Острова. Вторая жизнь. Роман-фантастика
Она нежно взяла меня под руку, и мы направились в сад, где некоторое время просто стояли и молчали, любуясь цветами, молодыми побегами, красивыми разноцветными фруктами да лепестками, которые отдавали нам щедрую тень и прохладу.
А далее проследовали в конец сада, где находились миленькие, ярко раскрашенные ворота. Они со стороны были почти незаметны, поскольку, утопая в буйной растительности, полностью растворялись в её красках, а также смешивались с многообразием флоры, явно соперничая с последней.
Мы прошли под виноградником, оплетающим ворота и арку, открывающие нам остальной прекрасный мир клана любимых мною Ватрушечек. Я разглядывал разноцветные домики, над которыми возвышались очень смешные флюгерочки, а также обширные угодья, небольшие аккуратные фермочки, мельницы, лениво крутящие свои лопасти под влиянием ветра, и даже фруктовые плантации.
Как заворожённый, боясь упустить её руку, я автоматически следовал рядом, удивлялся фантазии местных жителей, тому, как они смогли построить вокруг столь исключительное великолепие, и ошарашено поражался сумасшествию красок, которыми щедрой рукой одарила данный остров сама природа. До встречи с Кайей я их не особо замечал. Ведь даже камешки, устилающие тропинки, выглядели не серыми, например, как в Гавани, а наоборот, старались удивить разнообразием красок, будто соревновались друг с другом пестротой да красотой и в это же время явно завидовали великолепной растительности, с которой они, по-видимому, брали пример.
Всё это в один миг я прочувствовал и поэтому сильно растрогался, ощутив неимоверное счастье, дарованное мне судьбою.
Кайя не обращала на эти великолепные пейзажи ни малейшего внимания и, по всей видимости, воспринимала их как само собой разумеющееся – наверное, считая, что так существует во всём мире.
«Интересно было бы отправить её в Гавань – как бы она там себя чувствовала?» – размышлял я и, как зачарованный, продолжал любоваться камешками, иногда переводя взгляд на нежно-зелёного цвета лепестки, сотворённые природой.
По дороге Кайя о чём-то лепетала, распевала песенки, срывала цветы и плела из них венки. Я пытался понять те ощущения, которые творились в моей душе в данный момент, и боялся, что они когда-нибудь закончатся.
Я ещё не раз сравнивал Кайю с тёткой Кокой, но всё более и более находил в них всевозможные различия и противоречия. Тётка Кока теперь уже была в моём представлении просто самкой, удовлетворяющей свои примитивные первобытные потребности и инстинкты, позволяющие продолжить свой род дальше.
Кайя же представляла нечто иное – неземное и не укладывающееся в моей голове. Казалось, слова «быт» и «Ватрушка» несовместимы, потому что каждое движение её рук было необычайно плавным и воздушным. Её взгляд выражал мечту и счастье, будто она всегда находится в состоянии равновесия и благоденствия. Голос был нежный и певучий, но когда она разговаривала, то нарочито тянула каждое слово, чтобы наградить слушателя приятным голосом и тем самым отвлечь его от следующего факта.
Дело в том, что она не совсем умело разговаривает, изрядно отвратительно строит предложения, повторяя постоянно одни и те же слова по кругу. Так указал на этот факт вождь, а я бы так и не заметил, будучи влюблённым в неё. Но это не напрягало, а наоборот, выглядело очень умилительно, добро и даже забавно.
Всё не укладывалось в мою логику, извращённую бытовым потреблением любви. Ватрушка наивно шутила, искренне смеялась, а я делал вид, что смеюсь над шутками, на ходу срывал клубнику и предлагал этот продукт ей, а на самом деле очаровывался непосредственностью, искренностью и чистотой помыслов, размышляя:
«Воспитанный приказами, я, в общем-то, не понимал её, но чувствовал, что она права в самом главном – в нежном отношении к природе. Она любила всё живущее на свете, а самое главное – искренне доверяла и с полным отсутствием страха за свои поступки старалась всё делать правильно и поэтому не боялась, что её не так поймут и осудят. Ей было попросту наплевать на чужие, завистливые и порой осуждающие её мнения. И поэтому она жила своей, настоящей жизнью, не лицемеря, без вранья и порой против других, но всегда честно…» – на этом месте мысль была прервана.
