Странствия брачной туристки

Да и какая разница: сколько ехать, куда и зачем?

Был бы милый рядом, как в песне.

Вагон комфортабельный, сиденья мягкие, туалеты чистые, а в тамбуре даже "чай, кофе, потанцуем".

А из окон – игрушечные домики чинно-благородной Швеции, ровненькие поля, чистые машины на чистых дорогах.

И Сундсвалль твой оказался таким же игрушечным. И не понравился мне в тот раз совершенно.

– Что за глушь, – думала я, оглядываясь по сторонам, – как здесь вообще можно прижиться?

Отторгало всё: сонность провинциального городишки, отсутствие людей в пределах видимости, удалённость вилл, сами виллы, наружной отделкой напоминающие всем надоевшие сэндвич-панели наших киосков (хотя при близком рассмотрении это оказалась обшивка настоящим деревом, окрашенным в цвета стандартных сэндвич-панелей).

Твой дом понравился сразу и бесповоротно.

Я сразу поняла, что он меня принял, я умею чувствовать эти вещи: кто или что меня принимает, а кто или что – нет.

Твой дом, твоё обиталище, твоя гордость! Он не мог быть другим: просторный, тёплый, очень комфортабельный, а главное – живой.

И наполненный именно твоей энергетикой, хотя ещё с оставшимся интерьером твоей экс-жены.

И даже во всей беспорядочности хаоса, устроенным вами с детьми, в нём было уютно.

Шокировало всё: носок сынка-тинейджера на кухонном столе, розовый бюстгальтер половозрелой дочурки под подушкой на диване, раскиданные там же пледы, полные залежами посуды раковины – и это при наличии двух приходящих помощниц по дому.

Было ясно и показательно понятно, что в этом доме париться по поводу домашнего хозяйства никто не любит и не считает нужным тратить на это время.

А уж из твоих дальнейших рассказов я потом сделала вывод, что это тоже был протест, твой протест против маниакальности твоей экс к порядку, твоё личное восстание Спартака.

Дети… Отдельная глава всей нашей истории.

Мне вот интересно даже сейчас: ты всегда их так самозабвенно любил и баловал, или это тоже твой последующий протест на обвинения жены, что ты живёшь только работой, а не семьёй?

Да нет, ты просто отец – перфекционист…

Ведь в Швеции, оказывается, участие отца ребёнка в родах – это, скорее правило, чем исключение.

Через несколько дней заметила восстановленную на полке вашу семейную фотографию: ты её отвернул, но кто-то из детей восстановил её в правах заявлять о неизменности вашей семейной истории и поставил на место.

Она всегда у меня перед глазами, эта фотография: твоя жена (типичная шведка – невзрачная и невыразительная), дочки и ты с маленьким сыном на руках – счастливый отец и надёжный муж.

Я тогда впервые ощутила острую зависть к твоей жене: ведь это ты с ней был все месяцы её беременностей, её руку ты держал в родах и ей шептал нежные слова поддержки.

Я же все эти этапы проходила совершенно одинокой, надеясь только на себя и имея только себя…

Как я захотела родить ребёнка от тебя и тебе!

Чтобы тоже получить свой кусочек такого же счастья.

И тогда же поняла, что мне не войти в твою семью… никогда ей не стать… эта дверь для меня закрыта.

И закрыл её ты давно, когда твоя жена ушла от тебя, не взяв ничего из дома, который она с таким вниманием и усердием создавала и обустраивала.

Ушла, скорее всего, молча и достойно, даже не побив, по русской народной привычке, посуду или оборвав портьеры… ну, это, конечно, на мой уже вкус.

Я не романтичная натура.

Никогда ею не была.

Мне всегда чужды были эти мусипуси – вечера со свечами и вином.

Знаю, вгоняла в ступор мужчин, отвечая на извечный вопрос:

– А вы, девушка, что пить будете? Шампанское, конечно?

– Да нет же, мне – водочки, пожалуй!

Потому что, ещё во времена моей работы в отделении интенсивной терапии и реанимации нашей городской больницы, учили меня наши доктора:

– Пей водку. Самый чистый продукт.

Да и со студенчества, как-то привычка больше к спирту была.

