Русская Православная Церковь за границей в 20-е годы XX века

Первые страны эмиграции[1] (Тунис, Марокко, Египет, Турция, Духовная Миссия в Иерусалиме)

После поражения белого движения и иностранной интервенции в Крыму в ноябре 1920 года генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель, главнокомандующий силами Юга России, отдал приказ об эвакуации. Франция подписала с генералом Врангелем конвенцию о приеме под свое покровительство армии и флота. В качестве некой материальной гарантии со стороны россиян рассматривался доход от продажи военного и гражданского морского имущества[2].

Врангель смог в одну неделю, от 12 до 18 ноября 1920 г., перевезти 145 693 человека, из которых 6628 раненых и больных, на 138 военных и торговых судах, русских или иностранных,

– пишут исследователи[3].

Под французскими и Андреевскими флагами русский флот направился к Константинополю. К середине ноября 1920 г. на Босфоре в ожидании дальнейших распоряжений сосредоточилось 126 судов русского военного и торгового флота. Около 100 тысяч человек составляли военные и 50 тысяч – гражданские. 60 тысяч чинов армии было отправлено с сохранением военной организации и с оставлением части оружия в особые военные лагеря, где французским правительством им был обеспечен паек. Это были лагеря в Галлиполи, Чаталджи (Турция), на греческом острове Лемнос. Около 30 тысяч военных отправились в различные славянские государства. Турция, Сербия, Болгария, Румыния и Греция соглашались принять гражданское население. Пять кораблей, имея на борту примерно четыре с половиной тысячи человек, направились в Египет, где были размещены в лагерях, устроенных англичанами[4].

После этого количество и состав оставшихся в Константинополе военных судов уже не могли по-прежнему считаться флотом. Приказом командующего вице-адмирала Михаила Александровича Кедрова от 21 ноября 1920 года флот был переименован в Русскую эскадру. Дальнейшая ее судьба оказалась связана с Тунисом. В период с 22 декабря 1920 по 17 февраля 1921 г. эскадра под командованием контр-адмирала Михаила Андреевича Беренса в составе 33 боевых кораблей (два линкора, два крейсера, 10 эсминцев и др.) и одного парохода в тяжелых погодных условиях совершила героический переход. Пунктом назначения стал североафриканский порт Бизерта, который тогда принадлежал Франции. На линкоре «Генерал Алексеев» были перевезены 345 гардемаринов и кадетов Морского корпуса, находившегося в Севастополе.

В декабре 1920 г. из Ревеля (Таллина) в Тунис совершил переход последний боевой корабль Балтийского флота под Андреевским флагом – сторожевое судно «Китобой». Всего в Бизерте первоначально поселились более пяти тысяч моряков и членов их семей, в том числе 700 офицеров[5].

…По своему составу контингент беженцев наполовину состоял из крестьян, казаков и рабочих. Другая половина была представлена офицерами флота, членами их семейств, а также «лицами интеллигентных профессий» – инженерами, докторами, юристами, священниками, чиновниками, студентами и т. п.[6]

С 1881 г. Тунис фактически являлся французской колонией, и все внешние связи страны осуществлялись через Париж. На территории Туниса до 1920 г. проживало не более ста русско-подданных (по переписи иностранного населения Туниса 1906 г., – всего 70 русских)[7]. Тунис не имел такой длительной истории отношений с Россией, как Египет, – этим отчасти объясняется та нелюбезность, с которой встретили здесь русских эмигрантов.

Согласно указанию французских властей, всякая связь с берегом была запрещена, корабли были объявлены на карантине. Почти два месяца беженцы провели на кораблях, томясь в ожидании решения своей судьбы… Офицеров обезоружили с самого начала карантина и первое время держали под строгим надзором. Местная тунисская пресса встретила эскадру довольно холодно…

В дальнейшем отношение к русским менялось в лучшую сторону, тем более что их количество уменьшалось с каждым годом[8].

