Мент. Оперативный простор
– Держи.
– Что это такое? – спросил я.
– Это письмо к товарищу Ветрову, инспектору третьей бригады Петроградского уголовного розыска. Он меня хорошо знает, на курсах познакомились. Третья бригада как раз занимается раскрытием грабежей и убийств, – пояснил он.
– Здорово, – обрадовался я. – Спасибо за рекомендательное письмо.
– Само по себе письмо ещё ничего не значит. Ветров – мужик в целом нормальный, но должность накладывает свой отпечаток. Как понимаешь, в свою кухню посторонних пускать никто не любит, тем более в таких вопросах, как дело об убийстве. Так что есть вероятность, что он просто пожмёт тебе руку и на этом вся помощь закончится, – вернул меня с небес на землю Смушко.
– И всё равно глупо не попытаться использовать этот шанс, – сказал я.
– Поэтому я и написал это письмо, но опять же – никакой гарантии, что от него будет польза нет.
– Ещё раз огромное спасибо, товарищ Смушко. Я могу идти?
– Экий ты прыткий! – заулыбался начальник. – Раз уж пришёл – потерпи ещё чуток.
Он помахал в воздухе другими исписанными листами.
– Так, кажись высохли. Пошли, Быстров.
– Куда, товарищ Смушко?
– В финчасть. Или хочешь сказать, что тебе не нужны деньги? – заулыбался он.
– Ещё как нужны, – подтвердил я.
В карманах и в кошельке было откровенно пусто, и вряд ли потому, что настоящий Быстров сорил бабками направо и налево.
В финансовой части за столами сидели трое: худенький и незаметный мужчина в очках и нарукавниках поверх потертого пиджака и две женщины, одна в возрасте, другая – совсем молоденькая в светлой кофточке. Перед мужчиной на столе лежали счёты, он периодически щёлкал костяшками и что-то заносил в толстую прошнурованную книгу.
– Привет, Афиногеныч! Здравствуйте, девушки! – подмигнул барышням Смушко.
Я тоже поздоровался. Судя по всему, это были бухгалтера и табельщики – без которых невозможно существование ни одной конторы, даже уголовного розыска.
– Товарищ начальник… Здравствуйте, – с паузой ответил Афиногеныч.
Он был слишком погружён в свои цифры и не сразу вернулся к реальности.
– Значит так, Афиногеныч. Товарища Быстрова из первой бригады тебе представлять не нужно. Выдай ему всю задолженность по зарплате, отпускные за три недели и премию за вклад в поимке особо опасных преступников. Вот, у меня тут всё расписано. – Смушко подал бухгалтеру бумаги, которые писал в моём присутствии.
– Товарищ Смушко! – взмолился мужчина.
– Вы же сами знаете – касса пуста, денег нет!
– Афиногеныч! – с нажимом сказал Смушко. – Ты что – не понял, что тебе сказано? Я не знаю, откуда ты достанешь деньги, но чтобы вся сумма товарищу Быстрову была выдана без проволочек. И без пустых разговоров!
– Слушаюсь, товарищ начальник, – бухгалтер громко вздохнул, как больная корова. – Только вы ведь меня без ножа режете!
– Если продолжишь препираться – зарежу ножом! – улыбнулся Смушко.
– Товарищ Быстров, подойдите к окошку кассы. Там вам выдадут всю сумму, – мгновенно среагировал Афиногеныч.
– Товарищ Смушко… – Я даже запнулся от волнения. – Даже не знаю, как вас благодарить!
– Не знаю, как у тебя всё сложится в Петрограде, но ты у нас парень пробивной, своего добьёшься. Давай, Быстров, разбирайся с делами и через три недели назад! Желаю удачи!
Мы пожали друг другу руки, и начальник ушёл.
Я проводил его грустным взглядом. Не всякий начальник способен настолько заботиться о подчинённых. В прошлой жизни мне далеко не всегда везло на таких, как Смушко. Порой попадались откровенные сволочи, которых заботила только собственная карьера.
