Паника, убийство и немного глупости
Тот, оставив в покое чемоданную ручку, изобразил ногой нечто отдаленно напоминающее прием карате…
Савельев усмехнулся, дернулся вперед всем корпусом, сделал стойку…
Хулиган попался из тех, что любят смотреть бои по телевизору. Просек мастерский рывок, мышечный объем нечаянного защитника и ножонкой сучить передумал. Рука его нырнула в карман куртки и обратно уже появилась с ножом-выкидухой.
– А это ты, парень, зря, – сердечно и искренне огорчился Савельев. Уклонился вбок, уходя от лезвия, и поймал хулиганский живот проверенным ударом под ребра.
Крошить черепа и челюсти боксер миролюбиво себе запретил. Хотя порой хотелось. В особенности, если «учить» приходилось таких вот остолопов.
Постоял, наблюдая, как корчатся, хватая воздух разинутым ртом, любители гоп-стопа, и, как только парни смогли подняться на ноги, придал им ускорения пинком ботинка.
Гражданин в дубленке истратил все силы в борьбе за чемодан. Лежал на нем, обхватив руками, что-то бормотал и негромко всхлипывал. Савельев присел на корточки, заглянул мужчине в лицо:
– С вами все в порядке?
– А? Что? – очумело переспросил тот.
– С вами все в порядке? – переспросил Роман. – Подняться можете?
Перепуганный бедолага, казалось, мало что соображал. Когда Савельев попытался поднять его с чемодана – разлучить с имуществом! – суматошно замотал головой и впился в кожаные чемоданные бока с прежней решимостью. «Господи, золото он там, что ли, перевозит?!» – рассерженно подумал Роман, но вслух сказал вполне добросердечно:
– Вставайте, вставайте, хулиганы убежали.
– Куда? – жалобно поинтересовался гражданин, огляделся по сторонам и слепо, снизу вверх, посмотрел в лицо Савельева. – А они не вернутся?
– Это вряд ли, – хмыкнул Рома, подхватил бедолагу под локоть и поставил вертикально.
Толстые ноги прилично одетого господина вихляли и подкашивались. Савельев, продолжая держать мужчину под руку, вел его к своей машине, тот постоянно оглядывался, наблюдая, как спаситель волочит за собой еще и его драгоценную поклажу. Руки господина ежесекундно и машинально простирались назад к чемодану, и идти обоим было крайне неудобно.
– Да успокойтесь вы! – не выдержал Савельев. – Вот он, ваш чемодан! Никуда не делся.
– Никуда не делся, – всхлипнул бедолага и, почти лишившись чувств, рухнул на заднее сиденье джипа. Ножки его уныло болтались над землей, пачкая брюки об измазанную ноябрьской грязью подножку.
Савельев достал из бардачка бутылку с минеральной водой, протянул ее гражданину:
– Умойтесь. У вас лицо и руки в грязи.
Бутылка тут же выскользнула из трясущихся пальцев бедолаги, и Рома только чудом успел подхватить ее над мокрой землей.
«Черт! – подумал огорченно. – Надо было милицию вызвать! Пусть бы занимались…» Отвинтил крышку от бутылки, наклонил горлышко и тонкой струйкой пустил воду…
Когда толстенькие пальчики гражданина отмылись от грязи, на его безымянном пальце сверкнуло кольцо: хорошей работы перстень-печатка с внушительным треугольным бриллиантом. «Ничего себе камушек! – мысленно присвистнул боксер. – Придурки отнимали багаж, когда такой перстенек на двадцать чемоданов потянет!»
– У вас успели что-то отнять? – спросил участливо.
– Что? А… да, – похлопал себя по карманам. – Бумажник и телефон… Паспорта, слава богу, в чемодане были.
«Значит, возились и обшаривали долго. Но почему-то тянули к себе чемодан, а не кольцо с пальца… Странные какие-то гопстопники… Не заляпанный грязью бриллиант за километр даже в темноте видно. Сверкает. Хотя, может быть, мужик сразу руками в грязь упал?..»
