Творческий путь Н. В. Устюгова в контексте развития советской исторической науки
Ко второй подгруппе относятся монографии, разделы в обобщающих трудах, статьи в периодических и продолжающихся изданиях, учебная литература. Характерной особенностью источников данной подгруппы является наличие длительного редактирования, включающего стилистическую, идеологическую и научную правку готовившихся текстов. Поэтому при работе с ними следует учитывать, что взгляды Устюгова предстают в них приспособленными к той идеологической ситуации, которая существовала в момент публикации данных трудов. Важнейшими источниками данной подгруппы являются монографии «Башкирское восстание 1737–1739 гг.», «Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в.», статьи «Башкирское восстание 1662–1664 гг.» и «К вопросу о социальном расслоении русской черносошной деревни XVII в». Данные работы содержат ключевые положения двух основных концепций, созданных Устюговым: «свободного вассалитета» башкир и раннего генезиса капитализма в России[38].
Характерной особенностью источников второй группы, в которую входят научные труды, отредактированные Устюговым, является сочетание в них взглядов Устюгова со взглядами других исследователей. При этом следует отметить, что отредактированные им работы нередко включали в себя целые пласты его текста. А. А. Преображенский позднее вспоминал, что в одной из стенгазет Института истории был размещен образец редакторской работы Устюгова, на странице которого сохранилось лишь 2–3 строки авторского текста, а всё остальное было написано редактором[39]. Иногда текст, включённый Устюговым в состав редактируемого труда, в дальнейшем публиковался им уже под своим именем. В частности, текст о прогрессивном значении русской колонизации Башкирии был первоначально опубликован в первой части первого тома «Очерков по истории Башкирской АССР» в отредактированном Устюговым параграфе Н. Г. Аполловой о политике царизма в Башкирии в первой половине XVIII в., а затем был напечатан в составе доклада Устюгова на научной сессии, посвященной 400-летию присоединения Башкирии к Русскому государству[40].
Источники третьей группы, к которой относятся рецензии на труды Устюгова со стороны его коллег, позволяют установить историографический контекст появления его работ и реакцию на них со стороны современников. Рецензии В. И. Шункова и С. Л. Пештича на монографию «Башкирское восстание 1737-1739 гг.» показывают трансформацию оценок работ советских историков под влиянием изменений официальной идеологии[41]. Рецензии В. К. Яцунского и С. Г. Струмилина на монографию «Солеваренная промышленность Соли Камской в XVII в.» содержат основные положения дискуссии о генезисе капитализма в России, развернувшейся в советской историографии после выхода данной работы Устюгова[42].
С третьей группой тесно связана четвертая группа источников историографического блока, к которой относятся научные труды коллег Устюгова. Рассмотрение источников данной группы позволяет установить связь работ Устюгова с трудами предшественников и современников и оценить его вклад в историческую науку. Среди источников данной группы следует выделить труды А. П. Чулошникова и А. Н. Сперанского. Созданная Устюговым концепция башкирских восстаний во многом представляла собой опровержение взглядов Чулошникова, а идеи Сперанского послужили стимулом для создания Устюговым концепции раннего генезиса капитализма в России[43].
Источники пятой группы, к которой относятся сочинения идеологов марксизма-ленинизма, позволяют установить характер и направление официального партийного курса, определявшего научную деятельность советских историков. Среди источников данной группы следует выделить сочинения классиков марксизма-ленинизма К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина и И. В. Сталина (в 1930–1950-е гг.), оказавшие решающее влияние на концептуальное творчество Устюгова. Из руководящих текстов партийных идеологов на творчество Устюгова оказали наибольшее влияние те, которые определяли смену официальных оценок истории Башкирии в 1930–1950-х гг.: рецензия сотрудника ЦК ВКП(б) М. А. Морозова на «Историю Казахской ССР» и статья М. Д. Багирова «К вопросу о характере движения мюридизма и Шамиля»[44].
По своим характеристикам пятая группа историографических источников близка к источникам исторического блока. Исторический блок источников делится на три вида: нормативно-правовые акты, материалы делопроизводства, источники личного происхождения.
