Вынужденное знакомство

Дизайн обложки Н. Каштыкиной

Редактор серии В. Горюнова

© Алюшина Т., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

«Траву надо бы скосить…» – проплыла в сознании очередная мимолетная мысль, не задержавшись в череде столь же вялых, цепляющихся друг за друга невесомых размышлений. Застыв у окна, Полина все помешивала и помешивала рассеянно ложечкой в кружке позабытый и безнадежно остывший кофе, рассматривала двор через чуть помутневшее после недавних сильных дождей стекло, не задерживаясь надолго взглядом ни на одном объекте.

«Господи! О чем я думаю? – внезапно выскочила она из своей затянувшейся, тягучей неосознанности. – Какая трава?! Какое косить?!»

– Совсем сбрендила! – произнесла вслух Полина и тряхнула головой, изгоняя окончательно странную, пустую меланхолию, возвращая себя в реальность.

Посмотрела с удивлением на кружку в руке, сообразив, что так и держит, совершенно позабыла про нее, и хоть и с сомнением, но поднесла все же к губам и сделала глоток.

Фу, холодный. Ну а какой еще он мог быть? Сколько она вот так проторчала у окна, замерев в легком трансе, гоняя непростые мысли в голове? Десять минут? Полчаса? Да какая разница.

Ладно, «помедитировала» о плохом, надо бы и делом заняться.

Да, делом заняться определенно следовало…

«Как?! Ну как все могло пойти до такой степени вразнос? И почему какая-то дикая цепь непредсказуемых событий настолько закрутилась, что, блин, вся жизнь рассыпалась, пропадая на хрен соленый?!»

Внезапно, следом за недолгим рассеянным расслаблением, накрыла Полину безысходная, какая-то серая муть отчаяния, в стопятисотый раз заполоняя сознание совершенно непродуктивными вопросами: «Надо же что-то делать, как-то выгребать из этого треша непроходимого! Что-то ведь делать надо же!»

Всю свою сознательно-взрослую жизнь Полина Мирская пребывала в твердой уверенности: стенания о жутких неприятностях, якобы не желающих ходить поодиночке, предпочитая кооперироваться в кучу и набрасываться на попавшего под их раздачу человека, есть не что иное, как желание этого самого «страдальца» тупо ничего не делать самому.

«Потерпевший», манипулируя, расчетливо давя на людское сострадание и душевную щедрость, таким образом старается эффективно переложить свои проблемы на кого угодно: на государство, полицию, различные фонды помощи, несчастных родственников и просто неравнодушных добрых людей, не успевших вовремя увернуться. Главное для него – устраниться от решения проблем самому.

А поговорка «Пришла беда – открывай ворота» есть не что иное, как глухой анахронизм, к которому так любят апеллировать те самые «несчастные», оправдывая отсылом к мудрости предков свое бездействие, инфантилизм и нежелание разбираться с непростыми обстоятельствами.

Разумеется, данный упрек не касался и не относился к реально нуждающимся в помощи людям, таким как одинокие, немощные старики, тяжело больные детки и инвалиды, лишенные попечительства и поддержки.

Полина откровенно недоумевала: а сам что-то делать не пробовал, товарищ? Для начала хотя бы отлипнуть от экрана компа, поднять пятую точку и реально начинать что-то менять? И причисляла такого рода жалобщиков либо к хроническим лентяям и «голимым халявщикам», как выражался один художник, с которым ей приходилось работать, либо к откровенным мошенникам.

Ну вот так ее научила и воспитала бабушка Анфиса, папина мама, имевшая весьма специфический взгляд на правила и законы социума и жизни в целом. Взгляд этот она вынесла из своего весьма непростого детства дочки репрессированных родителей, прошедшей специнтернат для детей «предателей Родины». О чем, кстати, никогда не рассказывала ни слова. Вот никогда – стена, что ни спроси про детство или юность, только посмотрит так пристально, подожмет губы и отвернется.

Суровая, строгая, железные принципы – кремень, а не женщина. И всегда подтянутая, ухоженная, прическа волосок к волоску, совсем легкий макияж: бровки, почти незаметный контур на веки и немного теней, помада лишь намеком, только чтобы добавить немного тона. И одевалась Анфиса Григорьевна с потрясающим вкусом, в основном в то, что сама и шила. А шила она великолепно, даже шляпки и пальто сама кроила и изготовляла. Все идеально выглажено, подогнано и сидит как влитое. Спина в струнку – и вот идет-шествует.