Когда карантин был снят, всем желающим предложили списаться с кораблей и перейти на беженское положение. Таких оказалось около тысячи человек. Один из кораблей, «Георгий Победоносец», был переоборудован в «плавучую гостиницу». Этот старый линейный корабль постройки 1892 г. предварительно подготовили для повседневной жизни нескольких сотен человек, в основном женщин, детей и пожилых людей. Он стоял в канале у самого города, что позволяло его «постояльцам» свободно спускаться на берег. Жизнь этих людей на броненосце в течение почти четырех лет, их школа, церковь, праздники ярко описаны в воспоминаниях Анастасии Ширинской[9]. Первая русская православная церковь была основана именно здесь, а значит, по субботам и воскресеньям здесь собиралась большая часть колонии.

Церковные службы первоначально проходили на специально оборудованной для этих целей палубе линкора «Георгий Победоносец» и в корабельных храмах других судов: линкора «Генерал Алексеев», крейсеров «Кагул» и «Алмаз»[10].

На русских кораблях в Тунис прибыли епископ и 13 православных священников, в том числе главный священник эскадры протоиерей Георгий Спасский. Именно он уже в 1921 г. начал переписку с властями Франции о юридическом оформлении русского православного прихода в Тунисе[11]. Корабельная церковь на «Георгии Победоносце» была в конце октября 1924 г. перенесена в город и размещена в арендованной квартире на улице Анжу. Эта домовая церковь, как и прежняя корабельная, была освящена во имя святого великомученика Георгия Победоносца; она просуществовала до 1938 г.[12]

Стоит сказать несколько слов о Севастопольском Морском корпусе. Он был перевезен в Бизерту со всем оборудованием и учебной базой и в полном составе: 60 преподавателей, 17 офицеров-экстернов, 235 гардемаринов, 110 кадетов, 40 членов команды и 50 членов семей[13]. Это учебное заведение можно с полным правом назвать уникальным.

Обучение было поставлено на таком высоком уровне, что диплом выпускника бизертского Морского корпуса признавался достаточным для поступления в высшие учебные заведения Европы, куда и направлялись в основном кадеты после выпуска…[14]

Первые пять лет корпус размещался на горе Гибер, в трех километрах от Бизерты, в старом военном форте Джебель Кебир.

В одном из помещений форта в том же г. была устроена гарнизонная церковь святого Павла Исповедника – небесного покровителя Санкт-Петербургского Морского корпуса, основанного в XVIII веке… Убранство было взято из корабельного храма линкора «Генерал Алексеев»[15].

Настоятелем церкви служил протоиерей Георгий Александрович Спасский, который входил в состав Временного Высшего Церковного Управления на Юге России (ВВЦУ) и участвовал в первом заседании Управления за границей – 19 ноября 1920 г. на пароходе «Великий князь Александр Михайлович» в порту Константинополя[16].

Морской корпус был ликвидирован по требованию французских властей 25 мая 1925 г., – пишет исследователь. – Тогда же оказалась закрыта и гарнизонная церковь святого Павла Исповедника[17].

Летом 1922 г. французские власти ужесточили требования к военным и морякам… С кораблей был изъят весь боезапас, численность личного состава сократилась до 500–550 человек. К 1923 г. из числа 34 судов эскадры осталось в Бизерте 18 боевых вымпелов… В качестве погашения прежних долгов России французы отдали частным судовладельцам восемь военных кораблей, а также одиннадцать транспортных и торговых судов, ранее входивших в став Черноморского флота[18].

В течение всего периода с 1921 по 1924 г. французы уводили то одно, то другое судно в свои порты. Это негативно сказывалось на моральном духе эмигрантов. Существуют даже сведения о большом числе самоубийств и помешательств на эскадре:

За весну 1921 г. насчитали 6 случаев самоубийства и 8 «случаев умопомешательств»[19].

Существование эскадры как боевой единицы продолжалось вплоть до конца 1924 г., по выражению А. А. Ширинской, «года всех разлук». 29 октября в 17 часов 25 минут последний раз прозвучала команда «Флаг и гюйс спустить». В этот день военно-морской префект Бизерты контр-адмирал Эксельманс, прибывший на эсминец «Дерзкий», объявил собравшимся командирам кораблей и офицерам о признании Францией СССР и прекращении какой-либо поддержки эскадры местными властями. С этого момента все русские моряки и гражданские лица переводились на берег и становились беженцами, а на кораблях выставлялись французские караулы[20].

