Таинственные расследования Салли Локхарт. Тигр в колодце. Оловянная принцесса

Он протянул Салли листок бумаги с адресом, выведенным аккуратным почерком.

– Без номера, – добавил Байуотер.

– Это адрес мистера Ли? Или ваш друг не уверен?

– Он не может вспомнить. Все, что он знает, – это как-то связано с делом «Ли против Белковича».

– Белкович… Он был евреем, этот человек?

– Не знаю. Видимо, да, но я не уверен. Это имеет значение?

– Нет, наверное, нет. Просто интересно. Большое спасибо, мистер Байуотер. И поблагодарите от меня вашего знакомого. Вы расскажете об этом мистеру Эдкоку?

– Как скажете, мисс. Думаю, вреда от этого не будет.

Однако по его тону было понятно, что и никакой пользы не будет тоже. Салли поблагодарила старого клерка, попрощалась и вышла.

Всего пара слов на листке бумаги, имевших весьма отдаленное отношение к ее делу, вряд ли стоит туда ехать. День клонился к вечеру, и Салли не хотела возвращаться домой затемно. Идя по Мидл-Темпл-лейн в сторону Флит-стрит, она поймала себя на том, что беспрестанно зевает, на нее навалилась дикая усталость. Ей хотелось лишь спать, но спать было нельзя, потому что вокруг нее кто-то расставлял ловушки, раскидывал сети, готовил яд. Она должна быть собранной и энергичной, она обязана избавиться от этих вздорных обвинений, как смахивают с плеча паутину. Хотя все это было не важно. Этот Пэрриш, должно быть, просто сумасшедший.

Она выпрямилась, повыше подняла голову, пошире открыла глаза, пытаясь сбросить с себя сковывавшие ее путы сна. Раньше она и не представляла, как, оказывается, устаешь, когда нервничаешь.

Она свернула на Флит-стрит, остановилась возле газетного киоска и купила последние выпуски «Иллюстрейтед Лондон ньюз» и «Джуиш кроникл». Ей захотелось теперь почитать о событиях в России. Производителя оружия Акселя Беллмана, который был повинен в смерти Фредерика, финансировали русские, с тех пор Салли начала интересоваться этой страной.

Фредерик…

Порой, когда она совсем не ожидала, у нее появлялось навязчивое ощущение, что он рядом, что стоит ей лишь повернуть голову, и она увидит его. Салли была абсолютно в этом уверена. Ей не мерещилось – он действительно был рядом.

Сейчас у газетного киоска у нее опять появилось это чувство, такое острое, что она ахнула, лицо ее осветилось счастьем, а губы уже начали произносить: «Фред…»

Но за спиной никого не было. Туманный серый день, разглядывающий ее прохожий в черном пальто, толпы людей на Флит-стрит. Фредерика не было.

Но ощущение его присутствия исчезло не сразу. Это чувство счастья до сих пор освещало все вокруг Салли, как вспышка магния в фотокамере Уэбстера надолго оставляла след на сетчатке глаза.

Она сунула газеты под мышку и направилась к станции, чтобы ехать домой.

В тот вечер Сара-Джейн уехала в Твикенхем навестить свою замужнюю сестру. Салли осталась одна и стала по непонятной даже ей причине прибираться в комнате для завтраков.

Эта комната была центром дома, где все сидели по вечерам, работали, читали и разговаривали, где трапезничали, за исключением тех редких случаев, когда приходили гости и все перебирались в столовую. Комната была самой большой в доме, из нее через балконные двери можно было выйти на веранду, откуда открывался вид на сад. Комната для завтраков была и студией, и гостиной, и библиотекой. Не была она разве что лабораторией. Уэбстер Гарланд увлекался химическими опытами, и старая кухня на Бёртон-стрит в Блумсбери, служившая им гостиной, пока они там жили, частенько наполнялась дымом и неприятными запахами; но во Фруктовом доме Салли пресекла всяческие попытки проводить опыты в комнате для завтраков.