К добру ли, к худу, но именно бабушка Анфиса проводила бо́льшую часть времени с внучкой, по ходу занимаясь и воспитанием Полины, передавая те самые житейские мудрости и правила, которые выработала для себя и по которым жила-выживала сама. Родители-то работали, и работали очень-очень много, стараясь в те непростые времена прокормить семью, старший брат к тому времени был уже подростком и в пригляде взрослых не нуждался, а вот Поля, по малости лет и потому что заниматься девочкой родителям было совершенно некогда, попала под бабушкины наставления-нравоучения.

Умерла Анфиса Григорьевна, когда Полине исполнилось семь лет. Наверное, столь ранний ее уход в какой-то степени спас Полину от окончательного формирования сурового восприятия действительности и жизни, настороженности и готовности в любой момент противостоять обязательно должным случиться трудностям и людскому предательству. Да и родители – с их любовью, куда как более мягким и позитивным подходом к житейским догмам и гораздо более гибким мышлением – смогли в какой-то степени нивелировать бабушкино влияние на девочку. Ну и характер, понятное дело, сыграл не последнюю роль в формировании личности Полины. Но кое-что из втолковываемых бабушкой жизненных укладов и наставлений закрепилось прочно и навсегда в ее сознании.

«Не плачь, не бойся, не проси», в расширенной и более мягкой, адаптированной для социума и ребенка трактовке.

Эту прямую аналогию Полина уловила и осознала, будучи студенткой, когда изучала работы известных философов и классическую литературу, но привычка никогда и ни у кого не просить помощи, а справляться с любой проблемой самостоятельно осталась в ней неистребимой.

К тому же понятно, что, когда случалось решить очередную непростую задачу, всякое такое достижение изрядно тешило и повышало самооценку Полины, как человека деятельного, обладающего здоровым тщеславием, – ведь смогла, справилась, разобралась, добилась. Ну а как без этого.

Yes-s-s… как говорится.

Слушайте, ну а кого бы не распирало от гордости, когда ты сам, без протежирования и «подпорки», добился высокого социального статуса, продвинулся в карьере или разрулил сложную проблему, которая другим не по силам и не по мозгам?

Вот и довыпендривалась, дотешила самооценку с гордыней: «Халявщики, мошенники, лентяи! А я такая крутая-умная, все могу, все умею, все преодолею, все сама, сама…» Ну-ну, хмыкнуло провидение и выдало «тест-драйв»: на, получи, да по такой «программе» тренинга с качем на пару, что вся жизнь вдребезги и зубов не собрать!

Как там сказал один ее знакомый скульптор, по совместительству пропагандист буддистской теории устройства мира? «Не стоит трясти чванством, ибо чревато, поскольку карма работает без выходных».

Полина, помнится, все посмеивалась над его высказываниями в кришнаитском стиле (типа: все братья, довольствуйся малым, всех возлюби-прости и карма рулит), пропуская поучения подобного рода мимо сознания, принимая лишь то, что на работы этого деятеля искусства данная философия имела совершенно очевидное влияние. Кстати, весьма талантливые работы, вот она и слушала всю эту лабуду кармическую и кивала – да пусть что хочет говорит и во что хочет верит, главное, чтобы творил и дальше выставлялся в их галерее.

А к ней лично вся эта теория воздаяния-наказания за грехи не имеет ровно никакого отношения. Какие грехи, какая гордыня, какое тщеславие, вы о чем вообще? Нет в ней ничего подобного и близко – она вкалывает двадцать четыре на семь, постоянно общаясь с кучей народа, проявляя при этом чудеса великой терпимости, понимания и прощения.

А вы пробовали работать с творческими людьми? С художниками, скульпторами? Там такие закидоны приходится терпеть, усмирять и принимать – и носиться с творцами как с малыми детьми, выдерживая все их истерики, запои, депрессии, нервные срывы и приступы больного тщеславия, – что невольно сама воплощенным Кришной станешь в его всепрощении и смирении. Или с людьми, облеченными властью-богатством, с капризными инвесторами, с «брыкливым», неуравновешенным руководством и так далее, так далее…

Но это ее жизнь и работа – бесконечная коммуникация с огромным количеством разных и не самых простых людей.