В 1930 г. французы приступили к демонтажу оставшихся судов. «В 1936 г. был передан на слом последний русский корабль – линкор „Генерал Алексеев“»[21].

Часть русской общины перебралась из Бизерты в Тунис. Там в доме № 60 на улице Сельер, бесплатно предоставленном М. Баккушем, в 1922 г. было оборудовано помещение для церкви, освященной во имя Воскресения Христова. Сюда доставили иконостас с крейсера «Кагул», церковную утварь и иконы из корабельных храмов[22].

По словам историков, эскадра являлась системообразующим фактором жизни русских в Тунисе до середины 20-х гг.[23] Вместе с нею закончился важный этап жизни русских эмигрантов. В середине 1920-х гг. большая часть прибывших с эскадрой военных покинули страну. Согласно переписи 1926 г., «общее число русских в Тунисе составило 876 человек, из них 700 взрослых (500 мужчин и 200 женщин)»[24].

В начале 1930-х гг., после гибели почти всех кораблей, у русских морских офицеров зародилась мысль построить в Бизерте православный храм, который был бы одновременно и памятником Черноморской эскадре —

последнему военно-морскому соединению Российской империи под Андреевским флагом, благодаря которому в дни крымской катастрофы десятки тысяч русских беженцев спасли свои жизни[25].

Доклады по неотложным церковным делам поступали в Канцелярию Архиерейского Синода буквально со всего мира. Только за четыре месяца 1922 года были заслушаны рапорты священников с Кипра, Афона, из Египта, Польши, Болгарии, Румынии, Латвии, Литвы, Китая. Первые сведения о Бизерте появляются в Журналах заседаний Архиерейского Синода во второй половине 1920-х годов. В мае 1926 года (в журнале ошибочно 1925 год, вписано от руки), откликаясь на просьбу об оказании материальной помощи русской православной церкви в Бизерте, Архиерейский Синод постановил выдавать из синодальных сумм по 100 фр. фр. в месяц в течение 6 месяцев, начиная с 1 /14 июня[26]. В сентябре ктитор русской православной церкви в Бизерте В. Алмазов выразил благодарность за назначенное Архиерейским Синодом пособие для названной церкви и просил Синод обратиться к Сербскому правительству с просьбой о выдаче кредита для храма, с целью обслуживания сербских могил в Бизерте. Синод поддержал просьбу и обратился в Министерство веры Королевства СХС с просьбой о выдаче небольшого кредита на обслуживание названных могил[27].

В июне 1927 года в ответ на ходатайство Архиерейского Синода об отпуске средств из бюджета Королевства СХС на пособие для священника русской православной церкви в Бизерте, обслуживающего сербов и могилы сербских воинов, был получен положительный ответ и уведомление Заместителя Министра Веры Королевства СХС. Об этом постановили сообщить для исполнения ктитору русской православной церкви в Бизерте, «возбудившему ходатайство о субсидии»[28].

В октябре 1929 года староста русской православной церкви в Бизерте В. Алмазов обратился с прошением об оказании денежного пособия русскому храму, которому в свое время было назначено пособие по 100 фр. в месяц на 1927 и 1928 годы. В справке указывалось, что «за 1927 г. Пособие уже выслано, а за 1928 год еще не высылалось». Синод постановил: «1. Выслать при первой же возможности пособие за 1928 год. 2. Продлить таковое пособие и на 1929 год»[29].

Существование русских церквей на канонических территориях восточных Патриархатов зависело от договоренности с главами этих Церквей.

Появление русской общины в Марокко стало возможным благодаря тому, что в этих местах в 1926 г. оказался греческий архимандрит Василий (Левандос), ехавший из Иерусалима в США через Касабланку, он-то и совершал первые службы для русских. В 1927 г. из Парижа специально для русских был прислан иеромонах Варсонофий (Толстухин), устроивший полноценный приход[30].