– Сейчас мы пойдём к Ефимычу, – тем временем разглагольствовала Ватрушка, даже не подозревая, какие мысли творятся в моей голове, – у него сладкий виноград.
И я покорно следовал за ней. Через пять минут мы повернули на соседнюю улицу и оказались около небольшого заборчика с калиткой.
Глава 5. Встреча с волшебством
Не успели мы переступить порог участка Ефимыча, как сразу же были вынуждены решить одну загадку, хитро подстроенную лукавым дедом.
Вблизи порога и вдоль него на высоте пятнадцати сантиметров была натянута металлическая верёвка, которая из ряда тех вещиц, кои служат проводниками электрического тока. Они достаточно усердно берегут покой жителей, поскольку являются деталью для ограждения граждан от злого человека, поэтому я в ужасе отпрыгнул от неё, предполагая, что это растяжка, принадлежащая взрывному устройству, коих было великое множество в годы последней войны, которую я воочию не видел, но, судя по рассказам моих коллег по работе, поскольку, в отличие от меня, они интересовались земными делами, война была на редкость жестокой и никчёмной.
Вот поэтому я подумал, что дедулька воевал и по привычке, таким образом, охраняет свои владения от воров или нашествия врага на его вотчину, но на мой нервный оклик Кайя не заметила моего волнения, а только захихикала и, изловчившись, ударила ногой по металлической верёвке. Дальше сделала удивлённо-радостное лицо и чего-то ожидала. А спустя две секунды, которые показались мне вечностью, начал греметь салют.
– Фу, – выдохнула она, – хорошо, что салют, в прошлый раз было пожёстче. У меня после того случая образовались синяки на всём теле.
– В вашу честь, гости дорогие, в вашу честь салют, – послышался сначала скрипучий голосок хозяина, а затем перед нами материализовался и сам шутник, довольно бессовестный беспредельщик, способный ради забавы на многое. – Проходите, пожалуйста, – продолжал разглагольствовать он, ловко ухватив меня за локоток.
Ефимыч оказался седовласым, седобородым старцем весьма добродушного нрава, не позволяющим оскорбить да унизить гостя. В его глазах читались всепрощающая скорбь, озорство и лукавство. Облик выражал покорность судьбе, одновременно открывая душу очень сильного и стойкого человека, прожившего долгую, интересную жизнь, полную приключений да неожиданностей.
– Он не наш, пришлый, – шёпотом сказала мне на ухо Ватрушка. – Он иноземец, но юморист замечательный: веселит компанию, устраивает свадьбы в потешном стиле, не гнушается похоронами и в этом случае смягчает горечь родственников усопшего, за что и ценим. – Это всё, что я понял из её бессвязной речи, полной повторений и ненужных подробностей.
– Проходите на веранду, – спокойно продолжал старец. – Сейчас вас угощать буду.
С этими словами он неторопливо направился в сторону дома, предварительно дёрнув за листик неизвестного мне дерева, после чего открылась входная дверь, ведущая в хижину.
Я не удержался и дёрнул за другой листик, после чего ощутил удар электрического тока и испуганно принялся оглядываться по сторонам, в то время как Ватрушка беспечно смеялась.
Мы воспользовались приглашением деда Ефимыча, прошли на веранду, я уселся на скамейку и с ужасом почувствовал, как она уходит из-под меня. Кайя опять рассмеялась, глядя на моё испуганное лицо и беспомощность, затем смилостивилась и ударила ногою в пенёк, находившийся рядом со скамьёй, после чего та приподнялась, немного покачалась и пришлась мне по росту; ну а далее из неё вдруг выросли спинка и удобные подлокотники, тем самым превратившись из скамьи в кресло.
Я не то чтобы был удивлён – мой разум отказывался воспринимать всё то, что вокруг происходит. Я уже не удивлялся тому, что скамья опять решила перепрограммироваться, и наблюдал лишь за непонятными явлениями физического смысла. Когда скамья опять поднялась, но теперь уже у Кайи, трансформировавшись в кресло, я успокоился и увидел, как створки стола раскрылись, изнутри вышла плита с дюжиной тарелок, затем створки захлопнулись со страшным треском, послышалось пипиканье, а тарелки, непонятным образом оставшись на столе, вдруг стали плавно перемещаться в сторону гостей.