В кассе мне выдали пухлую стопку дензнаков. Не знаю, какова была их реальная стоимость, но в тот миг я почувствовал себя богачом.
Когда вернулся в общагу, то обнаружил, что Катя спит на кровати, укрывшись моей шинелью. Она даже щеколду за мной не заперла.
«Намаялась, бедолага». – с нежностью подумал я.
Будить сестру не хотелось, однако та почувствовала, что в комнате кто-то есть, и открыла заспанные глаза.
– Братишка?
– Это я, сестрёнка.
– Как всё прошло? Тебя отпустили?
– Конечно, – улыбнулся я. – Собирайся, поедем на вокзал покупать билеты на ближайший поезд до Петрограда.
– Я быстро, – пообещала она.
В дверь постучали.
– Входите, – сказал я.
Появилась Степановна, в руках у неё был какой-то свёрток.
– Жора, – она слегка помялась, – примерь, пожалуйста. Это тебе.
Она развернула свёрток, и я понял, что в руках у женщины был мужской костюм.
– Вроде твой размер, – сказала Степановна. – Хватит тебе всё тряпьё какое-то носить! Штаны уже скоро просвечивать будут. А пиджак твой завтра будет готов, сейчас покуда сохнет.
– Спасибо, Степановна, – поблагодарил я.
– Сколько с меня?
– Нисколько, – женщина всхлипнула. – Это от моего сыночка Ванюшки осталось, царствие ему небесное… На гражданской, будь она неладна, сгинул. Мне оно не к надобности, а продавать – рука не подымается. Так что носи на здоровье.
У меня после её слов сжалось сердце. Никому не пожелаешь такого… Никакой матери!
Сдавило дыхание, к горлу подступил ком. Будь проклята эта война, из-за которой так страдают наши матери!
– Спасибо тебе, Степановна! – дрогнувшим голосом сказал я.
У меня не находилось слов утешения для неё. Их просто невозможно найти.
– Да чего уж… – тихо вымолвила она. – Ты, главное, себя береги, Жора! Я ведь знаю какая у тебя служба. Как на фронте – кажный день под пулями ходишь.
Мне снова стало не по себе. Сколько же нерастраченной материнской ласки, сколько добра было в этой женщине, с которой так сурово обошлась жизнь!
– Я обязательно буду беречь себя, Степановна. Особенно после того, что ты мне сказала! И ещё – я уезжаю вместе с сестрой в Петроград недельки на три. Ты уж пригляди за комнатой, а?
Через полчаса мы с Катей покидали общежитие. Степановна вышла на крыльцо, чтобы проводить нас и помахать рукой на прощанье.
И ещё долго я чувствовал на себе её ласковый материнский взгляд.
Глава 4
Вокзал мне показался просто до боли знакомым – похоже, какой-то типовой проект, по которому застраивались все крупные станции по этой ветке железной дороги. Большинство из них сохранилось и до моих дней и, слава богу, не все перекрасили в корпоративные цвета РЖД. Правда, сейчас штукатурка обсыпалась, а краски выцвели, так что вид у здания был не очень презентабельный.
Само собой, на входе не было рамок металлодетекторов и чоповцев, дотошно проверявших багаж. Не приходилось выворачивать карманы и демонстрировать поклажу. Хотя с последним у нас с сестрой всё было просто: дорожные пожитки уместились в солдатский серый вещмешок.
Внутри было полно народа, публика собралась разномастная: от нэпманов (те старались держаться на особинку и берегли свой багаж как зеницу ока) до банальных «мешочников» (они как раз держались кучками).
Караулил зал ожидания милиционер в светлой гимнастёрке, синих галифе и начищенных до блеска хромовых сапогах. Он с ленцой прохаживался по вокзалу, изредка шпыняя заскочивших на вокзал погреться ребят – судя по лохмотьям, явных беспризорников.
