Смерш – военная контрразведка. Солдаты России. Летопись защитников Отечества из рода Дуюновых
Все командиры были «взрослые», т. е. больше 30 лет, в званиях – один лейтенант, остальные старшие лейтенанты и один старшина – Величко. Он учился заочно в юридическом институте и поэтому был назначен на офицерскую должность, да и выходец был из этой роты, служил еще срочную, возраст был за 40.
Они добросовестно выполняли свои обязанности, много времени проводили в роте, и солдаты имели хорошую подготовку.
Особенностью роты было то, что она входила в состав войск РТВ – радиотехнических войск дивизии и подчинялась по службе начальнику радиотехнических войск дивизии. Сама дивизия ПВО страны состояла из авиации, зенитно-ракетных войск, РТВ. «Закрывала» Сахалин и Курильские острова. Серьезное воинское соединение, соседи располагались на Камчатке, Чукотке.
Службу я осваивал успешно, познакомился со всеми солдатами, сержантами, старшиной роты Лакеевым Николаем Федоровичем, старожилом роты, отцом солдат, их кормильцем и поильцем, он их одевал, обувал, водил на завтраки, обеды, ужины, в баню, кино и т. д.
Политотдельцы меня опекали постоянно, проверяли подготовку к занятиям, конспекты, тексты политинформаций и методически грамотно готовили тексты, которые я озвучивал во время занятий. Они же вводили в курс дел комсомольской и партийных организаций, на мне лежала обязанность руководства общественными организациями, которые очень сильно влияли на жизнь роты – ни одно событие в стране, мире не проходило мимо внимания партии, и она требовала, чтобы воины осознанно выполняли воинский долг, считая его наиважнейшим на данном этапе их жизни. Служили солдаты и сержанты срочной службы по три года, на деле если его призвали в армию в сентябре, а тогда был один призыв, то увольняли в запас только к Новому году, и практически бойцы служили почти три с половиной года. И ничего, не ныли, не сбегали со службы, писали письма и все. За отличную службу поощрялись краткосрочным отпуском на 10 суток, не считая проезда к месту его проведения, это было поощрение, а не обязанность командира, его надо было заслужить.
Офицерам отпуск предоставлялся на 45 суток, здесь год шел за полтора, офицеры и старшины получали ежемесячно паек, которого хватало на месяц питания. Причем на всю семью, а холостякам вообще было хорошо, оставались даже продукты на следующий месяц. Я сдавал паек в столовую и питался вместе с солдатами в солдатской столовой.
Служба шла, дивизия проводила учения, выезжала на ЗКП, запасной командный пункт, где я должен был также организовать занятия с личным составом, оформить передвижную Ленинскую комнату, выпуск боевых листков, организовать питание, помывку в бане, отдых.
С этим я справлялся, все функционировало, претензий к работе роты не было. Ребята отражали обстановку на больших экранах, вели воздушные цели, специалисты РТВ по всему Сахалину давали цели, по которым работала авиация, и ЗРВ-обстановка, отраженная на экранах, фиксировалась и заносилась в журналы, в общем, шла боевая работа.
Дивизия – большой организм, разбросанный по всему Сахалину и Курилам. Он работал слаженно, и ни одна цель не проскочила не замеченной и не уничтоженной нашими возможностями.
Наступил Новый, 1967 год, смотрели новогодний «Огонек», увидели молодого Магомаева, Полада Бюльбюль-оглы, композитора Арама Хачатуряна и многих знаменитостей нашей эстрады. Поздравили личный состав начальник политотдела, заместитель, командир роты и я, замполит.
Наступал новый этап жизни, как роты, так и моей. Все же прошел этап становления моего как офицера, как политработника, работы было хоть отбавляй, но меня начала грызть мысль о том, что занимаюсь не своим делом – я же офицер-ракетчик, для чего меня готовили почти четыре года в училище, если я не применяю свои навыки и умение в службе, а занимаюсь воспитанием, но не обучением бойцов, для чего я тогда их приобретал? Червячок сомнения не давал покоя ни днем, ни ночью.
