Волшебная флейта

– Ты давно был у психиатра? – спросил меня Василий Антонович.

– Я так и знал, что ты это спросишь. К твоему сведению, я ни разу в жизни не был у психиатра.

– А стоило бы, – заметил учитель.

– Я пришёл к тебе не за этим, чтобы выслушивать всякие обидные советы, – сухо ответил я. – Ты бы лучше помог мне разобраться в этом феномене. Я не сумасшедший, и никогда им не стану. И если хочешь знать, я в здравом уме и хорошей памяти.

– Ну, не сердись, друг, – молвил учитель мягким тоном, перестав греметь приборами. – Я не хотел тебя обидеть. Но то, что ты мне говоришь, какая-то чушь. Может быть, тебе всё это приснилось?

– Да не спал я, уверяю тебя! – воскликнул я, теряя терпение.

Василий Антонович сел напротив меня. Я слышал его дыхание.

– Но сам-то ты признайся, что всё, что ты мне сейчас рассказал, выглядит немного странно.

– Я понимаю это. Но, тем не менее, что-то ведь произошло? Некоторое время Василий Антонович ничего не говорил. Вероятно, сидел в задумчивости. Но затем он встал, подошёл к окну и закурил сигарету. Табачный дым перебил ароматы улицы, смешанные с остатками запаха серы и металла.

– Видишь ли, – сказал он слепому, – на всё это можно напустить много тумана, но сути произошедшего явления так и не увидеть. Ты затронул очень сложную тему, и с философской точки зрения на неё можно посмотреть по-разному. Как я понимаю, речь идет о переносе объекта внимания на самого себя, и как говорил Кант в своё время, переходе от трансцендентного к трансцендентальному.

– То есть? – спросил я его, запамятовав некоторые тонкости учения Канта.

– Всё трансцендентное включает в себя восприятие и распространение определений своего представления на мир вещей, то есть традиционных объектов познания. А трансцендентальное определено лишь действительным объектом познания, иными словами, самим познанием. В «Пролегоменах» Кант говорит, что он обозначает отношение нашего познания не к вещам, а только к познавательной способности. В твоём случае мог произойти некие реверс, когда твоё представление действительности ни то, чтобы не совпало с восприятием реальности, а как бы выскочило из неё, приподнялось над ней и показало тебе некое представление, сообразное с реальностью. Ты остался в реальности, но интуитивно ты вдруг стал её воспринимать по-другому. Иными словами, ты преодолел порог своего сознания, и перед тобой открылась картина, которая может соответствовать действительности. Мне трудно объяснить тебе простыми словами, скажу лишь, что по теории Канта существование не всегда совпадает с пониманием действительности. Считай, что у тебя открылся третий глаз.

– Подожди, – воскликнул я, – ты меня совсем запутал. – Ответь мне, видел я наяву этого господина, который представился мне, или нет? И почему он представился мне в образе меня самого?

– Мне трудно ответить на твой вопрос, потому что я не психолог – подумав, сказал учитель. – В твоём случае нужно быть уверенным, что к твоему понятию восприятия действительности был добавлен предикат бытия, без чего даже обросшее разными предикатами восприятие не станет реальностью.

– К чёрту твои заумные объяснения, – воскликнул я раздражённо, – ты мне просто объясни: приходил ко мне этот человек или нет?

– Я же тебе говорю, – спокойно ответил Василий Антонович, – для доказательства или опровержения этого феномена нужно выйти за пределы понятия восприятия, чтобы прийти к бытию. Ведь наш теоретический разум не способен познать мир без созерцания и опыта.

– Ну, допустим, с созерцанием у меня проблема! – раздражённо воскликнул я. – Я всё равно ничего не вижу.

– Я имел в виду духовное созерцание, – поправился учитель и продолжил, – но наш практический ум, который управляет волей человека и его поступками, возможно, способен создать некий сгусток энергии, которая опосредственно, вероятно, всё же может содействовать умозрительному познаванию мира и приобретению опыта. Если, и в самом деле, появился субъект, способный помочь тебе, то зачем тебе уклоняться от общения с ним, тем более что…

Он не успел договорить. В это время за окном раздался скрип тормозов и сильный глухой удал, загремело железо.

