Десятое пророчество

– Погоди-ка, – перебил я, поражённый внезапно пришедшей мне мыслью. – Ты ведь, видел копию Девятого откровения! Что там говорилось о Десятом?

Уил наклонился поближе ко мне.

– Там говорилось, что в первых девяти Откровениях описана реальность духовной эволюции – личной и общей, но что воплощение их в жизнь, следование им и выполнение предназначения требуют более полного понимания процесса, через постижение Десятого откровения.

Оно должно показать нам реальность духовного преображения Земли в перспективе не только земного измерения, но и в перспективе Афтерлайфа.

Там говорилось, что в нём полнее откроется, почему мы соединяем в себе оба эти измерения, почему людям надлежит выполнить своё историческое предназначение и что именно это понимание, проникнув и интегрировавшись в культуру, создаст условия для такого преображения.

Там упоминалось также о Страхе: говорилось, что, пока в одних будет прорастать новое духовное знание, в других зародится Страх, и эти другие будут стремиться распоряжаться будущим, подчинить его своей воле при помощи новых технологий, заключающих в себе опасность ещё большую, чем ядерная, которые уже создаются в наши дни.

Десятое откровение заключает в себе решение проблем, связанных о подобной поляризацией.

Внезапно Уил прервал сам себя и прислушался, затем кивнул головой в сторону запада:

– Ты слышишь?

Я напряг слух, но всё заглушал шум водопадов.

– Ты о чём?

– Об этом гудении.

– Я слышал его раньше. Что это такое?

– Честно говоря, не знаю. Но оно слышно и в другом измерении. И похоже, души, которые я видел, сильно обеспокоены.

Слушая Уила, мысленным взором я вдруг ясно увидел лицо Чарлин:

– По-твоему, это гудение как-то связано с этими новыми технологиями? – спросил я, думая не столько о технологиях, сколько о Чарлин.

Уил не отвечал, и я заметил на его лице отсутствующее выражение.

– Эта приятельница, которую ты разыскиваешь… – отозвался он наконец, – она блондинка? С большими глазами… такая, энергичная и напористая?

– Да.

– Я только что видел её лицо.

Я вытаращился на него:

– И я тоже.

Повернувшись к водопадам, он пару секунд смотрел на них. Я последовал его примеру. Белая пена и туман создавали величественный фон для нашего разговора. Я почувствовал, как моё тело наполняется энергией.

– У тебя ещё недостаточно энергии, – заметил Уил, – Но это место – мощный её источник, так что, думаю, если я немного помогу тебе и мы оба сосредоточимся на образе твоей приятельницы, то сумеем перейти в духовное пространство, а там, может быть, узнаем, где она сейчас и что происходит в этой долине.

– А ты уверен, что я справлюсь? – усомнился я. – Может, ты пойдёшь один, а я подожду тебя здесь?

Его лицо начало расплываться перед моими глазами. Уил положил ладонь мне на поясницу, передавая энергию, и снова улыбнулся:

– Ты что, не видишь, что мы оба оказались здесь не просто так? Человеческая культура начинает понимать Афтерлайф и воспринимать Десятое откровение.

Думаю, нам предоставляется случай вместе познакомиться поближе с другим измерением. Знаешь, похоже, это судьба.

В этот момент я услышал доносящееся издали гудение. Я услышал его даже сквозь шум водопадов. Я даже ощущал его где-то в солнечном сплетении.

– Оно всё усиливается, – заметил Уил. – Надо идти. Может быть, Чарлин в беде!

– Что нужно делать?

Уил придвинулся ближе, не снимая ладони с моей поясницы.

– Мы оба должны мысленно воссоздать её образ.

– То есть, удержать?

– Да. Я же говорил, мы учимся распознавать свою интуицию и верить ей на более высоком уровне.

Всем нам хочется, чтобы совпадения оказывались более существенными, бросались в глаза, но, для большинства из нас, всё это внове, да к тому же, нас окружает культура, все ещё слишком проникнутая прежним скептицизмом. Поэтому, мы теряем настрой на ожидание, теряем веру.

