла даже неловкая пауза, офицеры молчали, да и о чем было говорить… Чтобы как-то разрулить обстановку и разрядить ситуацию младший по званию попытался «перевезти стрелки» на другую тему:

– Надо же, какие они все – таки громадные! Наша – то по сравнению с ними просто дитя малая?!

– Кто? – сразу не «врубился в тему» Крайнов.

– Да, вон – «акулы»!? – штурман смотрел в бинокль на еле чернеющие в туманной дали громадины «тайфунов», пришвартованных к отдельному и специально построенному для них причалу номер девятнадцать. Этот пирс бухте Губы Нерпичья был особо охраняемым объектом, опоясанным несколькими рядами колючей проволоки, между которыми прохаживались вооруженные матросы – часовые. На КПП, ведущем от дороги к пирсу прохаживался дежурный офицер и начальник караула – меры по охране этих монстров были по-настоящему впечатляющие!

Беляев передал бинокль старпому, чтобы тот смог «поглазеть» на этих «морских чудовищ», самых мощных и самых крупных подводных крейсеров в мире…

Краткая справка от Автора:

Тяжелый ракетный подводный крейсер стратегического назначения (ТРПКСН) пр.941 «Акула» или система «Тайфун» – самая большая в мире подводная лодка:

– водоизмещение надводное – 33 200 тонн;

– водоизмещение полное – 48 000 тонн;

1 «легкий» и 4 «прочных» корпуса, собранные по схеме «катамаран», 19 отсеков;

размеры 173 м.* 23 м. * 11 м.;

20 баллистических ракет (каждая весом 95 тонн) – РСН – 52 (по 160 кТ);

2 водо – водяных реактора по 50 000 л.с. мощности.

– Да – а! – не то восхищенно, не то удивленно только и смог произнести старпом. Штурман же сразу же решил «развить тему» и спросил:

– А правда, что когда ракету привозят на «акулу», то КрАЗ вокруг рубки разворачивается?

– Не знаю, не уверен! – ответил офицер – ракетчик, и тут же добавил, как бы аргументируя свой ответ:

– Там ракеты совсем другие, то есть более тяжелые и габаритные стоят, чем у нас! Они почти под сто тонн, да и длиннее наших!? Где – то метров двадцать пять или двадцать семь будут! Ну и естественно, что и несут больше заряд и стреляют дальше! – старпом замолчал, краем глаза наблюдая за Беляевым, на которого эта информация явно произвела оглушительный эффект. Штурман сразу сник и замолчал, «переваривая» услышанное. Крайнов, поняв свою оплошность, решил, что теперь настала его очередь «разрулить» ситуацию:

– Говорят, там у них условия обитаемости такие комфортные – прямо как в пансионате ЦК КПСС: и кинотеатр, и сауна, и бассейн, и черт те что еще там есть? Даже «живой уголок»… с канарейками! Старпом улыбнулся почти искренне, тем самым заставив улыбаться и своего визави…

Из-за мыса показался небольшой рейдовый буксир, как муравей, за собой тянущий большой семисот тонный плавкран. Улыбки сразу же улетучились с лиц офицеров, на которых появились «маски суровых флотских будней». Настроение Крайнова снова ухудшилось: «Кажется, началось… в колхозе утро!»

– Андрей Леонидович! Давайте боцманов – «наверх»!

– Слушаюсь! – не по «казенному», то есть вместо «так точно» ответил дежурный по кораблю, исчезая в рубочном люке. Практически сразу же прошла команда по кораблю: «Швартовой команде построиться на пирсе! Форма одежды – номер «четыре», спасательный жилет!.. Старшине команды боцманов – главному боцману прибыть на пирс!» Старпом стал немного успокаиваться – все идет пока по плану… Нет никаких причин для беспокойства? «Все будет хорошо! Все будет хорошо …?» Но нервозность или «флотский мандраж» только возрастала. Неудача своего предшественника как «кровоточащая рана» еще свежа была в памяти Крайнова.

