К последней неделе все свелось к двум возможным победителям. Ко мне и Портии.
К сожалению, у меня развилась глубокая неприязнь к Портии.
Я связала свое будущее с этим дурацким соревнованием и теперь должна была выиграть. Я стала обдумывать сухие факты: финальное взвешивание было через неделю. Соревнование основывалось только на проценте потерянной массы тела. Итак, что влияет на наш вес? Жир, мышцы, кости. И вода.
Вот еще один совершенно нормальный факт, с которым я столкнулась во время одного из своих ночных забегов по интернету: борцы и боксеры регулярно сбрасывают по четыре–семь литров водного веса в течение нескольких дней, чтобы попасть в свою весовую категорию.
Я быстро провалилась в бездну блогов борцов и боксеров, написанных исключительно для парней по имени Брэндон. Эти блоги содержали подробные инструкции по быстрой потере водного веса. Там были простые трюки, такие как употребление черного кофе (отличное мочегонное), и даже более экстремальные, такие как кофеин в таблетках и чай из одуванчиков. Но я ведь могу пить кофе, верно? Нормальные люди так делают. Я уже пью кофе каждый день.
Настал момент выбраться из моей все более некомфортной зоны комфорта. Так что я записалась в спортзал.
С самого первого раза, когда я рухнула на диван в отчаянии из-за Портии, Сэм был терпелив со мной и поставленной мной задачей. Это продолжалось вплоть до дня перед финальным взвешиванием, когда я объясняла, что душ в день соревнований – ошибка новичка, потому что тело впитывает воду через кожу. Это может привести к набору веса. Душ может быть решающим фактором при победе или поражении.
– Ты подписалась на этот конкурс, чтобы стать здоровой и счастливой, а теперь все, о чем ты говоришь – это победа над кем-то по имени Портия, преимущества таблеток с кофеином и причины, по которым ты больше никогда не собираешься принимать душ.
– Я не собираюсь только завтра принимать душ! – крикнула я в ответ. – И я не стала покупать кофеин в таблетках. Это было бы безумием.
Я снова открыла блоги борцов, где прочитала, что наиболее универсальной и рекомендуемой стратегией является посещение сауны.
Но это не должно было быть какой-то избавляющей от токсинов, скандинавской, приятной поездкой в спа. Сауна служила одной цели: испарить воду из моего тела. Чтобы максимально пропотеть, Брэндоны советовали оставаться полностью одетым.
Мне нравятся сауны. Я могу пойти в сауну. Ходить женщине в сауну – это же не преступление? Разве женщина не может пить черный кофе, ходить в сауну и отказываться от душа? Ну конечно же! Конечно, она может, сказала я себе. Женщина легко может проделать все это в совершенно обычный день.
Очевидно, Сэм был прав. Я совсем забыла, почему пошла в спортзал, слишком поглощенная победой над Портией. Часть меня знала, что чертовски сомнительно делать такие вещи. Мне не нравилось, кем я становлюсь, – но уже больше года я чувствовала себя неудачницей и отчаянно стремилась к победе. Я была близка к нижнему пределу.
В день финального взвешивания я пришла в сауну. Уселась на горячие деревянные доски, одетая в черную футболку с длинными рукавами, черные спортивные штаны и шерстяные носки. Сухой жар охватил мое тело. Одетая как ниндзя, который очень заботится о себе, я закрыла глаза и откинулась назад.
Я думала о блогах борцов, которые привели меня сюда. Как и я, мои опытные герои-борцы знали, как пожертвовать собой, чтобы получить желаемое. Я думала о том, как они полностью поймут меня: сидеть в сауне и потеть пару минут стоит того, если ваша жизнь вернется в нормальное русло и вы сэкономите деньги на членстве в тренажерном зале.
В сауне было невыносимо, но я уже проделала самую трудную часть – выбрала быть двуличным ублюдком. Теперь мне оставалось только выдержать 15 минут жары. Просто закрой глаза и пережди. Это я могу сделать. В такую жару я могла быть стоической, как пустынный жук.
Однако было трудно постигать дзен, потому что девушка с рецепции не оправдывала моих ожиданий. Она приходила проверить меня, испытывая подозрения по поводу моего поведения. Она распахивала дверь сауны, выпуская весь мой горячий воздух, а я подпрыгивала и снова захлопывала ее, показывая руками, что мы можем разговаривать друг с другом через тонкое стекло. Мы повторили эту процедуру несколько раз – она открывала дверь, а я захлопывала ее прямо у нее перед носом, чтобы сохранить тепло.