– Надо вызвать милицию, – решительно заявил Савельев и достал из кармана куртки сотовый телефон.
– Нет, нет! Не надо! – взвился над подножкой ограбленный бедняга. – Я на самолет опаздываю, мне некогда! – И начал обшаривать глазами полутемный двор. – Такси, такси… где-то тут должно быть такси…
Савельев посмотрел вокруг – никакой машины с шашечками на бортах поблизости не наблюдалось.
– Мне негодяи очки разбили, – подслеповато щурясь, признался бриллиантовый господинчик. – Вы тут такси не видите? Какой это двор?!
– Не знаю, – покачал головой Савельев. – Я не местный.
– Господи!!! – взревел несчастный. – Мне надо повторить вызов, номер диспетчера в телефоне остался… Вы не могли бы вызвать для меня такси?! – И тут же передумал: – Нет, деньги, сначала надо деньги…
– У вас же кошелек украли.
– Что? А, нет, чепуха, в чемодане вторая кредитка… Вы не могли бы подбросить меня на проспект к банкомату?! Я видел, тут недалеко!
Роман решительно подхватил с земли чемодан, могучим рывком закинул его в салон:
– Садитесь. Подвезу.
Вся обочина вдоль полосы автострады была утыкана машинами. Минут восемь Роман крутил головой, пытаясь припарковаться, на заднем сиденье, возясь с чемоданными застежками, пыхтел ограбленный бедняга. Так и не найдя места для парковки, Савельев предложил:
– Выпрыгивайте тут, я покручусь по переулку с вашим чемоданом, потом подброшу до сто янки такси.
Мужчина, что удивительно, забыв о драгоценном чемодане, выскочил на улицу и, прижимая к груди рыжую кожаную папку, видимо извлеченную из чемодана, помчался к банкомату.
Савельев проехал метров триста вперед, свернул в переулок и, развернувшись в каком-то дворе, через пять минут вернулся.
На обочине дороги, стоя между бамперами двух машин, возбужденно подскакивал гражданин в перепачканной бежевой дубленке. Только когда Рома подъехал почти вплотную, он перестал подпрыгивать, и тот вспомнил: бедняга без очков почти не видит.
Гражданин раскрыл дверцу машины и, не залезая в салон, буквально прорыдал:
– Не работает! Банкомат неисправен!
– О боже, – простонал Роман. – Садитесь! Подвезу вас куда-нибудь еще.
– Я не успею!! В аэропорту Шереметьево меня ждет женщина!
У каждого нормального мужика при словах, произнесенных таким тоном: меня ждет женщина! – обязательно екает сердце. И просыпается мужская солидарность. Несчастный подслеповатый гражданин таращился на Рому глазами, которые уже заволокла слеза; Савельев – не просто нормальный, а супернормальный мужик – решительно кивнул:
– Садитесь, я отвезу вас в аэропорт. Там есть и банкоматы.
– Я заплачу! – обрадовался опаздывающий к женщине пассажир. – Я заплачу вам, сколько попросите!
– Не стоит, – отозвался Рома, дождался хлопка задней дверцы и ввел автомобиль в поток машин. – Вам Шереметьево-2 нужно?
– Да. Спасибо вам огромное.
Минут через двадцать, успешно прострелив Химки, джип въехал в намертво стоящую пробку. Привычные к подобному состоянию столичные водители безропотно застыли на приколе. Опаздывающий пассажир скукожился на заднем сиденье, его глаза с испугом и надеждой ловили взгляд Савельева в зеркале.
«Вот дьявол! – ругался про себя боксер. – Подвел человека, самаритянин хренов… Вызвали бы мотор, и ушлый московский водила наверняка бы нашел дорожку, огибающую многокилометровый затор. На объездных тропинках столичные таксисты не одну собаку съели…»
И спутникового навигатора, как назло, нет. С недавних пор на парковку возле спортивного клуба повадились автомобильные воришки, бьют стекла и технику вытаскивают…
– Черт! – выругался Рома вслух и обернулся. – Вы по путевке куда-то едете?