Жил я по-прежнему в казарме, в той же комнате сержантов, обещали квартиру, но это позже, а из-за этого не было никакой личной жизни – 24 часа на службе. Начальство хвалило за добросовестность, за прилежание при проведении мероприятий для личного состава, командиры взводов расслабились, им не надо было занимать личный состав по вечерам, есть для этого замполит, который всегда на службе, ибо живет в роте, так что личная жизнь мне только снилась.
Наступала весна, снега на Сахалине столько, что улицы были завалены по крыши домов, чистились только центральные улицы, вот тут я только понял выражение- «На Сахалине нет никакой погоды», – так как она в течение дня менялась по нескольку раз и определить, откуда дует ветер и несет снег, возможности не было, мело и все тут, а откуда и куда, неизвестно.
Но проходит время, и весна берет свое, текут ручьи, снег тает, рыбаки – на лед, ловить корюшку. Жизнь кипит, побывал и я на рыбалке на Охотском море, таскали корюшку десятками штук за час, потом вялил ее на ветру, и она шла под пиво, только так. Рыбалка на Сахалине – это как болезнь, ею жители «болеют» с рождения и до старости, их отрывает на льдинах, но они, рискуя жизнью, все равно едут на море за корюшкой.
Кроме этого, в Южно-Сахалинске есть еще одно притягательное место с горным воздухом, это горнолыжный спуск на сопках, куда все взрослое население и детвора едет, чтобы ощутить свист ветра и скорость спуска вниз с горки.
А вообще природа на Сахалине суровая: сопки, речки, постоянный ветер и снег, дождь, лето теплое, но ветреное и дождливое, загореть невозможно, просто в этом есть тоже своя прелесть, там все растет – грибы, ягоды: брусника, черника, черемша, виноград, лимонник. А про охоту вообще молчу: гусей и уток миллионы, на сопках водятся зайцы, летают вальдшнепы, есть лисы, медведи захаживают к речкам. Когда идет нерест – горбуша, потом кижуч, потом снова корюшка и так бесконечно, что-нибудь ловится.
Все это впоследствии я познал уже на своем опыте, когда минул не один год службы в этом «раю».
А пока шла плановая учеба, ученья и боевая работа дивизии, где мы играли не последнюю роль, мы были глазами и ушами командования.
Опыт приходил потихоньку, и я стал уже самостоятельно решать все вопросы бытия роты, которые на меня были возложены, и где-то в марте меня пригласили в КЭЧ дивизии и вручили ордер на квартиру в двухквартирном доме, однокомнатную, с печным отоплением, туалет на улице, воды нет, колонка рядом – в общем, какой-никакой, а собственный уголок. Мебель КЭЧевская, с инвентарными номерами, но ведь своя жилплощадь. Новоселье отметили вместе с командиром роты, старшинами и офицерами, холодновато было, но когда натопили печку, все повеселели, приготовили нехитрую закуску: икра лососевая, морская капуста, горбуша соленая, яблоки моченые, живи не хочу. Пили спирт, он продавался в литровых бутылках, водки не было в продаже, утром голова не болела, только пить хотелось. Потом привезли машину угля, для печки, перетаскали его на веранду, там был свой уголок для инвентаря и угля, и жизнь стала налаживаться. До службы пешком минут 20, кругом соседи, сослуживцы, утром компания собиралась большая, и все дружно шли на службу. Я привык рано вставать, подъем в роте в семь часов, и поэтому в роту я приходил к восемь ноль-ноль, как раз к завтраку. Затем развод, и начинался новый трудовой день.
В один из вечеров января мы посещали концерт иллюзиониста Кио в зале Дома культуры города, где я познакомился и потом подружился с лейтенантом Ульяновым Ильей Иосифовичем, выпускником Киевского училища связи, служившим в батальоне связи 1-го армейского корпуса. Жил Илья недалеко от Дома офицеров в бараке, носившем название «стоквартирный линкор», с одним коридором, вечно пыхтящим керогазами и примусами, туалет и вода на улице. Я частенько оставался у него на квартире, где поставил себе кровать и перенес часть вещей.
Позднее Илья женился на дикторше местного телевидения, и у них в 1968 году родился сын, которого назвали Владимиром, так что по свету ходит и живет полный тезка вождя пролетариата – Ульянов Владимир Ильич. Правда, я ему пожелал на дне рождения другой судьбы, чем у его именитого тезки.