– Почему вы в одежде? Это безумие! Вы должны быть раздеты! – крикнула она мне через стекло. К этому моменту моя одежда промокла от пота.
– Нет. Я так хочу! – сказала я ей, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. Я скрестила руки на груди. В третий раз я наконец закричала: – Господи Иисусе! Пожалуйста, просто уйдите!
Ошеломленная, она оставила меня в покое.
Я снова успокоилась. Во рту у меня пересохло. Я не могла пить воду, потому что это нарушило бы цель моего визита, но очень хотелось пить. Каждые 30 секунд я смотрела на часы. Прошло пять минут, а мне казалось, будто прошел целый час. Я потянулась к журналам в углу, чтобы отвлечься, но обнаружила, что все они были посвящены фитнесу для мужчин.
Я вяло пролистала страницы одного из них и наткнулась на статью о том, как летом оставаться в безопасности во время прогулок на свежем воздухе. Я рассеянно пробежала глазами блок фактов о тепловом ударе: «Вызванный чрезмерным потоотделением, обезвоживанием и перегревом, тепловой удар может привести к повреждению мозга или даже смерти». Э-э, о чем я только что прочла?
Из-за конкурса я забыла, зачем вообще пошла в спортзал. Но больше года я ощущала себя неудачницей и была близка к нижнему пределу.
Во рту стало еще суше. В тот день у меня не было с собой воды. Я обильно потела в очень горячей сауне. Я создала идеальные условия для теплового удара. Специально. Неужели я собираюсь сама получить тепловой удар? Неужели у меня сейчас уже тепловой удар? Что вообще такое этот тепловой удар?
Я запаниковала. Я будто умирала в этой сауне. Я тут же увидела свой некролог: «Она получила тепловой удар, пытаясь выиграть бесплатное членство в спортзале на севере Лондона». Моим родителям сказали бы, что я умерла одетой, как убийца, читая руководство по 8-минутному упражнению для идеального пресса.
Меня словно готовили на медленном огне, но где-то глубоко внутри меня повеяло холодом. Я сошла с ума. Я не теряла рассудка, мой рассудок давно покинул меня сам.
Я открыла дверь сауны.
Позже, попивая воду в кафе, я уставилась в пространство. Я выпила еще воды. Я пошла домой и легла на диван, потому что у меня хватило сил только на это.
Что со мной случилось? Без работы, без друзей, а теперь и без рассудка[9].
Я не горжусь тем фактом, что момент прозрения случился в сауне за прочтением Men’s Health. Я совершенно потерялась. Я больше не знала, где кончается моя естественная интроверсия и начинаются депрессия и одиночество. Когда-то ведь я была счастливым интровертом, но мне удалось закопать себя в яму с помощью страха, неуверенности и застоя.
В тот день я подытожила имеющиеся факты: моя жизнь была незначительной и я хотела посмотреть, понравится ли мне более насыщенная. А насыщенная, как я знала в глубине души, означала открытие моего мира, особенно другим людям. Куче людей. Я прочитала много статей о том, как трудно заводить друзей в 30 лет, и знала, что людям вроде меня будет еще хуже. Мой образ действия в дружбе был таким: а) ты – мой лучший друг, и я рассказываю тебе все свои интимные секреты; б) ты незнакомец, опасный и неизвестный, готовый напасть в любой момент.
Я смотрела в окно кафе на мир, проплывающий мимо меня. Я скучала по своим друзьям, разбросанным по всему миру. Я скучала по чувству восторга от происходящего. Реальность была такова: я чувствовала, что моя жизнь проходит мимо. Я знала, что должна была делать.
Я бы говорила с новыми людьми – не просто смол толк[10], а с фразочками в духе «И как твой отец к этому отнесся?».
Я бы выступала на публике. Я бы путешествовала одна и заводила новых друзей в дороге, я бы отвечала согласием на приглашения, я бы ходила на вечеринки и не была бы первой, кто с них уходит.
И если я переживу все это, то попытаюсь покорить Эверест для застенчивых людей: выступлю на стендапе. Вместо того чтобы «выбрать свое собственное приключение», я выберу свой собственный кошмар.