Но вот эти совместные приготовления ужина вдвоём, на кухне…

Я тогда в первый раз почувствовала, как это – раствориться в человеке.

Для тебя приготовление пищи – это процесс создания, созидания, креатива, всегда экспромт.

В этом ты весь.

Сразу вспомнила твои слова, как ты любишь пробовать местную кухню в новой стране – всего по чуть-чуть, но всего.

Теперь понимаю, это относится не только к кухне.

Ко всему.

И к женщинам тоже.

Вернее, не к женщинам, как таковым, они (мы) тебе не особенно-то и нужны.

Ощущения. Эмоции. Впечатления.

Вот, что тебе нужно.

И всегда новые.

И в блюдах также. Для меня, рационального Козерога, пища – это всего лишь комплектация жиров/ белков/ углеводов, в зависимости от поставленной цели – сбросить или набрать вес.

Я могу месяцами питаться однообразно, поглощая белки в виде яиц, печени или куриной грудки, мне это вообще не важно. Важен только конечный результат, что я могу с этого приобрести.

Но для тебя даже сам процесс приготовления ужина – это созидание.

Я смотрела на тебя, на твои движения, твою мимику – я смотрела на тебя с обожанием.

Вот она, ошибка!

Никогда, никогда, никогда нельзя говорить мужчине: Я тебя обожаю!

Это – табу.

После этого всё пойдёт не так. Всё пойдёт вкривь, вкось и поперёк, потому что именно в этой фразе кроется безоговорочная женская капитуляция.

Всё.

Её не надо больше завоёвывать, восхищать, удивлять.

Она, побеждённая – у ног своего победителя.

Она больше ничего не стоит.

Она – ничто, она уже неинтересна, она – уже прошлое.

Я помню тот день, и даже час и момент, когда я стала твоим прошлым.

Тогда, на кухне, когда ты чистил чеснок, а я сказала: «Я тебя обожаю!»

Хотя, вот странно, на обратной дороге в аэропорт, мы много говорили о браке, женитьбе, возможностей адаптации в другой стране.

Тебя очень интересовал вопрос, как я смогу оставить своего сына и родных.

А я пыталась тебе объяснить, что только русская женщина, имея великую историю жён декабристов, может бросить всё – благополучие, статус, близких – и уйти за своим любимым куда угодно. Это – наша история, это – наша данность, мы – такие.

Если любим, то – взахлёб, безрассудно, наотмашь, отдавая себя целиком и полностью.

Но, наверное, не понять тебе было этого, проживши 30 лет в браке с самодостаточной шведкой.

Пять часов дороги пролетели незаметно, в неспешных разговорах под мои любимые песни Успенской.

И тебе они понравились.

У нас вообще все вкусы совпадали, по любому поводу.

Как, скажи, ну как возможно вот такое совпадение всего, что нравится или нет??

Ну, не врут, значит, про вторые половинки?

Мы остановились в аэропортовском отеле.

Последняя ночь.

Что в ней было?

Страсть, мольба, желание, крик, надежда, боль, доверие, отчаяние, зов…

Как будто навсегда…

Навсегда – что?

Прощание или клятва верности?

Секс никогда не будет клятвой верности.

Уснули – рука в руку, а это посильнее любого секса.

Не люблю сопливые прощания.

В аэропорту присели на скамейку, по русскому обычаю, и я пошла к выходу.

Не было сил на объяснение того, чего не договорили и договаривание того, чего не объяснили… моменты, всхлипы, забытое и несказанное – всё, уже не ко времени…

Оборвала это ненужное прощание волевым своим решением, ушла.

Но – не выдержала, оглянулась.

А ты стоял и ждал. Смотрел и не уходил.

Оставлял в памяти момент прощания навсегда или оттягивал время расставания на срок?

Так никогда и не узнаю.

Летела назад с непонятной тяжестью на душе и туманными мыслями в голове.

Не могла понять: что не так?

Не видела себя, живущей в этой провинциальной шведской глуши?

Или не представляла себя, подбирающей носки по дому за твоими деточками?

Я просто не увидела себя в твоей жизни. Я не увидела в ней места для меня.

Об этом и был разговор в предпоследнюю нашу ночь.