Использованные в работе нормативно-правовые акты отражают государственную политику в сфере образования и науки в рассматриваемый период. Среди данных актов следует выделить два постановления ЦК ВКП(б), оказавшие значительное влияние на творчество Устюгова. Совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 15 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» создало условия для возрождения исторической науки в Советском Союзе, что позволило Устюгову стать профессиональным историком[45]. Постановление ЦК ВКП(б) от 27 января 1945 г. «О состоянии и мерах улучшения агитационно-пропагандистской работы в башкирской партийной организации» определило направление переработки первой редакции «Очерков по истории Башкирии» в послевоенный период[46]. Наряду с постановлениями ЦК ВКП(б) значительное влияние на характер официальной идеологии оказывали постановления нижестоящих государственных органов. Так, общая линия переоценки истории народов СССР в довоенный период была задана постановлением жюри правительственной комиссии конкурса на лучший учебник по истории СССР для 3 и 4 классов средней школы, провозглашавшим присоединение к России наименьшим злом для украинцев и грузин[47].
Среди использованных делопроизводственных документов особую ценность представляют протоколы и стенограммы совещаний, посвященных обсуждению трудов, в подготовке которых принимал участие Устюгов. С одной стороны, источники данной группы позволяют выявить взгляды Устюгова по различным историческим вопросам, не подвергнувшиеся редакторской обработке. С другой – они позволяют установить реакцию на высказывание Устюговым своих взглядов со стороны его коллег. Среди источников данной группы следует выделить стенограммы совещания Башкирской комиссии 4–7 февраля 1946 г. и заседания сектора истории СССР до XIX в. Института истории АН СССР 23 марта 1950 г.[48]
Источники личного происхождения раскрывают отношение советских историков к исторической науке, преподаванию и коллегам. При работе над монографией было использовано три разновидности источников личного происхождения: переписка, дневники и мемуары. Эпистолярные источники, раскрывая взгляды Устюгова, также содержат ценный фактический материал для реконструкции его биографии в периоды непрофессиональных занятий исторической наукой (1924–1934) и участия в Великой Отечественной войне (1941-1945). Важные биографические сведения содержатся в письмах Устюгова, адресованных Т. А. Бакуниной (Осоргиной) и Е. И. Каменцевой[49], и письмах С. Н. Дурылина, адресованных Устюгову[50].
Использованные в работе мемуарные источники можно разделить на три подгруппы: воспоминания однокурсников Устюгова, воспоминания его коллег и воспоминания студентов МГИАИ. Воспоминания однокурсников Устюгова содержат ценные сведения о формировании его исторических взглядов и научных интересов[51]. Воспоминания коллег Устюгова демонстрируют восприятие его научной деятельности и его концептуальных построений другими советскими историками[52]. Данные источники отражают в первую очередь индивидуальность их авторов. Сообщаемая в них информация нередко содержит неточности, а приводимые оценки коллег авторов продиктованы личными взаимоотношениями между ними. Примером этого служат «Воспоминания историка» Н. И. Павленко, который критически относился к творчеству Устюгова и его учеников, названных им ироническим термином «лаптеведы»[53]. В своих воспоминаниях Павленко утверждал, что монография Устюгова о башкирском восстании 1737–1739 гг. содержала положительные оценки башкирского движения и носила описательный характер[54]. Между тем в этой монографии Устюгов писал о реакционной составляющей башкирского восстания и выдвигал концепцию «свободного вассалитета» башкир[55]. Менее пристрастный характер носят воспоминания студентов МГИАИ, передающие впечатление, производившееся лекциями и семинарами Устюгова на их слушателей[56].