Боцмана выбегали из «чрева» корабля, быстро пробегая по верхней палубе, обегая огромные люки ракетных шахт, по «гребню» «хвоста» этого гигантского «тритона» и сбегая по приставленному сходню, стоились в «цепочку» на пирсе.

– Паньков! А ну – ка,… сгоняй «мухой»… в ту хибару, что на сопочке стоит и позови – ка сюда этих «аника – воинов», чтобы убрали эту дырявую «калошу» отсюда подальше! – главный боцман «К-921», старший мичман Сафронов Михаил Афанасьевич, более двадцати пяти лет отдавший службе на флоте, был мужик суровый, но справедливый. Как говорится: «Слуга царю, отец – солдатам»! Молодого матроса – первогодка или «карася» Панькова заслуженный мичман направил в экипаж роты обслуживания арсенального причала, чтобы от пирса убрать (отчалить) торпедо лов, дабы дать место плавкрану. Паньков вначале «затормозил», то есть пошел в казарму флотского экипажа, но окрик главного боцмана «бегом» придал матросу должное ускорение. Сафронов же, удовлетворенный таким оборотом дела, при котором подчиненный оказал должное уважение – повиновение приказу начальника, направился к вахтенному офицеру и своему приятелю мичману Олегу Анатольевичу Шевцову, старшине команды трюмных, дабы перекинуться парой-тройкой слов – анекдотов, пока «суть да дело»…

– Как служба идет, Олег Анатольевич? – Сафронов достал свой серебряный портсигар, которым очень гордился, достал две папироски «Герцеговина Флор» («Как любил товарищ Сталин!»), одну протянул Шевцову, другую небрежно сунул себе в рот. Мичман Шевцов же, поблагодарив приятеля, услужливо «угостил огоньком» главного боцмана и прикурил сам. Конечно, курить на вахте не положено, но «на все что не положено, может быть наложено»!? Олег уже примерно знал, о чем будет разговор – расспрос боцмана – об охоте, о рыбалке или о грибах или ягодах. В этих увлечениях друзья – приятели были солидарны, а иногда и участвовали вместе, если выпадал такой счастливый случай. Даже в прошлом году Олег не поехал в очередной отпуск «на материк» (родом он был из Башкирии, из районного центра Архангельское, что примерно в ста километрах от Уфы), а отправился с другом в лесотундру «дикарями» рыбачить, охотиться, да просто «чисто по – мужски» отдохнуть от тягот флотской тяжелой службы… Сафронов же последние года три – четыре вообще не покидал Севера. Даже, однажды, когда нужно было после БС обязательно ехать «восстанавливаться» в санаторий, боцман предпочел красоты Карелии крымскому побережью.

Шевцов, пустив колечко голубого дыма, как бы растягивая удовольствие от ароматного табака, немного небрежно, будто бы это и не служба, а «службишка» ответил:

– Матрос спит, а служба идет!

– Это точно! – усмехнулся боцман. – Служба не волк, в лес не убежит и бояться ее не нужно! Служба – она и в Аф… в Арктике служба!?

Оба засмеялись удачному каламбуру главного боцмана.