Мы ненадолго задержались у входа.
– Катя, ты иди в вокзальный буфет. Закажи что-нибудь: хоть мороженого, хоть пироженого, – Я с улыбкой подал ей несколько банкнот. – А я за билетами.
– Хорошо, Жора. Хочешь, я и тебе что-нибудь закажу?
– Не надо, я сыт, – сказал я.
Катя поцеловала меня в щёку и пошла к довольно уютному привокзальному буфету. Ну, а мне предстояло узнать график движения. Чем быстрее окажемся в Питере, тем лучше.
Я посмотрел на табличку с расписанием. Если она не врала (а такое тоже вполне могло быть), поезд до Петрограда ходил три раза в неделю. И, если опять же написанное не было ложью – сегодня вечером отправление.
Возле единственной кассы стояла длиннющая очередь, которая рассасывалась на удивление быстро. Меня этот факт удивил: с подобной сноровкой не работают даже технически навороченные кассы из моего времени, а тут люди подходили и практически сразу отходили. Не сервис, а просто чудо, есть к чему стремиться технологиям будущего – опрометчиво подумал я, вставая в очередь.
Молодая разбитная бабёнка отклеилась от окошка и, недовольно бурча, отошла в сторону, сразу за ней был мой черёд.
Я слегка наклонил голову.
За стеклянной перегородкой сидела полная женщина лет сорока пяти, укутанная в огромный шерстяной платок. У неё был вид сильно простуженного человека. Периодически она чихала и сморкалась.
– Здравствуйте! Мне бы два билетика до Петрограда на сегодняшний поезд, – бодро заговорил я.
– Билетов нет, – проигнорировав моё «здравствуйте», гнусавым голосом ответила кассирша.
– Вот как… Ну, а на следующий поезд?
– И на следующий поезд тоже нет, – равнодушно ответила женщина.
– А перед отходом поезда билеты могут появиться? Может, сдаст кто? – спросил я, памятуя из прежнего опыта. – Очень надо.
Я постарался извлечь из себя максимально любезную улыбку, способную растопить даже ледяное сердце. Увы, она не сработала.
– Всем надо! Всё, молодой человек, не задерживайте очередь – проходите!
Я не стал спорить и уступил место следующему гражданину, вот только ему повезло не больше, чем мне. Его тоже ждал стереотипный ответ насчёт отсутствия билетиков.
Вот тебе, бабушка, и сервис. Как будем выкручиваться?
Подойти, поговорить с проводниками? Были у меня в жизни подобные истории, правда, давненько. В последний раз, наверное, в конце девяностых – начале двухтысячных. Иногда удавалось уломать. Потом с этим дело стало строго.
Ещё есть вариант поговорить с начальником поезда – ну не бывает такого, чтобы поезд был забит совсем под завязку. Всегда есть какие-то резервные места.
В иные времена сунулся бы к коллегам за помощью, только, если не ошибаюсь, железнодорожной милиции теперь нет, упразднили ещё в прошлом, 1921-м, году, а весь функционал передали сначала ЧК, а потом, соответственно, ГПУ – то бишь подчинённым Кравченко. И здесь мне лучше не «светиться».
Кто знает, может у смежников уже появились вопросы к моей скромной персоне, не зря Смушко настаивал, чтобы я уехал из города. Хотя, судя по здешнему милиционеру, рутинные задачи вроде поддержания порядка на вокзале, чекисты себе не оставили. А может, это просто особенность нашего города.
Зоны ответственности порой разделяются весьма причудливым образом.
Милиционер – это практически свой. Поговорить с ним, что ли? Если давно дежурит, должен знать все ходы и выходы и иметь нужные знакомства.
Утвердившись в этом решении, я собрался подойти к патрульному, но в этот момент меня тихонько окликнули.
– Эй, дядя! – Голос принадлежал щегольски одетому парню с нависшей на глаза чёлкой из-под франтоватого котелка.