Обработка описанной выше источниковой базы велась в соответствии с методологическими принципами нашей работы. Основной методологией нашего исследования является интеллектуальная история. Следует отметить, что термин «интеллектуальная история» принадлежит к числу самых многозначных понятий современного гуманитарного знания. Он возник в американской исторической науке 1930-х гг. и первоначально применялся для обозначения работ, посвященных истории важнейших философских и политических идей. Наиболее видными представителями этого направления являлись П. Миллер и А. Лавджой. В то же время во Франции, в трудах представителей первого поколения школы «Анналов» (Л. Февра и др.) возникла история ментальностей, направленная на изучение коллективных представлений, языка и символов рассматриваемой эпохи. Между тем начиная с 1960-х гг. традиционные установки американской истории идей стали подвергаться последовательной критике за игнорирование социальных факторов формирования идейных представлений. Радикальное методологическое обновление интеллектуальной истории произошло в 1980-е гг., когда в результате синтеза истории идей Миллера и Лавджоя и французской истории ментальностей возникла социальная история идей. С этого времени началось активное развитие исследований по интеллектуальной истории. Сегодня интеллектуальная история направлена на изучение всего разнообразия творческой деятельности человека, включая ее условия, формы и результаты[57]. Такая широкая формулировка проблемного поля интеллектуальной истории позволяет отнести к числу объектов ее изучения развитие не только отдельных идей, но и целых отраслей научного знания, и в частности развитие исторической науки. Изучение прошлого исторической науки в рамках интеллектуальной истории подразумевает приоритетное внимание к изменению форм и методов работы историков, смене их концепций в контексте духовной культуры, социально-политических, информационно-идеологических и организационных условий конкретной эпохи[58].
Последняя четверть ХХ в. была отмечена в мировой историографии не только развитием интеллектуально-исторических исследований, но и ростом интереса к роли человеческой индивидуальности, выразившимся в появлении персональной истории. Историки, работающие в рамках персональной истории, отошли от характерных для традиционного биографического жанра акцентов на выдающихся деяниях своих героев и сосредоточили свое внимание на связи личности и общества, проявляющейся в судьбах отдельных людей[59]. В начале XXI в. в украинской и российской историографии возник жанр интеллектуальной биографии, сочетающей в себе черты интеллектуальной и персональной истории[60]. На наш взгляд, критерии, определяющие специфику данного жанра, наиболее точно были сформулированы П. А. Алиповым, писавшим, что его отличительными чертами являются внимание к интеллектуальной эволюции героев исследования и влиянию на них окружающей социокультурной среды[61]. Историографическая тематика нашей работы и выбор в качестве предмета исследования творческого пути отдельного ученого обусловливают ее выполнение в жанре интеллектуальной биографии.
Кроме вышеназванных подходов в работе используется генерационный подход, представляющий развитие человеческого общества как взаимодействие различных поколений. Формирование данного подхода происходило в 1920-е гг., когда философы (Х. Ортега-и-Гассет) и социологи (К. Мангейм) обратились к вопросу о месте различных поколений в социуме и взаимоотношениям между ними. В дальнейшем генерационный подход нашел широкое применение в социологии, но остался почти не востребован историками. В российской историографии данный подход получил наибольшее распространение в исследованиях по истории советской исторической науки. Основоположником применения данного подхода к указанной тематике стала Л. А. Сидорова, выступившая в 2000-е гг. с циклом работ, в которых особенности творчества историков связывались с их принадлежностью к определенному поколению исследователей. Согласно ее мнению, критерием, объединяющим историков в одно поколение, является период, в который они начали заниматься исторической наукой[62].
Методической основой нашего исследования являются специальные методы исторической науки: историко-генетический и историко-типологический, используемые для реконструкции биографии и взглядов Устюгова. Также в работе задействован метод текстологического анализа, применяемый для воссоздания истории написания обобщающих трудов, в подготовке которых принимал участие Устюгов.