– Нет, – покачал головой пассажир. – В Израиль. К тете.
– А женщина ваша…
– Не моя, – перебил бедолага. – Брата.
– А-а-а, – слегка разочарованно протянул Савельев. Глаза далекой, ждущей незнакомки немного утратили придуманную манящую прелесть. – Вас, кстати, как зовут?
– Виталий Викторович… Виталий.
– Я – Роман. Дождется женщина, Виталий?
– Не знаю, – глухо и потерянно ответил спасенный бедолага. – Мы встречаемся по очень важному делу…
– Тогда дождется.
Виталий грустно усмехнулся и отвернулся к черному окну. Савельев занял себя нажиманием кнопочек настройки радио, собирался поймать какую-нибудь веселую мелодию, но наткнулся на дикторскую речь. Послушал чуть-чуть, переключился на другой канал и едва не подпрыгнул, когда пассажир заорал с заднего сиденья:
– Верните! Верните новости назад!
Роман послушно переключил эфир.
«…Пожар удалось ликвидировать. Но, к со жалению, один из кабинетов нотариальной конторы выгорел дотла. Жертв и пострадавших нет. Теперь к новостям спорта…»
– Боже, – простонал Виталий Викторович, —
Подольский, кажется, сгорел…
Боксер перекинулся через сиденье:
– Ваш знакомый?
– Нет… то есть да. Мой нотариус. У вас есть телефон?!
– Да, конечно. – Савельев протянул пассажиру мобильник, тот схватил его, как голодный корку хлеба, прищурился:
– Кому же… Кто же… Анна Дмитриевна! – Потыкал в кнопочки почти наугад, приложил трубку к уху: – Анна Дмитриевна! Это Мусин! Вы новости слушали?!. Нет… Тогда найдите для меня, пожалуйста, номер сотового телефона нотариуса Подольского. – И, пока некая Анна Дмитриевна искала некий телефонный номер, пояснил для Савельева: – Анна Дмитриевна секретарь моего брата. Мы немного дружим, и я наизусть помню ее домашний номер… Да-да, Анна Дмитриевна! Диктуйте, я запомню. – Прослушал сообщение, попрощался и сразу начал набор. – Борис Альбертович? Это Мусин. Как у вас дела? – После первых фраз, произнесенных практически на одном дыхании, Виталий Викторович замолчал надолго, лишь изредка бормоча слова сожаления: – Да-да, какой кошмар, я понимаю… всего хорошего.
Отключил связь и, забыв вернуть Роману мобильник, зажал его в руке, сидел так минут пять, слепо глядя на ветровое стекло.
– Все в порядке? – тихонько спросил Савельев.
– Нет… то есть да. Никто не пострадал. В окно кабинета забросили несколько бутылок с горючей смесью… Весь кабинет, все бумаги… все сгорело…
Роман сочувственно покрутил головой, мимо черных окон поползли автомобильные фары…
К зданию аэропорта джип подрулил, когда самолет на Израиль уже несколько минут был в воздухе.
Не теряющий надежды на встречу с женщиной брата Мусин выскочил из машины – с рыжей папкой у груди – и помчался в зону отлета. Савельев, понимая, что у Виталика каждая секунда на счету, безропотно выволок из автомобиля чемодан и, лихо управляясь с его колесиками, поспешил следом.
Виталий Викторович заполошенной курицей метался по залу аэропорта.
– Ищите женщину в бежевом пальто! – про орал, пробегая мимо Романа.
Савельев остановился, попытался схватить Мусина за полу развевающейся дубленки, но тот ускользнул, едва не оставив в боксерской руке кусочек замши. Побежал куда-то к справочной, потом вернулся и, озираясь, закружил по центру зала.