Но всё же, мы начинаем понимать, что когда мы не игнорируем «оклики внутреннего голоса» – интуиции, а относимся к ним с полным вниманием, изучаем детали показанного нам потенциального будущего, преднамеренно удерживаем его образ и так же преднамеренно верим в него, – тогда всё, что мы мысленно видим, легче сбывается.

– Так, значит, мы, как бы, своей волей заставляем это сбыться?

– Нет. Вспомни, что произошло со мной в Афтерлайфе. Там ты можешь сделать так, чтобы произошло что угодно, – тебе достаточно просто пожелать этого, однако, такое «творчество» – это ещё далеко не реализация себя.

То же самое происходит и в этом измерении, только медленнее.

Здесь, на Земле, мы можем желать и создавать почти всё, что нам заблагорассудится, но полная реализация себя и полное удовлетворение происходят лишь тогда, когда выбранный нами для себя путь совпадает с тем, по которому нас ведёт Божественная рука.

Ты понимаешь? Ведь, со знания этого, начинается Десятое откровение. Мы учимся использовать получаемые нами мысленные образы так же, как это делается в послежизненном измерении, и, учась этому, мы входим во всё более тесную связь с ним, а это помогает объединению Неба и Земли.

Я кивнул в знак того, что всё понял. Сделав несколько глубоких вдохов, Уил ещё плотнее прижал ладонь к моей пояснице и велел мне, как можно отчётливее представить себе лицо Чарлин.

Какое-то мгновение не происходило ничего, затем, я ощутил резкий прилив энергии – настолько мощный, что меня буквально согнуло пополам и швырнуло куда-то с немыслимой скоростью.

Меня, словно несло по какому-то туннелю, сверкавшему всеми цветами радуги. Будучи в полном сознании, я удивился, что не испытываю ни малейшего страха: напротив, мне было спокойно, я, вроде бы, даже узнавал это место, словно, бывал здесь раньше.

Потом движение прекратилось, и я окунулся в тёплый белый свет. Уил стоял слева от меня, чуть позади.

– Ну вот, – произнес он, улыбаясь. Его губы не шевелились, но голос я слышал отчётливо. И тут я заметил, что он выглядит как-то необычно: как будто бы светится изнутри.

Протянув руку, чтобы дотронуться до Уила, я увидел, что она, как и всё моё тело, выглядит так же, а прикоснувшись, ощутил поле, окружавшее его, как бы, слоем толщиной в несколько дюймов.

Я не мог пробиться через эту энергию: приложив большее усилие, я добился лишь того, что отодвинул его от себя.

Сам же Уил, тем временем, искренне веселился, глядя на мою озадаченную физиономию. Кончилось тем, что рассмеялся и я.

– Впечатляет, правда? – спросил он.

– Это более высокий уровень вибрации, чем в Селестине, – со знанием дела ответил я. – Ты знаешь, где мы находимся?

Уил не ответил, оглядываясь по сторонам. Нас окружало нечто похожее на космическое пространство; мы не утратили ощущения верха и низа, но, как бы, висели неподвижно в этой среде, а ей не было видно ни конца ни краю: только этот льющийся отовсюду белый свет.

Наконец, Уил произнес:

– Это – наблюдательный пункт. Я уже был здесь, правда, очень недолго, – когда мне в первый раз представилось твоё лицо. Но тогда тут были и другие души.

– Что они делали?

– Наблюдали за людьми, пришедшими сюда после смерти.

– Что?! Ты хочешь сказать, что это как раз то место, куда люди попадают после смерти?

– Да.

– А мы-то какого чёрта оказались тут? Что-нибудь случилось с Чарлин?

Он повернулся лицом ко мне.

– Нет, не думаю. Помнишь, что произошло со мной, когда я начал мысленно видеть тебя? Мне пришлось побывать во многих местах, прежде чем мы встретились у водопадов.

Вероятно, нам необходимо было оказаться здесь и увидеть нечто, прежде чем найти Чарлин. Давай подождём и посмотрим, что там происходит с этими душами.

Кивком головы он указал налево, где прямо на наших глазах, футах в тридцати от нас, материализовалось несколько существ, сильно напоминавших людей.

Мне стало не по себе.

– Послушай, Уил, – настороженно следя за ними, шепнул я. – Откуда мы знаем, что у них на уме? А вдруг им взбредёт в голову захватить нас или что-нибудь ещё в этом роде?