Завершая введение к работе, автор хотел бы выразить благодарность всем тем, кто помогал в ее подготовке. И. В. Побережникову, выступившему научным руководителем кандидатской диссертации, на основе которой была подготовлена данная монография. Н. Н. Алеврас, В. В. Тихонову, В. П. Корзун и В. Г. Рыженко, чьи официальные отзывы на диссертацию позволили выявить основные недостатки работы и частично преодолеть их при ее переработке в монографию. М. А. Базанову, Е. В. Пчёлову, Р. Г. Букановой, М. О. Акишину и А. М. Дубровскому, сделавшим отзывы на автореферат диссертации, содержавшие ценные замечания к данной работе. Отдельную благодарность автор выражает А. И. Комиссаренко, не только подготовившему отзыв на автореферат, но и поделившемуся рядом важных наблюдений о своей совместной работе с Н. В. Устюговым. Также хотелось бы поблагодарить М. А. Киселёва и К. И. Зубкова, активно участвовавших в обсуждении данной работы в форме диссертации в Институте истории и археологии УрО РАН и способствовавших ее улучшению своими советами и содержательной критикой. Особую благодарность автор выражает заведующему Научно-историческим архивом Института российской истории РАН К. С. Дроздову, чья высокопрофессиональная помощь позволила ему найти в фондах данного архива черновые рукописи «Очерков по истории Башкирской АССР», ставшие одним из основных источников самой большой главы данной работы.
Глава 1. Формирование тематики исследований Н. В. Устюгова
1.1. Начало формирования исторических взглядов
Одним из проявлений процесса модернизации, протекавшего в России в XVIII – ХХ вв., была постепенная секуляризация социума, выражавшаяся, в частности, в отказе детей священно служителей от духовной службы и их включении в ряды интеллигенции. И хотя после революции 1917 г. большевистская партия взяла курс на создание новой пролетарской интеллигенции, процесс ее пополнения выходцами из духовного сословия продолжался и в первые годы советской власти[63]. К сыновьям священников, выбравших после революции научную и педагогическую деятельность, принадлежал и выдающийся историк, профессор МГИАИ Николай Владимирович Устюгов.
Будущий ученый родился 23 декабря 1896 г. (4 января 1897 г. по новому стилю) на хуторе Синеглазовском Челябинского уезда Оренбургской губернии в семье Владимира Владимировича и Екатерины Ивановны Устюговых[64]. Кроме Николая в семье была еще старшая сестра Анна, родившаяся в 1895 г.[65] Владимир Владимирович Устюгов происходил из крестьянского сословия[66]. Сын вятского крестьянина, он окончил городское училище и не получил специального духовного образования. Тем не менее многолетние самостоятельные занятия богословием позволили ему принять сан священника. Несмотря на отсутствие аттестата семинарии, он выделялся среди сельских священников своей образованностью и ревностностью в служении. Отец Владимир организовывал церковно-приходские школы и активно проповедовал православную веру среди оренбургских казаков, придерживавшихся старообрядчества. В 1899 г. он перевелся в село Кочердык Челябинского уезда, а в 1913 г. стал священником на станции Полетаево, расположенной неподалеку от Челябинска. Когда в 1917 г. часть прихожан попыталась заменить его священником, получившим семинарское образование, большая часть паствы выступила в его поддержку, и он продолжил службу в Полетаево[67].
Николай Устюгов первоначально готовился к продолжению духовной карьеры отца. В 1907 г. он поступил в четырехклассное Челябинское духовное училище. Будучи одним из лучших воспитанников училища, Устюгов окончил его в 1912 г. с правом поступления в духовную семинарию без экзаменов[68]. В том же году он поступил в Оренбургскую духовную семинарию. Полный срок обучения в семинариях в то время составлял 6 лет, но для поступления в университет достаточно было проучиться в них лишь 4 года. Последние два года семинарского обучения посвящались исключительно богословским наукам и непосредственной подготовке выпускников к пастырскому служению[69]. Устюгов проучился в семинарии именно 6 лет, вплоть до мая 1918 г.[70] Точно не известно, что побудило его остаться в двух последних классах семинарии, но, возможно, это было связано с тем, что семинаристы пользовались отсрочкой от военного призыва, что было особенно актуально в условиях Первой мировой войны, когда освобождение единственных сыновей в семье от воинской повинности было фактически ликвидировано. Обучаясь в семинарии, Устюгов продемонстрировал значительные успехи в освоении ее учебной программы. Он получил отличные оценки по всем предметам, вошедшим в аттестат, за исключением церковной археологии и церковного пения, по которым он получил оценку «очень хорошо», соответствующую отметке «четыре»[71].