Крайнову с ходового мостика хорошо было видно: и приближающийся к пирсу плавкран, и сам пирс с построенными на нем для приема этого самого плавкрана швартовая команда во главе с главным боцманом, и самое главное, нарушающий корабельный устав и курящий, находящийся на дежурстве, вахтенный мичман Шевцов. Старпом на корабле – есть судья и спикер в одном стакане, он – блюститель Закона и Порядка, строго, как шериф, следящий за соблюдением всеми своими подчиненными, всем экипажем распорядка и дисциплины… Такое откровенное хамство – попирание основ корабельной этики и службы со стороны Шевцова, «этого оборзевшего мичманка – трюмного» в других обстоятельствах или условиях могло бы быть расценено как личное оскорбление или вызов старшему офицеру! Однако, как это уже было неоднократно, еще с самого детства, непонятное приторно – сладкое ощущение собственной неполноценности, граничащее со страхом перед более сильным, а значит и более наглым, то есть имеющим право хамить другим, подкатило к горлу, как изжога, как блевотина во время качки, готовая вырваться гейзером наружу. Кровавая пелена затуманила мозги, взгляд, всю внутрянку, всю душу… Старпом отвернулся, чтобы не видеть «оборзевших» мичманов, которые и «в ус не дули», какие шекспировские страсти – «бесы» бушуют в душе их командира – начальника. Крайнов вспомнил свое детство, как еще маленьким мальчиком ездил каждое лето в деревню к дедушке и бабушке, родителям отца вначале с родителями, а потом и самостоятельно, уже школьником. «Что ты из пацана «кисельную барышню» делаешь?» – постоянно ворчал его дед на бабку, которая, точно курица – наседка, которая не знала, как и ублажить единственного внука и самого дорого гостя. «Пусть растет как все мальчишки, хулиганит, на речку бегает, на велике гоняет»? «Хватит нам Васькиных проделок, чтобы еще и Сереженька рос, точно чертополох в поле»! после такого «весомого» аргумента дед капитулировал и замыкался, лишь иногда позволяя себе позвать Сережу на рыбалку или по грибы. Да и внук особо и не рвался, в отличие от своих сверстников, на речку или в лес, предпочитая общество своей бабушки или романтическое одиночество в саду или на сеновале, с книжкой. Дело было в том, что дед Василий Васильевич Крайнов, фронтовик – орденоносец (прошел всю войну, имел шесть орденов и восемь медалей) был в родном колхозе – миллионере парторгом и очень уважаемым человеком. Увидев пол – Европы, Василий Крайнов – старший так был увлечен идеей построения коммунизма и всеобщего благоденствия и процветания, что абсолютно упустил воспитание собственных детей. И особенно, сына Василия – младшего? Васька связался с плохой кампанией таких же как он «детей войны», многие из которых (в отличие от Василия) не имели отцов, сложивших головы на войне, а значит, и не кому было их увести с кривой криминальной дорожки. Голые – босые, хлеба вдоволь не евшие (в отличие от Крайного – младшего, который благодаря отцу «как сыр в масле катался»), пацаны по малолетству, ради конфет и спиртного «подломившие» сельпо, оказались на скамье подсудимых в 1946 году и пошли «осваивать» свои жизненные университеты по тюрьмам и лагерям. Васька же Крайнов, благодаря отцу, «отделался легким испугом» и тем, что институт пришлось оканчивать уже заочно, после службы в армии и женитьбы. Этот факт из биографии отца теперь был тем самым «весомым аргументом», которым бабка парировала любые потуги деда «вырастить из внука нормального пацана»…

– Товарищ старший мичман! Ваше приказание выполнено! – это «карась» Паньков «доложился об исполнении приказания» главному боцману Сафронову.

– Свободен! Встать в строй! – сухо поблагодарил главный боцман, продолжая беседовать с вахтенным. Вскоре, из казармы вбежали два матроса и молодой мичман, которые направились на пирс, к торпедо лову. Подойдя к своим коллегам – мичманам, молодой мичман поздоровался и представился, однако сделал это робко и нерешительно. Как делает это щенок, подходя и здороваясь к или с матерыми волкодавами:

– Здравие желаю! Мичман Алиев!

– Приветствуем, мичман Алиев! А как зовут? – подводники явно забавлялись робкой нерешительностью своего молодого визави. Однако протянули руки для рукопожатия, чем еще больше смутили «юношу» Алиева.

– Рафаэль Ахметович! – неуверенно пожимая протянутые руки подводников, ответил «надводник-торпедолов».

– Красиво, красиво! Лишь мадонны не хватает! – сегодня боцман был «в ударе», каламбуря по любому поводу и без повода. Чем привел Алиева еще большее смущение и алый румянец, будто как у гимназисточки из знаменитого шлягера «Москва златоглавая»: «Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные …»

– Ну, давай, Рафаэль Ахметович! Убирай свою «лоханку» вон туда, подальше! – Сафронов указал рукой на свободную «бочку» практически перед бонновыми заграждениями, ближе к волнорезу, разделяющим внутренний рейд от внешнего, мористого…

– Сейчас, отчалим, вот только моторист подойдет! – как-то неуверенно в себе отвечал молодой мичман. И повернувшись к своим подчиненным, молодым матросам крикнул:

– Ну, где этот… разгильдяй Аверкин? Ну – ка, Петренко, тащи этого моториста «мухой» сюда!