В конце концов, чтобы полностью искупить вину за то, что я слишком рано включила свет на своем двадцать втором дне рождения, я бы устроила званый ужин, пригласила людей, которых встретила на своем пути, и не выгнала бы их всех через час. Я бы развлекала, я бы болтала, я бы праздновала.
Это было бы похоже на бег трусцой: очень потно и неудобно, с учащенным сердцебиением и агонией, но, возможно, на пользу в долгосрочной перспективе.
Другими словами, я была бы экстравертом.
Я дала себе год.
Разговоры с незнакомцами, или Новые люди
Мужчина, сидящий рядом со мной, хорош собой. Высокий, смуглый и красивый. Добрые голубые глаза. Клетчатая рубашка. Закатанные джинсы.
Мы смотрим искоса друг на друга и встречаемся взглядами. Я делаю глубокий вдох.
– Я живу далеко от родителей, и они думают, что я счастливее, чем есть на самом деле. Я не могу представить момент, когда они узнают, что иногда я реально не знаю, что делаю со своей жизнью, – говорю я ему.
Он моргает. А потом говорит:
– Я не видел свою семью 10 месяцев, и я только что понял, что не скучаю по ним. Я боюсь, что это делает меня плохим человеком.
Снова моя очередь.
– Мне страшно, что я никогда не заработаю достаточно денег, – говорю я. – Такое чувство, что после уплаты налогов у меня не остается денег. Вообще. Боюсь, я всегда буду бороться с этим.
Твоя очередь, приятель.
– Я чувствую себя хуже своей жены, потому что она зарабатывает значительно больше меня, – говорит он.
Он действительно шел до последнего.
– Все мои самые близкие друзья разъехались, или мы отдалились друг от друга. Теперь мне страшно, что у меня никогда не будет нового близкого друга, которому я могла бы что-то рассказать. Это печалит меня, – произношу я, и мой голос слегка дрожит.
– Мне очень трудно заводить новых, настоящих друзей. Вот почему я пришел сюда сегодня вечером. Я сказал жене, что у меня дела на работе – она не знает, что я здесь.
Звонок.
Мы с Крисом записались на один и тот же семинар. В объявлении говорилось, что занятие научит нас налаживать тесные связи с другими людьми. Никто из нас не знал, что это означает рассказ унизительных личных секретов незнакомцам. Они не упоминали этого в брошюре.
– Если то, что вы рассказываете, заставляет вас чувствовать себя неудачником, то вы все делаете правильно! – ободряюще кричит Марк, руководитель нашей группы.
Мы с Крисом согласно киваем друг другу и рассаживаемся на свои места.
Отлично справились.
Отличительной чертой экстравертов является то, что им нравится находиться в окружении других людей. И, предположительно, взаимодействовать с ними. Даже разговаривать с ними. Ну это как-то слишком.
Если, как и я, вы знаете лишь горстку людей, то большинство из этих «других людей», с которыми вы взаимодействуете, будет незнакомцами. Итак, вот первый серьезный камень преткновения в моем экстравертном году: я боюсь разговаривать с незнакомыми людьми.
В Лондоне я быстро усвоила: если ты разговариваешь с незнакомцем в общественном месте, он смотрит на тебя так, словно ты ударил его по лицу, потрясенный и обиженный. Еще и полный предательства, потому что вы нарушили общественный договор, которому мы все согласились следовать: никого, кроме вас, не существует. Не один британец говорил мне, что только американцы и сумасшедшие разговаривают с незнакомцами. И, учитывая репутацию северян, весь Йоркшир. Но еще один мучительный момент – вечное ощущение, что все могут подслушать ваш неловкий разговор.
Несколько лет назад я нашла коробку со значками в местном кафе в Лондоне. Я достала оттуда один. На нем было написано: «Я разговариваю с незнакомцами». Я тут же отшвырнула его, испугавшись, что кто-то заметил, как я его держу. С таким же успехом на нем могло быть написано: «Я ем пауков».
Для меня разговор с незнакомцами – это что-то, что вы делаете в самом крайнем случае: заблудились в незнакомом районе, сдох телефон, сломана нога, шторм – и только если все это происходит одновременно.
Я знаю, что не одна испытываю это. Во время часа пик в городах мы все стоим сплющенные в общественном транспорте, словно обнимаемся в полной тишине. Да, я засуну свое лицо тебе под мышку, но поговорить с тобой? Никогда.
Однако я вернулась за тем значком. Мне пришло в голову, что «Болтливый турист» был бы отличным костюмом на Хэллоуин, которым можно пугать лондонцев.