Я стал по вечерам ходить в Дом офицеров, там была секция бокса, тренировался вместе со спортсменами СКА, познакомился с тренерами и был среди них как свой. Из училища я выпустился кандидатом в мастера спорта, и меня привлекли к соревнованиям на первенство 11-й Армии ПВО в Хабаровске, где я занял второе место, проиграв именитому мастеру спорта, обидно, но и почетно, серебро. Вернувшись в роту, вместо похвал я услышал, что надо бы не спортом заниматься, а делами роты, это мне сказал один из политработников, приближенный к начальнику политотдела дивизии. Ответ на мой вопрос: «А как же дружба со спортом?» убил: «Нечего отвлекаться от службы, спорт – это в личное время, служба – основное». Я спросил его: «Это ваше мнение?» – «Нет, это мнение руководства политотдела». Я понял, что это намек на будущее: не отвлекайся, парень, от своих обязанностей, служи и все.
Еще с суворовских времен, когда в училище спорт ставился во главу всей подготовки воспитанников и где мне внушили, что армии нужны здоровые офицеры, я был убежден, что занятия спортом – это главное в быту офицера, а позиция политотдела мне пришлась не по душе, что-то тут не так, воспитание физическое – неотъемлемая часть общей подготовки солдат, порой даже главная.
На этом мои мытарства не закончились, через месяц встал вопрос о моем участии в первенстве Зоны Дальнего Востока по боксу в Иркутске, куда я был «запланирован» в качестве члена команды Дальневосточного военного округа, при этом я призывался на двухнедельные сборы в Хабаровск, это означало, что я буду отсутствовать в роте минимум полтора месяца. Это известие восприняли в политотделе негативно: «ты должен служить, а не боксировать где-то, кто в таком случае будет выполнять твои обязанности, нет лишних людей, думай, прежде чем согласиться». В общем, я получил черную метку, первую за службу.
С учетом такого отношения я настроился только на победу в период подготовки и самих соревнований, моральный настрой, в сочетании с физической подготовкой, дал результат – из пяти боев я все выиграл, причем в бою за золото я встречался с сильнейшим мастером спорта из Иркутска, который также выиграл все бои, и поединок дался мне так непросто, что я не поверил, когда судья поднял мою руку. Соревнования носили статус зональных в СССР, и мне за победу Комитетом по спорту СССР было присвоено звание мастера спорта СССР. Правда, это произошло позже, когда я уже был в роте. Приехав в статусе чемпиона, я получил порцию поздравлений и от политотдела. Правда, в негативном плане. Мне было сказано, что это хорошо, что ты чемпион, но дела свои ты забросил и поэтому подумай: либо спорт, либо служба. Я понял, что служба моя в роте не очень удалась, выживут меня куда-нибудь в гарнизон, подальше от Южно-Сахалинска. Когда меня вызвали на очередные сборы в Хабаровск перед первенством Вооруженных сил СССР, я понял, что надо выбирать: либо спорт, либо служба.
Первенство Вооруженных сил проходило в Пятигорске Ставропольского края, где в упорном бою я занял второе место и вернулся в роту уже в другом статусе, в спорте это знаковое место, в кругу боксеров почет и уважение, а в службе наступали совсем другие времена. Мне было предложено написать рапорт о переводе в другую часть, предлагали замполитом в роту в Углегорске, где это, я знал, общался с замполитом на сборах, когда он приезжал в дивизию, дыра дырой, да и командир там пьющий, – в общем, хана тебе, Коля, спорт до добра не доведет.
Я подумал-подумал, сел и написал рапорт о переводе со следующими формулировками: «Поскольку я не считаю партийно-политическую работу приоритетной в офицерской службе, в чем смог убедиться за год службы в должности замполита роты, так как командиры взводов вполне могут выполнять эту работу, а замполит – это должность придуманная, для облегчения их не очень обременительного труда прошу направить меня по службе в зенитно-ракетный полк на должность командира стартового взвода, чему я учился 4 года, – в Хомутовский зенитно-ракетный полк, 4 километра от Южно-Сахалинска, где я мог бы применить полученные в училище знания и умения, не совсем забытые за год».
Этот рапорт я передал начальнику политотдела полковнику Телегину лично. Он пришел в ужас от написанного и заявил, что не подпишет этот рапорт, а передаст его в Особый отдел КГБ по дивизии, там мне быстро мозги вправят, и они найдут для меня место службы там, где Макар телят не пас.