Интересно, что у истоков создания и строительства Воскресенского храма в Рабате стояла местная арабская семья. Не имея никаких средств для приобретения земли, иером. Варсонофий неожиданно получил помощь от одного исцеленного знатного араба, Шерифа Хусейна Джебли. Русский священник помолился над больным марокканцем, и тому стало лучше. Это сочли за чудо, и араб фактически подарил необходимый для строительства участок земли в районе Babe Temara[31]. «Таким образом, в августе 1932 г. на земле, чудесно приобретенной за 1 франк, воздвигнут был храм стоимостью в 60 000 франков. При храме выстроена колокольня за 25 000 франков и возник домик за 25 000 франков»[32]. Этот пример воодушевил русских эмигрантов на создание православных приходов в других местах.

Создание Воскресенского храма в Рабате тесно связано с деятельностью Французского Иностранного легиона и службой в его рядах русских военных-эмигрантов. Французский иностранный легион был создан 9 марта 1831 г. для колонизации Алжира. Король Луи-Филипп смог получить нужные войска и заодно сократить в стране численность «нежелательных» слоев населения. Французское правительство нуждалось в регулярном пополнении Иностранного легиона за счет людей, имевших военный опыт, но без средств к существованию. Не успела русская эскадра с войсками генерала Врангеля войти в Константинополь и стать на якорь в бухте Мод, на кораблях появились вербовщики в легион. Для многих русских офицеров служба в Иностранном легионе становилась альтернативой голодной смерти или самоубийству[33].

В. Е. Колупаев (игумен Ростислав), ставший в 1997 г. настоятелем Воскресенского храма в Рабате и тщательно изучивший приходской архив, отмечает:

Среди писем, поступавших на имя настоятеля, имеется свидетельство, которое иллюстрирует отношение одного из русских корреспондентов к Иностранному легиону По его мнению, только самое тяжелое состояние могло подтолкнуть на согласие служить в этом воинском формировании[34].

Исследователь цитирует интересный документ из приходского архива русской церкви в Рабате, свидетельствующий о том, что православное руководство прилагало все усилия для организации капелланской службы в Иностранном легионе среди своих соотечественников. В письме на бланке Епархиального управления православных русских церквей в Европе, со ссылкой на сведения, полученные от иером. Варсонофия, сообщалось:

Французская власть принципиально согласна назначить военного священника для православных на всю Северную Африку. Священник должен быть французским гражданином. Оклад будет 3 000 франков в месяц, с пребыванием в Сиди-Бель-Аббесе[35].

Интересно, что современный 1-й Кавалерийский полк легиона был создан в 1921 г. на основе кавалерии разбитой армии Врангеля. Русские солдаты и офицеры стали наиболее дисциплинированной и боеспособной частью французских формирований. В период 1925–1927 гг. русским пришлось вести боевые действия с рифянами, кабилами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами. Пятеро наших соотечественников дослужились до генеральских чинов: Пешков (старший брат Якова Свердлова и приемный сын Максима Горького), Нольде, Фавицкий, Румянцев и Андоленко[36].

Русские солдаты и офицеры, участвовавшие в войнах по замирению Марокко, стали первыми членами русской общины в этой стране[37]. Об этом пишет в своих мемуарах и митрополит Евлогий (Георгиевский):

Приход в Марокко возник в 1925 г. под влиянием потребности в церковной жизни русских, рассеянных в Африке. Потребность эта была особенно настоятельна среди служащих в Иностранном легионе…[38]

Когда в 1932 г. состоялось освящение церкви в Рабате, то «приезд митр. Евлогия в Марокко и возглавление им торжества православия в г. Рабате имели огромное значение. Русские почувствовали себя объединенной семьей чад Православной Русской Матери Церкви»[39]. Вот как сам митрополит описывал это событие:

Храм, созданный общими усилиями марокканской эмиграции, сделался в те дни центром всей русской жизни. Легионеры выпросили разрешение у начальства, и пришли на торжество со своей музыкальной командой. Я имел возможность побеседовать с ними и узнать подробности их жизни…[40]

Не менее занимательна история появления второй русской церкви в Марокко. Документальные записи тех лет говорят: «В 1929 г. по ходатайству отца Варсонофия Правление фосфатных копей в г. Курибге устроило деревянный храм, который и был освящен… во имя Живоначальной Троицы». Первый священник, иеромонах Авраамий (Терешкевич), был принят на работу в заводское управление, так как сами прихожане были не в силах содержать настоятеля[41].