– Матерь Божья! – воскликнул Василий Антонович. – Только что, на моих глазах, машина врезалась в дерево. И это случилось на улице, где практически нет автомобильного движения. Пьяный за рулём, наверно. Я сейчас спущусь, может быть, понадобится моя помощь.

– Я с тобой! – воскликнул я, вскакивая с места и хватаясь за свою трость.

Василий Антонович без возражений взял меня за руку и направился к дверям. Мы вместе быстро спустились в вестибюль, и вышли на улицу. Возле машины уже слышались голоса прохожих, подошедших к разбитой машине.

– Что происходит? – спросил я учителя.

– Двое подвыпивших юнцов зажаты в кабине спортивной машины Тойота «Кабриолет». Капот – всмятку. Оба без сознания. Их придётся вырезать оттуда автогеном. Один мужчина пытается оторвать искорёженную дверцу, но у него ничего не получается. Юнцы явно были в подпитом состоянии, поэтому и налетели на дерево на такой скорости.

Здесь я услышал, глухой звон металла, вероятно мужчине удалось вырвать эту искорёженную дверь, и тут же, раздался раскатистый рокот динамика. Вероятно, от проделанного усилия по освобождению двери соединился контакт, и радиоприёмник вновь заработал, оглашая улицу ритмическим рёвом. Из динамика неслось нечто подобия музыки. Затем музыка внезапно оборвалась, и раздались голоса двух развязных дикторов, которые, как мне показалось, вещали из дискотеки молодой части города, говоря всякие непристойности. Один из них голосом неопределённого рода восклицал:

«– Спасибо, что остаётесь с нами, я имею в виду с нашей молодёжной радиостанцией «Эс-Тэ-Эн». (STN – «Станция творческих натур»)

– Но если бы кто-то из вас, я имею в виду девушек, решил вообще заночевать с нами, мы бы не возражали, – вторил ему другой неприятный голос. – Наша радиостанция работает двадцать четыре часа в сутки. Звоните нам и заказывайте ваши любимые мелодии, а также пользуйтесь нашими услугами».

Раздался металлический удар, и радио замолчало.

– Эти ублюдки уже всему городу осточертели, – сказал рядом с нами незнакомый мужской голос. – Передают в эфир всякую ерунду, а такие бараны, как эти, слушая её, заливают шары пивом, носятся по городу, как угорелые, пока кого-нибудь не задавят, или сами не найдут свою смерть в кювете. Не музыка, а какое-то похмелье.

И вдруг я увидел, как рядом со мной в темноте образовалось белое пятно, которое приняло форму облачка, а затем барашка, поднимаясь кверху.

– Что это? – воскликнул я возбуждённо, схватившись за руку учителя.

– Где? – спросил он меня.

– Там, я вижу, что-то появилось, – сказал я, указывая своей тросточкой вверх.

– Я ничего не вижу, – ответил Василий Антонович.

– А я вижу облачко, которое поднимается вверх.

– Может быть, это душа одного из них, – сделал предположение учитель, – но я ничего не вижу. Не иначе, как опять даёт знать твоё наваждение. Вероятно, всё это – галлюцинации твоего расстроенного воображения.

Я ему ничего не ответил. Зачем начинать с ним дискуссию принародно, чтобы и другие меня тоже посчитали сумасшедшим. Послышались звуки сирены сразу же нескольких машин. Почти одновременно к месту аварии прибыли скорая помощь, дорожная инспекция и служба спасения. Спасатели разрезали салон машины и извлекли на свет Божий двоих пострадавших, как сельдей из консервной банки. Во всяком случае, так мне показалось, когда я слышал скрип ножниц по металлу. Врач констатировал смерть одного парня. Затем ещё живого товарища в тяжёлом состоянии скорая помощь увезла в реанимацию, а мёртвого отправили в морг. Дорожный инспектор начал составления протокола происшествия. Зрителей сразу заметно же поубавилось. Через несколько минут мы с учителем остались вдвоём в качестве свидетелей. Василий Антонович рассказал инспектору, что видел со второго этажа, как машина на большой скорой помощи врезалась в дерево.

– А что видели вы? – по-видимому, инспектор обратился ко мне.

– Он ничего не видел, – бесцеремонно заявил мой товарищ, – он слепой.

– Но как же?! – возмутился я. – Я видел, как его душа вознеслась на небо.

