Беззвездный Венец

Сердце затрепетало в груди подобно напуганному лирохвосту в клетке. Никс повалилась назад на кровать – прочь от невозможного: двух лиц, обращенных к ней. Физик Ойрик смотрел на нее, его сморщенное лицо напоминало болотную сливу, слишком долго провисевшую на солнце. Взгляд девушки прошелся по каждой морщинке. Прежде, когда ее зрение было затуманено, цвета – то немногое, что она могла видеть в самый ясный день, – всегда оставались грязными и мутными.

Но сейчас…

Никс смотрела на Ойрика, зачарованная сияющей голубизной его глаз, гораздо более ярких, чем самое чистое небо, какое она только видела.

Физик повернулся к своей спутнице, и его лысина сверкнула в лучах солнца, проникающих в единственное окно помещения.

– Похоже, настоятельница Гайл, ты была права, – сказал он.

Гайл не отрывала взгляда от Никс.

– Ты нас видишь, дитя мое, или это не так?

Ошеломленная, Никс молча таращилась на нее. Настоятельница оказалась смуглой, ее кожа была гораздо темнее, чем предполагала Никс. Девушка знала, что настоятельница родилась далеко на юге, в землях Клаша. Однако волосы ее, заплетенные в косы и уложенные на голове в узел, были белые как мел. А глаза оказались зеленее любого залитого солнцем пруда.

Судя по всему, внимание девушки не укрылось от настоятельницы. В уголках ее губ заиграла улыбка. Глаза смягчились от облегчения. Хотя, если честно, Никс не могла быть уверена ни в чем. Ей еще никогда не приходилось наблюдать за тонкой игрой чувств, и она не знала, правильно ли их интерпретирует.

Наконец она ответила на вопрос настоятельницы кивком.

«Я вас вижу».

Хотя Никс должна была бы радоваться такому немыслимому чуду, она сейчас испытывала только страх. Где-то в темноте, оставшейся позади, до сих пор были слышны крики, доносящиеся из этих теней.

Настоятельница словно почувствовала этот внутренний ужас: улыбка у нее на лице погасла. Она потрепала девушку по руке.

– Теперь ты должна поправиться. Надеюсь, ты наконец нашла выход из отравленного забытья.

Не желая показать себя неблагодарной, Никс снова послушно кивнула.

Однако чувствовала она себя совсем по-другому.

Хотя она каким-то чудодейственным образом обрела способность видеть, Никс ощущала себя, как никогда, потерянной.

На следующий день Никс пила жидкую кашицу, зажав миску ладонями. Все еще слишком слабая, она была вынуждена держать миску обеими руками.

Отец сидел на табурете рядом с койкой, опираясь подбородком на палочку. Он старался подбодрить девушку своей улыбкой, однако лоб у него был в складках.

– Это бульон из куриных костей с овсяной крупой. – Оглянувшись на дверь, отец нагнулся к Никс. – И еще я добавил капельку сидра. Это должно быстро привести тебя в порядок, я точно знаю.

В его последних словах прозвучала надежда.

– Не сомневаюсь. – Чтобы его успокоить, Никс отпила большой глоток, после чего поставила миску на столик.

Она обвела взглядом маленькую келью, расположенную в крыле физика Ойрика: покрытые лишайником голые каменные стены, узкое окошко под потолком, пучки сушеных трав под балками перекрытий. Одинокий огонек робко плясал в закопченном масляном светильнике. Девушка до сих пор поражалась мелочам, открывшимся для нее: обрывки шелковой паутинки, трепещущие в углу, плавающие в лучах солнца пылинки, источенная короедами древесина балок. Чувства переполняли ее. Ну как можно постоянно справляться с таким изобилием подробностей? У Никс от избытка впечатлений болела голова.

Повернувшись к отцу, она посмотрела ему в глаза, стараясь рассеять горящую в них тревогу.

– За мной здесь ухаживают. Тут, наверное, уже побывал весь сонм физиков, алхимиков и иеромонахов школы.

На самом деле постоянный наплыв посетителей не давал ей спать.

«Может быть, они опасаются, что я больше никогда не очнусь, и стремятся не упустить возможность».

До сегодняшнего дня к ней даже не пускали отца. Получив разрешение, тот не терял ни мгновения. С первым же колоколом дня отец в сопровождении Бастана, брата Никс, поднялся на четвертую террасу, где располагались службы Обители. Бастан принес большой горшок каши, поставленный в ведро с углями, чтобы каша не остыла.