Я подскочил на месте и не посмел после этого садиться на лавочку, напряжённо ожидая следующего коварного подвоха, а Ватрушка же, наоборот, улеглась на проклятую скамью, которая постепенно превратилась в диван, и начала пристально разглядывать предметы, находящиеся перед ней сервизы и изучать их. Она, как я понял, надеялась найти очередной подвох. Поняв всю силу и экспрессию местного народа, мне резко захотелось убежать от страха в уборную, что я моментально выполнил, но не до конца, поскольку там случился очередной конфуз и я вернулся обратно, стыдливо прикрывая причинное место, с которым случилась оказия.
Ватрушка же, наоборот, уселась на скамью, засеменила в воздухе своими ножками и продолжала пристально разглядывать окружавшие её предметы, потешно вертя вокруг себя головкой, изучала предметы домашнего обихода, будто впервые их увидела, надеясь найти очередную загадку.
– Кайя, – послышался высокий, хрипловатый голос старца. – Не ищи, больше ничего не будет, кроме винограда. Стар я стал, чтобы так много изобретать; лучше налей женишку чарочку да поднеси виноград.
После его слов Ватрушка с хитрецой в глазах посмотрела на меня. Я покраснел и в то же мгновение почувствовал сладость от неизбежного влечения, которое повинуется неумолимому року. Получался полный ералаш. Оказывается, нас уже заочно сосватали и я, как ягнёнок на заклании, теперь уже был вынужден исполнять непривычную, но довольно интересную роль жениха.
– Судя по всему, ты моряк? – допытывался у меня любознательный старикашка по имени Ефимыч. – Но зачем тогда соскочил на землю бренную?
Он сам задумался над данной фразой, несколько раз грустно повторял её, опуская седую голову.
– Зачем? – глубокомысленно вопрошал он, и складывалось впечатление, что старик знает тайну, скрытую от меня и многих жителей, которая предназначена только для просвещённого ума и поэтому доступна не всем.
Я легкомысленно во всём с ними соглашался, даже не понимая всей глубины данной фразы и особо не обращая внимания на вдруг резко переменившееся настроение деда. Пытался строить глазки новоявленной невесте с мечтою о планах на будущее. Также надеялся обзавестись всеми благами цивилизации. А затем – сыном и дочуркой.
Старец не унимался и, в очередной раз кивнув грустно головой, продолжил свою словесную вязь:
– Ты из Гавани, – утвердительно молвил Ефимыч, тем самым перебив мои мысли. – Я тоже, и так же, как ты, служил на пароходе, но только механиком, благо половина жителей нашей планеты находится в море, но, в отличие от тебя, непутёвого, имел мудрость осесть на одном острове и в более раннем возрасте научиться хоть чему-нибудь. Я жил довольно хорошо, но, к сожалению, похоронил жену. Я был счастлив с нею, не сомневайтесь в этом. А вот ты решился скакать по всему свету, словно блоха, даже не ведая и не зная ничего, только повинуясь лихому азарту и нескромным мыслям. – Старик огладил задумчиво бороду и добавил: – Это очень нехорошо, но тем не менее я тебе завидую, поскольку сам не испил до дна столь интересной жизни. – Голос старца понизился до шёпота.
Я же со своей стороны легкомысленно вкушал очень сладкий виноград и не понимал из речи старца ни одного слова. Ватрушка хихикала, строила мне глазки и со знанием дела, глубокомыслием во взгляде переглядывалась со старцем, явно догадываясь о том, что я так не сумел понять и осмыслить.
Но это пока…
Мы долго сидели за столом, предаваясь своим эмоциям и ощущениям. Я старался переключить мысли старца на более оптимистический мотив, и это у меня со временем получилось. После чего Ефимыч развеселился и приказал:
– Зовём гостей!
Старец хлопнул в ладони и с озорством в глазах запустил в небосвод столовую вилку, которую давеча пользовал для трапезы. Она, в свою очередь, зацепившись за листик, потревожила дерево, мирно растущее у веранды. Дерево неизвестным образом приняло приказ хозяина и стало оглушительно верещать, явно подражая звуку сирены, принадлежащей… ну, скажем, хотя бы карете скорой помощи.