Сначала она зажгла газовые лампы и навела порядок на большом столе, убрала с него атлас, по которому следила за передвижением по Южной Америке Уэбстера и Джима, и отнесла все свои бумаги в небольшое бюро из ореха. На столе также стояла ваза с цветами, которые принесла ей Маргарет; Салли поставила ее на каминную полку, рядом с деревянными часами, что она привезла годом раньше из Швейцарии. Потом убрала книги – две небольшие стопки. Вообще книги были разбросаны по всей комнате, но эти две стопки лежали так, как их оставили Уэбстер с Джимом: в одной из них находились учебник по физике, чьи-то путевые заметки о путешествии по Боливии на немецком языке, с заложенным в книге пером, и немецкий словарь, из которого торчал клочок лакмусовой бумаги. Салли положила книги на маленькую вращающуюся полку возле кресла Уэбстера. В стопке Джима были в основном романы ужасов, мрачные триллеры с названиями вроде: «Ущелье скелетов» и «Призрак Нэд». Салли улыбнулась, вспомнив, как гордился Джим, когда издали его первую книгу. В стопке также лежали «Большие надежды» и «Квитанция после смерти». Она поставила их на полку, что тянулась вдоль всей стены, а затем сняла картину, стоявшую на мольберте у двери.

Уэбстер приобрел ее незадолго до своего отъезда и не успел купить к ней раму. Это был небольшой, написанный маслом этюд импрессиониста Камиля Писарро: весеннее утро, солнце освещает загородную дорогу. Этот свет был таким свежим и бодрящим, что казалось, ты чувствуешь дуновение ветра, несущего эти свинцовые белила по голубому небу. Уэбстер начал покупать импрессионистов еще на их первых выставках, лет пять-шесть назад, в их экспериментах со светом он видел собственные искания, попытки остановить время с помощью фотографии.

Что ж, Писарро придется подождать без рамы до возвращения Уэбстера. Салли сначала сказала, что сама займется картиной, но сейчас ей было явно не до нее. Она отнесла полотно к нему в кабинет, потом сложила мольберт и убрала его.

Стереоскоп с подставкой из красного дерева на буфете и коробка с фотографиями…

Так начиналась фирма «Гарланд и Локхарт». Она убедила Фредерика сделать серию комических снимков, которые можно было смотреть через стереоскоп, такие маленькие волшебные картинки, дававшие магическое ощущение трехмерного изображения. Стереографии так хорошо продавались, что они начали снимать все больше и открыли свое дело. Вот они все: сцены из Шекспира, замки Великобритании, закоулки старого Лондона… И самые первые: Джим в роли Давида с огромной головой Голиафа из папье-маше в руках; сама Салли, переодетая кухаркой, которая обнаруживает, что в буфете полно черных тараканов, каждый размером с гуся; девочка Аделаида, которую они вытащили из мрачной ночлежки в Уоппинге, сидит на коленке у помощника Фредерика, Тремблера Моллоя – иллюстрация к сентиментальной песенке… Аделаида исчезла. Наверное, сейчас она где-то в Лондоне, они так и не видели девочку с тех пор. Город проглотил ее в одно мгновение.

Эти снимки словно вернули Салли в прошлое, и она заметила, что с трудом сдерживает слезы. Она сложила фотографии обратно в коробку, закрыла крышкой и спрятала вместе со стереоскопом в шкаф.

Игрушки Харриет… Можно было искать по всей комнате, и обязательно какая-нибудь находилась под креслом или за подушкой. Салли нашла один из кубиков дочери под диваном. Позже она отнесет его наверх.

Салли взяла в руки портрет Фредерика. Он стоял на пианино в серебряной рамке: это была фотография в полный рост, на которой Фредерик был изображен не одетым с иголочки, как это обычно бывает на официальных портретах, а в повседневной одежде, каким его и запомнила Салли. У него были взъерошенные волосы и улыбающиеся глаза. Это единственный снимок Фредерика, который был у Салли. Его сделал Чарльз Бертрам – помощник Уэбстера, он сейчас также находился в Южной Америке. Чарльз был хорошим человеком – добрым и мягким, год назад он сделал Салли предложение, и она очень переживала, что своим отказом может причинить ему боль.