Я рассуждала, а ты, как всегда, слушал и кивал, соглашаясь с каждым моим словом, доводом и выводом:

– Ты искал женщину, роль которой придумал сам: искренний друг, сексуальная любовница, надёжный партнёр; для домашней работы у тебя есть две помощницы-тайки; а тебе нужна женщина, с которой рука в руку, нога в ногу, так сказать, нос к носу. Женщина, которую ты будешь желать, с твоих же собственных слов, умом, сердцем и телом. И ты нашёл. Меня. И знаешь это. И понимаешь, что я – твоя, я – для тебя, я – у тебя. Но вот, когда ты это осознал, тогда ты и испугался: а что же теперь, собственно, с этим добром делать? Как его, это добро, ну, то есть, меня – живого и реального человека, впустить в твою размеренную, упорядоченную, с таким трудом организованную и выстроенную тобой, после ухода жены, жизнь? Испугался настолько, что готов отказаться от меня, закрыть дверь твоей жизни прямо перед моим носом, да ещё и больно прихлопнув его напоследок, чтобы не возникло у меня повторного желания постучаться в эту твою дверь.

Я знала, что я говорю.

И знала, что я права.

И ты это знал.

Потому что я уже могла чувствовать тебя душой, сердцем, телом и даже кожей.

Что было потом? Не помню.

Помню только день и время, когда я осознала одномоментно, что всё изменилось без возврата.

Что изменились твои мысли, твои планы относительно меня, планы даже относительно твоей жизни.

Надо принять это, как аксиому, не требующую никаких доказательств установку: если мужчина говорит тебе, что он занят – всё, баста.

С этого момента он не твой мужчина.

Собирай силу, волю, сопли в кулак и уходи.

Уходи первая, не оглядываясь, не выпрашивая нищенкой его время на общение, звонки или сообщения. Иначе всё дальнейшее уже будет чистейшей воды мазохизмом для тебя.

Но ведь редко, кто может себе позволить такую роскошь резать по живому ещё чувству.

Ведь всё ещё кажется возможным для возврата к прежнему. Любая женщина сможет объяснить все неувязки и нестыковки объяснений, лишь бы не признавать самого главного и очевидного, что она ему уже не нужна.

Все дни смешались в одно сплошное непонимание того, что происходит, боль от осознания этого непонимания и надежду на восстановление той гармонии, которая была.

Да, всё ещё продолжали лететь сообщения, и в любой подходящий по времени момент я могла позвонить тебе и поболтать ни о чём, и временами я ещё получала твоё Good morning с поцелуйчиком (понимая, это просто что-то навеяло случайную мысль обо мне).

Временами охватывала жгучая, первобытная ревность, когда видела тебя on-line, но не со мной. Хотелось немедленно писать, звонить и кричать: с кем ты??

Кому пишешь, с кем разговариваешь, над чьими шутками заливаешься смехом?

Ну я же чувствую тебя даже через тысячи тысяч километров!

Я же чувствую каждую твою эмоцию, и сейчас эти эмоции не со мной… Как больно…

Прошёл год.

Я даже поняла и смогла объяснить себе, почему ты не захотел, чтобы я прилетела в Сеул, присоединиться к твоему проведению очередного отпуска с сыном.

Да, ты хотел быть с ним и не делить это время ни с кем.

Да и сынок твой такой компании в виде меня, явно бы не обрадовался.

А его хорошее настроение – как показатель твоего отцовского соответствия. Ты готов это охранять любыми силами и средствами.

Но вот всё это время нахождения так вопиюще рядом, я знала, что ты мыслями со мной.

Ты подтверждал это часто присылаемыми сообщениями и фотографиями.

Да зачем мне нужны эти подтверждения, если я опять-таки чувствовала, что Корею ты воспринимаешь теперь через призму воспоминаний обо мне, о "нашей с тобой" Корее.

Ты держал меня в мыслях постоянно.

У меня даже щёки горели, так ты меня вспоминал.

Было ощущение, что ты на соседней улице, в соседнем доме – только рукой подать, в какой-то прямо шаговой доступности… улицу перейти – и в твои объятия.