После чего все жуки и комары предпочли покинуть территорию. Собаки начали лаять, и вокруг наступил полнейший хаос. Всё вдруг зашевелилось и разволновалось, подул ветер с гор, выгнал мелкие облачка прочь, из-за этого небо прояснилось, а Ефимыч хитро-радостно прищурившись, провозгласил:
– Сейчас сами к нам пожалуют.
Он произнёс эту фразу как ни в чём не бывало, не обращая на вой сирены ни малейшего внимания, а далее хитроумный дедулька продолжал, хлопнув по крышке стола, на которой вмиг что-то выдвинулось, ушло внутрь, раздвинулось, сомкнулось, поднялось и резко опустилось.
У меня закружилась голова от столь резких метаморфоз, происходящих со столом, и я решил абстрагироваться. Все эти манипуляции не совпадали с законами физики, поэтому я попытался не обращать на столь дивные явления никакого внимания.
Но не в этом суть…
Ефимыч, будто шаман, делал непонятные для меня пассы руками, в результате чего на столешнице для начала оказалась пепельница с полуистлевшим окурком, затем она куда-то испарилась. Также образовывались неведомые вещицы и наконец появились фужеры да бокалы, огурчики да помидорчики, всевозможная закусочка, разноцветные салфеточки и обязательный штоф с прозрачным напитком. Ефимыч не унимался и продолжал делать пассы руками, в результате чего огурцы для начала самостоятельно замариновались, потом вообще превратились в кабачки, а помидоры – в чеснок.
– Чаёк вам хороший, заварной, – веселился дедулька, в то время как я с изумлением смотрел на бывший штоф с вином, чудесным образом преобразовавшийся в самовар. – Или не так, – произнёс задумчиво старикашка, а по совместительству – чародей.
Далее он оглядел присутствующих, немного подумал и вернул всё на свои места, как было раньше.
Я потянулся за огурцом, но Ефимыч удержал меня за руку, предупредив, что он очень сладкий, и вообще старик пока не научился творить настоящие овощи, соответствующие вкусовым качествам. Да и, собственно говоря, стол – это миф, некогда ранее описанный великим писателем и поэтом.
– Скатерть-самобранка, – обомлел я, преклоняясь перед творчеством лукавого деда. – Прямо как из сказки.
Дед ухмыльнулся и произнёс:
– Ну, после того, как я её прочитал, вдруг начал изобретать всевозможные безделушки да штуковины, приманочки для таких вот любопытных господ, как вы, твое сиятельство, любезный друг и почётный гость клана Ватрушек.
Глава 6. Неожиданная свадьба
Спустя некоторое время к столу потихоньку начали сходиться гости. Они прибывали то по одному, то по двое, трезвые, пьяные, чистые, грязные, умные, глупые, но, в общем-то, хорошие люди и вдобавок честные в своей простоте. Они даже не собирались делать вид, что обладают высокой культурой и чистотой нравственности, просто были сами собою. Из-за этого складывалась обстановка без лишнего напряжения да неуместного пафоса, каждый жил как хотел, поскольку не намерен был соревноваться с соседом, чтобы показать, какой он хороший и правильный, в отличие от него.
Земледельцы, скотоводы, они искренне шутили, столь же искренне смеялись, подначивали Кайю к свадьбе, глумились надо мною, но атмосфера была такова, что я не обижался ни капельки, благодушно улыбался и, наоборот, старался шутить легко да доброжелательно, на их уровне, однако обходил щекотливую тему свадьбы.
С этими людьми я, в общем-то, сошёлся во взглядах, понял их нравы и полюбил за прямолинейность, простодушие, чистоту мыслей и полное отсутствие у них в душе чувства зависти, склочности, трусости да глупости, свойственной лживому и весьма лицемерному человеку, напрочь погрязшему в устоявшемся бытовом мнении, который, будучи его рабом, попросту отупел, воспринимая мир как сборник законов о морали и сильно опасаясь его разрушить.
Был один момент – это когда они в шутку чуть было не передрались друг с другом после того, как поспорили, чей помидорчик слаще, явно похваляясь обустройством своего участка. В другой раз, обсуждая урожай винограда, громко кричали и хватались за ножи, но в дело их не пускали, а только ограничивались лишь синяками да ссадинами, топорщили усы да изощрённо баловались матерным слогом, не забывая каждый раз поднимать указательные пальцы вверх и при этом гордо, весьма снисходительно поглядывать друг на друга.