Но никого «мухой тащить сюда» не потребовалось, старший матрос Аверкин сам «нарисовался» собственной персоной. Точнее, пародия на военного моряка: давно нестриженный, с грязными маслянистыми волосами, небритый, неряшливый, в грязной робе и бушлате, давно не чищеных «прогарах» и бляхе, болтающейся «на яйцах, яко как у пьяного дембеля»… Как бы сказал помощник командира крейсера «Александр Суворов»: «Перед нами форменная военно-морская… уеба»!!!

Когда это «форменное недоразумение» приблизилось к мичманам, Алиев, дабы как-то повысить свой авторитет в глазах «старших флотских товарищей» и «братьев по оружию – североморцев» решил «покачать командирские права», прикрикнув на своего нерадивого подчиненного:

– Аверкин, а ну живо заводи «машину»!

– Не рычи, сундук, а то гланды застудишь! – огрызнулся старший матрос, маленькие заспанные поросячьи глазки его зло зыркнули на молодого командира.[5].

– Кто, кто – «сундук»? Ты кого это тут «сундуком» назвал, сучонок недоношенный? – старший мичман, сжимая крепкие кулаки, приблизился к старшему матросу. Однако, прежде чем что-то дерзкое ответить главному боцману, «оборзевший» Аверкин вдруг резко взмыл в небо почти на метр. Шевцов, ухватив наглеца за ворот бушлата, поднял над землей почти на вытянутых руках матроса, так что тот будто кукла – марионетка задергался, точно был подвешен на нитке.

– А ну, пусти, пусти, кому говорю! – то ли от ярости, то ли от страха захрипел моторист. Но сильные руки вахтенного как клещи сжали воротник бушлата, удерживая навесу в общем – то достаточно крепкого телом старшего матроса.

– Сейчас с пирса прямо в море и пущу! Хочешь поплавать, а мы проверим – тонет г… но или нет?! – подводники как-то зло ухмылялись. – Да не дергайся ты, а то шею сверну, точно куренку! Веришь, дерьмо собачье?

– Верю, верю, товарищ мичман! – сразу как-то обмяк «годок» и добавил. – Отпустите меня, пожалуйста, я больше не буду!

– Отпусти его, Олег Анатольевич! Видишь, парнишка решил исправиться, значит больше борзеть не будет! – Сафронов наслаждался не только произведенным воспитательным эффектом, но и невероятной силищей своего друга и сослуживца. Шевцов же спокойно выполнил просьбу друга, но не удержался, чтобы не добавить «фитиль» и от себя:

– Бегом заводить дизель, иначе не посмотрю на твою покорность и так уделаю, что родная мать не признает?! Понял?

– Так точно, товарищ мичман! – и Аверкин «рысцой» побежал по трапу на торпедолов – «заводить машину». Алиев поблагодарил подводников «за помощь» и последовал за своим мотористом. Как только командир торпедолова прошел на свой катер, его молодые подчиненные – матросы втянули трап на катер. И одновременно взревели дизеля, черно – сизый дым окутал корму маленького катерка. Сафронов четко отдавал приказания своим боцманам:

– Швартовой команде – на «концах» «стоять», корабль «отдавать»!

Матросы с торпедолова сбросили швартовый канат с кнехтов, ослабив натяжение, а боцмана на пирсе «отдали» носовой и кормовой «концы» с кнехт на пирсе.

– Выбирай «по малу»! – это уже Алиев руководил действиями своих матросов, которые быстро «выбрали» швартовые канаты, почти не замочив «концы» – петли. – Машина, малый ход!

Торпедолов вздрогнул, винты провернулись, пуская струю пузырьков и воды вдоль борта и пирса, медленно кораблик отчалил от причала. Алиев дал прощальный сигнал – ревун, будто ночная птица прокричала в ночи – «уа-уа, а-а-а …».