Ей в голову пришла мысль. А если бы она вышла замуж за Чарльза, как поступил бы Пэрриш? Ведь он задумал все это уже давно. Оспорил бы он этот брак сразу же или подождал, чтобы потом обвинить ее в двоемужии?

Все это казалось бы отвратительным, но Чарльз бы ей поверил. И мистер Темпл был еще жив. Пусть Пэрриш и заявил бы, что Харриет – его дочь, тогда Салли было бы гораздо проще бороться с ним.

Но она отвергла предложение Чарльза, и не стоит об этом жалеть. Будь что будет.

Салли взяла фотографию, кубик Харриет, еще кое-какие вещи и отнесла в свою спальню. Затем достала из шкафа кожаный саквояж, спустилась вниз и заглянула на кухню, где с кошкой на коленях читала газету кухарка миссис Перкинс.

– Здравствуйте, мисс, – сказала она. – Элли говорила, вы спрашивали о точильщике?

– Да. Думаю, он не тот, за кого себя выдает. Вряд ли он придет еще раз, но если все же появится, я хотела бы его застать – так, чтобы он не знал, что встретит меня. Миссис Перкинс, я зашла сказать, что пойду немного постреляю, так что не пугайтесь.

– Хорошо, мисс. Спасибо, что предупредили.

В уже прибранной комнате Салли поставила у дальней стены большой тяжелый щит, накрытый зеленым полотном.

Она сняла ткань. Щит был сделан из мягкой древесины и весь испещрен отверстиями от пуль. Салли приколола к нему бумажную мишень, направила на него лампу, а потом открыла саквояж, который принесла из спальни.

В нем лежал ее учебный пистолет: однозарядная французская модель, сделанная Флобером. Пистолет был отлично пристрелян, Салли часто с ним упражнялась, когда они соревновались в стрельбе с Джимом и Чарльзом. Она всегда побеждала их, но вот с Уэбстером сравниться не могла, хотя до того, как она научила его стрелять, он и оружия-то в руках не держал. У него оказалась твердая рука и острый глаз. В то время стрельба была очень популярна, легкие пистолеты назывались салонными, поскольку именно там обычно происходили соревнования в меткости. Хороший пистолет, как ее «Флобер», бил точно на расстояние до десяти метров, что от него и требовалось, к тому же практически не издавал шума.

Салли отодвинула в сторону кресло, зарядила пистолет и выстрелила. Плохо, пуля ушла левее. Но ничего страшного – стрелять она умела, к тому же в ее распоряжении было много времени на тренировку.

Она практиковалась около получаса, расстреляв коробку из пятидесяти патронов и делая перерывы, чтобы почистить оружие и повесить новую мишень. Когда она закончила, ее настроение заметно улучшилось. Последние пули легли кучно вокруг центра мишени – Салли наконец поймала свой ритм, с помощью которого достигала полной сосредоточенности.

Перед тем как снять мишень и убрать щит на место, она решила испробовать свое новое приобретение – «Британский бульдог».

Смотрелся он неуклюже, вовсе не так элегантно, как удлиненный «Флобер». Она зарядила патрон, крепко сжала рукоятку, готовясь к отдаче, и прицелилась пониже, как советовал продавец в оружейной лавке.

Когда раздался выстрел, от грохота в комнате даже задрожали оконные стекла. Руку подбросило так, будто ее лягнула лошадь, – слава богу, Салли привыкла к отдаче. А щит, который до этого принял в себя пятьдесят пуль и даже не сдвинулся с места, сейчас отлетел к стене, и глубокая трещина расколола его сверху донизу.

Пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь дым, наполнивший комнату, Салли положила револьвер и, тряся рукой, направилась к щиту. Пуля пробила его насквозь и застряла в стене. «Почти в центр», – подумала она, поставила щит и убрала револьвер. Салли поняла, что новое оружие способно нанести ощутимый вред; правда, если держать его одной рукой, то вред можно нанести себе. Действуя необдуманно, можно сломать кисть.