– Чего тебе… тётя, – усмехнулся я.
«Тётю» этот щегол спокойно пропустил мимо ушей.
– Я слышал, ты вроде как в Петроград собираешься, – продолжил он.
– Допустим, – не стал отпираться я.
– Тебе билеты нужны на сегодняшний поезд? – с надеждой спросил он.
– Что – есть лишние?
Парень подмигнул.
– Для хорошего человека всегда найдётся. Ну что – нужны тебе билеты или мне другого покупателя искать?
– А какие именно?
– Да любые: хошь в зелёный вагон, хошь в синий, хошь в жёлтый – там, как понимаешь, недёшево, но ты ж вроде с барышней будешь, так что мой совет – в жёлтый бери. Дорога длинная – хоть согреетесь, – он гнусно захихикал.
Ясно, спекулянт вокзальный, обыкновенный. Довольно распространённое явление как на советских, так и на российских вокзалах. Лишь продажа билетов по паспортам практически ликвидировала билетных спекулянтов как класс, но это, как порой говорила Дашка, не точно.
– За сколько продашь?
– Две цены, – ухмыльнулся он.
– Не пойдёт. Давай полторы.
Поломавшись для вида, он кивнул.
– Повезло тебе, дядя, я сегодня добрый. Полторы цены так полторы.
– Отлично. Тогда мне два билета в этот твой синий вагон, – сказал я.
– А что не жёлтый?
– Дорого выйдет.
Если я правильно понял объяснения Кати, жёлтый вагон или вагон 1-го класса это купейный, синий – плацкарт, а зелёный – общий.
Спекулянт поозирался по сторонам и тихо произнёс:
– Не здесь. Давай с вокзала выйдем, а то слишком много ушей.
– Пошли.
Его ухмылки и тон показались мне подозрительными. Я незаметно достал револьвер из кобуры и спрятал его в карман брюк. Нелишняя предосторожность.
Напротив вокзала находился сквер. Парень уверенно повёл меня к нему.
– Показывай билеты, – сказал я, когда мы остановились.
– Покажи деньги.
Я ненадолго высунул из внутреннего кармана кошелёк.
Спекулянт кивнул, достал из-за пазуху скомканную стопку билетов и, послюнявив палец, отобрал два.
– Сколько с меня? – спросил я.
– Полтинник за оба, – сказал тот, отводя от меня взгляд.
– Мы оговорились за полторы цены, – сказал я, хотя и понятия не имел, сколько именно стоит билет.
Но по поведению парня чувствовалось, что меня собирались развести.
– Молодец, дядя, уважаю, – заулыбался тот. – Сороковник – и не забывай, что пять из них уйдут на дело просвещения в транспорте.
– Хрен с тобой! – Я отсчитал купюры и протянул их парню.
Но вместо того, чтобы забрать деньги, тот внезапно осклабился. В его руках появился нож.
– Значит так, дядя, я передумал. Сделки у нас не будет. Вернее, сделка будет, но вот условия поменялись: ты мне отдаёшь свой кошель – я ведь вижу, что он у тебя набитый, а я за это не стану тебя резать. На мой взгляд, честно. – А на мой – нет, – покачал головой я.
– Пеняй на себя, дядя! – Спекулянт перекинул нож из руки в руку.
– Ты лучше на это посмотри, – я продемонстрировал ему револьвер.
– Сука! – Он с досадой сплюнул себе под ноги и убрал нож.
– Так, граждане, это что здесь происходит?! Немедленно прекратите хулиганить!
К скверу приближался милиционер с вокзала.
– Слышь, Семёныч, – обратился к милиционеру спекулянт. – Ты этого субчика проверь: у него шпалер при себе.
– Ах ты! – Милиционер полез в кобуру за револьвером.
– Спокойно, я агент Быстров из уголовного розыска! – Я предъявил служебное удостоверение.
Милиционер замер, переваривая информацию.
– Фамилия, имя, отчество, должность! – потребовал я у него.