Я забыла о значке на долгие годы, пока не прочитала статью, которая меня удивила: по-видимому, когда люди вынуждены разговаривать с незнакомцами, это делает их счастливее.
Примерно в тот же период времени, на рейсе из Нью-Йорка в Лондон, я сидела в ряду с двумя мужчинами. Я сразу же перешла в свой режим по умолчанию: надела наушники и уставилась прямо перед собой. Не разговаривай со мной, меня здесь нет. И это, похоже, сработало, потому что они повернулись друг к другу. Довольно скоро они уже обменивались рецептами барбекю, а потом изливали душу и показывали друг другу семейные фотографии на своих телефонах. К тому времени, как мы приземлились в Хитроу, один пригласил другого на празднование своего дня рождения в пятницу.
Я боюсь разговаривать с незнакомыми людьми. В Лондоне я не раз слышала: с незнакомцами разговаривают только американцы и сумасшедшие.
Для меня это было удивительно. Если это было результатом 6-часового полета, то сколько же я потеряла, игнорируя дюжины, если не сотни незнакомцев, которых видела каждый день? Неужели я упускаю секреты, меняющие жизнь, дни рождения и сочувствующих людей, на плечах которых можно поплакать?
Экстраверты любят проводить время с другими людьми, поэтому мой первый шаг – попытаться почувствовать себя комфортно в общении с этими людьми. От одной мысли у меня начинают чесаться ладони.
А что, если у меня плохо получается?
Неужели меня навсегда изгнали бы из английского общества и выслали на остров, полный сумасшедших и болтунов: американцев, людей со станции Оксфорд-стрит, пытающихся спасти твою душу, продавцов автомобилей, 7-летних детей и мужчин в барах со смертельно высоким уровнем доверия?
Это кажется несправедливым: я не хочу на этот остров.
В первый день я решаю, что лучше всего начать так, как я собираюсь делать все: рухнуть в объятия первого потенциально разрушающего жизнь эксперимента.
Глубоко вздохнув, я целенаправленно подхожу к женщине на автобусной остановке в 8 утра, и она тут же отворачивается. Я сажусь на верхнем этаже автобуса вместе с еще несколькими утренними пассажирами. Женщина, сидящая рядом со мной, полностью погружена в свой телефон – играет в Candy Crush. В автобусе никто не разговаривает. Мое сердце бешено колотится, пока я мысленно репетирую разные реплики об игре, но затем женщина замечает, что я смотрю на ее телефон. Я чувствую себя так, будто она только что поймала меня, заглядывающую в ее декольте. Я прерываю миссию.
Расстроившись из-за неудачи с автобусом, я решаю пойти по легкому пути. Подхожу к незнакомому бариста в местном кафе. Я ведь могу это сделать, правда? Я просто разговариваю с милым парнем в ожидании кофе.
– О, ты новенький! – говорю я, полная уверенности, что он должен ответить, потому что быть дружелюбным с клиентами – это часть его работы.
– Я работаю здесь уже три года, – отвечает он.
Посетитель, стоящий рядом со мной, смеется.
Маленькая часть меня умирает.
Я читала, что одиночество или изоляция – это фактор риска ранней смерти. Возможно, разговоры с незнакомцами спасут мне жизнь. Хотя в данный момент кажется, что они только укоротят ее на пару-тройку лет. Мне понадобится помощь. Нужен профессионал. Но кто?
На следующий день, держа в руке значок «Я разговариваю с незнакомцами», я понимаю, что мне понадобится кто-то, кто проведет меня через этот год неизведанной территории. Эксперты. Гуру. Наставники. Люди, которые помешают мне экстравертировать прямо с обрыва вниз.
Проведя небольшое исследование, я решаю позвонить Стефану Хофманну, заведующему лабораторией психотерапии и изучения эмоций Бостонского университета. Он регулярно помогает людям побороть страх взаимодействия с другими. С легким немецким акцентом он говорит мне: «Социальная тревога – совершенно нормальное явление. Мы – социальные животные. Мы хотим быть принятыми нашими сверстниками и не хотим быть отвергнутыми. Если у людей нет социальной тревожности, значит, с ними что-то серьезно не так».
Так, это уже кое-что.
Я спрашиваю Стефана, считает ли он, что разговаривать с незнакомыми людьми за пределами Англии было бы легче, потому что мне это кажется особенно сложным. К тому времени, как я перестану унижаться в этой зеленой и приятной стране, мне, возможно, придется переселиться куда-нибудь еще.
