Невезучая

Я опустила взгляд на монитор и услышала снисходительный голос главного начальника:

– Зато у меня есть. В следующий раз попрошу Вас макияж наводить дома, а не в рабочее время.

У меня от такого замечания, высказанного в презрительно ленивом тоне, перехватило дыхание. Я вскинула голову, он, что же не видит, что на улице идет дождь?

– В следующий раз, – еле сдерживая в себе бешенство, в которое он меня ввел, четко произнесла я, как на плацу сержант, говорит зеленым солдатам, – чтобы сохранить мой презентабельный вид, не сочтите за труд, подвезите меня до работы.

На последних словах я сделала ударение. Сарказм и яд так и сыпались с моих едко усмехающихся губ. В душе я вздохнула с облегчением и с радостью, что теперь он поймет, после моих слов высказанных таким тоном, что я не попала под его обаяние.

После этого несколько секунд мы мерили друг друга холодными и презрительными взглядами. О! Я хорошо поняла, что говорили мне его серые глаза, как можно мокрой курице, это я себя имела в виду, так разговаривать с таким божеством, как он. Но мои зеленые глаза, сказали ему: «Чихала я на тебя и твою работу. Могу уволиться в сию минуту, все равно работа временная». Я думала он взорвется от бешенства, до которого довела, но я его недооценила, он молча, круто развернулся и вышел из офиса. Мой взгляд выхватил, кислую мину на лице Петра Григорьевича и его глаза, смотревшие на меня с укоризной: «Что с тобой, деточка?»

После их ухода я рухнула в кресло и выдохнула:

– Фу.

Гнев кипел во мне так круто, что мне показалось, будто из моих ушей уже повалил пар.

«Каков наглец! Каков нахал! Если он такой умный, почему бы, ему не сделать один логический вывод, что от дождя все мокнет и расползается. Тьфу, ты! А, вообще, этот нарцисс видит и слышит, кроме себя еще кого-нибудь? Да, какая разница между отцом и сыном. Этому красавчику на подиум только идти, чтобы, дефилируя по нему, демонстрировать себя, – не удержав своих эмоций, я фыркнула вслух. – Вот повезло, так повезло, знакомство с начальством начать с пререканий. А ведь я, так себя никогда не вела, – я вздохнула и добавила, – нагло. И что на меня нашло? Неприязнь с первой минуты общения. А сколько он здесь еще пробудет? Так и взорваться можно, если реагировать так нервно».

Настроение у меня было в конец испорчено. Чтобы я ни делала, чем бы ни занималась, у меня из головы не выходил этот надутый индюк, вспоминая его, я мысленно в его адрес посылала нелестные эпитеты. Но в один из таких моментов, я рассмеялась вслух: «У бедняжки, наверно уши горят. Но так ему и надо, пусть не обижает беззащитных девушек. Думает, приехал из Москвы, так все тут перед ним расстилаться будут? Я сама оттуда, так что всеобщего поклонения ждать? А Петр Григорьевич, туда же, мог бы в мою защиту пару слов сказать. А, вообще, чего я так много о нем размышляю? Не много ли чести?»

Сказав так, я успокоилась, и ушла головой в работу. Обед уже был на носу, так что дела запланированные, из-за спеси некоторых (не будем показывать пальцем), невозможно было отложить.

В час раздался сигнал автомобиля, это Петр Григорьевич, дал мне понять, что ждет меня подвезти до дому на обед. В считанные секунды, я выключила компьютер, прихватила плащ и обувь в руки, не теряя времени на переобувание, и закинув сумочку на плечо, понеслась к машине.

– Ой, спасибо, Петр Григорьевич, – воскликнула я, запрыгивая на заднее сиденье. Я с благодарностью, подняла взгляд от ручки дверцы, которую захлопнула, на шефа и столкнулась с холодным взглядом своего утреннего оппонента, про которого усиленно, старалась забыть.

Он усмехнулся, и, устремив свой взгляд вперед, завел двигатель. А Петром Григорьевичем, моим непосредственным начальством, в машине и не пахло. Как только, я обнаружила это, первым моим действием было выйти из машины, что я и попыталась сделать. Но быстро нажать на ручку дверцы мне помешали, сумка, сползшая с плеча, и обувь в моей руке. Добравшись до ручки, я стала упорно на нее нажимать, но дверца почему-то не открывалась.

– Ручку сломаете, – донесся до меня ленивый бархатный голос. – Дверцы автоматически заблокированы.