– Виталий Викторович! – крикнул Роман. – Дайте объявление по громкой связи!
Мусин побежал куда-то в другую сторону, кажется к дамскому туалету, и вернулся оттуда таким расстроенным, что у Романа аж в груди заныло: по щеке Виталия Викторовича стекала крупная слеза.
– Виталий Викторович, ну зачем же так расстраиваться? Объявите через динамики, что ждете… Как ее зовут?
– Ирина.
– Что ждете Ирину возле справочного бюро.
– Она уже ушла, – сказал Мусин и, забыв о драгоценном чемодане, поплелся к свободному пластиковому креслу. Сел в него, спрятал лицо в ладонях и чуть не выронил на пол рыжую папку.
Савельев подкатился с чемоданом ближе:
– Почему вы не хотите вызвать Ирину по громкой связи?
– Я не знаю ее фамилию, – раздалось из-под пальцев. – А Ирин много.
– Тогда назовите свою фамилию! Она к вам подойдет!
– Поздно, все поздно, – раскачиваясь, забормотал Виталик. – Я всех подвел, я все испортил…
– А телефон ее вы помните?! Или телефон каких-то общих знакомых?! Позвоните им домой, пусть они свяжутся с Ириной и сообщат, где вы ее ждете.
– У нас нет общих знакомых. Только мой брат.
– Позвоните брату!
Двигаясь как сомнамбула, Мусин встал и почему-то поплелся к таксофону.
– Позвоните с моего телефона! – крикнул вслед Роман.
– Нет, нельзя, – донесся едва слышимый ответ.
«Ну и черт с тобой!» – разозленно подумал Савельев и сел на нагретое место. Вокруг дремали и нервничали авиапассажиры. Встречающе-провожающие лица. Роман вообще не любил суету вокзалов; достал из кармана жвачку, засунул в рот подушечку и зло заработал челюстями.
Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Мусин вернулся минут через десять. Остановился напротив Савельева, и тот в который уже раз за последние два часа испытал острейший приступ жалости. Такие откровенно потерянные лица он видел не каждый день. Глаза Виталия Викторовича плавали в каком-то болотном, мокром тумане, казалось, бедолага совсем ничего вокруг себя не видел…
Он встал над Ромой и очень честно, без какой-либо рисовки произнес:
– Лучше бы меня убили в той подворотне.
– Господи, что вы несете!
– Лучше бы меня убили… Я всех подвел… Впервые в жизни брат обратился ко мне за помощью… – Он повернулся и побрел к выходу из здания аэропорта.
Савельев, цапнув ручку уже не такого драгоценного чемодана, заспешил за ним. Неожиданно для себя, догнав, обнял мягкие замшевые плечи маленького человека в бежевой дубленке:
– Не переживайте, Виталий Викторович. Все образуется. Хотите, я отвезу вас?.. Куда вам нужно?
– Мне все равно…
– Домой?
– Нельзя.
– Что значит – нельзя?
– У меня документы. Они нужны Пете и Ире, а их снова могут попытаться отобрать…
– Снова?
– Ну. Вы же видели…
– Когда? Ах да… То есть, вы хотите сказать, на вас напали не просто так?
– Не просто так, я думаю. Нотариуса же кто-то сжег…
«Ну и дела! – Роман, распихивая мощными плечами толпу, прикрывал собой понуро плетущегося Виталика. – Нотариусов по Москве палят…»
– А эта Ира?..
– А эта Ира теперь осталась без денег и без документов. – Виталий остановился, поднял на Савельева слепые мокрые глаза. – Зачем жить таким, как я, а, Рома? Я всегда все только порчу…
– Ну, ну… – смутился под этим детским честным взглядом боксер. – Все будет хорошо. Все образуется…
Виталий Викторович не поверил, опустил лицо и побрел вперед. Рыжая папка болталась в опущенной руке, как флаг капитуляции, случайно поменявший колер.