В их дела мне соваться не было смысла, поэтому я, прислонившись к стенке веранды, вкушал великолепнейший виноград вместо химического заменителя еды, перенимал у них мимику, жесты. Копируя их, молча поднимал указательный палец к небесам и, как самый настоящий зритель, с восторгом наблюдал за живой игрой актёров, импровизирующих свой собственный образ жизни.
Я чувствовал, как все страхи перед этими людьми уходят прочь, и теперь уже их не боялся. Я полюбил их искренне и нежно, этих грубых неотёсанных мужланов, прочувствовав всей душой разум чужестранца, уловил мысль и тоску оттого, что вот уже много лет прожил на своём веку и так мало узнал до этого людскую натуру, привычки, быт и культуру поведения, даже не подозревая, что подобное имеет место в мире быть.
Временами мысли уносились в некую неясную мечту, ощущение радости было безгранично оттого, что мне всё же дан шанс успеть изведать и понять ещё великое множество людей и их особенности, прочувствовал сладостное предвкушение счастья и неистовой любви.
«А впрочем…» – оборвал я свою мысль, так её и не закончив, потому что…
– Ну, здравствуй, зятёк, – послышался надо мною ехидный женский голосок. – Предложение уже сделал? – раззадорившись, не унималась моя будущая тёща.
– Что? – уставился я на мать Кайи.
– Зачем ты держал её за руку? – допытывалась она у меня. – Зачем повёл в народ? – уже недовольно высказывала мне жена вождя. – Негодяй! – гневалась она. – Обесчестил ни в чём не повинную девушку и теперь говоришь мне прямо в глаза, что ты не виноват?! – свирепела женщина. – А ну отвечай! – Она уже не гневалась, а просто орала, явно переигрывая роль матери, заступающейся за ребёнка.
Все это видели и смеялись от души.
– Зачем ты отрекаешься от брачных уз? – устало спросила она напоследок и умолкла, давая тем самым мне шанс оправдаться и заодно повеселить зрителей, которым к тому времени уже надоело мериться своими овощами, поднимать пальцы вверх и топорщить усы.
Поскольку я ничего подобного не говорил, да, собственно, и не думал отрекаться, отвечать мне было нечего. Я лишь в недоумении раскрыл рот и заморгал глазами.
– Подонок! – уже верещала она, – Немедленно женись, а то обесчестишь наш клан и будешь проклят на века!
А вот тут уж я хотел ей возразить и попытался вставить слово, но этого у меня не получилось.
– Ах, ты не хочешь?! – продолжала она, не оставляя мне ни малейшего шанса вклиниться в разговор и оправдаться. – Подержался за руку, отвёл куда-то. Женись! Я тебе приказываю! – набросилась на меня с кулаками будущая тёща.
– Отлично! – возликовал я, когда наступила очередная словесная пауза. – Я согласен жениться!
Но она, по всей видимости, меня не услышала.
– Бейте его! – негодовала женщина. – Он не хочет жениться!
– Дорогая, отстань от молодого человека, – мягко произнёс вождь клана Ватрушек, едва переступив порог веранды. – Ты же не услышала, что он согласен взять нашу дочурку замуж.
– Держите его! – верещала будущая тёща. – Связывайте верёвками ему ноги, сейчас я его буду загонять в угол. Он сбежит от нас, так и не женившись на дочери.
– Ещё раз повторяю, – поглаживая меня по голове, спокойно продолжал вождь. – Никуда он от нас не денется, – шутливо произнёс он напоследок, прислонив к моему виску огромных размеров пистолет, после чего все окончательно развеселились и принялись сочинять тосты за будущих молодожёнов.
Вот таким вот образом сватовство и состоялось. Ватрушка по имени Кайя светилась от счастья, а я был обескуражен и изрядно подавлен судьбой. Разглядывал пистолет, направленный вождём в мою сторону, а по совместительству – надзирателя и необыкновенного диктатора.
Я ощущал лишь то, что мною управляют, но тем не менее мне это было приятно. Да, в конце-то концов должен же я когда-нибудь обзавестись семьёй, обосноваться на своей земле, приобрести собственные вещи, окопаться в благополучии, спокойствии и умиротворении в окружении ребятишек и любящей жены!