Ни милиционер, ни мой учитель не придали моим словам никакого значения. Они также оставили без внимания моё замечание, когда я выразил своё удивление по поводу того, что после такого удара, когда вся машина разлетелась на части, радио продолжало работать, что, наверняка, явилось вмешательством нечистой силы.

После этого моего заявления Василий Антонович поспешил увести меня в школу. Поднявшись на второй этаж в кабинет физики, мы опять устроились за его столом и продолжили прерванную беседу.

– В подобных случаях, – недовольно заметил учитель, – я прошу тебя воздерживаться от заявлений и умозаключений, которые ты только что высказывал дорожному инспектору. Пойми, что не все люди шизики, как мы с тобой. Есть и нормальные люди, которым странно слушать такие речи. Если ты будешь везде распускать свой язык, то быстро попадёшь в психушку. Это мне ты можешь говорить всё, что думаешь. А дорожному инспектору глубоко наплевать на твои глубокие умозрительные выводы. У него и так жизнь не лёгкая, не то, что у нас с тобой. Может быть, ему за день приходится выезжать до десяти раз на такие случаи, и если каждый раз он будет выслушивать от свидетелей подобные бредни, то через месяц у него самого крыша поедет.

– А что я такого сказал? – возмутился я.

– Ничего особенного, – успокоил меня учитель, – но такие вещи лучше рассказывать психиатру.

Я показал ему всем своим видом, что обиделся.

– Да ладно, тебе дуться, – сказал учитель через минуту, – ведь мы же друзья. А это правда, что ты увидел что-то на месте аварии?

– Я же сказал тебе, что видел белое пятно, которое подобно надутому шарику поднялось в небо.

Василий Антонович задумался, а потом молвил:

– Может быть ты и прав. Ведь мы не знаем всего, что происходит в этом мире. Мне кажется, что зрячие отличаются от слепых тем, что живут по понятиям, не вникая в созерцательную сущность вещей. Мы как бы видим этот мир, и эта видимость скрывает от нас их содержательную первооснову, вот почему мы всегда ошибаемся и следствие принимаем за причину. Об этом в своё время, мне кажется, догадывался ещё Эммануил Кант. Даже кантианская концепция трансцендентализма, противопоставленная метафизике, рассматривает пространство и время ни как понятия, а как формы созерцания, и созерцательное представление, единичное и непосредственное, по его мнению, обладает бесконечным богатством определений. И если понятие отличается от созерцательных форм своей абстрактностью, и возникает в результате дискурсивного объяснения, когда рассудок переходит от одного созерцательного представления к другому, отбирая общие признаки и конструируя некий общий, абстрактный объект, то созерцание всегда является первичным по отношению к понятиям. Поэтому, мне кажется, что, то, что ты увидел сегодня, я имею в виду душу, воспарившую в небо, и твоего красавчика, является ничем иным как проявлением первоосновы, которая соединяет воедино твое субъективное созерцание и объективную реальность.

– Прошу пояснить твою мысль, – подскочил я на стуле, испытывая сильное волнение, – Ты полагаешь, что душа этого юноши и красавчик существуют реально?

– Конечно. Но только они существуют в другом измерении, которое недоступно нам, зрячим. А вот со слепыми, по-видимому, дело обстоит иначе. У них, вероятно, есть такие возможности проникновения в это измерение.

С улицы через открытое окно донеслись шумы лебедки автопогрузчика, убирающего с улицы остатки разбившейся машины Тойота «Кабриолет».

– Значит, я, в самом деле, могу видеть то, что не под силу зрячему? – окрылённый надеждой, я высказал своё предположение.

– По-видимому, так оно и есть, – согласился учитель. – Дело в том, что если связать воедино пространство и время, и представить это, ни как абстракцию разных пространственно-временных объектов, а как созерцательную сущность, обладающую, помимо общих своих собственных различий, которые не входят в абстрактные дискурсивные конструкции, ещё и своей неуничтожимой наличностью, то тогда любое конкретное время начинает мыслиться, как часть одного и того же бесконечного времени, а пространство, занимаемое этой сущностью, как продолжение бесконечного общего пространства. А это значит, что любая сущность, проявившаяся во времени и пространстве, уже неуничтожима. Просто она меняет свою оболочку, становится своего рода частицей единого целого. И как конкретное частное пространство, имевшее свое наличие в реальности, преобразуюсь, не теряет своего наличия, а продолжает существование благодаря своей энергетической потенции в некой запредельной сфере, куда переходит без остатка.