Начальник политотдела – фигура очень влиятельная в дивизии, он руководит личным составом офицеров, солдат и надзирает за ним в плане их морально-политического состояния, а тут какой-то лейтенантишка бросает тень сомнения на всю партийно-политическую работу, да еще в письменном виде. Он пытался заставить меня переписать рапорт, но после его слов в мой адрес, что я, сосунок, не понимаю, что пишу, я отказался переписывать текст рапорта и был отпущен до принятия по мне решения.
Случай, как я потом понял, был исключительный, еще ни один из политработников не отказывался от этой кормушки, да еще с такой мотивировкой, поэтому решение по мне было принято не скоро. Я приходил на службу, где командиры взводов высказывали мне поддержку, не вслух, конечно, а втихаря, и предсказывали незавидную судьбу, так как я попер против политорганов.
Вызвали меня и в Особый отдел КГБ, располагавшийся в здании Управления КГБ по Сахалинской области, к начальнику Особого отдела КГБ по дивизии подполковнику Стрелкову Александру Александровичу, который принял меня по-отечески, прочитал мой рапорт, пожурил за необдуманные слова о политработниках и отпустил с напутствием никому не говорить о сути разговора, так как он не желает мне зла, а дальнейшая служба покажет, «на что ты, лейтенант, сгодишься».
Прошел еще, наверное, месяц, и пришел приказ откомандировать меня для дальнейшей службы в зенитно-ракетный полк, но не в Хомутово, а в Леонидово, что на севере Сахалина, в поселок Гастелло, в дивизион. Сборы были недолгими, проводила меня рота со словами: «Служи, лейтенант, не дури, все будет хорошо».
Гастелло
Из Южно-Сахалинска поезд до станции Леонидово идет ночь, и в обед следующего дня я вышел на станции, меня уже ждала машина с дежурным офицером, погрузили вещи, и мы поехали по поселку в полк. Там меня долго не мурыжили, поставили на довольствие вещевое, продовольственное, денежное, дали копию приказа и на машине отвезли назад в дивизион, который был в 120 километрах от полка. Никаких вопросов о причине перевода мне никто из командования полка не задал, но замполит майор Торопов не преминул уточнить, почему я из политработников вдруг захотел стать простым командиром взвода. Я ответил, что просто на тот момент не было свободных должностей в полках ПВО и я временно был назначен замполитом роты КП РТВ, а я ракетчик. Он покачал головой, было видно, что замполит в курсе причин моего назначения, да и командиры тоже. Я заметил, что я патриот ракетных войск и временное пребывание в должности замполита – это ожидание перевода в полк по специальности. Командир полка полковник Мельников пожелал удачи на новом месте и сказал, что в процессе службы еще не раз встретимся.
По приезде в дивизион меня определили на постой в общежитие офицеров, в одноэтажное здание, четырехподъездное с печным отоплением. До штаба дивизиона от дома километр, до позиции дивизиона три километра. Ох, как часто потом пришлось своими ногами мерить эти километры, кто бы знал. Дивизион нес боевое дежурство по охране воздушного пространства, расположен в 18 километрах от города Поронайска, на берегу залива Терпения Охотского моря. Вверху мы, море метрах в 500 от нас.
Боевое дежурство означало, что часть офицеров, дежурная смена, постоянно находилась на территории дивизиона в пятиминутной готовности к стрельбе ракетами по команде из полка, где несли службу офицеры такой же дежурной смены, и так месяц. Затем дивизион становился на поддежуривание – 20 минут готовности всему личному составу, еще через месяц 45-минутная готовность. В общем, я тогда не понимал, куда я попал, здесь свободным временем и не пахло, служба и еще раз служба.
Я был назначен командиром второго стартового взвода вместо убывшего на материк лейтенанта Казаченко. В стартовой батарее два взвода, по три пусковых установки, личного состава 27 солдат и сержантов, три транспортно-заряжающих машины, взводное укрытие и служба. Личный состав был с Украины, шахтеры Горловки и Краматорска, образование пять-шесть классов, сержанты с десятью классами, их пять, служат по два-три года, кто-то уже должен осенью увольняться, кто-то только что прибыл и только приступил к изучению сложной боевой техники.