Закончив Оренбургскую семинарию со званием студента, которое присваивалось только лучшим выпускникам, Устюгов уехал к семье в Челябинский уезд на станцию Полетаево[72]. Начиналась Гражданская война, и в июне 1918 г. Полетаево перешло под контроль Чехословацкого корпуса. Но, несмотря на начало боевых действий, Устюгов решил, после окончания семинарии, продолжить образование в высшем учебном заведении и в сентябре 1918 г. поступил на первый курс историко-филологического факультета Томского университета[73]. Выбор для обучения именно Томского, а не более близкого Казанского университета был, очевидно, связан с тем, что Казань в августе-сентябре 1918 г. фактически находилась на линии фронта, в то время как Томск представлял собой глубокий тыл белых войск. Но по финансовым причинам обучение в Томском университете пришлось прервать вскоре после начала занятий. Из-за недостатка средств Устюгов был вынужден вернуться домой и проработать 1918–1919 учебный год учителем в железнодорожной школе I ступени в Полетаево.
В конце июля 1919 г. Полетаево перешло под контроль Красной армии, продолжившей наступление в Сибирь. В конце августа – начале сентября того же года красноармейское наступление было ненадолго приостановлено в районе Тобольска – Петропавловска. Тем не менее осенью 1919 г. Устюгов вновь приехал в Томск, для чего ему пришлось пересечь линию фронта, и внес плату за обучение в первой половине учебного года[74]. Но столкнувшись с невозможностью найти работу в самом городе, он был вынужден устроиться учителем в железнодорожную школу I ступени на станцию Литвиново, находящуюся в 130 км от Томска[75]. Позднее Устюгов вспоминал, что в это время он также трудился на медицинском поприще, принимая участие в борьбе с эпидемией сыпного тифа[76].
Летом 1920 г. Устюгов вновь был направлен для работы учителем в Полетаево, но поскольку руководство железной дороги не оформило на него документы об отсрочке от военной службы, он был призван в ряды РККА. Поначалу он проходил службу на административных должностях в Челябинской уездной комиссии по борьбе с дезертирством и Челябинском военном комиссариате. Позднее, в сентябре 1921 г., ему удалось стать штатным преподавателем и начальником учебной части 97-х пехотных учебных курсов, расквартированных в Челябинске[77].
В 1921 г., когда Устюгов находился в армии, началась кампания по пролетаризации высшего образования, в ходе которой право преимущественного поступления в вузы предоставлялось абитуриентам, командированным на учебу партийными, профсоюзными и комсомольскими организациями[78]. Несмотря на то, что родители Устюгова принадлежали к духовному сословию, а сам он никогда не состоял ни в партии, ни в комсомоле, именно эта кампания помогла ему стать студентом университета. Это было связано с тем, что приоритетом при поступлении, наряду с вышеназванными категориями лиц, обладали и красноармейцы. И в конце 1921 г. руководство курсов направило Устюгова по его просьбе на учебу в Мос ковский университет, носивший в то время название 1-го МГУ. Юридически его поступление было оформлено как перевод из Томского университета на второй курс МГУ, и в феврале 1922 г. он приступил к занятиям на общественно-педагогическом отделении факультета общественных наук (далее ФОН)[79].
Общественно-педагогическое отделение до марта 1921 г. носило название исторического и было переименовано в связи с изданием декрета СНК «О плане организации факультетов общественных наук российских университетов», по которому исторические и филологические отделения подлежали упразднению[80]. Целью отделения провозглашалась подготовка учителей обществознания, заменявшего в советской школе курс истории. Переименование отделения сопровождалось коренными изменениями в учебной программе, связанными со стремлением большевистской партии установить идеологический контроль над высшей школой.