Была готова прилететь в Сеул на пару часов, не выходя даже за пределы аэропорта Инчхон, только чтобы увидеть тебя, обнять, прижаться, вздохнуть твой запах, услышать любимый голос, почувствовать твои руки и – улететь обратно.

Надеялась, но…

Не позвал.

За этот год я прочитала массу тщательно подобранного материала о расставании, об окончании отношений, о том, как и чем сделать этот процесс менее болезненным и печальным.

Между нами ещё не обозначалась эта тема, ты каждый раз повторял, что хотел бы сохранить наш контакт. Но что означает контакт?

Отношения?

Или контакт в мессенджере?

Дружба?

Как прорваться через тонкости перевода с одного языка на понимание другого языка?

Иногда мне казалось, что все наши беды только от нашей же интернациональности: если бы разговаривали на одном языке, может, было бы легче понять или объяснить нюансы.

Предлогами, суффиксами, синонимами. Да многоточиями, в конце концов!

"Незавершённый гештальт" – вот как это называется в психотерапии.

Когда не происходит логического завершения чего-либо. И ты понимаешь, что происходит, но понимаешь, что происходит не то, что ты хочешь и к чему стремишься.

Я не понимала ничего.

Пустить на самотёк?

А как же – "Не отрекаются, любя"?

Уйти в тишину?

А если это будет выглядеть обычными бабскими надуваниями губ?

Забрасывать звонками и сообщениями и вовсе глупо.

Ох, уж эта стальная связка парочки комплексов – козерожьего упрямства и перфекционизма, как же, как же… нужно всё довести до своего логического завершения.

Но мне важно было всё-таки выяснить, определить, поставить точки над "i", прийти к этому логическому завершению.

Мой математический склад ума не хотел оставлять всё это в подвешенном состоянии, без выяснения и ясности.

Я просто хотела посмотреть тебе в глаза.

Не по Skype, не в видеочате.

Вживую, в глаза.

Я бы всё поняла сразу.

Так мне тогда казалось.

Это редко, очень редко со мной происходит, когда я принимаю решения мгновенно.

Да, практически – никогда.

Семь раз отмерить, и так и не отрезать – вот это моё.

Всегда долго и мучительно принимаю решения, особенно судьбоносные, типа – образования, работы, отношений.

А тут, недолго думая, проснувшись как-то утром в июле, позвонила тебе и сказала, что взяла билеты, и удивлю тебя, постучавшись однажды в дверь твоего дома.

Ты удивился.

Немного напрягся.

Но, как мне показалось, не от нежелания меня видеть, а, именно, от моего решения вторгнуться в твою жизнь так неожиданно и самостоятельно.

Немного твоей иронии:

– Спасибо, что предупредила.

Что ж, в принципе, твоё согласие получено.

Да надо ли мне более.

Казалось, всё.

Вот оно, логическое завершение.

Казалось, ты же должен понимать, что не просто в гости я к тебе еду за тридевять земель, "how are you " сказать.

Раз дал разрешение на приезд, ну, это, практически, как замуж позвал.

Билеты куплены, виза открыта.

Не такая, конечно, какую я хотела.

Подавала-то на трёхгодовую мультивизу, чтобы был у меня запас времени для дальнейших действий.

Но это – Швеция.

Как и предупредили ребята в визовом центре, не факт, что дадут запрашиваемое, хотя документы все и справки собрала замечательным комплектом.

Дали визу на 90 дней и всего на полгода.

Немножко погоревав, я успокоилась: а что, собственно, расстраиваться-то?

Главное – еду!

А там, на месте и разберёмся.

С визой в паспорте шла, любя весь мир и всех людей.

В подземном переходе на Покровском парке уличный музыкант что-то наигрывал, кажется, из "Машины времени".

Никогда этого не делаю, а тут прониклась, подошла, положила купюру и попросила сыграть мне бетховенского "Сурка", очень люблю эту тоскливо-щемящую мелодию.

– А что это? – спросил музыкант, удивлённо округлив свои глаза в красных, лопнувших от бесконечного пьянства, сосудах, – я такого и не знаю.

– Да это же классика! – пояснила я.

И этот маленький инцидент как-то меня немного отрезвил. Я почувствовала себя обманутой в лучших побуждениях, какой-то осадок остался от этого прекрасного дня получения очередной шенгенской визы.