– Откройте, – процедила я сквозь зубы, – или я разобью стекло.

– Бейте, – равнодушно сказал, мой похититель, и вывел со стоянки автомобиль, – Вам же и придется платить.

Метод терминатора, конечно, был мне не по карману. В этой машине, я разве только за ручку одну могла оплатить из своего кармана, поэтому я затихла снаружи, но, кипя изнутри, злясь, процедила:

– Что Вам от меня нужно?

Олег Григорьевич взглянул в зеркало заднего обзора, чтобы посмотреть на меня. Видок, я думаю, у меня был еще тот. Вся запыхавшаяся и растрепанная в битве с дверцей, и поминутно, нервно поправляющая, соскальзывающий с плеча ремешок сумочки.

– Поговорим о моем отце, – жестко заявил он.

– И надолго ваш разговор затянется? Меня дома ждет на обед отец.

– Две минуты.

Он замолчал, ну, а я, ни за что не стала бы первая затевать разговор, разве, что силой меня заставили бы. Так что я ждала, и думала, что же он мне хочет сказать о своем отце.

– Вы знаете, что мой отец женат? – тон, каким был задан этот вопрос, меня удивил, в нем была агрессия.

– Ну, да. Я и маму Вашу, Анастасию Юрьевну прекрасно знаю, – стараясь не обращать на его провокационный тон, спокойно ответила я.

– Значит, прекрасно, – протянул с ехидцей в голосе он.

– Так, мы же соседи, почему бы и нет? – недоумевая, что за допрос устроил он мне, спросила я.

– Вы яркая лицемерка, – жестко бросил он.

От такого комплимента, я в удивлении разинула рот. Придя в себя, я разозлилась, и мой мозг стал усиленно думать, как ему в ответ съязвить понаглее и нахальнее. Но ничего на ум ни шло, а он тем временем продолжал издеваться надо мной.

– Вы подбираетесь к моему отцу мелкими шашками. Бесконечная, наивная улыбочка! Смущенные красивые зеленые глазки!

«Вот, гад! Где он нашел у меня красивые глаза? За двадцать пять лет своей жизни, сколько раз смотрелась в зеркало, ни разу в своем отражении не видела никакой красоты», – подумала я, а этот нахал, продолжал обливать меня грязью дальше.

– А отец, мой. Как о Вас высказывается. Так что? Дальше осталось ждать только адюльтера? Богатства захотелось?

Я сидела словно пришибленная, ничего не говоря ему в ответ, как будто меня ударили пыльным мешком из-за угла, а он произносил дальше свою обличительную речь, как обвинитель на суде.

– Сынок, ты едешь домой, подвези, пожалуйста, и Оленьку, – тощим голоском изобразил он своего отца. – Ну, я подвезу, – зарычал он дальше, – я так подвезу его дорогую Оленьку, – здесь в его голосе уже проскользнули нотки бешенства, что мне даже стало страшно, – что ее сам дьявол не отыщет.

На мое счастье, мои глаза посмотрели в окно, и я увидела, что мы подъезжаем к моему дому.

– Остановите машину! – закричала я.

Неожиданно он резко затормозил и я, ударившись головой о переднее сиденье «Мерседеса», тихо сползла на пол, и впала в прострацию.

– Приехали, – услышала я его далекий голос, будто у меня в ушах была вата. – Была бы у меня возможность, Вы уже с обеда у нас не работали.

От удара головой мне стало так плохо, что меня даже затошнило. В душе я отправила отца и сына к чертовой бабушке, и, не сдержав досады, застонала.

– Ну, что еще?

Но не дождавшись от меня ответа, он, наверно, оглянулся, и не найдя меня на сиденье, бросил взгляд за него. Я услышала чертыханье, звук хлопнувшей дверцы, щелчок дверцы возле меня. Олег Петрович вытянул меня из машины, поставил на ноги.

– Ради бога, извините, – пробурчал он.

Только я не поняла за что, за клевету или за резкое торможение? Но мне уже было не до него, когда я почувствовала под ногами крепкую опору. Я встряхнулась, как пес, после купания, повела плечом, гордо подняла голову, и, набрав больше свежего воздуха, презрительно выдавила:

– Садист.

Твердо, ставя ноги, на мокрую землю, и молясь, чтобы моя походка не была, как у пьяного, я шла и бормотала про себя, что хотелось бы высказать, этому мистеру Ханже. Но правда, уже было поздно дискутировать, так как я стояла на пороге дома.