Сразу оговорюсь: попал я на допотопную технику, комплекс С-75, «Десна», который мы в училище не изучали, там уже изучали «Волхов». «Десна» – шестикабинный вариант, а «Волхов» – уже трехкабинный, более модернизированная система ПВО. Я готовился офицером ПВО сухопутных войск, а это ПВО страны, совсем другая система, где все стационарно, закопано в землю и ни гу-гу.
Пришлось садиться за изучение схем пусковой, ракет, систем заправки и заряжания. Благо подготовка была хорошая, да и не очень много времени прошло, всего год, я быстро освоил вверенную матчасть и уже через месяц спокойно выполнял обязанности командира взвода. Народ в дивизионе был возрастной, техники, инженеры были в званиях старших лейтенантов, начальники станций – капитаны, командиры батарей – майоры, командир дивизиона – подполковник Квасков, ему было в ту пору более 45 лет. Жили с семьями, дети учились в школе, жены сидели дома, работы не было, поселок был лесхозный, заготавливали лес и перевозили в порт Поронайска.
Жители хорошо относились к воякам, всячески поддерживали при общении, так что служи, лейтенант, делай карьеру.
Все это не сразу пришло ко мне – и удаленность, и жесткость распорядка дня, отсутствие свободного времени и невозможность общения по интересам. Выручило то, что в дивизионе был спортзал, где можно было сутками заниматься боксом и никто не мешал. Наоборот, командир дивизиона похвалил за то, что я создал секцию бокса и привлек в нее порядка 20 человек, все ж без дела не шляются и занимаются спортом.
Из полка постоянно приезжали разные должностные лица, проверяющие состояние техники, дорабатывающие ее, проверяющие несение караульной службы, техническую подготовку личного состава, так что скучно не было.
В гарнизоне Гастелло располагался еще и мотострелковый полк, напротив нашей казармы были их казармы, были гауптвахта, строевой плац и территория с боевой техникой: БТРы, гусеничные тягачи, артиллерия, танковый батальон, связь, саперный батальон, отдельный, не входящий в состав полка. В общем, в гарнизоне жизнь кипела. Нас они считали белой костью, так как мы были маленькой, но очень грозной силой, режимной частью и попасть к нам было непросто, не то что к ним – проходной двор, заходи, выноси и т. д.
Прибыл в октябре к нам в дивизион и особист капитан Борисов Олег, на мотоцикле, с солдатом, расхристанный, не то что мы, застегнутые на все пуговицы, вальяжно поздоровался с командиром дивизиона, затем уединился с ним и через некоторое время стал приглашать к себе на беседу офицеров, солдат, сверхсрочников. Дошла очередь и до меня. Он запросто поздоровался со мной, спросив, нравится здесь или нет, с кем подружился, как дела во взводе, какие проблемы во взаимоотношениях с командованием. Я ответил, что все хорошо и проблем нет, офицеры подготовленные, помогают в изучении техники, в воспитании солдат и сержантов. В общем, все замечательно. Тогда он сказал, что начальник Особого отдела КГБ по дивизии подполковник Стрелков сообщил о том, что меня перевели из штаба дивизии в полк по моей просьбе, и поручил ему помочь мне во вхождении в жизнь дивизиона, по возможности оказать поддержку на начальном этапе службы, а дальше просто курировать мою службу. Я удивился: надо же, не забыл начальник Особого отдела про меня, поблагодарил его и сказал Борисову, что не подведу. Он заулыбался и попросил называть его просто Олег, заявив, что в каждый приезд будет беседовать со мной о делах в дивизионе, а начальнику доложит, что у меня все хорошо. На этом наша первая встреча и закончилась, он пробыл в дивизионе два дня и уехал в полк.
Далее в течение двух лет нашего общения Олег Борисов проявлял особую осведомленность в делах нашего подразделения, всегда вопросы, которые он задавал, были точными, острыми, он знал то, что и мы даже не знали о себе, о процессах в среде солдат, особенно во взаимоотношениях старослужащих и молодых, о неуставных отношениях, о нарушениях в охране караулов, при несении боевого дежурства, короче, мы удивлялись его осведомленности и искали стукачей среди нас, так как откуда он мог знать все, не бывая каждый день в дивизионе. Командир дивизиона за голову хватался, когда приезжал Борисов, и всегда облегченно вздыхал, когда тот покидал пределы гарнизона.