Салли вновь навела порядок, открыла окно, чтобы свежий осенний воздух проветрил комнату от гари, и накрыла щит полотном. Затем взяла из коробки одну из сигарет Джима и села покурить, что иногда себе позволяла. «Один дым сейчас рассеется, зато появится другой», – усмехнулась она.

Салли быстро пробежала взглядом купленные газеты. В «Иллюстрейтед Лондон ньюз» о России ничего не было, но в «Джуиш кроникл», к своему удивлению, она обнаружила статью Дэниела Голдберга. А удивлена она была, потому что считала издателей «Джуиш кроникл» не особенными приверженцами социализма, а Голдберг представлялся ей неким агитатором или демагогом. Но эта статья была вполне здравой и разумной. Журналист предлагал рассматривать проблему еврейских иммигрантов как серьезный социальный вопрос, включая отношение мужчин и женщин друг к другу, а также их отношение к средствам производства и торговле.

Статья была хорошо написана. Голдберг излагал свои мысли просто, но в то же время убедительно, и Салли заметила, что невольно проникается его доводами.

Последний абзац гласил:

Однако существует бремя, которое евреи вынуждены нести на своих плечах лишь потому, что они евреи, и от которого освобождены другие рабочие. Я говорю о заботах мистера Арнольда Фокса. Этот господин в пылу своего антисемитского рвения собирает то, что с любовью называет информацией о притоке большого количества евреев из России. Он, бесспорно, будет использовать любые факты, которыми изобилует его воображение, дабы дискредитировать всех евреев в глазах англичан, и мы, конечно же, должны постараться не снабжать его боеприпасами, которые он впоследствии обратит против нас. Предвижу, как владельцы еврейских потогонных предприятий, которые читают «Кроникл», немедленно утроят жалованье своим работникам и наполовину уменьшат количество рабочих часов с целью досадить мистеру Фоксу. Вот она – сила прессы.

Салли улыбнулась и отложила газету. Она мало знала о потогонной системе труда – практике найма бедняков на вредное производство за нищенское жалованье; было ли это портняжное дело? Мебельное дело? Сапожное дело? Это отвратительный бизнес, но ясно, что происходил он не только из-за злого умысла и алчности владельцев этих предприятий, как предполагал Голдберг.

Салли взглянула на часы – они показывали пол-одиннадцатого. Она не устала, но решила отправиться в постель. Почитать какую-нибудь ерунду.

Она встала и открыла форточку – запах пороха все еще висел в воздухе.

Когда она раздвигала шторы, то услышала звон разбиваемого стекла.

Он донесся слева, где под стеклянной крышей у стены стояла камера на рельсах, оставленная Уэбстером.

Салли ничего не увидела в окно, лишь отражение света комнаты, поэтому она вплотную приблизилась к стеклу и задернула за спиной занавески. Она снова услышала звон, и когда ее глаза привыкли к тусклому свету, пробивавшемуся из-за облаков, Салли разглядела фигуру – мальчика или подростка, – прижавшуюся к стене над навесом. Тень подняла руку, будто собираясь бросить камень.

Рука распрямилась, и Салли услышала, как дождь осколков пролился на деревянный пол, а затем уловила высокий, почти детский смех. Парень поднял лицо к небу и боком прокрался вдоль стены к следующему оконному проему.

Салли схватила лампу, распахнула балконную дверь и закричала:

– Прекратите! Немедленно прекратите!

Раздался громкий смех, и парень швырнул еще один камень. Затем взял палку и, словно одержимый, стал бить по стеклу, которое разлеталось мелкими осколками во все стороны.

Салли выбежала на веранду и по ступенькам спустилась на сырую лужайку, держа лампу высоко над головой.

– Прекратите! – кричала она. – Немедленно прекратите!