Впереди ещё было почти три месяца ожидания.

Да это уже было неважно.

Я! К тебе! Лечу!

Ощущение счастья описать, в принципе, очень просто: это когда ты летаешь.

Ну, то есть, не просто ходишь, там, на работу или по улице, а паришь где-то не здесь, вся в себе и в своём восторге.

Когда хочется петь, и хочется любить всех, и особенно любить всех именно потому, что они не в таком же состоянии, несчастные.

Время ожидания забила интенсивом, как могла: четыре тренировки в неделю, две или три йоги, фильмы досмотреть, книги дочитать, все маникюры-педикюры-шугаринги-косметологи в строжайшем графике: тело – в дело, так сказать.

Никогда прежде так не была довольна своим телом, знала, как ты от него в восторге.

Это твои слова обо мне: ум пятидесятилетней женщины, тело тридцатилетней, а душа двадцатилетней.

А хотелось сразить вообще наповал.

Общаться сообщениями или звонками не хотелось уже даже мне.

О чём говорить?

Зачем?

Что спрашивать?

Что отвечать?

Если скоро при встрече можно будет дышать тобой и понимать всё без слов.

К тому же, ты сказал, что за неделю до моего приезда тебе надо будет слетать в Каир:

– По делам семьи, – пояснил ты.

Просыпаясь по утрам и перед тем, как заснуть ночью, да, ладно, и посреди белого дня – на тренировке ли или на работе в офисе – я часто хотела представить нашу встречу и предугадать свою реакцию.

Что я сделаю?

Опять, как в прошлый раз, подойду к тебе медленно, уткнусь в грудь и буду стоять, не шелохнувшись, наслаждаясь близостью?

Кинусь на шею с поцелуями?

Повисну на тебе с объятиями?

Я примеряла каждую из возможных моих эмоций и не могла сказать, какая из них подхватит меня на самом деле.

– Да, – решила я, – да и не буду я загадывать. Само всё произойдёт так, как надо.

А незадолго до поездки приснился мне сон.

Во сне мы с тобой были вдвоём, в Швеции, в номере отеля, и почему-то в разных кроватях.

И во сне я мучительно и тягостно пыталась вспомнить, как мы с тобой встретились в аэропорту, когда я прилетела… и не могла…

Ну, то есть, я помнила все моменты наших с тобой прежних встреч и дней, проведённых вместе, а тут не могла вспомнить, как не старалась сконцентрироваться в этом своём неприятном до озноба сне.

Проснувшись, ещё толком не открыв глаза, набрала твой номер телефона:

– Мне приснился кошмар. Мы с тобой встретились, но ты меня не целуешь, и даже не обнимаешь. Что это? Мне страшно, – даже, не боясь показаться тебе истеричной дурочкой, хрипло со сна шептала я.

И как целебный бальзам на раны моего долгого ожидания и томления слушала я твои успокаивающие слова:

– Не переживай. Всё хорошо. У нас всё будет хорошо, как всегда – и объятия, и поцелуи, и наш фантастический секс. Всё будет хорошо, я тебе обещаю.

И я верила, что ничего не изменилось, наша связь такая же, как и прежде.

Я отсчитывала дни до встречи.

У меня было несколько способов: ну, по календарю – это самый банальный, а ещё – обратный отсчёт по количеству пятничных кардиотренировок, йоговских растяжек, да чего только не придумывала, чтобы дни пролетали быстрее.

Сердце гулко билось где-то снаружи грудной клетки, так я торопилась.

Я помнила дату твоей поездки в Каир. Я помнила всё, что так или иначе было связано с тобой. Ведь я жила тобой.

Совершенно бессознательно в то субботнее утро набрала в Google поиск рейса Стокгольм-Каир.

– Рейс вечерний, – подумала я.

– Собираешься в дорогу? – послала я тебе сообщение.

И очень удивилась, когда ты ответил, что уже в аэропорту.

А зачем же так рано было приезжать-то? – оставила я этот вопрос при себе, и что-то странно-беспокойное зашевелилось где-то в горле. Обратила внимание, что on-line постоянно…

Ну, с кем можно быть в постоянной переписке сообщениями, если ты летишь по семейным делам на свою Родину, в Каир…

Ком тревожной подозрительности разрастался.