– Так это… Астахов Иван Семёнович – старший милиционер, – забормотал он.
– Тогда слушай меня, страшный милиционер Астахов. Этот тип, который пытался угрожать мне ножом – билетный спекулянт. У него куча билетов, которых почему-то нет в кассе вокзала. Я вижу, что вы прекрасно знаете друг дружку. Так вот – сейчас ты у него реквизируешь все билеты и вернёшь в кассу для продажи простым гражданам. Кассирше пояснишь в максимально доступной и простой форме, что если она ещё хоть раз толкнёт билеты в таком количестве на сторону – то я её отправлю в такие края, где у неё сопли на лету замерзать будут. А этого урода, – я показал на спекулянта, – не знаю, что ты с ним сделаешь, но чтобы он ближайшую пару месяцев любовался на свободу через окна с решётками, а потом, чтобы духу его здесь не было. Приеду – проверю!
– Семёныч! – дёрнулся спекулянт.
– Милиционер Астахов – ты меня понял?
– насупился я. – Или мне с тобой до угрозыска прогуляться?
– Всё понятно, товарищ Быстров. Не надо уголовного розыска, сделаю. Как приказали.
– Погоди! – Я забрал пачку билетов из рук спекулянта. – Какие билеты в вагон первого класса?
– Эти – показал он.
– Не врёшь?
– Могу побожиться!
– Не надо. Государству за них уплачено?
Спекулянт кивнул.
– Сам в кассе покупал.
– Тогда беру их себе как моральную компенсацию, – заявил я. – А ты, Астахов, оформляй этого гражданина спекулянта, пока не натворил делов. И не забывай – как только вернусь из Петрограда, обязательно проверю!
Глава 5
Катю я застал там, где мы договаривались: она сидела за столиком привокзального буфета, перед ней стояла чашка кофе и вазочка с пирожными.
– Ну как? Купил билеты? – спросила она.
Я кивнул.
– Да. Едем в первом классе.
– Не знала, что уголовный розыск может позволить себе такую роскошь, – улыбнулась она.
– За всех не скажу, но, – я принюхался, кофе пах просто божественно, – лично я позволю себе также попить кофейку.
– Возьми себе и пирожное. Эклеры тут просто изумительны.
– Раз ты рекомендуешь – так и быть.
Кафе принадлежало нэпманам, ценник тут, конечно, кусался, но я решил хоть немного побаловать себя.
Если в целом к сладкому я был достаточно равнодушен, то эклеры с масляным кремом были моей маленькой слабостью. Правда, в моё время пальмового масла и пищевых добавок – большинство из них, мягко говоря, не дотягивало до вкуса пирожного моего счастливого советского детства.
Кто-то, конечно, скажет, что тогда и вода была мокрее и деревья зеленее, но стоило мне только откусить кусочек свежайшего эклера, купленного в привокзальном буфете, как я сразу понял – вот он, вкус тех лет, ещё не испорченный химией и удешевлением технологии.
Уже только от одного вида и запаха, рот машинально наполнялся слюной.
Первое пирожное исчезло практически сразу, второе я уже смаковал, точно так же, как наслаждался каждым глотком бодрящего кофе.
Я даже зажмурился от удовольствия.
– Жора, ты такой смешной, – прыснула сестра. – Никогда бы не подумала, что ты такой сладкоежка.
– Ты ещё многого обо мне не знаешь, – подмигнул я.
– Надеюсь, ты имеешь в виду только хорошее.
Я вздохнул. Вряд ли смогу когда-нибудь открыться перед Катей, сказать, что я – не тот, за кого она меня принимает. Что её брата больше нет, а физическую оболочку занимает совершенно другой человек.
Возможно, если бы не моя душа, которая вселилась непостижимым образом в тело Георгия Быстрова, её брат скончался бы, не приходя в сознание. Но это всё равно слабое утешение.