По соседству в мотострелковом полку также был оперуполномоченный Особого отдела КГБ, старший лейтенант Дубов Анатолий, который жил вместе с офицерами полка и знал все обо всех. Много информации он имел и о делах нашего дивизиона, и Борисов всегда встречался с ним и проводил много времени, обмениваясь, очевидно, информацией, которая была им интересна.
Вот такие дела творились у нас в Гастелло, служба шла, и по окончании третьего года офицерской службы мне было присвоено звание старшего лейтенанта, я сдал на классность, стал специалистом второго класса и был назначен заместителем командира батареи. Намечались боевые стрельбы на полигоне в Читинской области, в Домне, и мы стали готовиться к этому событию заранее, изучали глубже курс стрельб, технику, подготовку в боевой стрельбе, готовили личный состав, тренировали приемы заряжания и разряжания ракет, заправку с УЗС, универсальных заправочных станций, а это особая статья подготовки, так как заправляли таким отравляющим составом, что был необходим противогаз и специальный костюм, иначе был риск отравиться и погибнуть. Вся подготовка заняла более двух месяцев, и к лету мы были готовы сдавать экзамены на профессиональную готовность к реальным стрельбам по воздушным мишеням, так как в действительности мы, конечно, занимались тренировками с личным составом – заряжали учебную ракету по нескольку раз различными расчетами, отрабатывали сход и заряжание во время боевого дежурства и по плану боевой подготовки во время поддежуривания, но это имитация боевой деятельности. А реальные стрельбы – это другое. Короче, подготовились и ждали команды на выезд в Читинскую область.
Боевые стрельбы
Как всегда, команда пришла неожиданно, нас подняли по тревоге, построили, проверили экипировку, по фамилиям, по должностям и, погрузив на машины, отвезли на станцию Гастелло, где усадили в проходящий поезд на Южно-Сахалинск, и мы поехали в командировку в Читу.
Прибыв в Южно-Сахалинск, мы на машине были доставлены в аэропорт города, где нас ждал самолет до Читы, загрузились и полетели. Перелет занял около шести часов с посадкой и дозаправкой, и вот, наконец, аэропорт Чита, где, быстренько проверив личный состав, мы погрузились в Ан-12 и полетели на полигон. Другим путем туда не попасть. Примерно через час мы приземлились на полевой аэродром и оттуда на машинах добрались в глухую местность, там нас уже ждали и перевезли к месту размещения, в полевой лагерь. Обосновались быстренько, все было в наличии: казарма, умывальники, туалеты, столовая – в общем, все как надо для жизни в полевых условиях. Долго не тянули: инструктаж поведения на полигоне, распорядок дня, учебные классы, техника, которую надо изучить и привыкнуть, обслужить ее и подготовить к стрельбам.
Мы привыкли ко всем этим переменам еще в училище и поэтому быстро вошли в ритм полевой жизни. С утра подъем. Физзарядка, умывание, завтрак – и на полигон к любимой технике. По правилам мы должны были сдать инструкторам экзамены по знанию техники, показать практику ее обслуживания и боевую работу и после всего этого только получить право на подготовку к боевым стрельбам по реально летящей мишени, которой был радиоуправляемый макет Миг-15.
Вся неделя прошла в интенсивном темпе: сдача нормативов, прием экзаменов по матчасти, по боевой работе – заряжание-разряжение, слаженность при заправке компонентами топлива и т. д.
Подошли к финалу учебы – получила наша батарея, стартовая, твердую четверку, радиотехническая батарея под командованием майора Ярового – пятерку, взвод управления под командованием старшего лейтенанта Григора Михаила – пятерку, и в целом четыре с плюсом. Дивизион готов к боевым стрельбам. Командир дивизиона был новый, из замененных – майор Калюжный, поблагодарил нас и весь личный состав за хорошую работу и попросил так же серьезно отнестись к самим стрельбам, это итог всей нашей командировки и оценка на долгие годы будущей службы. Мы пообещали приложить все силы для подтверждения нашей профессиональной готовности, выполнить боевые стрельбы только на отлично.