Так какая, на хрен, карма-сука, передовица производства, работающая «без выходных», спрашивается, выстрелила вдруг в Полину прямо в упор и с каких таких грехов ей все это прилетело?! Да и ладно бы только ей одной! Может, Поля тогда и разобралась бы и поняла, в чем проблема, пострадай лишь она, но ведь беда ворвалась в жизнь ее семьи, накрыв «взрывной волной» родных и близких.

Они что – тоже настолько нагрешили?

Ну, конечно, она не святая и, может, где-то с перебором бывает высокомерна и цену себе завышает, а почему нет-то, а? Она благополучная, весьма успешная девушка, москвичка с весьма неплохой работой и интересными перспективами карьерного роста, с хорошей, качественной личной жизнью, с квартирой, с приличной машиной, с прекрасной репутацией, с уважением в их профессиональной среде. И все это сама, своим трудом, упорством и усердием. И, между прочим, с вполне себе реальными, грандиозными планами на будущее.

И в один миг, в один клятый гадский миг вся основательность, уверенность и налаженность ее жизни рухнула, словно где-то там, в каких-то высших судьбоносных сферах произошел термоядерный взрыв, превращая планы-ожидания Полины, да и все ее настоящее, в труху и пепел, спровоцировав потрясение пространства такой силы, что образовался гибельный, неконтролируемый и беспощадный смерч.

Полина безысходно-привычно отчитывала рабочих галереи, как всегда пропустивших мимо сознания и памяти бо́льшую часть выданных им четких указаний и неверно установивших крепления под картины, когда позвонила Настя.

– Привет, – поздоровалась невестка.

– Подожди минутку, Настюша, – попросила Поля и вернулась к прерванному разговору с рабочими зала: – Все ведь достаточно четко просчитано и размечено, вот почему, объясните, вы делаете крепление где угодно, только не на выставленных метках?

И, понимая, что спрашивать в принципе бесполезно, только воздух зря сотрясать, распорядилась холодным начальственным тоном:

– Все переделать. Вечером проверю, напортачите снова, работы не зачту и не оплачу. Всё! – И, не успев сразу эмоционально переключиться, тем же начальственным тоном обратилась к «висевшей» на связи в ожидании Анастасии: – Да, Насть?

– Оу-оу, остынь, начальница! – рассмеялась Настюшка. – Я все делаю качественно, честное слово! Меня можно не отчитывать.

– Да, – вздохнула Полина и потерла устало лоб пальцами, отпуская внутренне напряжение и раздражение, – извини. У меня тут, как всегда, аврал-завал, столько надо еще успеть и сделать, а тут… Я дурею от этих работников: всякий раз, как выставка, так повторяется одно и то же: четко и конкретно определяешь место на стенах и стендах, так нет, обязательно что-то криво-косо и не по отметкам да сделают, – пожаловалась Поля и, тяжко вздохнув, переключилась окончательно на беседу: – Ты чего звонишь-то? – И улыбнулась, догадываясь о причине звонка невестки. – Предложение имеешь?

– Предложение имею. Кулинарно-бытового свойства, – рассмеялась Настюшка и спросила: – На обед придешь? Перерыв-то у тебя сегодня будет? Я пирог в духовку поставила. Капустный, твой любимый! – приглашала-соблазняла она.

– Пиро-о-ог… – протянула со значением Полина и посмотрела на часы на запястье, быстро прикидывая, что у нее с временем, припоминая дальнейшее расписание на сегодня. – А знаешь, приду. Минут через тридцать-сорок.

– Давай. Как раз пирог поспеет.

Полина машину брать не стала, оставив ту стоять на парковке у галереи; впрочем, она редко добиралась от работы до Насти на машине. Не любила крутиться и тыркаться по узким улочкам центра Москвы, наверняка где-нибудь еще и встряв в пробку, выбравшись из которой обязательно придется, ругаясь сквозь зубы, искать хоть какой-то «карман» для парковки на тех же узких улицах, плотно заставленных автомобилями в любое время суток.