Отец встретил меня старческим всплеском рук, удивившись моему виду. Мало того, что я была мокрой, успела вымокнуть пока шла от машины к дому, так и грязной. Грязь я собрала, валяясь на коврике машины.

– Папа, дай мне, пожалуйста, горячего чаю с малиной, – опережая его вопросы, попросила я. – И позвони, будь добр, Петру Григорьевичу, и скажи ему, что я увольняюсь.

Восклицания отца:

– Что случилось? Почему ты решила уволиться?

Я не стала слушать, а отправилась прямиком в свою комнату, мысленно добавив еще один пункт в черном списке книги о своей невезучей жизни.

Когда ко мне в комнату влетел отец, расплескивая чай из чашки, я, как ни в чем не бывало, сидела и читала книгу, точнее изображала.

Увидев такую мирную картину, отец опешил, и резко остановился, пролив остатки чая.

– Ты часом, не заболела дочь?

– Да, ты что, пап, я здорова, и чувствую себя прекрасно. Спасибо за чай, – сказала я и взяла из его рук пустую чашку, пока он ее не выронил, услышав от меня последние новости.

– Так почему же ты увольняешься? – присев на кровать, рядом со мной, спросил он.

– Скорее всего, это меня уволили, – пробурчала я, разглядывая на дне чашки ягоды малины.

Подожди, – вздохнул отец, – ничего не пойму. Объясни с самого начала, что с тобой сегодня произошло.

– Абсолютно ничего, – веселым тоном соврала я. Огорчать и расстраивать отца, не было ни какого желания, поэтому я постаралась за беззаботной маской скрыть свои неурядицы.

– Почему же ты тогда увольняешься? – удивление отца уже было безграничным. – Тебя Петр обидел?

Я чуть не подавилась малиной, которую жевала, смакуя аромат.

– Ты, что, пап, – воскликнула я, – этот человек на святого потянет. Он, как божий одуванчик.

– Тогда в чем дело, ты мне объяснишь, в конце концов, – взорвался в прямом смысле отец.

– Надоело мне там работать, – тоном капризной девицы, протянула я. Ну, не рассказывать же ему, что меня заподозрили во флирте с начальством. Его еще удар хватит в придачу к язве.

– И все? – настороженно спросил отец.

– И все, – сделав глупенькие глазки, твердо ответила я. – Я позвоню Петру Григорьевичу и скажу об этом сама.

Решив, не откладывать дело в долгий ящик, я направилась в зал. Набирая медленно номер домашнего телефона шефа, я думала:

«Как бы тактичнее объяснить свой отказ? Чтобы такого придумать? – Мозг лихорадочно, пытался что–то сочинить, но ничего не подходило к данной ситуации. – Надо было притвориться больной перед отцом, тогда и шефу было бы легче соврать. Потом болезнь затянулась бы, к этому времени, и сыночек уехал, и секретарша из отпуска вернулась. Разговора о том, чтобы вернуться на работу не должно быть. После такого оскорбления, еще и работать на него? Вот, уж дудки. Пусть сами пашут на себя. Олег Петрович, если так нуждается, сам садится за этот компьютер, и делает переводы.

Трубку телефона в доме Шубиных поднял Олег Петрович.

«Вот, черт, – припомнила я нечистого, – вспомни дурака, а он тут, как тут, – усмехнувшись, я сладким голосом пропела.

– Здравствуйте, можно Петра Григорьевича к телефону?

– Здравствуйте. А кто его спрашивает? – спросили вежливо у меня, но вопрос был не риторическим, цербер держал охрану.

– Ольга. Бывший его секретарь.

На другом конце воцарилось молчание, видно, пережевывали мысленно «бывший».

– Не понял, как это бывший? Вы ведь работали сегодня, никто Вас не увольнял.

В голосе моего бывшего босса было столько недоумения, что я почувствовала, как во мне поднимается волна злорадства. «Поделом тебе, будешь знать, как разговаривать с подчиненными». О! Если бы рядом не стоял отец, я ему так ответила, что воспоминание обо мне, его еще долго бросало бы в дрожь.

– Вот я и объясню Петру Григорьевичу, причину моего увольнения, – стараясь сдержать язвительный тон, вежливо объяснила я.

– Минуточку.

Петр Григорьевич не заставил себя ждать.

– Слушаю тебя, Оленька, – мягко произнес он.

Мне стало вдруг стыдно, что я собираюсь оставить такого прекрасного человека без работника, что он вновь начнет страдать от невозможности самому сделать работу секретаря, но тут воспоминания о сыне, отбросили мои сомнения.