– Я думаю, это зависит от города. Например, Бостон сложнее, чем Нью-Йорк, где люди более разговорчивы. А я из Германии, где мы очень крепко привязываемся друг к другу. С немцами едва ли можно заговаривать. Но они всегда готовы прийти на помощь, как только вы заручитесь их вниманием, – говорит он.
Его опыт показывает, что эффективное лечение социальной тревожности – одна из форм экспозиционной терапии: нужно поместить людей в их худший кошмар, где они гарантированно будут многократно отвергнуты. Например, он может указать пациенту встать на обочине дороги и очень громко петь. Или подойти к сотне незнакомцев в метро и попросить у них 400₤. Или каждый день проливать на себя чашку кофе в людном месте.
Просто, понимаете… ваши главные КОШМАРЫ.
Но, объясняет Стефан, «никто не будет увольнять тебя, разводиться с тобой или арестовывать тебя, если ты будешь делать такие вещи». В 80 % отзывов о нем говорится про облегчение тревоги. Значит, в этом безумии может быть действенный метод.
– Что… что бы вы мне посоветовали?
Я должна спросить.
– Ну, а чего же ты боишься?
Затем следует импровизированная терапевтическая сессия, во время которой я после пары толчков признаюсь, что больше всего боюсь, как бы незнакомец не подумал, будто я странная и глупая.
– Тогда будет лучше, если мы построим беседу, в которой ты подойдешь к незнакомцу и скажешь что-нибудь совершенно глупое, – предлагает Стефан. – Я бы хотел, чтобы ты спросила незнакомого человека: «Простите, я тут кое-что забыла. В Англии правит королева? Если да, то как ее зовут?» Тебе придется сказать именно эти слова и ничего больше.
Мое сердце начинает колотиться. Но он не прекращает говорить.
– Чтобы задать этот вопрос, тебе не следует выбирать милых старых леди или дружелюбно выглядящих людей. И ты не должна говорить: «Простите, я вроде забыла, кто такая королева…» – потому что это безопасное поведение, оно не позволит тебе преодолеть свой страх, – добавляет Стефан.
– Отлично, – говорю я. Я скорее сломаю обе ноги во время сильного тайфуна в пугающем чужом районе, чем задам незнакомцам в Лондоне самый глупый вопрос, который только могу придумать.
– Как ты думаешь, каковы будут последствия, если ты это сделаешь?
Отличный способ вылечить социальную тревожность – экспозиционная терапия. К примеру, спросить у лондонца в метро, кто королева Англии.
Я говорю ему, что незнакомец подумает, что я лгу, шучу или страдаю амнезией. Или, что наиболее вероятно – а для меня губительно, – примет меня за идиотку.
– Да, и что тогда произойдет? Представь себе это.
Я закрываю глаза.
– Они закатывают глаза и уходят. Или, если это будет в метро, все будут смотреть на меня и думать, что я глупая и странная.
– Отлично. Отлично, – говорит Стефан. – То, что ты описываешь, – это реалистичный сценарий, с которым мы все могли бы жить: мы спрашиваем кого-то, он закатывает глаза и уходит. Итак, человек думает, что ты глупая, и все. Жизнь продолжается. В мире живут миллионы людей – найдутся те, кто сочтет нас глупыми, и в этом нет ничего страшного.
– Только мысль об этом пугает меня, – говорю я ему.
– Ну, знаешь, что я думаю? – отвечает Стефан.
– Что? – спрашиваю я.
– Как насчет того, чтобы попробовать?
Я нервно смеюсь. Стефан смеется над моей реакцией. Мы смеемся. И смеемся.
Я вешаю трубку.
Я бросаю взгляд на диван, потом снова на телефон. И на значок в моей руке.
«Я разговариваю с незнакомцами».
Я встаю и хватаю пальто.
Я так нервничаю, что начинаю бояться, как бы меня не арестовали. Вероятно, меня следует арестовать за то, что я собираюсь сделать: нарушение общественного порядка и личного пространства. (Это эмоциональное насилие? Думаю, это вполне может быть еще и эмоциональным насилием.)
Мужчина идет навстречу мне по платформе метро. Ему чуть больше 40, на нем темно-синий костюм, и он выглядит так, словно спешит. Он приближается. Еще ближе.