Бастан уже вернулся в деревню, присоединился к старшему брату, занимавшемуся по хозяйству. Похоже, даже воскресение сестры из мертвых никак не сказалось на повседневных заботах. И все же перед уходом Бастан сгреб Никс в объятия своими здоровенными ручищами, обхватил ее лицо и посмотрел в глаза.

– Ты уж нас больше так не пугай! – предупредил он. – Когда в следующий раз вздумаешь сражаться с летучей мышью Мирра, позови сперва своих братьев.

Пообещав ему впредь быть осторожной, Никс попыталась улыбнуться, однако напоминание о нападении пробудило у нее в груди ужас. Непрерывное шествие алхимиков и иеромонахов через маленькую келью, по крайней мере, отвлекало ее. Любопытные посетители щупали и трогали Никс, нередко заставляя ее краснеть. Другие тщательно изучали заживающие следы от клыков у нее на шее, измеряли шрамы, сколупывали с них коросту и забирали ее с собой. Один, сгорбленный от старости, положил девушке на запястья и щиколотки пиявок, а потом, когда они разбухли, напившись крови, с торжествующим видом оторвал их и спешно покинул келью.

Иногда к Никс заглядывала настоятельница Гайл, но она решительно пресекала все ее попытки получить ответы, заполнить пробелы, образовавшиеся после того жуткого дня. И все же девушка догадывалась, что известие о случившемся распространилось по всей Обители. Время от времени за высоким окном кельи мелькало чье-нибудь лицо: для того чтобы взглянуть на такое чудо, требовалось допрыгнуть до подоконника.

Никс понимала, в чем причина всего этого внимания, проявлявшегося как в самой келье, так и за ее пределами.

Еще никому не удавалось выжить после укуса ядовитой летучей мыши.

Алхимики бились над тем, чтобы разгадать эту загадку; иеромонахи искали, какому именно божеству приписать это чудо. Чтобы хоть как-то развеяться, Никс слушала разговоры тех, кто проходил через келью. Выслушивала предположения и догадки. Посетители говорили так, словно ее здесь не было.

«Не может быть и речи о том, чтобы она получила полную дозу яда. Готов поспорить, отравление было легким».

«А может быть, это был лишь обман, притворство».

«Как знать, быть может, это Дочь мрачно улыбается девочке».

«Или это было светлое благословение Сына. Кажется, в глубоком сне девочка обращалась к луне и…»

Этот последний разговор прервало появление настоятельницы Гайл, которая выпроводила назойливых иеромонахов выразительным поднятием бровей. При этом она строго посмотрела на Никс – словно та в чем-то провинилась.

Однако в этой келье скрывалось еще одно чудо помимо того, что Никс осталась в живых.

Девушка потерла веки, зудящие от постоянного внимания к вернувшемуся к ней зрению. Всякий раз, когда они устало смыкались, кто-нибудь тотчас же открывал их снова.

Особенно внимательно Никс прислушивалась к любым попыткам объяснить это второе чудо, от которого она сама до сих пор не могла прийти в себя. Она словно вышла из темной пещеры на яркий солнечный день. И хотя ей следовало бы радоваться этому, в глубине души она хотела вернуться в знакомый уют той пещеры. Даже при первой своей попытке пройтись сегодня утром, опираясь на руку настоятельницы, девушка почувствовала себя младенцем, только появившимся на свет. Ей хотелось списать все на слабость после стольких дней, проведенных в постели, но она понимала, что отчасти это обусловлено тем, что она еще не могла привыкнуть к своему новообретенному зрению. За столько лет слепота, наполненная тенями, так глубоко укоренилась в ее душе, костях, в ее движениях. И теперь ее рассудок силился связать то, кем она была в прошлом, с этим новым зрячим человеком, какой она стала сейчас.

Похоже, настоятельница чутко это понимала.

– Ты непременно обретешь уверенность, – заверила она Никс.

Девушка посмотрела на стоящую в углу трость, длинную палку из древесины вяза, которую она забыла в астроникуме целую вечность назад. До сих пор, даже несмотря на чудодейственно вернувшееся зрение, палочка была ей нужна.

Вздохнув, Никс закрыла глаза ладонями.

Темнота по-прежнему оставалась для нее родным домом.