– Петр Григорьевич, я больше не могу у Вас работать, – стараясь сдержать грусть, твердо сказала я.

– Что такое? – удивленно спросил он. – Ведь ты только сегодня была здорова.

– Дело не в болезни, Петр Григорьевич.

– Так в чем же, зарплата не устраивает?

– Объяснять придется очень долго.

– Так я не тороплюсь, мне для любимой секретарши времени не жалко.

Я думаю, если его сын стоял рядом, эти слова дали ему пищу для дополнительного размышления.

А мне стало так жалко себя, я подумала, и чего я такая невезучая, и слезы чуть не закапали в трубку.

– Извините, Петр Григорьевич, но я все равно не могу больше у Вас работать, – повторила я свои слова и положила трубку, не дожидаясь ответа.

– Ничего не понимаю, – произнес рядом со мной стоящий отец, его слова прозвучали, будто заела пластинка.

– Я тоже, – устало сказала я. Разговор с шефом отнял у меня все силы. – Пойду, посплю, – промямлила я и потащилась в спальню, оставив недоуменного отца одного.

Скинув с себя свитер, юбку и колготки, я с блаженством залезла под одеяло.

«Все пройдет, – прошептала я себе, – и все ты переживешь. Было бы здоровье, да чистая совесть». Перевернувшись на живот, я взбила под головой подушку, усмехаясь, когда бы я еще во время обеда так поспала, и уснула.

Проснулась я от легкого прикосновения к своему плечу и от настойчивого шепота отца:

– Оля, Ольга, к тебе пришли.

Я, не спеша, открыла глаза. За окном сгустились вечерние сумерки, и в комнате было темно, лишь свет из коридора освещал немного.

– Кто? – промычала я, до сих пор не отошедшая от сна.

– Олег.

– Какой Олег? – не поняла я, лихорадочно припоминая своих поклонников с таким именем.

– Сын Шубиных.

– А что ему надо? Когда я уходила с работы, компьютер был цел, винчестер не очищен.

– Он ждет тебя, выйдешь ты к нему или нет?

– В таком виде? Немытая, нечесаная? – спросила я, сразу проснувшись, как услышала кто этот неожиданный посетитель.

– Так приведи себя в порядок и выходи, – как маленькой девочке пояснил отец. – Он сказал, что пока не поговорит с тобой, ни за что не уйдет.

– Вот какой настырный, – разозлилась я. Но потом решила снизойти до страждущего, пообщаться со мной, – ну что ж, пусть пока дожидается.

– Хорошо, я ему скажу, что ты встала, и скоро выйдешь, проговорил с облегчением отец, и тут же ушел.

– Дождется он меня скоро, – процедила я сквозь зубы, и свесила с великой ленью ноги с кровати.

Потянулась, зевнула. Ну, раз ему надо со мной поговорить, я спешить не буду. Мне этот разговор вообще не интересен, знаю, чем это все закончиться. Разругаемся в пух и прах. А то, и морду можем друг другу набить. С него точно станется, сказала я себе, припомнив слова отца. Поковырявшись в шкафу, я достала джинсы, одела свитер. Причесала волосы, забрала в хвост. Тушь немного растеклась под глазами, обмакнув ватку в молочко, я ее подтерла. Подвела губы и глянула на часы. Вот, черт! Даже не торопясь, на все про все, ушло всего лишь десять минут. Посидеть, потянуть время, пусть побесится? Но нет, не стоит, будить зверя.

Олег Петрович и отец мило беседовали, когда я вошла в зал. Лениво оглядев, красавца-бизнесмена с ног до головы, я подошла к окну и села на стул возле него, лишь бы быть от этого мужчины подальше. За последнее время, я заметила, что у меня на него стойкая аллергия.

– Пойду, поставлю чайник, сказал отец, и скрылся по направлению к кухне.

– Что Вы себе позволяете? – резко спросил Олег Петрович, как только остались мы одни.

– А Вы? устало ответила я на его вопрос вопросом.

Он опешил и замолчал. Я безучастно вглядывалась в сумерки за окном и не собиралась продолжать разговор.

– Хорошо, может, я был не прав, отчеканивая каждое слово, проговорил он.

– Может? – усмехнулась я.

– Послушайте, – не выдержал бедняжка моего тона и воскликнул, – да всю жизнь, начальство и подчиненные страдают друг от друга, но это не значит, что тут же надо бросать работу или избавляться от работников.