Лицо Уила было серьёзно.

– А как на Земле ты можешь узнать, что кто-то пытается манипулировать тобой?

– Ну, это, обычно, видно из поступков человека.

– А ещё?

– Ну, думаю, такой человек отбирает у меня энергию. Я чувствую, что теряю способность здраво мыслить, владеть собой.

– Совершенно верно. Такой человек не руководствуется Откровениями. Так вот, все эти принципы действуют в обоих измерениях.

Пока существа ещё не вполне материализовались, я продолжал чувствовать себя неуютно. Но затем, я ощутил направленный на меня поток энергии – словно бы тёплой, придающей мне сил, – исходящий из их тел, состоявших, казалось, из бело-золотистого света.

Они колыхались и мерцали, то расплываясь, то обретая более чёткие очертания. Лица их имели человеческие черты, но виделись как-то неясно. Я даже не мог бы сказать точно, сколько там было душ.

В какой-то момент казалось, что их трое или четверо, потом, сморгнув, я видел шесть фигур, потом снова три – колеблющихся, неопределённых.

Все вместе они выглядели, как янтарное облако, которое то таяло, то вновь становилось видимым на фоне окружавшей нас белизны.

Несколькими минутами позже возле них начала материализоваться ещё одна фигура, на сей раз более определённых очертаний. Это оказался мужчина средних лет; его тело светилось, подобно нашим.

Окончательно материализовавшись, он огляделся вокруг с выражением ужаса в глазах, потом, заметив сонм душ, казалось, немного успокоился.

Присмотревшись к нему поближе, я, к своему удивлению, обнаружил, что ощущаю его мысли и чувства. Я взглянул на Уила, он кивнул в ответ, давая понять, что с ним происходит то же самое.

Я снова сосредоточился на вновь прибывшем. Он уже успел ощутить излучаемый душами поток энергии, заряженный теплом и любовью, но, всё ещё, пребывал в состоянии шока: он только что умер.

Всего несколько минут назад он бодро бежал трусцой по своему обычному маршруту, и, при подъёме на довольно высокий холм, у него случился обширный инфаркт.

Боль длилась всего несколько секунд, после чего он воспарил над собственным телом, видя, как находившиеся поблизости люди бросились на помощь. Вскоре прибыла команда парамедиков и лихорадочно принялась возиться с ним, чтобы вернуть к жизни.

Сидя в машине Службы спасения рядом со своим телом, он с ужасом услышал, как руководитель команды объявил его мёртвым. Он заметался, закричал, взывая к этим людям, но его никто не слышал.

В больнице врач подтвердил, что его сердце буквально взорвалось и что никто и ничто не могло спасти ему жизнь.

Какая-то часть его попыталась принять этот факт, однако, другая отчаянно сопротивлялась. Как мог он умереть? Он кричал, умолял о помощи и – вдруг оказался в многоцветном туннеле, который и привёл его туда, где он, в данный момент, находился.

Мы продолжали наблюдать. Вновь прибывший, судя по всему, проникся доверием к душам и двинулся к ним, теряя чёткость очертаний и всё более становясь похожим на них.

Потом он вдруг резко рванулся назад, к нам, и, в следующий момент, оказался в окружении компьютеров и работающих людей. То был какой-то офис, со схемами и диаграммами, развешенными по стенам.

Всё выглядело абсолютно реальным, за исключением того, что стены были полупрозрачны, так что нам было видно всё, что происходит внутри, да ещё небо над офисом было не голубое, а какого-то странного оливкового цвета.

– Он обманывает сам себя, – заметил Уил. – Он воссоздает контору, в которой работал на Земле, стараясь доказать, что не умер.

Души придвинулись ближе к человеку; к ним присоединились другие, и, в конце концов, их собралось великое множество. Все они мерцали, как янтарные облака, и колыхались, то принимая, более или менее, чёткие очертания, то тая и расплываясь.

Похоже, они посылали вновь прибывшему поток любви, а также какую-то информацию, недоступную моему пониманию. Мало-помалу, воссозданный офис стал растворяться в пространстве, пока не исчез совсем.

На лице человека появилось выражение смирении; он снова приблизился к душам.