– Уф, похоже, я засиделся здесь, – смущенно пробормотал отец. – Только посмотри, ты уже трешь глаза. Наверное, устала. Не буду тебе мешать, отдыхай!

Никс отняла руки от лица. На губах у нее мелькнула бледная улыбка, однако сердце было наполнено болью.

– Что ты, отец! Я всегда тебе рада.

Девушка посмотрела на человека, который спас ее из болот, предложил ей кров и свою любовь. Всего за один день новообретенное зрение открыло ей столько тонкостей и глубин окружающего мира, однако тут оно не дало ничего нового.

Лицо отца оставалось таким же, каким она его всегда знала. За долгие годы Никс подробно исследовала все его складки, все шишки и шрамы, оставленные прошлым. Ее пальцы гладили его редеющие волосы. Ладони ощупывали обтянутый кожей череп. И к настоящему времени все выражения лица отца, улыбающегося и хмурящегося, были знакомы ей лучше своих собственных. Даже его глаза оказались такими же, какими их представляла Никс: мутно-зелеными, похожими на илистое дно залитого солнцем пруда.

Ей не требовалось зрение, чтобы узнать этого человека.

Теперь девушка поняла, как сильно ошибалась всего какое-то мгновение назад. Она всмотрелась в лицо, в котором, как в зеркале, отражалась вся ее любовь.

«Вот где мой настоящий дом».

Отец встал, собираясь уходить.

– Мне пора идти.

– Возможно, тебе следует задержаться, торговец Полдер, – прозвучало из дверей возражение.

Никс и ее отец повернулись к двери. В келью вошла настоятельница Гайл, а следом за ней – физик Ойрик.

– Мне хотелось бы, чтобы ты рассказал о том дне, когда нашли Никс в болоте, младенца, брошенного в трясине. – Гайл жестом предложила приемному отцу Никс сесть обратно на табурет. – Возможно, это поможет понять то, что произошло. И как быть дальше.

Сдернув с головы шапку, отец Никс с готовностью кивнул, расправляя испачканную куртку, словно стесняясь своего вида.

– Разумеется, ваше верховенство! Все что угодно, лишь бы помочь вам и моей девочке!

Никс нахмурилась, раздраженная подобострастием своего отца. У него не было никаких оснований кланяться и лебезить перед высшими чинами Обители.

Пройдя в келью, настоятельница устало вздохнула, присаживаясь на край кровати. Теперь они с отцом Никс оказались лицом к лицу.

– Благодарю, торговец Полдер.

Отец Никс облегченно расслабился. До Никс вдруг дошло, что до сих пор она видела настоятельницу только с властно расправленными плечами. Теперь манеры Гайл были заметно теплее – в них сквозил не столько строгий приказ, сколько приглашение.

Физик Ойрик остался стоять, скрестив руки на щуплой груди.

– Что вы хотите знать? – спросил отец Никс.

– Насколько я понимаю, ты нашел Никс шестимесячным младенцем.

– Да, совершенно верно. – Отец Никс улыбнулся, расслабляясь еще больше, радуясь возможности поведать свой рассказ, которым он с радостью делился с каждым, кто был готов его слушать. Он снова повторил, как услышал доносящийся из болота плач малышки. – Конечно, первым ее услышал старина Ворчун. Он буквально притащил волокушу к ней.

– И больше ты никого поблизости не видел? – спросила Гайл. – Никаких следов того, кто оставил младенца?

– Ни отпечатка ноги, ни сломанной тростинки, – покачал головой отец Никс. – Девочка словно свалилась прямиком с неба на ковер болотной травы.

Настоятельница оглянулась на Ойрика. Тот поджал губы, затем сказал:

– И маленькая Никс была слепая уже тогда?

Улыбка у отца Никс на лице погасла.

– Верно. Ее глаза уже тогда были затянуты голубым туманом. Не были такими хрустально-чистыми, как сейчас. Возможно, именно поэтому малышку бросили на болоте. Жизнь в сердце трясины очень нелегкая. Но так оно и к лучшему. Кто-то потерял – я нашел.

Никс снова задумалась о том, кем были ее родители. Давнишняя горечь резанула ей сердце. Она была не такая великодушная, как ее отец. Девушка кашлянула, желая перевести разговор с этой болезненной темы.

– Какое это имеет отношение к тому, что со мной произошло? – спросила она.

Все взгляды обратились к ней, но ответила настоятельница.

– Мы с физиком Ойриком не думаем, что ты родилась незрячей.