Подводники помахали прощально вслед маленькому кораблю, уходящему вдаль…

Крайнов наблюдал всю эту сцену «со стороны», как зритель наблюдает театральное действие. В душе старпома одновременно боролись два чувства по отношению к своим подчиненным, точнее к одному из них, Шевцову: с одной стороны, он недолюбливал этого человека – за его физическую силу, фигуру, мужскую силу и красоту, службу «как бы нехотя», но все получалось или почти все, иногда допуская небольшие проступки? Вроде курения на вахте? А ведь управлять трюмными, этими «флибустьерами и анархистами», «королями воды, г… на и пара» крайне сложная задача? Но с другой стороны, Крайнов завидовал и даже восхищался этим человеком практически по тем же качествам, за которые и ненавидел – за рост, мужскую силу и красоту, самообладание и спокойный уверенный взгляд на жизнь и службу. Прямо таки «закон борьбы и единства противоположностей»! «Черт побери, ну не будь тряпкой! Нужно было бы сделать замечание, «вставить фитиль» мичманам, чтобы «не зарывались»! Но в таких случаях какая – то «медвежья слабость» случалась с Крайновым, граничащая с трусостью. Сергей сразу же находил себе оправдание – случай из детства: лет в двенадцать его ограбили два семнадцатилетних парня – «фэзэушника», вначале приставив к горлу «финку» с наборной цветной ручкой из разноцветного оргстекла, а потом и обыскав и облапав в поисках мелочи. Добычей малолетних грабителей стал рубль на завтраки, но душевная травма осталась на всю жизнь – когда требовалась решительность и действия, вдруг возникала «дрожь» в коленках и «комок» в горле…

– До причальной «стенки» двести метров! – этот голос чуть с хрипотцой, практически как у диктора с радио или телевидения, будто удар хлыстом, вывел старпома из оцепенения, вернув в реальность. Плавучий кран, толкаемый рейдовым буксиром, медленно, но неумолимо приближался к «Златоусту», точнее к тому месту у причала, где недавно стоял торпедолов. Перед транцем (бортом) крана, обвешенным кранцами, будто бусы у туземца на шее и животе, бурунами пузырьково белых «барашков» пенилась вода, как бы сопротивляясь этому неумолимому движению людей к причалу. «Где это чертов спецтранспорт с этой чертовой ракетой запропастился?» Крайнов помимо раздражения и злости снова ощутил этот противный и ноющий озноб: то ли от холода, то ли от страха? Страха от чего-то неизвестного, но неизбежного своей фатальностью – что-то должно произойти? Но вот это «что – то» будет хорошим или нет? И эта неизвестность пугала, вызывая подсознательно страх – «чему быть, того не миновать»! «Рожденный утонуть, сгореть не может»! Ибо все подводники – фаталисты, верящие в Судьбу и в свою исключительную Удачу, которая сопутствует не каждому, а только смелым и отчаянным «ребятам»! Тем, кто рожден и служит под Полярной звездой, да еще под Звездой Красной и с красными же перекрещенными серпом и молотом.

Старпом смотрел на дорогу, ведущую от поселка вокруг сопки прямо к причалу, пытаясь увидеть хоть какое-то движение транспорта, хоть намек на него, хоть облачко пыли в дали… Но дорога была пуста. «Вечно их нужно ждать, ни разу еще вовремя не приезжали, эти «арсенальные»!? Однако, и того требовали все инструкции по безопасности, во избежание возможных чрезвычайных ситуаций спецтранспорт (конвой) мог двигаться только в светлое время суток и с максимально допустимой скоростью не более сорока километров в час. Конечно, старший офицер подводного ракетного крейсера это знал, да к тому же и, будучи ракетчиком по основной военно-морской специализации не мог не знать, и все же…

– До «стенки» сто пятьдесят метров… машина – «малый ход»! Сто метров… пятьдесят метров… двадцать пять метров! Стоп – машина! Табань! – точно как метроном, голос «диктора» отдавал команды команде плавучего крана.