– Пошли с ними, – услышал я голос Уила. Одновременно с этим я почувствовал, как его рука, а точнее – энергия его руки, касается моей поясницы.

Как только я мысленно согласился с его предложением, возникло лёгкое ощущение движения, а души и присоединившийся к ним человек стали видеться отчётливо.

Лица душ теперь ничем не отличались от обыкновенных человеческих лиц, но чётко оформленных рук и ног у них не было: был просто свет.

Теперь я мог созерцать эти существа в течение четырёх-пяти секунд подряд, хотя, потом терял их из виду и вынужден был моргать, чтобы найти их снова.

Постепенно я стал замечать, что, как души, так и только что присоединившийся к ним человек, наблюдают за какой-то точкой яркого света, движущейся по направлению к нам.

И вдруг, она превратилась в мощный луч, озаривший всё вокруг. Свет был так ярок, что я не мог смотреть прямо и потому отвернулся так, чтобы видеть только силуэт мужчины; а он смотрел на луч широко открытыми глазами, похоже, без особых проблем.

И снова я воспринял его мысли и эмоции. Свет наполнял его непередаваемым ощущением любви и покоя, и от этого его восприятие мира, его знание всё ширились и росли, пока он не смог охватить мысленным взором всю жизнь, которую прожил и только что завершил, во всех её мельчайших подробностях.

Он увидел, как родился и прожил первые дни и годы. Его звали Джон Дональд Уильямс. Отец его был туп и недалёк, а мать, целиком погружённая в светскую, жизнь, едва уделяла ему хоть какое-то внимание.

Он рос озлобленным, вызывающе непослушным, стремясь доказать всему свету, что с его блестящим умом и целеустремлённостью, для него нет тайн в точных науках.

В двадцать три года он защитил докторскую диссертацию по физике, преподавал в четырёх престижных университетах, затем, был приглашён на работу в департамент обороны, а позже – в одну частную корпорацию, занимавшуюся вопросами энергетики.

Он добился многого, но при этом, разумеется, совершенно не заботился о своём здоровье. Перекусывал на ходу в кафе и ресторанчиках, много сидел, мало двигался.

В результате, возникли серьёзные проблемы с сердцем. Он начал бегать трусцой, но, в один прекрасный день, перестарался и умер в пятьдесят восемь, в расцвете интеллектуальных и творческих сил.

Дойдя до этого момента своей биографии, Уильямс горько пожалел о том, как прошла его жизнь.

Он понял, что его детство и юность, лишённые внимания и тепла, способствовали тому, что он обратил природную мощь своего интеллекта и склонность бросать вызов всему и вся, на достижение лишь одной цели: чувствовать себя значительным.

Он буквально уничтожал других, подвергая критике и осмеянию их профессиональные и личные качества. И лишь теперь ему открылось, что всегда были наставники, готовые помочь ему преодолеть внутреннюю неуверенность в себе.

Все они оказывались рядом в нужный момент, чтобы указать ему иной путь, но он полностью игнорировал их.

Он шагал по жизни, как по туннелю, устремляясь только вперёд и не глядя по сторонам. А ведь, было немало знаков, указывающих, что ему следует приостановиться, подумать, стоит ли жить так, как он живёт, и заниматься тем, чем он занимается.

А занимался он созданием новых технологий. Это было чревато многими проблемами и опасностями, однако, он не принимал их в расчёт.

Он позволял своим работодателям подбрасывать ему новые теории и даже непривычные физические принципы, даже не спрашивая, откуда они взялись.

Они работали, и только это имело значение для него, потому что они приносили ему успех, признательность, признание.

Он всё приносил в жертву своей потребности быть признанным… и сам стал такой жертвой. О Господи, подумал он, мне так и не удалось. Мне никогда не удавалось.

Тут перед его внутренним взором возникла новая сцена, на сей раз – из его предыдущего существования. Он увидел себя в Южных Аппалачах, в девятнадцатом веке.

В большой палатке несколько человек склонились над картой. Фонари бросали блики на брезентовые стенки.

Все присутствующие офицеры сходились во мнении: надежды на мирный исход больше нет. Война неизбежна, а потому, здравый смысл диктует: нападать, и нападать немедленно.