– А теперь, послушайте Вы, – вскочила я со стула и подошла к нему, – Вы сказали, что была бы возможность, то тотчас бы уволили меня. Так вот, я вам не дала такого шанса, ощутить радость при моем увольнении, потому что уволилась сама. А сейчас можете уходить, чтобы Вы мне не сказали, мне не хочется это слышать и слушать. – Напоследок я решила проявить себя вежливой, – до свидания, – сказала я и пошла к себе в комнату.

Я шла к себе, стиснув зубы, и думая, что больше он меня, никогда не побеспокоит после такого разговора. Но, как я все же наивна. Такие господа, любят оставлять последнее слово за собой. Услышав за спиной шаги, я думала, что это идет отец, расспросить о моих переговорах с боссом. Я обернулась и увидела, что ошиблась.

– Вы маленькая испорченная дрянь. Если вы завтра не пойдете на работу, я сделаю так, что Вы об этом горько пожалеете.

Это я-то наивная девушка? Да, это вот он метр восемьдесят пять и тридцать лет от роду, наивный до умопомрачения. Пугать меня? Он, что думает, я так привязана к этому городу? И теперь мне останется бежать на работу к нему или рыдать безработной?

– Пошел к черту, дурак, – жестко сказала я, и скрылась за дверью своей комнаты, завершив таким образом, словесную дуэль своей победой.

Прислонившись спиной к двери, я усиленно прислушалась к звукам в коридоре. Через несколько секунд раздались шаги по направлению к залу. Я тихо приоткрыла дверь.

– До свидания, Максим Сергеевич, раздался голос Олега Петровича. – Нет, спасибо, чай я не буду пить.

Чаем еще его поить! Жирно будет.

– Пап, а обычно, на сколько дней приезжает Шубин? – войдя на кухню, спросила я, после того, как услышала, что за Олег Петровичем закрылась входная дверь.

– Дня на два, на три. А что?

– Значит, осталось ждать максимум два дня, пока отсюда он отчалит, – прищурив глаза, усмехнулась я.

– А зачем он к тебе приходил? По поводу работы? Ну, как поговорили?

– Да, так маленько. – Я улыбнулась, вспомнив, как заставила его уйти ни с чем. – А покушать есть чтонибудь?

После сна и битвы с представителем сильного пола у меня разыгрался зверский аппетит. И мы с отцом на пару, загремели кастрюлями, чтобы приготовить ужин.

Завершали мы вечер вновь перед телевизором. Папа с газетой в руках, я с мыслями в голове, то ли пустыми, то ли дельными. Они у меня так и вертелись вокруг разговора с боссом, заставляя меня мысленно восклицать: «Нет, но каков наглец!» За сюжетом фильма на экране я не следила, сюжет прошедшего дня был для меня наиболее интересен. И как же он хотел меня заставить пожалеть из-за моего неповиновения ему? Занесет в черный список для всех предприятий? Так можно на лотки выйти торговать, какая никакая, но все же работа. Может, через отца попытается воздействовать? Но, тогда я его занесу в черный список. Но, такое вряд ли случится. Отец, отзывался о нем с восторгом, хотя и говорил, что хватка у него бульдожья. Но законы чести, что отец ставит превыше всего, Олег Петрович, видимо не нарушает. В таких размышлениях я провела все время до одиннадцати вечера. Заметив, что на экране, уже нет ничего интересного для меня, я зевнула и оправилась спать, пожелав спокойной ночи отцу.

Мой сладкий утренний сон был прерван отцом. Он теребил меня за плечо.

– Пап, мне не нужно идти на работу, – недовольным тоном пробормотала я, и уткнулась носом в подушку.

– Тебе письмо, засоня.

– Прочту, когда встану, ведь нигде не горит.

– Горит! Его тебе водитель Петра Григорьевича привез.

– Что? – воскликнула я.

Сна, как не бывало. Что этот наглец, еще надумал? Сам уже боится со мной связываться, других подсылает? Наверно, какой-нибудь ультиматум мне выставляет, думала я, в нетерпении разрывая неаккуратно конверт.

«Уважаемая Ольга Максимовна!

Приношу свои извинения за свое бестактное поведение. Очень прошу Вас помочь моему отцу. Шубин О.П.

P.S. Когда получите это письмо, меня уже не будет в городе».

Во, дает! – только и смогла воскликнуть я.

– Что такое, Олечка? – спросил отец.

Я посмотрела на него и скривила губы.

– На работу приглашают. Просят выйти, помочь.