Оставим между нами всё как есть, тем более я уже начал полностью воспринимать Катю как собственную сестру, которой у меня никогда не было. Не хочу причинять ей боль. Быть может, это нечестно с моей стороны, но раз уж я оказался в теле её брата, сделаю всё, чтобы сестра оказалась счастлива.
Я бросил взгляд на часы – по идее, уже должны подавать поезд. И тотчас же ударил колокол и послышался громкий голос перронного кондуктора.
– Нам пора, – сказал я.
– Жора, я так рада, что ты со мной, – произнесла Катя. – С тобой я снова могу почувствовать себя слабой женщиной.
– Ты – моя сестра: этим всё сказано. Допивай кофе и пошли, сестрёнка.
Началась обычная вокзальная суета. Перрон быстро заполнялся народом, вытекавшим из вокзала подобно воде, прорвавшей запруду. Люди спешили, толкались, то и дело образовывались заторы.
Я придержал Катю за руку.
– Подожди немного, а то затопчут.
– А вдруг не успеем? – взволнованно спросила она, а я невольно вспомнил бабушку, благодаря которой мы всегда приезжали на вокзалы часа за три до отправления, а потом долго и скучно ждали объявления посадки. Она, как и Катя, страшно боялась опоздать на поезд, а когда состав подавали к перрону, устремлялась к вагонам в первых рядах.
Раньше я думал, что всему причиной внутренние бабушкины страхи, а сейчас стало ясно – это во многом особенность трудной жизни её поколения. Хуже всего, что я тоже начинал поддаваться этой заразе, внутри уже появился тот характерный зуд, заставляющий совершать непродуманные действия.
И всё-таки я выждал, пока толпа рассосётся, и лишь тогда вышел на перрон. С порывом ветра рРезко пахнуло порывами ветра, паровозным дымом вперемежку с паровозным дымом и копотью.
Всегда любил поеза, их мерный, рестук колёс, мелькающие за о станции, разговоры с попутчиками под чаёк, особую атмосферу предвкушения – когда ты понимаешь, что поезд перенесёт тебя в совершенно другое место, иной город.
Уже от одного взгляда на пыхтящий, весь в клубах дыма паровоз и вытянутые в струнку вагоны я вдруг зарядился какой-то энергией. Она звала меня вперёд, к новому и совершенно незнакомому.
Перронный кондуктор проверил наши билетики, махнул рукой:
– Вам туда.
– Спасибо!
Мы пошагали к единственному в составе жёлтому вагону, у входа в который скучал, переминаясь с ноги на ногу, усатый проводник.
– Ваше купе третье по счёту, бельё уже застелено, – произнёс он, взглянув на поданные мной билеты. – Приятной поездки.
– Благодарю вас!
В купе оказалось неожиданно холодно. Катя присела на нижнюю полку и подула на озябшие руки. Я снял с себя пиджак и накинул на её тонкие плечи.
– Ничего, скоро согреемся.
– Ты бы знал, в каких условиях я ехала сюда, – тихо улыбнулась Катя. – Билеты были только в общий вагон, всю дорогу пришлось сидеть: шум, гам, я, наверное, пропахла табаком и махоркой, как ломовой извозчик. Несколько раз в вагоне случались драки, я жутко боялась, что ко мне начнут приставать…
– Теперь тебе нечего бояться. Ты, наверное, сильно устала… Когда тронемся, я выйду – ты переоденешься и ляжешь спать. Возьми моё одеяло, под двумя спать теплее.
– У меня теперь другие страхи. Я до смерти боюсь, что мы не сможем помочь Саше.
– Катя, я сделаю всё, что в моих силах.
– Спасибо тебе, брат!
Когда поезд тронулся, я, как и говорил, вышел из купе, чтобы не стеснять Катю – пусть переоденется перед сном и приведёт себя в порядок. Хорошо, что мы ехали вдвоём, и попутчиков у нас не было.