Подросток выпрямился, все еще хохоча, и побежал вдоль стены. Салли охватило неприятное чувство: в его смехе было что-то отвратительное. Парень походил либо на безумца, либо на демона или злого духа. «Нет, – подумала она. – Что за глупости». Но от этой скачущей безликой фигуры исходило нечто злое, нехорошее, и Салли невольно охватил страх.

Пистолет.

Она может добежать до него, зарядить и…

Салли уже решила бежать в дом, как вдруг оттуда донесся крик.

Кричала Сара-Джейн…

Салли повернулась, и в это время снова раздался крик – на сей раз это был голос Элли. Затем где-то в доме хлопнула дверь.

Салли забыла о парне с камнями и мигом распахнула дверь в холл.

Элли, всхлипывая, спускалась по лестнице. Ковер на полу был скомкан, и на нем валялись осколки то ли чашки, то ли тарелки.

– Элли, в чем дело?

Салли опустилась рядом, поставив лампу, которую все еще держала в руке, на стойку.

– Там, наверху, мисс… – заикаясь, пробормотала Элли, глядя наверх.

Убедившись, что с горничной все в порядке и вспомнив крик Сары-Джейн, Салли бросилась вверх по лестнице. В коридоре было темно, но благодаря тусклому свету снизу она увидела, что все двери закрыты.

– Сара-Джейн! – позвала она дрожащим голосом. – Сара-Джейн!

Лишь тишина и холодок ужаса, бегущий по спине.

Затем в конце коридора тихо отворилась дверь в комнату Харриет, и оттуда вышла Сара-Джейн.

Они бросились друг к другу.

– В чем дело? Что с ней? Что случилось?

– Да… да… с ней все в порядке… она спит. Ничего страшного. Боже, я так испугалась…

Сара-Джейн была в плаще и чепчике. Руки у нее были холодные.

– Что случилось? – переспросила Салли.

Они говорили напряженным шепотом.

– Я как раз входила в ворота и взглянула на окно Харриет, не знаю почему, и… о, это было так ужасно, я увидела там лицо, мужское лицо, тогда я и закричала… Я бросилась к ней, а Элли выходила из кухни, я побежала наверх… и он стоял там… потом пронесся мимо меня, и вроде я снова закричала. А затем раздался звон снизу – он столкнулся с Элли. А я побежала к Харриет…

– Он был у нее в комнате? – ужаснулась Салли.

Элли, трясясь от страха, поднималась по лестнице с лампой в руке.

– С ней все в порядке, мисс? – спросила она с лестницы. – Он налетел на меня, и я упала. Он выбежал за дверь и…

Салли зашла к Харриет. Элли стояла с лампой в дверном проеме, а Салли склонилась над кроваткой дочери. Девочка спала так тихо и спокойно, будто ничего и не случилось. Можно было расслышать ее мерное дыхание; вокруг стояла тишина. Звон бьющихся стекол прекратился.

Сара-Джейн выглянула в окно.

– Он убежал, – прошептала она.

Салли присела возле кровати, погладила Харриет по лицу, прикрыла ручку, высунувшуюся из-под одеяла.

– Похоже, все в порядке. Элли, закрой, пожалуйста, все двери и балконы и проверь окна. Он тебя ударил, когда сбил с ног?

– Нет, мисс, просто я перепугалась. Пойду проверю двери, мисс. А потом посмотрю, как там кухарка. Наверное, она вообще ничего не слышала…

Элли спустилась вниз, оставив лампу Саре-Джейн.

– Обратиться в полицию?

– Да, только утром. Я не пойду сейчас туда, в темноте, и вы тоже. Мы запремся, больше сюда никто не проникнет.

Салли взяла лампу у Сары-Джейн и решила, что нужно зарядить пистолет. Подумаешь, отдача… Няня посмотрела на пол, затем приподняла покрывало и заглянула под кровать.

– Что ты ищешь? – спросила Салли.

– Медвежонка нигде нет. Вы ведь знаете, как Харриет не любит, если его нет рядом…

– Наверное, он у нее под одеялом, – сказала Салли, подождав, пока Сара-Джейн встанет с пола. – Завтра найдем.

Примечания