– А ты что? – с блеском интереса в глазах и едва улыбаясь, спросил он.

– А он что? – засмеялась я.

– Кто просит-то?

– Большой босс. Мистер Задира.

– С чего это у вас с ним с первой встречи нашла коса на камень?

– Пусть не задирает нос. Мы тоже не лыком шиты.

– Ох, молодежь, – покачал головой сокрушенно отец. – Мы с его родителями так прекрасно ладим между собой. А Вы, как кошка с собакой. Так ты идешь на работу или нет?

– Собираюсь, – вздохнула я. – Не бросать же Петра Григорьевича одного с компьютером и ворохом бумаг.

– Я горжусь тобой, – саркастически улыбаясь, ответил отец.

Петр Григорьевич встретил меня, как будто ничего и не было. С одной стороны это было хорошо, не надоедали расспросами, что, да почему. Но с другой стороны, было обидно, что он не извинился за своего высокомерного баламута.

«Ладно, переживу, – сказала я себе, сидя за компьютером, – осталось работать без году неделя, и адью, как говорят французы. Так, что не лезь в бутылку, и не строй из себя жертву».

После этого случая жизнь моя потекла размеренно. Возобновились наши встречи с соседями. Вот только теперь разговоры об их сыне меня раздражали. Я старалась этого не показывать, но видно пару раз выражения неудовольствия промелькнуло на моем лице. По неволе стала для них плохим собеседником.

Я дорабатывала последний день, размышляя, что надо искать новое место работы, когда позвонила Инесса, которую в данное время замещала. Она поздоровалась, представилась и попросила ее соединить с Петром Григорьевичем.

– Петр Григорьевич, Инесса на проводе, – сообщила я шефу, мысленно прощаясь с работой и с ним.

Через несколько минут он попросил меня к себе в кабинет. Я тяжко вздохнула. «Что ж, мои предположения оправдались. Сейчас получу расчет, и никто мне больше не будет трепать нервы. Радуйся, – сказала я себе, но почему–то ощущения радости не возникало».

Какое-то чувство прозябания, существования, а не полной жизни довлело надо мной, после отъезда московского начальства. Когда он был здесь, я кипела гневом, ненавистью к нему, за его высокомерное обращение ко мне. Адреналин вырабатывался так, что наверно его заряды почувствовал на себе и мой отец, потому что он позавчера заявил мне, что я стала какая-то тихая. Точное его высказывание было такое:

– Ты какая-то тоскливая стала, скучная. А при Олеге искрила энергией.

Я фыркнула в ответ, но в душе отметив, что кое в чем он прав.

Вот теперь я направлялась к шефу, чтобы выслушать его, что моя работа ему больше не требуется, а это значит, что мистер Задира больше меня не будет беспокоить ни своими речами, ни своим видом.

– Присядь, пожалуйста, попросил меня шеф в кабинете.

Я присела на краешек кресла, подозревая, что разговор будет недолгим, поэтому падать в нутро мягкого кресла не было смысла. В душе я была благодарна Петру Григорьевичу, пытавшему смягчить свое заявление об отказе мне в работе.

– Олечка, звонила Инесса. – Он замолчал на несколько секунд. – Нет, я лучше начну с другого, Олечка, произнес он мое имя вдохновенно.

«Чего он тянет кота за хвост, – раздраженно подумала я про себя, – я не такая уж маленькая, чтобы услышать, что меня увольняют с работы и ударится в плач. И без того понимаю, что с завтрашнего дня, мне здесь делать будет нечего, – но услышанное мною, меня шокировало».

– Не хотела бы ты работать у нас постоянно?

В ответ на его вопрос, я открыла в удивлении рот.

– Я знаю, что ты начала поиск новой работы, и надеюсь, ты еще не определилась с ней. Понимаю, что ты после того случая с Олегом, не горишь желанием остаться под его началом. Я прошу прощения за его поведение, хотя до сих пор не знаю, что Вы не смогли поделить, из-за чего возникло у вас с ним непонимание друг друга. От него я ничего не добился, может, ты расскажешь?

Я представила, как он себя будет чувствовать неудобно в моем обществе, когда я расскажу, в чем нас подозревает его сын. Поэтому тоже решила отмолчаться, и решительно покачала головой.

– Ну, вот, и ты туда же, – вздохнул он. – Но я прошу забыть тебя эту размолвку между вами, и начать работать у нас постоянно. Олег, хорошо отозвался о твоей проделанной работе, – подлил он меда в свою речь.