Я машу рукой перед его лицом. Он резко останавливается и удивленно смотрит на меня.
– Простите, я забыла… – произношу я и замолкаю.
Он выжидающе смотрит на меня.
– Э-э, а в Англии правит королева? И если да, то как ее зовут? – заикаюсь я.
– Королева Англии? – повторяет он, недоверчиво подняв брови.
– Да. Она правит? Кто… кто она? – спрашиваю я.
– Виктория, – говорит он.
Этого не было в сценариях, которые я себе представляла.
– Виктория? – уточняю я.
– Ага.
– Значит, вы говорите, что королеву Англии зовут Виктория? – Теперь я тут ничего не понимаю.
– Да, – говорит он и запрыгивает в поезд. Я в таком замешательстве, что сразу же останавливаю взгляд на следующем человеке, которого вижу: еще один мужчина, на этот раз лет 20, ростом не ниже 180 сантиметров, одетый в спортивный костюм. Я быстро задаю ему тот же вопрос, и он смотрит на меня с ошеломленным презрением.
– Виктория, – говорит он и уходит.
Ладно, экстравертный эксперимент в сторону – неужели никто не знает, кто сейчас королева Англии[11]?
А знаю ли я, какая королева сейчас правит в Англии?
В смятении, я останавливаю четырех женщин подряд, и каждая из них говорит мне: «Елизавета». Некоторые удивляются и смеются, некоторые останавливаются испуганно, и все они смотрят так, будто до меня очень долго доходит. Одна спрашивает, все ли со мной в порядке. Но никто не звонит в полицию.
Я не умерла.
Стефан был прав.
Конечно, теперь у меня есть серьезные сомнения относительно понимания среднестатистическими британцами истории и текущих дел в стране. Но я-то? Я в порядке. Даже лучше, чем нормально. У меня просто кружится голова после этого неравного боя. Я практически бегу домой, от радости подбрасывая в воздух листья.
Некоторые люди говорят, что глупых вопросов не бывает. Но, задавая глупейшие вопросы, я взглянула в лицо своему страху говорить со случайными незнакомцами.
Мой уровень уверенности был невероятно высок. Типа как у высоких-американских-мужчин-после-четырех-бутылок-пива. Может быть, я действительно могу быть такой.
На следующий день я ем в одиночестве в суши-баре, наслаждаясь своим обеденным уединением. Как только я откусываю кусочек острого тунца, я резко чихаю, и суши оказываются на моих черных джинсах. В этот момент я слышу мужской голос за своим плечом:
– Не возражаете, если я сяду здесь?
Мой рот набит едой, из носа течет, повсюду кусочки риса, и бизнесмен в костюме выжидающе смотрит на меня. О нет. Это ужасно. Это чудовищно. Для нас обоих.
Обращаясь к мужчине, я указываю на стул, киваю и неуверенно говорю, прикрывшись салфеткой:
– Я чихнула. Извините.
Он садится.
Я понимаю, что хуже уже ничего не скажу. Я делаю глубокий вдох.
Когда он наконец отрывается от телефона, я обращаюсь к нему.
– Откуда вы родом? – спрашиваю я.
Я уловила акцент. Он француз. Он улыбается, затем делает жест, как бы говоря, что собирается вернуться к своему обеду, но я не потерплю такого легкого поражения.
– Но откуда именно из Франции? Вы… поддерживаете брексит[12]? – Это не самая лучшая попытка начать разговор, но беседа проходит довольно приятно. (И да, он не поддерживает брексит.)
В ближайшие дни я буду обсуждать резкое похолодание семь раз.
– Как вы думаете, в этом году выпадет снег? – спрашиваю я у незнакомцев.
Никто не знает.
– Мне нужен кофе, – говорю я женщине лет 50, стоящей в очереди в кафе Pret.
– Да, – говорит она. – Кофе – это хорошо.
Все, кто слышит наш разговор, тоже хотят умереть.
Оказывается, очень трудно вести смол толк.
Я подхожу погладить многих собак и делаю вид, что это повод заговорить с их владельцами. Я завязываю разговор с женщиной, сидящей рядом со мной на мероприятии по сторителлингу, и мы болтаем о погоде. В автобусе я сижу позади ребенка и его бабушки, играющих в «20 вопросов»[13]. Я вдруг вмешиваюсь: «Это лиса?» Они недоуменно смотрят на меня, но постепенно принимают в игру (это был енот).