– Эй, на берегу, примите линь!? – командир плавкрана, по всей видимости офицер или мичман (по «канадке» и черной форменной пилотке с металлическим полусогнутым «крабом» было сложно определить звание) выстрелил из швартового пистолета по направлению к берегу. Линь или тонкий канат просвистел над головами швартовой команды, улетев метров на десять – двенадцать от причала в сторону сопок. Боцмана с крейсера быстро бросились к линю, дружно подхватив его и стали «выбирать» линь, к которому был привязан швартовый канат. Как только петля или «конец» был вытащен из воды, его будто лассо накинули на береговой причальный кнехт. Затем аналогичную операцию совершили и с другим концом. А далее уже, как говориться «дело техники», то есть «подтянулись» барабанами для швартовки – накручивая на барабаны канаты, подтянули плавкран к пирсу. Ву а ля! На все про все – две минуты! Как говориться: «Дело мастера боится, когда мастер пьян! Но мастерство не пропьешь?» Особенно, когда это «мастерство» доведено до автоматизма под руководством истинного Мастера многочасовыми тренировками…

– Прювет, мореманы! – вместо привычного и традиционного «привет» прозвучало «прювет» как в знаменитом советском мультфильме «Ну, погоди!».

– Привет, привет, Николай Васильевич! – расцвел в радостной улыбке («рот до ушей») Сафронов. – Давненько не виделись.

Шевцов же подал руку командиру рейдового буксира, дабы «старый морской волк» мог подняться на причал. Несмотря на свой «почтенный» возраст (69 лет), Николай Васильевич Фадеев был еще крепким и подтянутым мужчиной, как говориться «в полном расцвете сил и лет». Среднего роста, коренастый, широкоплечий, Николай Васильевич был подтянут, по спартански аскетичен. И одет старый моряк был по-военному аскетично: мичманка с расшитым золотом офицерским «крабом», скрывающая коротко стриженные седые волосы; хотя и старый, но довольно добротный темно – синий офицерский китель – френч, на правой стороне прикрученные на винт золотой орден «Отечественной войны» 1 степени и бордовой эмали орден «Красная Звезда», знак «Гвардия», а над ними командирский знак «лодочка», на левой стороне орденские разноцветные планочки; морские черные брюки – клеш; черные лакированные офицерские ботинки – «хромачи». Фадеев на флоте – личность легендарная, недаром с ним за руку сам командующий Северным флотом здоровается, незабвенный «Ильич» Брежнев дважды приглашал на Малую Землю. Краснофлотец – подводник Николай Фадеев, старший торпедист на подводной лодке «К -21» под командованием капитана 2 ранга тезки Николая Лунина, самый активный участник «атаки века», самолично отправив в «брюхо» немецкого линкора «Тирпиц» четыре торпеды. Собственно и именно за этот подвиг он и был награжден золотым орденом «Отечественной войны» первой, то есть офицерской степени (для старших офицеров), а не второй. Но сам Николай Васильевич, по его утверждению, больше гордился своим первым орденом – «Красной Звезды», полученным им за спасение своих товарищей – экипажа героической, но такой трагической судьбы подводной лодки «Щ -402» капитан-лейтенанта Столбова…

– Однако, Олег, ну у тебя и силища! Чуть руку не вырвал! – старый моряк, здороваясь с своими более молодыми «коллегами», то ли в шутку, то ли всерьез потирал правое плечо.

– Дядя Коля, я не хотел! – чуть смущаясь своей медвежьей неловкости, отвечал молодой мичман.

– Не хотел он! – уже «сменив гнев на милость» ухмыльнулся старый вояка. – Надо же уважать старость!?

– Старый конь не бороздит море! – засмеялся Сафронов, протягивая руку для рукопожатия. – А вот скажи мне, пожалуйста, Николай Васильевич, что это за новаторство в мореходном деле?

– Какое такое «новаторство»? Я что-то тебя не пойму, Михал Афанасьевич! – Фадеев называл Сафронова не «Михаил», а «Михал», как бы проглатывая вторую «и», но боцман на это не обижался, привык.