Анализируя зачетную книжку Устюгова, мы выделили в учебной программе отделения четыре блока дисциплин, различавшихся по цели и методике преподавания: идейно-политический, экономико-статистический, исторический и педагогический. Наибольшее значение придавалось предметам первого блока, которые должны были читаться преподавателями-коммунистами. К этим предметам относились курсы по истории социализма, истории первобытной культуры и учению о происхождении и развитии общественных форм, истории русской революции, истории Запада XIX в. и истории рабочего движения, преподававшиеся, соответственно, деканом ФОН В. П. Волгиным, П. Ф. Преображенским, В. Н. Сторожевым, Н. М. Лукиным и В. Я. Яроцким[81]. Также, наряду с историческими дисциплинами, к данному блоку относились курсы исторического материализма, читавшегося Н. И. Бухариным; экономической политики СССР, преподававшейся М. Г. Бронским; государственного права и государственного устройства РСФСР, читавшихся Д. А. Магеровским, и семинар по историческому материализму повышенного типа, руководителем которого был С. С. Кривцов[82]. Кроме вышеназванных предметов, к идейно-политическому блоку можно отнести философские и экономические курсы, преподаватели которых не состояли в партии большевиков и применяли марксизм как научную теорию. К ним относились курсы политической экономии капитализма, преподававшейся И. А. Трахтенбергом; логики и методологии общественных наук, читавшейся Г. О. Гордоном, истории мировоззрений, читавшейся А. В. Кубицким, и семинар по диалектическому материализму, руководителем которого была Л. И. Аксельрод. К предметам первого блока примыкали и два курса, которые мы выделили в отдельный экономико-статистический блок: теория статистики, преподававшаяся активным членом партии эсеров П. А. Вихляевым, и семинар по политической экономии, руководителем которого был бывший депутат Государственной думы и министр путей сообщения в составе Временного правительства Н. В. Некрасов, работавший под псевдонимом В. А. Голгофский[83]. Вероятно, по замыслам составителей учебной программы, эти курсы также должны были служить цели идейно-политического воспитания студентов, но поскольку их преподаватели были далеки от любых разновидностей марксизма, мы посчитали невозможным их отнесение к идейно-политическому блоку.
Несмотря на то, что официальной целью отделения являлась подготовка учителей обществознания, дисциплины педагогического блока составляли небольшую долю среди учебных курсов, выбранных Устюговым. Марксистом-ленинцем среди преподавателей данных предметов был только К. Н. Корнилов, читавший курс по теоретической педагогике и руководивший семинаром по трудовой школе. Другие преподаватели, читавшие курсы педагогического блока, принадлежали к ученым «старой школы» и марксистской методологии не придерживались. Единственным педагогом среди них был Н. Г. Тарасов, руководивший семинаром по методике обществознания и много лет преподававший в одной из московских гимназий и Педагогическом институте имени П. Г. Шелапутина. Однако это не означает, что другие преподаватели этого блока были непрофессионалами и обладали низкой квалификацией. Б. И. Сыромятников, читавший курс по истории народного образования в России в связи с историей образования и педагогической мысли на Западе, был незаурядным историком; А. Г. Цирес, руководивший семинаром по педагогике и психологии мышления, был талантливым философом и искусствоведом; Г. И. Челпанов, читавший курс психологии, являлся одним из крупнейших представителей московской психологической школы[84].
Стремясь минимизировать влияние представителей «старой профессуры» на студенчество и столкнувшись с острой нехваткой специалистов-коммунистов, руководство ФОН сделало необязательными лекционные курсы по всем историческим предметам, за исключением истории России XIX–XX вв. и истории Запада за тот же хронологический отрезок[85]. В качестве обязательных предметов руководством ФОН устанавливались курсы, которые должны были преподаваться коммунистами и давать идейно-политическое воспитание: исторический материализм, политическая экономия, история развития общественных форм, история России и история Запада в XIX–XX вв., экономика переходного периода[86]. Однако членов коммунистической партии, пригодных к преподаванию в высшей школе, остро не хватало, поэтому весной 1922 г. Устюгову курс истории России в первой половине XIX в. читал бывший член ЦК кадетской партии, один из крупнейших представителей московской исторической школы – А. А. Кизеветтер[87]. Принципиально немарксистское содержание этого курса заставляет нас отнести его к следующему блоку учебных дисциплин – собственно историческому.