Да ну на фиг, к тому же сегодня вообще что-то невообразимое творится с трафиком в Москве, лучше она пройдется пешочком через дворы и «сократы», тем более тут недалеко, по московским-то меркам, считай, что вообще на соседней улице. Так что ножками оно полезнее и надежней, но таким быстрым пешочком, ближе к трусце – время, время, всегда не хватает, поджимает и что-то такое сложное с нами вытворяет. Вот и бегаем, несемся-торопимся.

Подумала об обещанном пироге – великий соблазн и сплошное гурманство, – и мысль, по цепочке ассоциации, сразу же перескочила на саму невестку. И, непроизвольно улыбаясь всю дорогу, думая о Насте, Полина бодро-торопливо шагала по улице, кутая подбородок в приподнятом воротнике стильной каракулевой курточки. Холодновато сегодня, а она, понятное дело, одета совсем не для прогулок на бодрящем, легком февральском морозце, а представительно и стильно, как и положено при ее должности, статусе и служебных обязанностях. Ну да – офис в «Центре», Галерея, теплое нутро комфортной машины, хорошо хоть туфли на каблуке удалось сменить на зимние кроссовки, которые предусмотрительно лежали у Полины в офисном шкафу на случай всяких непредвиденных ситуаций. Например, вот такой – легкой пробежки в гости по морозным улицам.

Да, Настюшка… Снова возникло перед ее мысленным взором лицо девушки. Анастасия, жена любимого старшего брата Полины Василия, хоть была всего на три года младше Полины, но вся родня относилась к ней как к милому, доброму подростку, такой своеобразной, легкой, радостной и очень позитивной вечной девочке. Не инфантилке ни разу – нет-нет, ни в коем случае, все у Настеньки с расстановкой приоритетов, живым умом, волей и трудолюбием в полном порядке, просто натура такая: светлая, воздушная, с неизменной улыбкой на губах и всегда близким, заразительным смехом. Ее и звали все Настенька да Настюшка, не иначе в соответствии с характером и нравом.

Братец Василий женился поздновато, когда ему уж за тридцать пять перевалило, хотя по нынешним-то меркам, когда и в сороковник мужчины у нас вьюноши безбашенные и безответственные в большинстве своем, так, может, и в самый что ни на есть раз, если и вовсе не рановато.

Вася не то чтобы бирюк какой, но человек непростой, замкнутый, молчаливый, «сложноватый», как говаривает про него бабушка Василиса. Что, понятное дело, во многом обусловлено спецификой его работы, заодно являющейся четким, конкретным жизненным призванием: Вася программист, довольно крутой, надо сказать, и сильно востребованный айтишник, бо́льшую часть времени зависающий за компом что дома, что в офисе на рабочем месте.

Но в принципе Вася мужик вполне себе адекватный, серьезный и продуманный, про спорт не забывал никогда, занимался с детства, да и жизнь во всем ее многообразии, ради полного погружения в программирование и пространство интернета, в игнор не задвигал никогда.

Много путешествовал и, проверяя себя на экстрим, увлекался бейсджампингом, потом и вингсьютом, то бишь теми же прыжками со скалы, но не с парашютом, а в костюме-крыле, но к данному виду спорта быстро охладел, когда кто-то там из их команды разбился. Было в перечне интересов Василия и подводное плавание с аквалангом, и скалолазание – в общем, всякое-разнообразное, но без фанатизма, так – попробовать, понять, что почем, применить и прочувствовать.

Вот во время освоения очередного своего увлечения, когда он по приглашению одного из начальников-работодателей принимал участие в международной регате, Василий и познакомился с Настюшкой.

Девушка оказалась на регате совершенно случайно: кто-то там из ее знакомых заболел, кто-то не смог поехать, и предложили ей занять его место исключительно в качестве повара, вернее кока, на одной из яхт. Ну а кем еще, если учесть, что по образованию она повар.

Кстати, готовит Настюшка – зашибись, где-то близко к уровню «Бог», такой врожденный талант, увлечение и призвание.

Вот там, в общей компании, ребята и познакомились, и в разговоре выяснилось, что с первого взгляда понравившаяся Василию (а скорее с первого ее заразительного, звонкого смеха) девушка тоже из Москвы и живет в соседнем районе, и ездят они до метро на одной маршрутке или автобусе, а встретились вот на регате в Средиземном море.