Дорога до Москвы, как это часто случается в дни невезения, была абсолютно свободна от пробок. Савельев настроил радио на волну джаза, и минут двадцать мужчины ехали молча. Роман прокручивал в голове слова возможного вступления к прощальной речи: «Я могу довезти вас до дома друзей», «Могу подбросить до гостиницы», «Могу остановиться у стоянки такси, у метро, у первого столба и первой лужи»… Почему-то любое из вступлений, как ни меняй слова, звучало именно так: высажу-выброшу, у столба, у лужи…
Что делать с этим потерянным господином, Савельев, честно говоря, не знал. Тот почему-то не давал никаких указаний, просто сидел рядом, уставив пустые глаза в ветровое стекло.
Как будто так и намылился к Роману хоть в гараж, хоть в гости!
– Виталий Викторович, а паспорт у вас тоже украли?
– А? Что? Паспорт? Только заграничный. Российский я на всякий случай положил в чемодан…
– Значит, в гостиницу вы поселиться можете?
– Могу.
Это безропотное «могу» прозвучало так, что Савельев почувствовал, как будто уже выпихнул пассажира в самую глубокую лужу у дороги.
– А может быть, вас отвезти к каким-нибудь друзьям? Вы, мгм, выглядите не лучшим образом…
– К друзьям?.. Мой друг – Петруша… А его сейчас нет…
«Вот ведь попался!.. – Недовольство нет-нет да и проскальзывало в доброй боксерской голове. Роман поскреб в затылке, покрутил шеей… – Вот попался!..»
В кармане Савельева запиликал сотовый телефон, боксер достал его, глянул на дисплей и ответил:
– Да, баб Надь.
– Роман, ты где?! – раздался в трубке могучий пенсионерский рык.
– Еду.
– К нам?!
– Нет. Пока нет…
– А куда едешь? Мы тебя ждем.
– Да вот… – Савельев покосился на несчастного подкидыша, – приятеля одного пристроить надо.
– Куда?
– Куда вас пристроить, Виталий Викторович? – переадресовал Рома вопрос пассажиру. Тот безразлично пожал плечами.
– Бери своего приятеля и дуй к нам, – безапелляционно заявила баба Надя. – Гусь совсем готов!
Савельев пообещал счас же придуть. Убрал сотовый телефон в нагрудный карман черной джинсовой рубахи и несколько злорадно ухмыльнулся. Что ж, Надежда Прохоровна, вы сами напросились на очередного подкидыша. Вот чует печень-селезенка-сердце, что напросились по самое не балуй!
Полуобернулся к понурому седоку и голосом, лишенным прежних тоскливо-пораженческих интонаций, спросил:
– Виталий Викторович, скажите честно: вам негде переночевать?
– Наверно, – безучастно отозвался тот.
– Поедете со мной в один хороший дом? К моим друзьям и родственникам.
– Поеду.
Испытывая самое мстительное удовольствие, Савельев уверенно утопил в пол педаль газа.
Не так давно при схожих обстоятельствах две тетушки – Надежда Прохоровна и Софья Тихоновна – «подкинули» ему жену[1].
Что ж… напросились сами.
* * *Виталию Викторовичу Мусину действительно хотелось умереть. Или хотя бы получить серьезную рану, очнуться в больнице – желательно.
Только палата реанимации и смертельно опасное ранение могли бы все исправить. Или хотя бы сместить акценты…
Его честь, его достоинство страдали.
Совесть просто билась в корчах.
Душа нанесла себе рваную рану и не меньше бренного тела хотела в больницу. На белые простыни, под взгляды ласковых сестер.