Игумен Митрофан оставил такое описание:

Храм наш… вмещает до 150 человек, деревянный на каменном фундаменте; пол мозаичный, крыша железная; звонница с двумя колоколами и над нею большой голубой купол со звездами и восьмиконечным крестом. Внутри просторно, светло, чисто; прекрасно исполнена иконопись.

Дальнейшая судьба храма печальна: «По причине выезда всех русских из Куригбы храм… был закрыт»[42].

Священники таких приходов подчас находились в бедственном положении:

Однажды митрополит Евлогий, рассматривая смету одного заводского прихода, заметил, что это не сумма, а сума нищего странника[43].

Русские люди, прибывающие в эту часть африканского континента, постепенно налаживали свою жизнь и быт, обзаводились семьями, в которых подрастали дети. Церковное руководство в эмиграции прибегло к оригинальной форме обучения:

По желанию родителей дети обучались Закону Божьему по переписке с Богословским институтом в Париже, так учились в Кенитре дети Шидловских и в Касабланке дети Соколовых[44].

Первую волну русских беженцев принял и Египет.

Перед революцией 1917 г. между Российской империей и Египтом сложились разнообразные и тесные связи – дипломатические, торговые, научно-технические, культурные. В стране жили «около 4 тысяч русских, судя по переписи 1917 г.»[45]

Переезд в Александрию больных и раненых Добровольческой Армии генерала А. И. Деникина и его преемника барона П. Н. Врангеля, а также части примкнувших к ним беженцев был одним из многочисленных этапов того глобального полуторамиллионного исхода русских с родной земли, который произошел после революции и гражданской войны и не имел аналогий в истории[46],

– отмечают исследователи.

Существуют документальные свидетельства о том, как происходило прибытие эмигрантов из России в 1920 г. в порт Александрии. Все это было подробно описано непосредственными участниками по просьбе русского Дипломатического Агентства. На основе этих отчетов можно ясно себе представить, как происходила эвакуация сторонников белого движения из Крыма.

Русские беженцы прибыли в Египет на 5-ти пароходах: «Импайр», «Глоучестер Касл», «Гэлмгорн Касл», «Саратов», «Барон Бек»… эвакуацией белых занимались в основном англичане… всего русских беженцев прибыло в Египет около 4400 человек[47].

К маю 1922 г. английское командование ликвидировало этот последний лагерь в Египте. Все желающие смогли уехать в славянские страны (Болгарию и Сербию) за счет англичан. Однако некоторые наши соотечественники пожелали остаться в Египте.

В основном это были люди, уже нашедшие для себя работу в этой стране и объединившиеся теперь вокруг Русского Дипломатического Агентства.

Исследователи отмечают, что за прошедшие два с небольшим года здесь сложился образ и порядок жизни, ставший впоследствии традиционным для русских изгнанников. Именно здесь были основаны различные организации: школы, церкви, небольшие магазины, всевозможные мастерские, духовой оркестр, театр[48].

Интересно, что властные российские структуры, сложившиеся в Египте до 1917 г., еще некоторое время продолжали действовать и оказывать помощь русским эмигрантам. Это, в первую очередь, Генеральное консульство России в Египте, а также широкая сеть русских консульств и консульских представителей.

Как и многие царские дипломаты, не принявшие этой революции, чиновники Русских представительств в Египте стали финансироваться местными властями… Англо-египетское правительство в течение шести лет с 1917 по 1923 г. выплачивало ежемесячно зарплату русским чиновникам, а также суммы, необходимые для продолжения работы консульств[49].

Ситуация изменилась после предоставления Египту формальной независимости в феврале 1922 г. С этого момента Англия демонстрировала политику полного невмешательства во внутренние дела страны. Это привело к коренным изменениям в положении русских беженцев. Дело в том, что Россия со времен Екатерины II имела в Египте особые права – так называемые капитуляции. Русские воспринимались в Египте как «наиболее благоприятствуемая нация» и имели важные привилегии: освобождение от налогов, гарантию неприкосновенности собственности, неподсудность местным судам и пр.[50]