Будучи одним из двух заместителей главнокомандующего, Уильямс вынужден был согласиться с общим мнением.

Выбора нет, понял он: выразить несогласие означало бы своими руками положить конец собственной карьере. Кроме того, даже попытайся он разубедить остальных, у него ничего бы не вышло.

Наступление всё равно состоялось бы, и, похоже, этому наступлению суждено было стать последним крупным сражением войны с туземцами на востоке страны.

В палатку вошёл часовой с сообщением для генерала: кто-то из поселенцев просил о немедленной встрече с ним.

Глянув наружу из-под откинутого полога палатки, Уильямс увидел белую женщину, хрупкую, на вид лет тридцати; в глазах у неё стояло отчаяние.

Позже он узнал, что она – дочь миссионера и явилась от имени индейцев с предложением мира, причём, сама подвергалась большому риску, склоняя их к выработке этого предложения.

Однако, генерал отказался принять её. Она кричала, умоляла его выйти из палатки, но он приказал вывести её из лагеря и не подпускать на ружейный выстрел.

Он даже не знал, с чем она приходила, – не знал и не хотел знать. И снова Уильямс промолчал. Ему было известно, что шеф находится под сильным давлением: он уже обещал, что этот, регион будет открыт для экономической экспансии.

Война была необходима сильным мира сего и их политическим союзникам. Что такого особенного выиграли бы они, предоставив поселенцам и индейцам возможность создать свою собственную пограничную культуру?

Нет, им нужно было будущее, подчинённое интересам тех, кто нёс в этот мир надёжность и изобилие. Слишком страшно да и безответственно было позволять решать маленьким людям.

Уильямс знал, что война весьма обрадует железнодорожных и угольных магнатов, а также представителей нарождающегося нефтяного капитала и уж конечно обеспечит его собственное будущее.

Всё, что ему нужно было делать, – это помалкивать и шагать в ногу с остальными. Именно так он и собирался поступить, хотя и протестуя в душе, в отличие от второго заместителя генерала.

Уильямс вспомнил, что тогда, в палатке, бросил издали взгляд на своего коллегу, маленького, слегка прихрамывающего. Никто не знал, почему он хромает. С его ногой было всё в порядке.

Вот уж кто был законченным подпевалой, так это он. Он знал, какие цели преследуют тайные картели, и то, что они делали, было ему по душе, вызывало у него энтузиазм и желание самому стать частью этого.

Но было и кое-что ещё. Так-же, как генерал и другие могущественные люди, этот человек боялся индейцев и желал их изгнания не только потому, что они являлись помехой на пути развития экономики и промышленности, приводившего к опустошению их исконных земель.

Корни этого страха лежали гораздо глубже: исконные обитатели страны являлись носителями некой пугающей идеи, связанной с преображением, во всей полноте владели ею лишь немногие из старейшин, но вся индейская культура была насквозь пропитана этой идеей, властно призывавшей власть имущих измениться, вспомнить иное видение будущего.

Уильямс узнал, что дочери миссионера удалось собрать вместе величайших врачевателей, владевших этим знанием, с тем чтобы они предприняли последнюю попытку объединить его, найти нужные слова, чтобы поделиться им, вновь попробовать объяснить стремительно становящемуся всё более враждебным их народу миру, кто же такие коренные американцы и какие ценности они несут с собой.

В глубине души Уильямс сознавал, что следовало выслушать эту женщину, но, в конце концов, всё-таки промолчал, и генерал одним быстрым движением головы отмел возможность примирения. Приказ о начале битвы был отдан.

Далее Уильямс мысленно увидел ущелье, окружённое густым лесом: место предстоящего сражения.

Кавалерия, перемахнув через гребень холма, неожиданно обрушилась на индейцев. Индейцы отчаянно защищались, обстреливая солдат со скал.

Неподалеку съёжились среди валунов крупный мужчина и белая женщина. Мужчина, совсем ещё молодой, был выпускником университета, служил в Конгрессе и прибыл в эти края только в качестве наблюдателя; близость битвы повергала его в глубокий ужас.

Всё было не так, как он себе представлял. Он занимался экономикой и ничего не знал о насилии.