Куда его везет большой и добрый Рома, Виталия Викторовича интересовало ничтожно мало. Он самозабвенно предавался самобичеванию и старательно культивировал жалость к себе, к какой-то Ирине, к единственному брату. Место, куда вез его нечаянный спаситель, было вторично. Могучий Рома мог привезти его к друзьям – таким же огромным бритоголовым (но очень добрым!) бандитам с пудовыми кулаками; мог уложить поплакать в алькове нежной любовницы-подруги; мог привезти в притон; на стачку очередных московских пикетчиков; в сумасшедший дом…
Дверь в квартиру старинного пятиэтажного дома в тихом московском переулке открыла бабушка в коричневом спортивном костюме из плюша. Крупноносая костистая особа с обширной плюшевой грудью и строгим взглядом фельдфебеля на пенсии.
– Ну, наконец-то! – неожиданно низко про басила далеко не нежная любовница.
Виталий Викторович мигнул, изгоняя прочь видение искусственной почки и тикающих механизмов, прошел в большую, парадно сверкающую зеркалами купейных шкафов прихожую.
– Добрый вечер, – сказал с жалостью к себе.
Его голос просто вопил о необходимости сочувствия, роль бедного родственника исполнялась так умело, что даже Станиславский не нашел бы к чему придраться.
Но справедливости ради следует заметить, что исполнялась эта роль практически неосознанно. Виталий Викторович от пяток до макушки погрузился в тягучее горе и плавал там без надежды прибиться к берегу. Он вправду был несчастен. И вправду жаждал сочувствия.
Вот только зритель попался ему негодный.
Надежда Прохоровна Губкина – пенсионерка-крановщица – мужчин любила бравых. Слезливый рохля в тончайших замшевых шкурах вызывал в ней лишь желание отчитать за измазанную дубленку.
Зато несчастных побитых интеллигентов горячо любила Софья Тихоновна – вторая дама, появившаяся в зеркалах прихожей: немолодая, миловидная, с копной прозрачных пепельно-сизых кудряшек, в синем платье с кружевным жабо. Она поздоровалась с Романом, взглянула на Виталия Викторовича и – о, наконец-то! – обеспокоенно всплеснула руками:
– Мой бог, что с вами произошло?!
Испачканный Виталий Викторович потупился, Роман, пропихивая чемодан за шкаф, сказал с какой-то непонятной Мусину злорадностью:
– Вот, Софья Тихоновна, Надежда Прохоровна, прошу любить и жаловать – Виталий Викторович. У него неприятности, ему негде ночевать. И вообще, он не знает, что ему делать.
– Пусть моет руки и идет за стол, – сказала крупноносая особа, подарившая гостю минимум внимания.
– Гусь остыл? – ехидно поинтересовался Рома.
– Пересох!
И Виталий Викторович сразу понял: в том, что пересох гусь, виноват тоже он.
Конечно. Чего еще ожидать от поганого вечера? Он тащит за собой неприятности, как перепачканный чемодан…
Софья Тихоновна помогла Мусину избавиться от дубленки, предложила тапочки и сказала, что проводит в ванную умыться. Надежда Прохоровна зычно гаркнула:
– Арнольдыч! Выходи! Ромка приехал!
Проходя по коридору до ванной комнаты, Маргадон столкнулся с невысоким пожилым гос подином в мягком домашнем костюме, с тощим хвостиком из седоватых волос на затылке.
За ухом господина торчала дешевая пластмассовая авторучка.
– Вадим, – сказала Софья Тихоновна, – познакомься с Виталием Викторовичем, он друг нашего Ромы. Виталий Викторович, мой муж Вадим Арнольдович.
Мусин шаркнул тапкой и получил в вялую ладонь пять крепких пальцев, ощущая рукопожатие, далекое от дежурного соприкосновения: муж Софьи Тихоновны оказался неожиданно сильным и крепко дружелюбным.
По центру большого круглого стола в прилично обставленной гостиной стояла тарелка размером с автомобильное колесо. На ней покоился огромный гусь в стадии горячей коричневой переспелости. Вокруг гуся лежал разварной картофель, «подсоленный» укропом, из тушки вылезала наружу гречневая каша с вкраплениями жареного лука и грибов.