Настюшка как-то сразу стала для их семейства родной, близкой, освещая все вокруг улыбкой, наполняя своим звонким смехом и заражая оптимизмом и каким-то жизненным драйвом. К тому же Вася привел знакомить девушку с родней, когда та была уже на третьем месяце беременности, что в немалой степени способствовало стремительному вхождению Настеньки в семью уже на правах близкой и родной.

Свадьбу сыграли быстро, без лишних хлопот, понтов и заморочек.

Погуляли они хорошо – и на кораблике по Москве-реке катались, и песни пели, танцевали-веселились, душевно вышло. Правда, некое удивление у Полины вызвал тот факт, что на свадьбе не присутствовал никто из родственников невесты, но Настя объяснила, что в живых у нее остались лишь папа и его родители, дедушка с бабушкой, но они практически не поддерживают отношений, да и живут далеко, аж в Приморском крае, и приехать не смогли. Ну ладно, не смогли и не смогли, что тут сделаешь, Приморский край – это вам не в Турцию смотаться, это далеко. Условно можно считать, что девочка практически сирота, зато вся родня новоявленного мужа приняла ее как родную дочь, тем самым увеличившись на двоих человек сразу – на Настюшку и родившегося через пять месяцев Саввушку – Савву Васильевича Мирского.

Молодые переехали в квартиру Насти, успев закончить хороший, качественный ремонт аккурат перед самыми родами. По счастливому стечению обстоятельств, квартира располагалась недалеко от офиса «Центра» и Галереи, в которых работала Полина. Понятное дело, что Поля частенько, уж раз в неделю так точно, забегала на обед к Настюшке, когда та звонила и зазывала на чаек-кофеек и непременно какие-нибудь очередные вкусности. И успевала за короткий часик и с племянником потетешкаться, и с невесткой поболтать, обсуждая всякое-разное (и девичье-секретное, и бытовое), и отобедать в свое большое удовольствие, всякий раз поражаясь и искренне восхищаясь кулинарным талантом невестки.

Слушайте, жизнь у нас какая-то стремительная, словно ракета, – только же вот, казалось, встречали счастливо улыбающуюся Настюшку из роддома с пищащим конвертом в руках, и вот только годик малышу отметили, и только выезжать с пузаном серьезным с двух его годов в разные страны стали, и только вот Саввушка в садик пошел – а уже пять лет человеку!

Пять! Офигеть! Пронеслись, как пуля, только вжикнув у виска.

«А где моя жизнь? Я-то что?» – как-то неожиданно вдруг, ни с того ни с сего подумалось Полине, за воспоминаниями-размышлениями и не заметившей, как почти пробежала весь путь и свернула в арку нужного двора. Она аж притормозила, захваченная врасплох этой простой и настолько странной для нее мыслью.

А что у нее? У нее…

– А у меня карьера. И несколько открытых настоящих талантов, которым реально помогла, выставки крупные, удачные, – не то возразила самой себе, не то утвердила себя Полина, почувствовав укол недовольства непонятно из каких закоулков подсознания выскочившим вопросом.

Оттого раздраженно и излишне деловито, замерзшими в тоненьких, стильных перчатках пальцами быстро набрала знакомый код на панели электронного запора и рывком распахнула подъездную дверь, когда замок, издав противный писк, открылся.

– И Александр, – вызывая лифт, присовокупила Полина аргумент к перечню своих немалых достижений за эти годы.

И отчего-то, пока лифт поднимался на нужный этаж, непроизвольно все обдумывала-перечисляла свои вершины и победы, словно спорила сама с собой или с кем-то еще. Наверное, именно потому, что увлеклась этим внутренним спором-диалогом и недовольством собой, Полина не сразу сообразила, что из-за двери, к которой она подошла, доносятся странные, совершенно нехарактерные и невозможные в жизни Васиного семейства звуки, и, уже было поднеся руку к звонку, остановилась, прислушавшись.

Что-то громко прокричал Саввушка и определенно заплакал. И так отчаянно-горько, страшно заплакал.

Полина перепугалась как-то сразу и всерьез, словно почувствовала, что происходит что-то непоправимое, бедовое, ломающее и перекраивающее всю их жизнь.