Никс вздрогнула, услышав это утверждение.

– У меня нет никаких воспоминаний о…

– Ты можешь ничего не помнить, – перебил ее Ойрик. – Но, очевидно, способность видеть была у тебя всегда. И только голубоватый туман, затянувший белки твоих глаз, скрывал от тебя окружающий мир.

– И вот теперь он развеялся, – сказал отец Никс. – Воистину чудо! Самое настоящее благословение Матери!

Никс не отрывала взгляда от настоятельницы.

– Как вы думаете, что произошло со мной, что много лет назад меня ослепило?

Оглянувшись на физика, Гайл снова повернулась к девушке.

– Мы считаем, что нечто на болотах повредило тебе. Возможно, какой-нибудь яд. Или отравленный воздух.

– Там, в трясине, полно всякой гадости, – кивнул отец Никс.

Ойрик шагнул ближе, его голос наполнился любопытством.

– Также возможно, все это стало реакцией на то, с чем ты повстречалась на болоте. Я читал трактаты о том, как древняя пыль в помещениях может вызвать воспаление слизистой оболочки глаз. Обыкновенно это списывается на присутствие призраков или заточенных демонов. Но некоторые считают, что это может быть связано с похожим воздействием, поражающим многих весной из-за пыльцы в период цветения, – те, кто живет в Южном Клаше, называют это «розовой лихорадкой».

Судя по выражению его лица, отец Никс был сбит с толку.

– Но какое отношение это имеет к слепоте Никс?

– Как правило, подобные реакции, если они не оказываются смертельными, затихают сами по себе, – ответил Ойрик. – Однако иногда после них остаются тяжелые последствия. – Он указал тощим пальцем на Никс. – Вроде слепоты.

– Но почему я сейчас исцелилась? – спросила девушка.

– Мы полагаем, – повернулась к ней настоятельница, – что твой организм, сражаясь с ядом, избавился также и от прошлой пагубы.

– Если это так, – добавил физик, – возникает вопрос: не может ли настоящее помочь заглянуть в прошлое?

– Что вы имеете в виду? – нахмурилась Никс.

Гайл потрепала ее по прикрытой одеялом ноге.

– Как ты можешь догадаться, я не из тех, кто верит в болотных ведьм, читающих будущее по брошенным костям. Напротив, я ищу решения, лежащие у всех на виду. Если тебя действительно исцелил яд летучей мыши Мирра, возможно, недуг, поразивший тебя в младенчестве, также был каким-то образом связан с этим обитателем болот.

– С другой летучей мышью? – нахмурилась Никс. Ей хотелось отмести подобное предположение, однако она хорошо помнила, какой безотчетный ужас охватывал ее, в отличие от других учеников, когда жуткая тварь с криком пролетала над головой.

«Неужели это правда?»

Гайл подумала то же самое.

– У тебя не сохранились воспоминания о такой встрече? Если тогда у тебя еще было зрение, ты могла видеть это существо.

Никс потупилась, вспоминая недавние слова своего отца и пытаясь представить себе, как он нашел ее на болоте, еще совсем маленькую. «Девочка словно свалилась прямиком с неба на ковер болотной травы». Девушка закрыла глаза, воображая, будто снова лежит на ложе из болотной травы, уставившись вверх сквозь замшелые ветки. Она снова стала слепой, брошенной, разозленной, испуганной, смятенной, всматривающейся в небо над собой затуманенным взором. Яркое пятно обозначало солнце – затем на его фоне мелькнула серповидная тень, скрывшаяся в темноте.

Никс напряглась.

Гайл это заметила.

– В чем дело?

Открыв глаза, Никс покачала головой. Она не знала, было ли это видение истинным воспоминанием, или же оно родилось из предположений настоятельницы.

– Так, ничего, – прошептала она.

Гайл не отрывала от нее пристального взгляда, острого, словно клыки летучей мыши.

Девушка опустила голову, не зная, как относиться к этому мимолетному воспоминанию – если это действительно было воспоминание. Но она не могла просто отмахнуться от него, особенно если учесть, какое чувство оно породило. Представляя себя младенцем, Никс не ощутила ни капли страха при виде серповидной тени, мелькнувшей на фоне солнца. Наоборот, в самых потаенных глубинах своего сердца она снова почувствовала то, что почувствовала тогда. И это был какой-то бред.

Никс бросила взгляд на отца.

Она почувствовала себя так, будто вернулась домой.