Сногсшибательно душистый натюрморт. Мечта гурмана. (Только кашу, по мнению Виталия Викторовича, следовало извлечь и положить отдельно.) Надежда Прохоровна вручила Роме нож, разделочную вилку и, приказав: «Действуй», приготовила, держа на весу, тарелку Вадима Арнольдовича.
Действовал Рома, опять-таки по мнению Виталия Викторовича, трудолюбиво, но неумело. Так как при разделке такого кулинарного волшебства, как фаршированный гусь, надобны не трудолюбие и сила, а мастерство и нежность.
Но, как известно, со своим уставом в чужой монастырь…
Виталий Викторович получил тарелку с ломтем птички, обложенным гарнирными добавками, и неожиданно почувствовал, что аппетит так и не разжегся от дразнящего парка, поднимающегося к ноздрям… Глаза вроде бы облизывали каждую косточку, ноздри ощущали дразнящий аромат, но пищевод как будто слипся и совершенно не желал работать.
– Виталий Викторович, – мило укорила Софья Тихоновна, – ешьте, ешьте, остынет…
Виталий Викторович кивнул, поковырялся вилкой в каше… Надежда Прохоровна, уже смоловшая вставными челюстями внушительную порцию грудки, сыто сетовала Роме:
– Что за день такой? В кои-то веки гуся за пекли! И тут… – огорченно звякнула вилкой о тарелку, – Лешку на происшествие вызвали, Настя на работу вдруг унеслась… Машка твоя позвонила, сказала, работы много – отправьте кусочек с Ромой! – Покосилась на Виталия Викторовича, и тот быстренько отправил в рот кусочек мяса.
Пищевод проявил милосердие, разжался и гуся принял. – Сплошное невезение!
Усердно работающий над тарелкой Рома согласно кивнул:
– У меня тоже… двое ребят с гриппом свалились.
– Так ты же им прививки ставил, – подняла брови Надежда Прохоровна.
– Это не мои. С Ростова, непривитые.
– А-а-а-а…
На глаза Виталия Викторовича навернулись слезы. Как давно он не попадал в дома, где все по-родственному мило, необязательно, где каждый знает о жизни близкого любую мелочь. Надежда Прохоровна слышала о прививках каким-то ребятам, Роман одной фразой разъясняет суть проблемы…
Под гуся подали холодную водочку. Расстроенный Виталий Викторович вначале не обратил на нее никакого внимания – наверное, из страха, что противный пищевод учинит какую-либо гадость, но тут вот, от окончательного и почти слезливого расстройства, храбро тяпнул полную рюмашку, не дожидаясь поддержки хозяев. Передернул плечами, поморгал намокшими ресницами…
– Виталий Викторович, вы бы поели хоть чуть-чуть, – сердечно проговорила сидящая рядом Софья Тихоновна. – Не нравится?
– Нет-нет, спасибо, все замечательно. Кусок в горло не лезет…
– Роман сказал, у вас что-то случилось.
– Да. – Мусин повесил голову. Ему очень хотелось поговорить с кем-то, снять тяжесть с груди, хотелось быть принятым и понятым.
Но он не мог. Не мог вот так, с бухты-барахты начать вываливать свои горести на абсолютно чужих людей, которые всего-то гусем угостили.
– Мы можем вам чем-то помочь? – Мягкая ладонь Софьи Тихоновны легла на стол поблизости от толстых пальчиков Маргадона, отщипывающих от лежащего на тарелочке хлеба кусочки мякиша.
– На Виталия Викторовича сегодня хулиганы напали, – раздался голос Ромы. Он отодвинул от себя дивно пустую тарелку, промокнул губы салфеткой. – Отняли бумажник, загранпаспорт, телефон…
– Какой кошмар, – покачала головой Софья Тихоновна.
– Хотели отобрать чемодан…
– Хотели отобрать документы, – тихонько поправил Маргадон. – Те, которые я в аэропорт вез.