– Потрясающе! – воскликнул я. – Ты меня успокоил, а то я уже подумал, что схожу с ума.

– Но не забывай об одном, – предостерёг меня Василий Антонович, – что пространство и время, обладая бесконечностью и непрерывностью, не могут быть частями чего-то большего, и не могут включать в себя элементы, которые не являлись бы пространством и временем. А посему пространство и время – это не абстрактные формы внешнего мира, а субъективные априорные формы созерцания, и к ним нужно подходить осторожно. А так как многие вещи находятся вне нашего субъективного созерцания, и не являются внешними причинами нашего ощущения, то следует уделять особое внимание тем «Вещам в себе» – Ding in sich, которые, вызывая наши ощущения, не являются причиной явлений, потому что сами по себе явления – ничто иное, как чувственные объекты, сформированные пространством и временем, как априорные формы созерцания, и являются в этом смысле субъективными. Поэтому твои видения есть, ни что иное, как открывающееся окно в другой эмпирический мир, который посредством передачи тебе своего опыта может приблизить тебя к пониманию многих сокровенных тайн. Постарайся не отвергать этот мир и возможности, открывшиеся для тебя, и уж если тебе представилась такая возможность, то проникни в него, а потом опиши его нам.

– Но если я начну общаться с моим оппонентом, то не закончится ли всё это дурдомов? – высказал я своё опасение. – Не оторвусь ли я совсем от действительности, погрузив себя в этот идеальный мир?

– Нисколько, – решительно возразил мне учитель. – Так как мы оба с тобой далеки от признания явлений иллюзиями, поскольку субъективные формы, определяющие явления, реальны. Но они реальны именно в субъективном смысле, что же для объективной реальности, то она существует независимо от познающего субъекта. Ведь любая вещь в себе находится вне субъекта познания, вне созерцания, поэтому она не может быть пространственно-временной. Ведь, как определили мы с тобой, пространство и время являются субъективными формами. А «вещь в себе» – это причина наших ощущений, назовём его предельным понятием нашей философии. И если оно даже не является причиной явлений, оно требует, чтобы за пределами нашего субъективного пространственно–временного созерцания находился его внешний коррелят. И поскольку наша критическая философия перенесла объект разума на тебя самого, то есть, на пространственно-временное созерцание, то, то, что находится вне такого созерцания, может быть отмечено тобой постулировано, а само познание не должно входить в этот мир ноуменов, который чужд ему, хотя, и связан с ним. Одним словом, от тебя требуется максимальная концентрация, чтобы ты отсеял всё преходящее и постиг только вневременное. В этом и будет состоять вся ценность твоего эксперимента.

Произнеся эту тираду, Василий Антонович замолчал и подошёл к окну. С улицы доносился шум дворника, подметающего улицу.

– Вот видишь, – сказал он, привлекая моё внимание, – ещё каких-то полчаса тому назад здесь разыгралась трагедия, погиб человек. А сейчас уже и следов не осталось от этого явления. И если бы ни вон та свежая зарубина на дереве, своего рода отпечатавшийся предикат, то ничего бы не напоминало нам о том, что произошло. Нет уже ни людей, ни разбитой машины, ни погибших. Ничего не осталось, остался только субъективный отпечаток в нашей памяти. И если бы ты сегодня не пришёл ко мне, то даже бы и не знал, что здесь случилось. Вот она реальность, вплетённая в пространство и время.

Услышав эти слова, я, устав от его философии, засобирался, встал со стула и сказал, что мне пора идти.

– Иди, – не стал он меня удерживать. – А то я с тобой заболтался. Если я буду всё время предаваться праздным разговорам, то никогда не сделаю своего научного открытия и не получу Нобелевскую премию.

Он проводил меня до двери своей лаборатории и, пожав руку, сказал на прощание:

– Не ломай себе голову пустяками. Живи в свое удовольствие. Если тебе что-то помогает преодолеть твой недуг, то пользуйся им. Прощай.

Я спустился по лестнице и вышел на улицу. Отыскав тросточкой место аварии, я ощупал ствол векового тополя и пальцами обследовал рану. Мне показалось, что клочки развороченной древесины были ещё тёплыми. Сверху я услышал голос Василия Антоновича, который, по-видимому, стоял у окна и наблюдал за мной.