Он приехал сюда, искренне убеждённый, что белым и индейцам совершенно необязательно враждовать и что экономическое развитие региона вполне может происходить в соответствии с интересами обеих культур.

Вместе с ним в скалах пряталась молодая женщина – та самая, что приходила к палатке генерала. В этот момент она чувствовала себя покинутой, преданной.

Она, знала, что её усилия дали бы результат, если бы только те, кто имел власть, выслушали то, что она могла сказать им об открывающихся возможностях. Но она не собиралась сдаваться, пока с насилием не будет покончено. Она повторяла:

– Это можно исцелить! Это можно исцелить!

Вдруг на склоне, расположенном позади них, двое кавалеристов, пришпорив коней, бросились в погоню за одиноким индейцем.

Присмотревшись, я узнал в нём того сердитого вождя, который присутствовал в моих видениях, порождённых разговором с Дэвидом: того самого, который так яростно высказывался против идей белой женщины.

Я продолжал наблюдать. Индеец на бегу обернулся к своим преследователям и пустил стрелу в грудь одного из них. Второй, спрыгнув с коня, набросился на него. Оба дрались отчаянно, но, в конце концов, нож солдата глубоко вонзился в горло индейца, и алая кровь хлынула на землю.

Видевший всё это белый мужчина в полном отчаянии принялся умолять женщину бежать прочь вместе с ним, однако, она знаком велела ему оставаться на месте и взять себя в руки.

В этот момент Уильямс впервые увидел возле ближайшего к ним дерева фигуру старого врачевателя: она словно бы колебалась в воздухе, временами становясь расплывчатой.

И тут другой отряд кавалерии выскочил из-за гребня, беспорядочно паля во всё, что попадалось на глаза. Пули поразили и мужчину, и женщину, и индейца, который стоял, вызывающе улыбаясь и даже не пытаясь пригнуться.

Затем, Уильямс увидел мысленным взором вершину одного из холмов, возвышавшихся над полем боя. Какой-то человек наблюдал оттуда за сражением. Он был в одежде из оленьей шкуры, какую носили жители гор, и вёл в поводу вьючного мула.

Посмотрев некоторое время, человек отвернулся и начал спускаться с холма с противоположной стороны – там, где находился водоём с водопадами.

Вскоре он исчез из виду. Я был поражён: значит, битва происходила прямо здесь, в долине, чуть южнее водопадов.

Когда моё внимание вновь обратилось на Уильямса, он заново переживал весь ужас этого кровопролития, этой ненависти.

Он знал, что его пассивность во время войн с индейцами определила условия и надежды его последней, недавно завершившейся жизни, но, как и прежде, не очнулся тогда.

Он снова был вместе со служащим Конгресса и с той женщиной, погибшими рядом, но так и не вспомнил, какова была их миссия.

Уильямс намеревался встретить другого, более молодого человека на вершине холма, в кругу больших деревьев; там его друг должен был очнуться и отправиться в долину на поиски других шестерых, вместе с которыми должен был составить семёрку.

Ей-то и предстояло объединёнными усилиями способствовать избавлению от Страха.

Эта идея, похоже, заставила его обратиться мыслью к более отдалённым временам. Страх был величайшим врагом человечества на всём протяжении его долгой и бурной истории.

Уильямсу, по-видимому, было известно, что нынешняя человеческая культура поляризуется, в этот исторический момент, предоставляя тем, кто стремится к власти, последнюю возможность завладеть ею, использовать новые технологии в собственных целях.

Он метался и корчился, словно в агонии. Он знал, до какой степени важно, чтобы семёрка собралась вместе. Вся история держалась на таких группах.

Только если их образуется достаточно, и только если достаточное число их поймёт Страх, – только тогда поляризация прекратится, а экспериментам, проводимым в долине, будет положен конец.

Медленно, медленно я осознал, что снова нахожусь там, где царил мягкий белый свет. Видения Уильямса закончились, и он быстро растворился в пространстве вместе с другими существами.

Вслед за этим, я ощутил быстрое движение назад, от которого у меня немного закружилась голова, а мысли спутались.

Рядом с собой, справа, я заметил Уила.

– Что случилось? – спросил я. – Куда он делся?

– Не знаю точно, – ответил он.

– А что это с Ним происходило?