Не успел я до конца додумать эту мудрую мысль, как семейство Ватрушкиных энергично взяло меня под локотки и повело к себе в дом, где с меня быстро сняли мерки. Затем раздели до пояса, принялись распарывать мой пиджак, перекраивать его и, наконец, перекрашивать бедолагу в чёрный цвет.
Такая же горестная участь постигла мои брюки, и даже обувь эти садисты не пощадили. Обувка из тряпичной непонятным образом превратилась в кожаную. Как я догадался, вождь нанёс на неё слишком много гуталина. А далее, спустя три часа, меня подвели к зеркалу. Я себя в нём не узнал – видел лишь испуганное лицо и тёщу, озорно подмигивающую мне и приговаривающую:
– Эх, жалко, волосы у тебя не того цвета, – сетовала она. – Не сочетаются с пиджаком. Может быть, побрить его наголо или перекрасить? – озорно глумилась надо мною тёща, и тогда показывался в зеркале облик вождя, одобрительно кивающего ей в ответ, периодически поглаживающего мою бедную голову, иногда порываясь сходить в сарай за краской или ножницами, чтобы исправить это досадное недоразумение.
Глядя на меня, Кайя подленько захихикала, чем и определила свою участь великой мученицы, потому что увлечённые манипуляциями надо мною её родители попросту забыли о дочурке. И вот теперь, благодаря легкомысленным смешкам, переключились на неё и направились в её сторону, оставив меня в покое, загнали-таки веселящуюся деваху в угол.
Кайя верещала, отбивалась от них как умела, но лютующие родители уже окружили её, словно акулы, не оставляя бедняжке ни малейшего шанса вырваться на свободу.
Сорвав с кровати простыню и крепко сжав в руке ножницы, моя будущая тёща приблизилась с кровожадным видом к Кайе, надела ей на голову ткань и начала энергично манипулировать инструментом портного, превращая простыню в изделие ритуального агентства Гименея.
Кайя-Ватрушка истошно верещала, но при этом не забывала с любопытством разглядывать себя в зеркалах, явно гордясь великолепным, вновь приобретённым нарядом, сучила ручонками, деловито поправляла на голове бывшую простыню, а ныне фату, шумела, вздыхала, пытаясь вызвать жалость к своей особе, и бранилась неумело, стыдливо да неловко, глядя в мою сторону.
Этот балаган я смог выдержать не более тридцати минут, поэтому, когда нервная система предложила мне свою капитуляцию, пробкой выскочил в сад и волею неумолимого рока и случая упал в широкие объятия главы семейства Ватрушкиных, клана Ватрушек, а по совместительству – моего будущего тестя, Великого вождя племени.
– Не уходи, дорогой, – мягко молвил он. – Ты на острове, у меня, однако, длинные руки, так что, золотой мой, не переживай: везде тебя искать буду и обязательно найду. А теперь посиди со мной и не ёрзай, буду угощать тебя чачей. – С этими словами он скрылся в сарайчике, оттуда зашумело и донеслось до моего слуха бранное слово.
Мои попытки уклониться от злоупотребления алкоголем были уничтожены напрочь. Через двадцать минут я уже в умилении целовал тестя в щёки и лоб, постоянно называя его папой.
Мой новый папа также периодически убегал в дом и выносил из него всевозможные подарки, которые я с благодарностью разглядывал, расспрашивая о том, что они означают и как применять их на деле. Привязывал к удочкам поплавки, навешивал на леску грузики, собирал да разбирал всевозможное оружие, деловито чистил его, удивлялся замысловатому часовому механизму, созданному хитроумным Ефимычем, и надевал кольчугу, любуясь инкрустированной рукояткой меча, который выковал великий прадед клана.
Казус произошёл, когда вождь подарил мне арбалет, а я, не ведая сего предмета, случайно выстрелил ему в ногу. Затем испугался и скрылся в доме, откуда меня немедленно прогнали, потому что невеста примеряла уже готовый подвенечный наряд и, согласно выдуманной примете, не желала того, чтобы жених видел её свадебное платье до торжества бракосочетания.
Я долго находился в тёмных сенях, которые служили мне укрытием между орущим матерным слогом будущего папы и весьма авторитарными женщинами, да попросту не знал, куда себя деть, поэтому тихо отсиживался, прислушиваясь к окружающей обстановке.