– Ну, как предикат? – спросил он.

– Глубокий, – ответил я.

– Напоминает он тебе о чём-то?

– Нет, – сухо сказал я ему из духа противоречия и поплёлся домой на свою холостяцкую квартиру.

Придя домой, я долго не мог прийти в себя от всего пережитого за этот вечер. Чтобы немного успокоиться, я включил приемник, постоянно настроенный на радиостанцию «Радио – культура». Из динамика полились звуки классической музыки, по стилю я предположил, что исполнялось одно из сочинений Рахманинова. Я вновь ощутил себя уютно и немного успокоился.

Но как только успокоился, мне вдруг вспомнились омерзительные звуки той молодёжной радиостанции, которая продолжала вещать даже после того, как машина разлетелась вдребезги. В моём представлении эта радиостанция, почему-то, внезапно ассоциативно совместилась с понятием «Вечное зло». Вечное зло, не знающее и не признающее смерти. Мне очень захотелось найти эту радиостанцию в эфире. Я подошёл к приёмнику и стал вращать бобину тумблера. Внезапно я услышал те же два противных голоса. Один из них мог принадлежать гомику, а другой – хулигану. По-видимому, они разговаривали меж собой:

«– Ты, почему воздух испортил? В студии и так дышать нечем от жары, а ты ещё пускаешь ветры.

– Извини дружище, поел что-то несвежее, а чем пахнет?

Тухлыми яйцами.

– А вот тухлых яиц я не ел. Но может быть, мы послушаем чего-нибудь свеженького. Я слышал, что от свежей музыки пищеварение улучшается.

– Тогда давай поставим только что полученный нами “Rock en sausages and pies” нашего кумира Джона Дебила, написанного им буквально утром, когда он сидел на своем золотом унитазе в великолепном туалете».

Динамик разразился какофонией звуков. Я уже хотел переключить, так как такое безобразие звуков не собирался слушать, как вдруг музыка оборвалась, и раздался голос ведущего гомика:

«– У нас звонок. Звонит девушка Марина.

– Жаль, что прерываемся. После такой музыки – в самый раз затянуть косячок. Говоришь, Марина? Этой девушки ещё не было в нашей картотеке, – сказал Хулиган, – подавай её сюда».

В динамике раздался щелчок, по-видимому, микрофон переключился на связь с телефоном.

«– Что тебе нужно от нас, милочка? – спросил девушку развязный голос хулигана.

– Я бы хотела услышать одну песню.

– Хоть две для тебя, милочка, – развязно перебил ей Хулиган. – А если бы ты взяла в свой маленький ротик мой отросток, то я бы тебя саму сделал звездой шансона. Что ты на это скажешь»?

Молчание.

«– А что ты подумала, когда я сказал о моём отростке?»

Опять молчание.

«– Ну не буду тебя смущать, милочка, – прервал паузу Хулиган. Отростком я называю мой хвостик.

– Так что же, вы хвостатые? – удивилась девушка.

– Да, оба и у обоих растут рога, – захихикал гомик.

– Если ты придёшь в нашу студию, то мы дадим тебе их пощупать, – засмеялся Хулиган, и этой же ночью устроим груповуху. Не пожалеешь, приходи к нам».

Раздались короткие гудки. По-видимому, девушка бросила трубку.

"– Сорвалась рыбка с крючка", – нахально заявил хулиганистый голос.

Я больше не стал слушать его мерзопакостные излияния, перенастроил приёмник на волну «Радио-культура» и стал думать под звуки классической музыки о том, как низко пала наша общая культура, когда гиперпространство заполняется подобными скабрезностями. Вдруг у меня возникло неодолимое желание вызвать из небытия моего оппонента. Я четыре раз стукнул тростью о пол. Но никто не появился. Я вздохнул с облегчением. Наваждение прошло. Но как только я собрался сесть за чтение одной из моих перформативных книг, опять возникло свечение, и появился мой оппонент-красавчик.

– Извини, приятель, что замешкался, – сказал он развязно, – не всегда просто вернуться из тех дебрей четвёртого измерения, где кипит и бьет ключом полнокровная жизнь, ни то, что это болото, где ты прозябаешь.