И так стыдно было за себя.

Ну, вот что я придумываю себе?

Через две недели наша такая долгожданная встреча, которую мы оба ждём с нетерпением.

– Чего ещё желать? – успокаивала я себя.

Особо не собиралась.

Тело, кожа, лицо – всё это в полном порядке, в полной боевой готовности.

А из одежды только новое красивое нижнее бельё купила, ассортимент с собой не брала. По прежнему опыту помнила – нижнее бельё с тобой может и вовсе не потребоваться, как в прошлый раз. Неглиже – это не для тебя.

Моё голое тело, всё ещё такое стройное и молодое, тебя всегда привлекало гораздо больше.

С собой взяла самый минимум.

Ничего не загадывала, но все вещи в шкафу расположила таким удобным образом, чтобы в случае необходимости, можно было позвонить Мамочке, и ей было бы удобно их отправить мне почтой.

И полетела с сумкой через плечо, даже без привычного чемоданчика.

Полёт казался опять чрезвычайно коротким, а Стокгольм – опять чрезвычайно близким.

Ни расстояние, ни время не ощущалось вовсе.

Летела с чувством, что лечу к себе домой.

С удовольствием посмотрела парочку фильмов, послушала любимую музыку, не утомляясь, а даже неспешно наслаждаясь полётом.

Побродила по Шереметьевскому DutyFree, а уж перелёт Москва-Стокгольм так и вовсе не заметила, как и пролетели.

На паспортном контроле, как всегда, волновалась, но в этот раз даже никаких вопросов не задали вообще.

Просто – Зелёный коридор!

Пометила про себя, что хороший знак, и медленно пошла к выходу.

Медленно, потому что сердце уже колотилось где-то в горле, и надо было как-то это всё успокоить.

Я вышла.

Огляделась.

Тебя не увидела.

Я подумала, что от волнения не могу сфокусировать взгляд и, что, выгляжу, наверное, глупо – ты ведь не мог не приехать, у меня даже мыслей таких не было.

Отошла к выходу, села на скамейку.

Это очень было кстати, ноги просто подкашивались.

Прислонилась к стене и оглядела зал прилёта уже спокойно, медленно и внимательно.

Нет, я тебя не вижу.

Нет тебя.

И опять что-то больно кольнуло: как же так? Не торопишься?

Поймала wi-fi, написала сообщение:

– А я уже здесь.

– И я здесь, – незамедлительно ответил ты, – паркуюсь.

Немножко заметалась на проходе, заплелась ногами, подбирая нужный ракурс и выгодную позицию и увидела тебя.

Ты шёл, нисколько не торопясь, не смущаясь своим опозданием, и, похоже, не делая даже попыток меня отыскать глазами.

– Какой стал толстый! – мелькнула у меня первая мысль, – И кепочка какая дурацкая! – мысли продолжали мелькать.

И это были не те мысли, которые я ожидала иметь в своей голове при встрече.

Мне стало страшно, что после такой длительной разлуки, я обращаю внимание на дурацкую кепочку. Увидели друг друга, схватились глазами, подошли.

И… Всё, как в том ночном неприятном сне – потёрлись приветственно щеками, сказали какие-то обыденные слова и пошли рядом.

И – ничего!

Ничего не произошло ни с твоей стороны, и даже ни с моей: ни взаимных энергетических разрядов, ни моих радостных воплей, ни твоих тёплых объятий.

Ничего.

«Ну, вот и всё, – подумала я. – Вот всё и прошло. Жалко-то как». Можно было поворачиваться и лететь обратно, если бы это было возможно.

Сели в машину, поехали в отель, редко переговариваясь о чём-то совсем незначительном.

Может, даже и о погоде, чего я всегда так боялась.

Нет, это было не смущение или стеснение малознакомых людей.

Это как раз было отчуждение людей, прежде близких.

Ну, вот, когда ближайшую прежде подругу или друга встречаешь, с которыми были " не разлей вода", а говорить-то уже и не о чем.

Но постепенно воздух твоего Cadillac Exaleder, немалого внутренними размерами, наполнялся уже нашим совместным присутствием.