«С Саввушкой?» – стрельнула первая же, естественная, мысль. Она услышала голос невестки, что-то торопливо и громко отвечавшей кому-то, умоляя и убеждая в чем-то. Полина придвинулась поближе, приложила ухо к двери, пытаясь уловить больше и понять, что, черт возьми, у них там происходит. Конечно, ни фига определенного было не разобрать из-за капитальной железной двери, только вдруг неожиданно громко прозвучал отчетливый крик Саввы:

– Нет! Я не хочу! Не хочу!!!

Так, нечего тут гадать, разозлилась Поля и вжала кнопку звонка.

В этот же момент позади загремел открываемый дверной замок и из квартиры напротив на площадку вышла Анна Захаровна – любопытная, вездесущая старушенция, из разряда тех радеющих за социальную справедливость, которым всегда есть дело до всего на свете и уж тем паче до любых событий, шума и даже шороха в подъезде.

– Здравствуйте, Полина, – поджимая недовольно губки, прямо-таки принудила себя к вежливости блюстительница порядка. – Мы слышали детский крик. Это что, Савва плачет? – И без интонационного перехода сообщила: – Надо вызвать полицию! Тут явно детское насилие творится!

– Вызывайте! – разрешила Полина, переходя от терзания звонка на стук: – Настя!! Открой!! – прокричала она, затарабанив кулаком по двери.

– Всё, мы звоним в полицию! – предупредила соседка, извлекая из кармана теплого халата, застегнутого на ней под самое горло, словно укутывая в броню, сотовый телефон, и принялась набирать номер экстренной службы.

В пакет «мы слышали» и «мы вызываем» входил маячивший за спиной Анны Захаровны тишайший муж, неприметный, сгорбленный, худой мужичок неопределенного возраста, серо-невзрачной наружности, давно и прочно-безысходно зашуганный активной женой.

– Звоните! – выкрикнула Полина, продолжая колотить в дверь. – Настя!!! Что у вас случилось!? Что с Саввой?! Почему он плачет?! Открой! Открой немедленно!!! Я вызываю МЧС!!!

Она колотила, терзала звонок, кричала и за всем этим производимым шумом не услышала, как отпирается замок, и неосознанно отшатнулась назад, когда неожиданно резко, сразу на всю ширь распахнулась дверь, на пороге которой стояла насмерть перепуганная Настя. Бледная как полотно, до такой степени, что даже губы сливались с цветом кожи, словно теряясь, растворяясь на лице, она смотрела на Полину каким-то диким, остановившимся взглядом, расширившимися от ужаса зрачками, почти перекрывшими радужку глаз.

– У нас все в порядке… – пролепетала что-то совершенно бредовое невестка.

– Какое в порядке?! – прокричала возмущенно Полина. – Ты с ума сошла, Настя?! Я же слышу, как плачет Савва! Какого хрена? Что с Саввой? – чувствуя, как колотит набатом в ребра перепуганное сердце, ринулась на невестку Полина, пытаясь пройти в квартиру.

Но почему-то Настя ее не пускала, перегородив путь, не сдвинувшись с места, и повторила, словно находилась в каком-то трансе:

– Все нормально, Полина, все в порядке…

– Нет, не в порядке!!! – отчаянно, надрывно, захлебываясь слезами, закричал откуда-то из глубины квартиры Саввушка.

И следом за отчаянным криком ребенка за спиной у Полины Анна Захаровна проорала на удивление громким и низким баском:

– Алло! Полиция?! Тут ребенка убивают! Приезжайте немедленно!!!

– Настя, отойди! – глухим, безапелляционно-резким тоном приказала Полина, буквально отталкивая невестку с дороги.

Из гостиной выскочил Савва и пронесся по коридору, а пробежав мимо застывшей в дверях матери, устремился вперед, на лестничную площадку, протягивая ручонки к Полине. И та склонилась, раскинув руки ему навстречу, и поймала, еще бегущего, в движении, прижала к себе и вдохнула-втянула его замечательный, все еще такой младенческий запах. Он вжался в нее, неожиданно крепко, с силой обхватив ручками-ножками, и, почувствовав, как дрожит всем тельцем малыш, Полина принялась гладить его по спинке, по голове, пытаясь, как могла, успокоить:

– Все хорошо, малыш. Все в порядке. Мы со всем справимся.

– Я никуда не поеду! – захлебываясь слезами, прокричал ребенок куда-то в ключицу прижимавшей его к себе тетки. – Я не хочу уезжать! Не хочу!!!