– Неужели наша земная жизнь кажется вам серой? – удивился я.

– Да как сказать? – уклончиво ответил красавчик. – Прошлый раз мы говорили об ориентации в пространстве. Так вот я считаю, что люди совсем не могут ориентироваться в нём, потому что не знают даже то, что находится рядом с ними. Я открою тебе глаза, и ты увидишь, что этот город заселён духами, богами, уродами, зверями, тонкими сущностями и всякими диковинными существами.

– Только что я слышал разговор двух таких сущностей с сатанинской радиостанции, от которого меня чуть не стошнило.

– Ты имеешь в виду двух бесёнков со “станции творческих натур» STN, которые засоряют эфир непристойностями? Так это самая популярная радиостанция среди жителей этого города.

– Но разве можно такое слушать, – удивился я.

– Эту радиостанцию слушают все, и уж тем более, молодые люди. Спрос рождает предложение. Не у всех жителей города такие изысканные вкусы, как у тебя. И не каждый человек так начитан, как ты. Будь к ним снисходителен.

– Но мне совсем не понятно, зачем идти на поводу их дурных вкусов, не лучше ли их воспитывать, поднимать их культурный уровень, прививать им хороший вкус.

– Вряд ли они хотят этого, – усомнился красавчик. – Сейчас всё в нашей стране зиждется на самоокупаемости. Тот, кто заказывает музыку, тот и танцует девушку. Если он не приемлет твою культуру, так ты хоть лопни, или лоб себе расшиби, ничего не добьешься. И как говорят в народе, горбатого могила исправит. Каждый человек привык вариться в своём собственном соку. И у каждого человека есть свой собственный дух, запах, вкус, взгляд на жизнь. Ты не исправишь этот мир, а только набьешь себе шишки и синяки. Люди стоят за свои убеждения горой. Такова жизнь, милостивый ты мой. В этом, наверное, и заключен секрет разнообразия во Вселенной. И если ты хочешь что-то в этом понять и немного разобраться, то я предлагаю тебе совершить со мной прогулку по ночному городу. И ты сразу же увидишь, что в этом мире не всё так просто, как кажется на первый взгляд.

– Как я могу увидеть?! – возмутился я. – Я же – слепой.

– Это уж моя забота. Хочу только сказать, что ваш город, и впрямь, является уникумом во вселенной. Здесь облюбовали места боги не только со всего земного шара, но и многие тонкие сущности из далёких звёзд и галактик. Тебе нужно только всмотреться в них, и ты увидишь…

– Вы опять за своё?! – воскликнул я, теряя терпение. – В конце концов, это невежливо напоминать мне каждую минуту о моей слепоте. Скажите мне, как я могу всмотреться в них, когда я ничего не вижу.

– Но меня же ты видишь. Уверяю тебя, всё зависит от воли человека. Я докажу тебе, что посредством воли можно научиться не только видеть такие вещи, которые даже зрячему не под силу разглядеть. Я передам тебе тайные знания, посредством которых ты узнаешь истину. Одевайся.

– Но я и так одет.

– Разве у тебя нет костюма поновее.

– Есть один, но я его одеваю в исключительных случаях. Например, когда в обществе слепых устраиваются ежегодные отчётно-выборные собрания.

– Чтобы слепые поглазели на твой новый костюм? – расхохотался красавчик.

Без лишних комментариев я переоделся в новый костюм, и мы вышли из дома. Когда я спускался с пятого этажа по лестнице, залитой электрическим светом, я спросил моего провожатого, почему он не появлялся передо мной раньше, когда я был ещё зрячим.

– Ну, ты и нахал! – воскликнул тот, придя в негодование. – Неужели тебе не известно, что тонкие сущности могут вселяться в любые живые существа. Так, например, чтобы проникнуть к тебе, в то время, когда ты ещё видел, я вселился в муху, которая сидела на стекле твоего окна и слушала, как ты читал Платона. Я хотел на тебя только поглядеть, но ты прервал своё чтение, подошёл к окну и придавил меня ногтем к стеклу, вернее, не меня, а то бедное существо, которое я одухотворил. У бедной мухи аж кишки из живота вылезли. И мне ничего не оставалось делать, как вновь всплыть в эфир бестелесным призраком. Вот какой ты жестокий.