Промелькнул и остался позади вокзал, а за ним и весь город. За окнами поплыла череда сменяющих друг друга телеграфных столбов. Поезд медленно набирал ход.
В старых фильмах и книгах часто рассказывалось о том, как поезда застревали где-то на полпути из-за того, что заканчивался уголь или дрова, и пассажиры выходили пилить и рубить деревья. Надеюсь, до этого не дойдёт, и мы без всяких проволочек доберёмся до места назначения.
Прикинув, что прошло достаточно времени, я постучался в дверь и, выждав ещё немного, вошёл в купе. Катя спала, свернувшись клубочком на полке (даже не полке, а скорее, диване), подобно котёнку. Созвучие этих слов мне понравилось: Катя… катюша… котёнок. Было в них что-то уютное и домашнее, оно наполняло душу покоем.
Я разделся до исподнего и лёг в постель. Сон сморил меня сразу, стоило лишь коснуться головой подушки.
Разбудили меня лучи утреннего солнца, бившие в окно. Перед тем, как лечь спать, я не додумался завесить шторки на окне и теперь пожинал результат. Хотя, нет худа без добра. Судя по пейзажу за окном, мы приближались к какой-то станции, а значит, можно сходить за кипятком и побаловать себя чаем.
Я вышел в тамбур. Кроме меня там находился всё тот же усатый проводник.
– Долго стоим?
– Часа два, не меньше, – зевнув, ответил тот. – Паровоз будем менять, та ещё морока. Если вы насчёт чаю, так не волнуйтесь, всё принесу – сделаем в лучшем виде. У нас всё имеется: и заварка, и сахар. Если хотите перекусить посущественней, тоже можно сообразить.
– Отлично! – обрадовался я.
Всё-таки поездка первым классом даёт свои неоспоримые преимущества. Не надо с котелком или чайником толкаться в очереди за горячей или холодной водой.
Катя уже проснулась и с интересом наблюдала в окно за человеческим муравейником. Кто-то спешно выходил, в авральном порядке скидывая вниз баулы, чемоданы и мешки. Кто-то, наоборот, пытался пролезть внутрь, наплевав на встречный поток пассажиров и их ругань.
– Ну как, выспалась? – спросил я.
– Да. Как у мамы на перинах, – ответила она и тут же загрустила.
Я догадался, чем вызван перепад в её настроении. Она вспомнила ушедших родителей. Мне самому в такие минуты становится грустно.
Я подсел к ней и снова обнял. Катя провела рукой по моей щеке.
– Ой, ты такой колючий.
– Приедем в Петроград – обязательно побреюсь, – пообещал я.
Немного помолчав, спросил:
– Катя, извини, раз уж ты вспомнила маму… Скажи, а какими были наши родители? А то у меня ничего в памяти не сохранилось.
– Что, совсем ничего?
– Увы, – развёл руками я.
– Бедняжка, – вздохнула она. – Родителей нельзя забывать, их надо помнить и поминать в молитвах… Хотя ты же у нас большевик?
– Пока комсомолец. А насчёт молитв… Не вижу причин, которые запрещали бы мне ходить в церковь. На войне атеистов нет, я испытал это на собственной шкуре, – уточнять, что это случилось во время командировок в Чечню, я не стал. – Так что я обязательно буду поминать папу и маму в молитвах, но мне всё равно бы хотелось побольше узнать о них.
Катя устроившись поудобнее, произнесла:
– А ты у меня очень необычный комсомолец, Жора. Обычно те, с кем я сталкивалась, были весьма категоричны и рубили с плеча. Иногда мне казалось, что это очень странные люди, фанатики. И как же я рада, что в тебе живёт вера! Что касается наших родителей, царствие им небесное – они были очень простыми людьми. Папа – мастеровой, всю жизнь работал на заводе. Его очень уважали, даже начальство. Мама – швея, работала на дому. У неё были золотые руки, к ней обращались даже те, кого сейчас принято называть «бывшими», в том числе и моя будущая свекровь.